Текст книги "Ночь Дон Жуана"

Часть 7

Глава 1

На следующий день после обеда Анна Мария ждала Паоло. Моросил дождик. Тяжелые серые тучи медленно опускались с холмов на город. Едва ли прошел час с тех пор, как заходила настоятельница. Она хотела еще раз убедиться, что все в порядке, и напомнила о запрете покидать монастырь этим вечером. Монахини раньше, чем обычно, разошлись по своим кельям. Воцарилась зловещая тишина, как будто все притаились, чувствуя надвигавшуюся беду.

Придет ли Паоло? Может, он задержится во дворце? Может, синьор Джакомо даст ему пару важных поручений незадолго до начала спектакля? Графине не терпелось узнать, успел ли Моцарт закончить за ночь увертюру. Когда они с синьором Джакомо возвращались ночью в Прагу, Анна Мария говорила об этом. Казанова утверждал, что Моцарт специально весь вечер не вспоминал об увертюре. Наверное, ему не нравится, когда следят за его работой. Разве что Констанции, своей супруге, он разрешает быть свидетельницей его творчества. В музыке маэстро замкнут, своеобразен и горд, как бы весел и шутлив он ни был во всем остальном. В ответ Анна Мария достала из сумочки три листочка нотной бумаги и протянула их Казанове.

– Посмотрите, синьор Джакомо, – сказала графиня, – есть еще кое-кто, кроме Констанции, кому маэстро позволил взглянуть на свою увертюру.

Синьор Джакомо не мог поверить, что Моцарт подарил Анне Марии эти три листка. Однако Моцарт не подарил их. Он оставил эти листы, оставил на память – так решила для себя Анна Мария. Она ничего не сказала об этих нюансах, а продолжала наслаждаться сопением и вздохами синьора Джакомо. Тем самым он признавал свое заблуждение.

– Знаете, – сказал Казанова, – знаете, я еще никогда не встречался с человеком, который за такое короткое время не переставал бы удивлять меня. Кажется, что в Моцарте живет тысяча разных людей, которые даже не подозревают о существовании друг друга и никогда не встречались.

Синьор Джакомо взял в руки нотные листы и долго разбирал каракули. Затем внезапно сказал, что они ничего не стоят, потому что это просто нота ре, которая повторялась несколько раз. Ре-ре-ре-ре – истинный парад упрямых, повторявшихся ре. Казалось, что какой-то безумец без устали писал ее на бумаге. Второй лист тоже немногого стоил, потому что на нем была изображена всего лишь нотная гамма. Вверх и вниз, спад и подъем – мелодия напоминала повороты мельничного колеса. Анна Мария попросила Казанову напеть для нее написанное. Он всего лишь свистнул, жалко продудел сухими губами, так что мелодия напоминала шум ветра.

Казанова утверждал, что все это никак не связано с увертюрой, но графиня настаивала, что в этих набросках был ее остов.

– Тогда увертюра состоит только из ре-ре-ре-ре, – решительно заявила Анна Мария, – тогда она состоит из тысячи ре и шума ветра. Я верю, что Моцарт создаст из этого увертюру.

Этим вечером синьор Джакомо сказал ей, что скоро они услышат, чьи предсказания сбудутся, его или ее. Однако Анна Мария слишком поздно, уже в монастыре, вспомнила, что не сможет насладиться премьерой и поэтому ей не удастся услышать увертюру, по крайней мере в ближайшее время.

Весь предыдущий день графиня думала о том, как бы обойти запрет. После долгих размышлений пришлось ухватиться за одну-единственную идею, за безрассудно отчаянный план. Хотя, если быть честной, она не верила, что задуманное удастся осуществить. Для этого нужен Паоло. Если он сможет прийти к ней, то Анна Мария посвятит его в свой план. Тогда он примет решение, готов ли он помочь графине.

Дождь стал сильнее. Только бы он не помешал Паоло прийти! Как бы ей хотелось сидеть сейчас во дворце и беседовать с синьором Джакомо о предстоящем представлении! Чем он был занят? Несомненно, он спал немного дольше, чем обычно. Может, проспал все утро, что не удивительно после всей проделанной работы. Но сейчас, незадолго до представления, наверное, и его охватило волнение – слабый, возрастающий жар, который чувствовала теперь даже она, Анна Мария.

События последних дней вызывали у нее беспокойство, разжигали его и делали почти невыносимым. Ей даже стало казаться, что капли дождя отбивали такт для хоровода, который кружился все быстрее и быстрее. Дождь, вода. Да, странно, что графине захотелось пить. Как же говорят, как это? Ах да, она изнывала от жажды. Так и говорят: она изнывала от жажды…

Тихо! Анна Мария услышала шаги. О Господи, это был Паоло! Он действительно смог прийти к ней. Как же она его отблагодарит? В тишине монастыря его прыжки по широкой лестнице походили на движения тяжелого, но быстрого животного, которого никто не должен видеть. Никто не должен его увидеть. Его никто не увидит!

Анна Мария быстро открыла дверь, затянула к себе Паоло и закрыла за ним дверь на замок, хотя и знала, что закрываться на замок было запрещено.

– Что случилось, Паоло? Что произошло? Давай же, рассказывай! Ты уже слышал увертюру?

Паоло с трудом переводил дыхание. Он снял свою темную шапку и опустил ворот плаща. Его лицо было мокрым от дождя, а волосы лежали густыми прядями.

– Увертюра готова. Переписчики до сих пор списывают ноты. Им придется работать до последней минуты.

– Они справятся, Паоло. Я уверена! Как синьор Джакомо? Что он делает?

– Он не выходит из дворца. Целый день сидит в салоне и читает.

– Что же он читает?

– Он снова и снова перечитывает текст оперы.

– Текст? Зачем же? Должно быть, синьор Джакомо уже выучил его наизусть.

– Сегодня напечатали и прислали книгу с текстом из типографии. На первой же странице написано, что автор текста синьор да Понте.

– Синьор да Понте… ах, я понимаю. Но что поделаешь? Разве его имя не нужно упоминать? В конце концов, текст оперы действительно написал он.

– Он написал большую часть либретто, госпожа. Однако он написал не все. В книге не указано, что синьор Джакомо тоже работал над либретто.

– А, синьор Джакомо обижен из-за этого недоразумения, ведь так?

– Нет, не совсем. Синьор Джакомо говорит, что перечитывает либретто, чтобы понять, какие странные люди поучаствовали в этом событии.

– Странные люди?

– Да, так сказал синьор Джакомо. Несколько раз. Я полагаю, госпожа, что синьор Джакомо не может понять либретто. Он уже не знает наверняка, что написал он сам, а что – синьор да Понте.

– Бедняжка, теперь он еще станет думать об этом. Скажи-ка, где Моцарт? Он снова в городе?

– Около полудня он прибыл вместе с супругой и госпожой Душек в гостиницу «У трех львов».

– Констанция тоже приехала? Она придет на спектакль?

– Господин Моцарт настоял на том, чтобы она тоже посмотрела премьеру. Она будет сидеть в главной ложе вместе с директором Бондини и четой Душеков.

– В главной ложе. Да, там ей будет хорошо… Там будут все, соберется вся наша компания…

– Да, госпожа.

– Только я, Анна Мария, графиня Пахта, не смогу посмотреть оперу. Я прижму свое горящее лицо к окну здесь, наверху, чтобы расслышать, в шуме дождя несколько нот… О чем это я? Это так ужасно!

– Госпожа, я не знаю, как вам помочь. Если бы это было в моих силах, я сделал бы все, чтобы вы могли посмотреть оперу. Я сделал бы все возможное.

Анна Мария быстро посмотрела на Паоло. Да, он говорил серьезно. Он все бы сделал, чтобы помочь ей. Его губы слегка дрожали, капли скатывались по шее и собирались в тонкую струйку. Анна Мария медленно подошла к Паоло и расстегнула его плащ. Пуговица за пуговицей. Затем взяла из его рук шапку и помогла снять плащ. Графиня бросила плащ и шапку на постель и взяла Паоло за руку. Подвела его к стулу. Когда он сел, Анна Мария достала полотенце и стала медленно сушить его волосы.

– Ты можешь помочь мне, Паоло. Только ты можешь помочь моему горю! Сегодня утром я все спланировала. Все очень просто, но нам нужно держать язык за зубами. Никому нельзя говорить об этом.

– Скажите, что мне сделать, госпожа, и я это сделаю.

– Ты останешься здесь, Паоло, в моей комнате. Ляжешь в мою постель. Очень тихо. Я надену твою одежду и тайком, так, чтобы меня никто не узнал, проберусь в театр. Когда спектакль закончится, я вернусь сюда и мы снова поменяемся одеждой.

– Сторож узнает вас, госпожа.

– Я дам ему денег. Это я беру на себя.

– А в театре? Вы тоже никому не откроетесь?

– Я не буду снимать шапку и плащ и посмотрю спектакль с верхнего яруса.

– С верхнего яруса, с такого неудобного места?

– Да, там неудобно, но я буду на премьере. Другого выхода просто нет.

– Тогда так и поступим, госпожа.

– Ты согласен, Паоло?

– Да, госпожа. Я рад, что смогу вам помочь.

Паоло тотчас встал и медленно снял штаны, положил их на стул и лег в постель. Затем закрыл глаза. Анна Мария сняла платье и стала переодеваться. В самом конце она надела широкий плащ, подняла ворот и так собрала волосы, что шапка полностью их скрывала. Потом еще раз подошла к кровати.

– Паоло, я пойду. Не шевелись. Притворись, что ты спишь.

– Мне уже снятся сны, госпожа.

– Да, Паоло, спи, и пусть тебе приснится опера. Я скоро вернусь.

Анна Мария приоткрыла дверь, выглянула в коридор и отправилась в театр.

Глава 2

Хотя графиня хотела как можно быстрее оказаться в театре, она старалась идти медленно и вразвалку, как мужчина. Туфли Паоло были велики и натирали пятки – приходилось часто останавливаться, чтобы ноги немного отдохнули. Анна Мария успокоилась только тогда, когда заметила, что никто не обращал на нее внимания. Через некоторое время графиня стала смелее. Ей доставляла необычайное удовольствие возможность свободно ходить по городу, и при этом никто не гнался за ней. Раньше ей не хватало именно таких ощущений.

На Карловом мосту Анна Мария ненадолго остановилась и посмотрела в сторону монастыря. Если Паоло найдут, ее отец больше никогда не скажет ей ни слова и Анне Марии придется навсегда остаться в монастыре. От этой мысли дрожь пробежала по ее телу, и графиня еще ниже натянула шапку.

Чем ближе Анна Мария подходила к центру города, тем больше было беспорядка. Люди толпами проходили мимо, что-то напевая и разговаривая нарочито громко. Все шли на премьеру, так что зеваки со всех сторон окружили площадь, где находилось здание театра. Они смотрели на подъезжавшие кареты и толпу пешеходов, которая становилась все больше. Когда Анна Мария протиснулась сквозь толпу ко входу, ей показалось, что от предвкушения счастья было слышно биение ее сердца.

Улучив подходящий момент, графиня проскользнула мимо билетера и стремглав побежала вверх по крутой лестнице, ведущей к верхнему ярусу. Громкий голос осыпал ее проклятиями, однако Анна Мария одним прыжком преодолела несколько ступеней, Как быстро и ловко можно двигаться в таких штанах! Ей хотелось еще раз быстро сбежать вниз и снова взобраться вверх по лестнице. Опьяненная свободой движений, она за была об осторожности. Нужно быть повнимательнее. Это приключение доставило ей огромное удовольствие: Анна Мария даже и не догадывалась, как забавно будет переодеться в мужское платье!

На верхнем ярусе уже собралась толпа. Торговцы прокладывали себе путь сквозь тесно стоявшие группки людей и предлагали пиво, крендели и вино. Видимо, некоторые зрители были уже навеселе и снова и снова заводили какие-то песни. Остальные присоединялись к пению, как будто для сегодняшнего вечера было необходимо особое настроение. Анна Мария пробралась к выступу и схватилась за металлические прутья. Ложи тоже были давно заняты. Внизу, в партере, взад и вперед ходили франты, разодетые в пух и прах, пытаясь обратить на себя внимание дам, сидевших в ложах. В центральной ложе Анна Мария заметила Бондини, директора театра. Он разговаривал с Констанцией. Синьор Джакомо стоял рядом с ними и слушал Йозефу Душек, которая в этот момент указывала на потолок. Анне Марии пришлось отвернуться, чтобы ее никто не узнал. Однако ей не стоило беспокоиться, потому что ее никто не заметил. Эта одежда делала графиню неузнаваемой. Даже торговцы подходили к ней, словно она действительно была мужчиной. Может, заказать кружку пива и крендель всего одним жестом, как это делают другие? Нет, нельзя рисковать, хотя графиня была не прочь испробовать такие мужские движения.

Снизу, из партера, доносился громкий шепот. Анна Мария наклонилась вперед и увидела, что служащие театра раздавали недавно переписанные ноты. Служащие казались кучкой привидений, которых послали, чтобы огласить начало представления. В партере зрители поднялись со своих мест и стали аплодировать.

Аплодисменты поднимались к верхним рядам и в конце концов зазвучали на галерее, где подвыпившие зрители ликовали и что-то выкрикивали. Шум постепенно стих только тогда, когда музыканты принялись настраивать духовые инструменты.

Все застыли в ожидании. Публику охватило сильное волнение – волнение, среди которого оркестр продолжал настраивать свои инструменты. Они делали это дольше, чем обычно, пока не прозвучал камертон и тяжелое, горячее ожидание, которое едва ли уже можно было сдерживать, растворилось в затянувшемся, тающем звуке ля.

В этот момент Моцарт неожиданно показался в оркестровой яме. Казалось, что он хотел разрядить обстановку. Когда зрители заметили небольшую сутулую фигуру, ликование началось с новой силой, стало сильнее, чем было до этого. С галереи бросали цветы. Некоторые зрители так неистовствовали, что соседям приходилось их одергивать.

Анна Мария не сразу узнала Моцарта, настолько чужим он казался. Маэстро поклонился гораздо ниже, чем было нужно, словно сердечный прием доставил ему огромное удовольствие. Из-за темно-бордового сюртука с золотистой каймой он казался серьезным и благородным и походил не на композитора, а скорее на богатого графа, позволившего себе завести свой собственный оркестр. Маэстро еще раз низко поклонился, а затем резко отвернулся. Правая рука с дирижерской палочкой взмыла вверх и с громким стуком снова опустилась вниз. Этот звук заставил всех умолкнуть.

Ре-ре-ре… Это было похоже на удар, будто молния пронзала землю, будила усопших и призывала подняться и выйти на свет. Удар молнии, с которым прошло волнение по всем ярусам. Внезапно воцарилась полная тишина. Слышен был лишь тихий стук двери, когда в зал пробирался последний запоздавший зритель.

Все вслушивались в нарастающее пение скрипок, в это сердечное беспокойство, которое становилось сильнее и навязчивее. На какое-то мгновение показалось, что в музыке слышен шум дождя, затихающие голоса торговцев каштанами, стук проезжающих карет, крики ребятишек и громкие голоса извозчиков. Все это постепенно слилось со звуками других инструментов и исчезло за новыми ударами: ре-ре-ре… Снова взывали к усопшим. Анна Мария ожидала, что в начале оперы музыка будет веселой и легкой. Подобное вступление испугало ее. Она крепче схватилась за металлические прутья, словно у нее закружилась голова. Во рту пересохло, а все естество охватил панический страх. Затем послышалась звуковая гамма. Верно, это была гамма, каждый раз новая нота, подъем и спад. Именно это записал Моцарт на своих трех листках. Графиня посмотрела вниз, на Казанову. Он сидел неподвижно внизу, сдвинув брови, как будто его удивляла звучавшая музыка.

Поднялся занавес. Анна Мария не хотела смотреть. Лучше было просто закрыть глаза, ничего не видеть и полностью отдаться музыке. Однако она уставилась на сцену и боялась пошевелиться. Все, что там происходило, было слишком знакомым, будто на сцене показывали ее жизнь. Донна Анна, ее отец, дон Джованни – все трое двигались по сцене, напоминая Анне Марии собственные сны, которые она уже успела позабыть. Неужели страх донны Анны не напоминал графине ее собственный страх, пережитый после ночного кошмара? И разве ей, Анне Марии, не приснился этот распутник, который сейчас вынимал шпагу из ножен, чтобы начать дуэль с отцом донны Анны, командором, слишком старым для подобных поединков? А шпага? Что это за шпага? Разве там не было крошечных змей на рукояти?

Это уж слишком. Анне Марии не хотелось более смотреть оперу. Она давно уже заметила перстень на правой руке дона Джованни. Да, это был перстень с изображением льва. Перстень Лоренцо да Понте. Графиня закрыла глаза. О Господи, эта опера вернула ее назад, к незнакомцу! Значит, как она и предполагала, он все-таки существовал. Да, он существовал, пусть даже только на сцене!

Нельзя было терять голову, нет, нельзя! Анна Мария заставила себя успокоиться и снова притворилась восхищенным музыкой юношей, который как раз перегнулся через перегородку, чтобы взглянуть на публику. Анне Марии нужно было отвлечься от игры на сцене и полностью отдаться музыке. Каким прекрасным примером для подражания была Констанция, спокойно наблюдавшая за оперой, будто представление не имело для нее никакого значения! И как могла улыбаться Йозефа Душек? Казалось, что она смотрела комедию.

Месть, гнев, презрение – именно об этом шла речь там, внизу! Когда Анна Мария смотрела на сцену, картинка сжималась и в итоге оставался только подвижный образ молодого соблазнителя. Он вытаскивал шпагу, обнимал женщин и размахивал правой рукой в воздухе, едва скрывая свое вожделение, так что каждый раз мерцал перстень с изображением льва. «Приди, – пел он, – приди же, моя прекрасная возлюбленная. Мы уйдем вместе, уйдем…» И когда красавица постепенно сдавалась, Анне Марии казалось, что этот герой пел именно о ней, о графине Пахта, которая пока что стойко защищалась от такого искушения и старательно притворялась молодым человеком…

Глава 3

Йозефе Душек больше всего понравилась роль донны Анны. Это была очень благородная и чувственная роль, от которой она не отказалась бы. Терезе Сапорити было к лицу желтое платье. Она носила его с некой толикой достоинства, хотя и переигрывала медлительность в движениях. Как бы там ни было, Тереза Сапорити превосходила всех остальных женщин труппы опытом и красотой. В ней было что-то аристократическое, изящное, и если посмотреть в лорнет, можно было заметить легкий румянец на ее бледном лице, который необычайно гармонировал с ее неторопливой походкой.

Что все это значило? На тексте было написано «Drama giocoso»[19]19
  Drama giocoso (итал.) – буквально «драма с весельем», «веселая драма» – представление, в котором присутствуют драматическое и комедийное начала. (Примеч. ред.).


[Закрыть]. Значит, все-таки нечто забавное, веселое, комедия. Странно, но ничто не напоминало комедии: вступление прозвучало так, будто композитор заклинал темные силы. В первой сцене, где показывали дуэль между доном Джованни и командором, не было даже намека на комедию. Все в театре умолкли. В быстрой смене сцен чувствовались стремительность, напор, что прекрасно сочеталось с быстрыми движениями дона Джованни, которого превосходно играл Луиджи Басси, превосходно.

Вот что сумел сделать Казанова из этого хрупкого и нежного юноши! Луиджи даже научился владеть шпагой, спрыгивать с лестницы, быстро поворачиваться вокруг своей оси. Танцевал юноша элегантно и изысканно, но при этом не сводил глаз с женщин. В конце его наградят бурными овациями, а у театра столпятся горничные, чтобы посмотреть на него вблизи.

В театре собралась вся Прага – об этом дне еще долго будут помнить! Уже сейчас, после нескольких сцен, можно догадаться, какой огромный успех ожидает оперу. Ее станут повторять снова и снова, и с каждым годом слава будет расти. Отблеск славы может пасть и на нее, Йозефу Душек, ведь, в конце концов, именно она заманила Моцарта в Прагу. В загородном домике все останется по-прежнему[20]20
  Сейчас это вилла Бертрамка, одно из самых живописных мест Праги, где находится музей В. А. Моцарта. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Ни один стул, ни один стол не сдвинут с места. Когда туда приедут гости, Йозефа проведет их по комнатам и расскажет спокойным тоном:

– Здесь Моцарт написал своего «Дона Джованни», за этим столом, за этим клавесином.

Сейчас важно было, чтобы маэстро выполнил ее последнее желание – написал арию, небольшую концертную пьесу исключительно для нее! Йозефа попытается заставить его творить в беседке, иначе не оправдаются усилия, потраченные на ее постройку на такой высоте. Именно об этой жемчужине Йозефа собиралась рассказывать самые интересные истории, множество занимательных историй. Например, истории о любви между нею и маэстро, истории о ночных тайных свиданиях и страстных признаниях, которые прежде всего связаны с беседкой. Со светлой открытой беседкой вожделения.

Джакомо Казанова сразу направился к этому укромному местечку. Что-то в этом непредсказуемом человеке с первого взгляда распознало прекрасную возможность для развлечений. К сожалению, они оба были немолоды, чтобы понравиться друг другу. Хотя Йозефа могла поспорить, что встреться они раньше, этот мужчина покорил бы ее. А может, она пожертвовала бы всем, чтобы заполучить его. Однако сейчас было уже поздно об этом думать. Теперь ей нравились только очень молодые юноши, которых еще можно было чему-то научить, поскольку у них было недостаточно знаний. Как например, Луиджи Басси. Ему пригодился бы богатый опыт Йозефы Душек.

А как же Казанова? В последнее время он вел довольно замкнутый образ жизни, был себе на уме. Никто так и не разгадал его секретов. Разумеется, они у него есть. Связано ли это каким-то образом с Анной Марией, молодой графиней? Неужели он выбрал ее? Нет, она не соответствовала его утонченному, зрелому вкусу. Вряд ли ему нравились юные девушки, покорно выполнявшие строгие требования отца. Может, эта хористка, малышка Иоанна? Ее тяжело не заметить на первом плане, в первом ряду. Ее долго не было видно. Говорили, что Иоанна заболела. Сейчас же ничего не заметно, видимо, она без труда справилась с пережитыми волнениями. Иоанна поистине сияла и танцевала и пела так, будто почувствовала свободу. Да, с ней что-то произошло. Наверняка Казанова позаботился о ней. Ночью у него было достаточно времени, чтобы пробраться к ней. Ну и?.. Неужели он на это осмелился? Неужели попытался сблизиться с ней? В малышке было что-то привлекательное, чего не могли не заметить мужчины постарше. Однако Йозефа Душек слабо верила в то, что Джакомо Казанова мог поддаться чарам Иоанны. Нет, мысли и чувства этого человека были заняты совершенно другими вещами, и она даже не догадывалась, какими именно.

Во время бала, на который были приглашены оперные певцы, на мгновение вспыхнула былая страсть синьора Джакомо. Казанова словно помолодел, танцевал с Анной Марией, очарованный ее юной прелестью. Теперь казалось, что прием во дворце был репетицией оперы. Да, можно поддаться искушению и перепутать два спектакля, настолько похожи были сцены. Включая декорации зала, в котором дон Джованни в данный момент преследовал Церлину.

Подобные сцены нравились публике. Во время таких эпизодов она ликовала и сопереживала. Как дон Джованни крался за девушкой, как споткнулся и запутался в своем собственном плаще! Как он отбросил шпагу, чтобы быстрее следовать за прелестницей! В каждом движении чувствовалась рука Казановы, ведь режиссер Гвардазони ничего не смыслил в подобных вещах.

Йозефа уговорит Моцарта остаться в Праге еще ни какое-то время. Может, удастся заключить контракт на новую оперу. Хотя Йозефа не слишком надеялась, что Моцарт и Констанция останутся. Обоих тянуло в Вену из-за предстоящего рождения ребенка и запланированной премьеры оперы в Вене. Вена и ее жители! Понравится ли им опера? Да что там, вряд ли они ее одобрят, потому что эта опера не льстила публике. Она вовсе не забавна и не сентиментальна, скорее горда, почти надменна. Было всего несколько деликатных, сентиментальных моментов, но они не производили особого впечатления, ведь тон задавал дон Джованни.

Жаль, что уже нет таких мужчин – мужчин, которые могли рисковать всем ради дамы и прекрасно владели искусством соблазна! Йозефа была бы не прочь познакомиться с таким мужчиной. Некто похожий на дона Джованни мог без труда покорить ее сердце, и она нашла бы повод, чтобы встретиться с ним. Как донна Анна? Ладно, донна Анна была слишком настойчивой, а это неправильно. А донна Эльвира явно переусердствовала, гоняясь за доном Джованни по всей стране. С такой он не захотел бы иметь ничего общего! Катарина Мичелли справилась с ролью лучше, чем можно было ожидать. Казалась нежнее, благодаря чему ее можно было принять за юную девушку.

Скоро перерыв, первый акт уже заканчивался. Лучше всего были сцены тет-а-тет, ария «La ci darem…» и сцена, в которой донна Анна рассказывала своему жениху о преследовании дона Джованни… Ну нет, Йозефа поостережется сказать об этом вслух. Особенно осторожной нужно быть с Констанцией.

«Дорогуша, могу заранее тебя поздравить! Твой супруг превзошел самого себя», – Йозефа скажет именно так, а потом почтит вниманием Казанову. Затем позаботится о критиках и незаметно надиктует репортеру газеты главного почтового отделения, как ей понравилась опера. «Знатоки и композиторы утверждают, что в Праге еще не было ничего подобного…» – это предложение и никакое другое должно появиться на первых страницах. Об этом Йозефа позаботится. А чтобы в Вене поняли, что они упустили, то же самое передадут и туда. Аплодисменты, аплодисменты! Да, финал первого акта написан с размахом, и не терпелось увидеть продолжение. На верхнем ярусе любили такие сцены, там ликование не ведало границ! Перед представлением Йозефе на минутку показалось, что она увидела наверху графиню Пахта. Но она ошиблась: это оказался молодой парень, очень привлекательный, с нежными, красивыми чертами лица. Как жаль, что нельзя было тотчас посмотреть, где он. Однако позже, прежде чем покинуть театр, Йозефа поищет этого юношу глазами. Самых красивых парней можно найти на галерее. Йозефа знала это по собственному опыту. Во время многочисленных концертов она рассматривала именно верхние ярусы. Большинство зрителей полагали, что певица закрывала глаза, чтобы с упоением насладиться музыкой. Да, все верно, она наслаждалась с упоением, но, немного приоткрыв глаза, она искала большего. Искала большего наслаждения, чем могла дать музыка. Наслаждения после выступления, когда истощенное тело нуждалось в восстановлении сил. Йозефа Душек поднялась и выпрямила спину так, как это делала Тереза Сапорити. Затем расправила платье правой рукой, поцеловала Констанцию и положила свою руку на руку Казановы, дав обоим понять, что им стоит выйти в салон и выпить по бокалу шампанского.