Текст книги "Квадратный корень из лета"

Воскресенье, 24 августа

[Минус триста пятьдесят семь]

К сожалению, я еще не до конца разобралась, как работает Вселенная: я проснулась рано с больной головой, а в руке зажат имей Томаса. Вполне читаемый.

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Дата: 04.07.2015, 17:36

Тема: Проблема в квадрате.

Ответ, разумеется, да.

Наверное, ты уже догадалась.

Разве не всегда было «да», когда речь заходила о нас?

Я хочу увидеть звезды вместе с тобой и поверю во все, что ты мне скажешь.

Жизнь бывает трудной, временами нестерпимой, но со шрамом на ладони тебя фиг забудешь.

Я перечитала письмо раз десять, не улавливая смысла. Звезды – это понятно. Пластмассовые, налепленные мне на потолок. Но чему он отвечает «да»? Что я ему сказала, а он поверил? Я готова его придушить – такой имей сложно назвать внятным предупреждением, что летишь в гости через Атлантику. Но письмо вполне в духе Томаса: душа нараспашку, широкий жест – и малость полоумное, без мысли о последствиях.

Кажется, я знаю, почему смогла его прочитать (к Вельтшмерцианову исключению это отношения не имеет): я наконец простила себя за смерть Грея. Я могу впустить в свою жизнь немного любви.

А еще я поняла, что можно сделать в качестве широкого жеста.

Прямо в пижаме я достала из шкафа школьный рюкзак и побежала в предрассветном тумане через сад.

На яблоню я залезла уже в разгар дня. Умляут носился по веткам за белками, а я высматривала лягушек, не желая нечаянно закрыть их в коробке, и начала перекладывать в жестяную коробку содержимое рюкзака. Водоросль с пляжа. Канадские монеты. Карта сокровищ – мое пластмассовое созвездие. Пара скатанных носков Томаса и липкая от мороженого салфетка со вчерашней ярмарки. Рецепт пирога, который Томас для меня написал, и кошмарный мятый результат моей первой попытки что-нибудь испечь – еще горячий шоколадный торт.

Я закрыла крышку и навесила замочек, чтобы Томас мог открыть. Это временнáя капсула нашего лета. Это лучшее, что я могу сделать. Прислонившись к ветке спиной, я начала писать ему имей с телефона.

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Дата: 24.08.2015, 11:17

Тема: Трус, трус, боягуз.

Помнишь проблему в квадрате? Оказывается, в одиночку в сто раз хуже. Не знаю, как объяснить, но мне нужно, чтобы ты пришел и открыл со мной капсулу времени. Я понимаю, что тебе оно не надо, но я не знаю, как быть без тебя.

Если тебе нужны другие аргументы, представь меня с вытянутым в твою сторону мизинцем и как я говорю: «Эй, Томас, слабо тебе?»

Я перечитала написанное, думая о имейте Томаса, бывшем, по его словам, ответом на мое письмо. Пальцы сами поменяли дату на четвертое июля. Я знала, что это сработает – раньше же срабатывало. Я нажала «отправить» и сунула телефон в карман вместе с ключом от навесного замка. Осталось принять душ и идти искать Томаса.

Я повернулась лицом к стволу, нащупывая ногой дупло, и в это время капсула времени начала меняться. Сперва старый, потускневший замок, который я утром откопала в ящике с инструментами, стал новеньким и чистым. Затем побледнели и исчезли имена на крышке – Томас и Готти.

– Уф, – сказала я, не обращаясь ни к кому в особенности – не иначе, к Умляуту. Я застыла – одной ногой на дереве, другой в воздухе, думая обо всей несуразице, прекратившейся после вечеринки и последнего тоннеля. Да только вот, um Gottes Willen, дурочка Готти, куда девать тот факт, что ты смогла вдруг прочесть имей Томаса с утра пораньше? А ты все про какие-то вытесняющие кадры!

Пока я смотрела на коробку, не в силах оторвать взгляд, надпись появилась снова. Замок потускнел и стремительно оброс ржавчиной. Капсула времени будто пульсировала, меняясь все чаще: чистая/грязная, с надписью/без надписи, ржавая/сияющая. Прошлое/будущее, прошлое/будущее, прошлое/будущее. Вельтшмерцианово исключение появилось не со смертью Грея. Оно начиналось сейчас.

И тут с неба упала капля дождя.

Я посмотрела вверх – на небе ни облачка. Когда на меня упала вторая капля, я поспешила отодвинуться от капсулы времени и – «О черт!»…

Кажется, я слышала свое имя, когда упала с дерева.

Пять лет назад

– Ты видела? – крикнул Томас сквозь дождь.

На улице темно, но я видела, как рыжий кот пробежал мимо нас под пристройку.

– Да, он вон там. – Я встала на четвереньки, стараясь заглянуть под дом. Трава отвратительная – мокрая и скользкая, но джинсы в любом случае промокли. Это всего лишь вода, а я двенадцатилетняя девчонка, а не Бастинда.

– Кис-кис-кис, иди сюда!

– Что? Да нет же, – сказал Томас за моей спиной. – Го, ты должна это увидеть!

– Угу, я сейчас.

– Го, – нетерпеливо позвал Томас, – забудь пока о коте. С дерева только что упала девушка!

– Никто там не падал…

– Ну Го!

Я вздохнула. После нашего лобового «поцелуя» Томас весь день вел себя странно. Мне не хотелось играть в его дурацкую игру – интереснее было выманить кота, но я выпрямилась и обернулась, вытерев грязные руки о джинсы.

Под яблоней лежала девушка.

Кроме шуток.

В саду были только мы с Томасом. Грей вытурил нас из «Книжного амбара», потом пришел домой и турнул нас в сад. Невероятно! Томас сегодня уезжает в Канаду, у меня последний шанс с ним поцеловаться – вообще впервые в жизни с кем-то поцеловаться! – а нам то и дело мешают. То неизвестно откуда взявшийся кот, а теперь вот еще и девушка. Она села, потирая затылок.

– Она упала с не-еба, – протянул Томас, бочком подвигаясь ко мне.

– Вообще-то с дерева, – уточнила гостья, выпрямляясь. Она оказалась высокой-высокой. Прикрывая лицо ладонью от дождя, она пристально смотрела на нас. На меня. – Привет, Готти.

Я испуганно уставилась на нее. Откуда она знает мое имя? Она походила на мою мать, которую я видела только на фотографиях. Снимки словно делались с этой девушки: смуглая, тощая, носатая и с короткой стрижкой, вроде моей.

– А вам не холодно? – спросила я, стоя в резиновых сапогах, джинсах, футболке, джемпере Томаса и штормовке. На девушке была пижама, в руках школьный рюкзак, а обуви не было вообще. Наверно, она дружит с Греем. И не носит лифчика, как я заметила. Ногти на ногах у нее были выкрашены вишневым, порядком облупившимся лаком.

– Вы не пострадали? – спросил Томас. Я бочком подобралась к нему и взяла за руку. Он стиснул мою ладонь в ответ.

– Нет, пострадала изгородь, – хихикнула она.

Девушка ошибается: изгороди в этом месте нет. К ней подбежал рыжий кот и принялся мурлыкать и тереться у ног.

– Все-таки надо было назвать тебя Шрёдингером! – сказала девушка коту и повернулась к яблоне. – Деление ж твое в столбик – это парадокс временнóй петли!

Это она о чем? Томас поглядел на меня. Медленно, чтобы девушка не видела, я показала пальцем себе на ухо и обвела кружок, произнеся одними губами: «Она ку-ку».

Как он может улыбаться, ведь он сегодня уезжает? Ему что, все равно?

– Но почему здесь? Почему он открылся сегодня и именно здесь? Может, все дело в капсуле времени? – пробормотала девица, обращаясь к яблоне, и оглянулась на нас: – Эй, проблема в квадрате, можете оказать мне услугу?

– Нет, – сказала я.

– Да, – одновременно со мной ответил Томас.

Я гневно посмотрела на него.

– Когда я уйду, заберитесь на яблоню и посмотрите, что там найдется, – попросила девушка и, вынув из кармана что-то маленькое и серебристое, бросила его сквозь струи дождя Томасу.

– У меня нож! – выпалила я. Это была правда.

– Знаю, – подмигнула она. – Зря. Слушай, Готти, мне сейчас полагается сказать что-то такое мудрое – слушайся папу, ешь овощи, звони Неду, когда он уедет в Лондон, не отгораживайся от мира, соглашайся, когда тебя попросят испечь пирог, делай широкие жесты, будь смелей… – Она засмеялась: – Но мы с тобой все забудем и все сделаем неправильно. С ножом поосторожнее, мы можем себе здорово навредить.

Что значит «мы», удивилась я, но девушка уже исчезла среди деревьев, а Томас тянул меня за руку и канючил:

– На яблоне что-то есть! У меня ключ! Полезли!

Через час он уедет навсегда, а нам еще на крови клясться, поэтому я пошла за ним с ножом в кармане.

* * *

Раз это уже случилось, я не могу отговорить бестолковую себя-маленькую полосовать руку на яблоне, поэтому я спряталась от дождя в машине Грея. Она стоит косо, наполовину въехав в изгородь. Одного колеса нет, под ось подложены кирпичи. Сегодня в больницу меня отвезут на «скорой», так что здесь я в безопасности – больше ни на кого не наткнусь.

Чем же я вызвала встречу с собой? Когда Томас спрашивал о путешествиях во времени, я авторитетно объяснила, что подобного случиться не может. Космическая цензура. Очевидно, я ошибалась: заглянуть за горизонт событий можно. Я по-прежнему не помню, что там вышло с клятвой на крови, но хорошо помню предшествовавшие эпизоды, когда мы с Томасом гуляли в саду, под дождем. Значит, я вспоминаю.

Но машины не было. И другой, взрослой меня точно не было. Чем еще отличается эта реальность?

Дождь заливал стекла, а я пыталась разобраться, чего не учитывает моя теория, чем может быть вызван провал в памяти.

Послышался крик, и я увидела маленького Томаса, бежавшего по саду, зажимавшего окровавленную руку и оглашавшего сад отчаянными воплями, умоляя Грея, папу, девушку с дерева – меня! – кого угодно скорее помочь.

Папа высунул голову из кухонной двери. При виде Томаса он позеленел и отвернулся. Через несколько секунд на крыльцо широким шагом вышел Грей.

Я verklemmt[33]33
  Здесь: застыла на месте (нем.).


[Закрыть].

Одно дело воскрешать его в памяти, читать его дневники, вспоминать снова и снова. Но здесь и сейчас, во плоти, рядом, совсем живого…

Мне стало физически больно. Как же мне его не хватает…

Он быстро, почти бегом пошел к яблоне, а Томас, подвывая, трусил следом.

Грей. Грей, живой – и здесь, и я тоже здесь, и если бы я могла пойти за ним по саду – он исчезает за кустами, его почти не видно, если бы я могла с ним поговорить… Я схватилась за ручку, готовая выскочить и подбежать к деду в последний раз.

Если я смогу.

Но я не могу. Момент не тот, место не то. И я не та.

Грей появился из-за рододендрона, идя быстро, но осторожно. На руках у него другая Готти. Я уже с ним. Другая я, в другом времени, но я всегда буду с ним.

Я засмеялась сквозь слезы при виде своего детского лица с упрямым, как у гремлина, выражением, в котором смешивалась боль, недоумение – и гордость. По-моему, я чувствовала себя в безопасности. Соф права – Грей всем нам был как бы за отца. Он был моим папой и носил меня на руках.

Любовь, которую мы потеряли, накрыла меня океанской волной.

Послышалась сирена – видимо, папа вызвал «скорую». Крики, боль.

Господи, ну почему я этого не помню?

Может, потому, что здесь было две меня? Тогда почему не было двух меня неделю назад, в кухне? Я придумала, что Вселенная в таких случаях прячет двойника в маленькой канноли, но, не исключаю, нечаянно угадала правду, и именно здесь все это время таилось мое воспоминание.

Или же объяснение может быть таким: с разницей в неделю я практически тот же самый человек и не могу встретить себя недельной давности из-за причинно-следственной связи. Но между мной в двенадцать лет и мной семнадцатилетней – бездна, до краев наполненная горем. Я потеряла себя со смертью Грея, во мне не осталось ни единой элементарной частицы прежней Готти. Я могу встретить себя двенадцатилетнюю, потому что я уже другой человек.

Томас перешел на рысь, стараясь успеть за семимильными шагами Грея. Я прищурилась, стараясь разглядеть, что он там тащит. Пальцы здоровой руки у Томаса сжаты в кулак. Канадские монеты? Рот набит шоколадным пирогом. Надеюсь, в кармане у него рецепт. Томас не смотрит по сторонам, не глядит на машину – он бежит за Греем и мной в кухню. Дверь закрывается.

Пора возвращаться.

Ливень начал стихать, когда я выбралась из машины и пошла по саду. Под яблоней я подняла из травы выброшенный нож. Кровь уже смыло дождем. Я сунула нож в карман и полезла наверх.

Умляут ждал меня у открытой капсулы времени. Замочек лежал рядом, а всякая всячина, которую я туда сложила – водоросль, монеты, – исчезла. Неужели я всерьез решила охмурить Томаса с помощью пары старых носков?

Я уселась на нашу ветку, вынула из рюкзака тетрадь и начала писать:

«Принцип Готти Г. Оппенгеймер, версия 7.0.

Общая теория разбитого сердца, любви и значения бесконечности, или вельтшмерцианово исключение.

Дорогой Томас!

Помнишь, ты обещал поверить во все, что я расскажу? Ну, слушай.

Путешествия во времени – реальность.

Пять лет назад мы с тобой случайно создали парадоксальную временнýю петлю. Так распорядилась судьба.

Что такое временнáя петля? Если объяснять на примере канноли… Шучу. Это тоннель во времени, который существует сам по себе. Помнишь уравнение, которое я написала на твоем имейте? Учительница по физике назвала его шуткой. Оно описывает открытие временнóго тоннеля в настоящем, потому что одновременное открытие этого тоннеля в прошлом якобы невозможно.

Не соглашусь.

Это вполне реально. Я считаю, энергия для существования такого тоннеля берется из темного вещества, отрицательной материи, существующей во Вселенной естественным порядком.

Я думаю, что она образуется из горя.

Я уже потеряла маму, в моем мире уже существовало горе – идеальные условия для Вельтшмерцианова исключения (возникающего рано или поздно). Ты был мне больше чем просто лучшим другом. Мы были абсолютны и несомненны. Когда ты уехал, мне остались шрам, дыра в памяти* и мысль, что ты не захотел меня поцеловать. Я разбила тебе сердце? Ты первый разбил мое, так что все по чесноку. Вот почему временнáя петля вернула меня именно в этот день (между прочим, я пишу это на нашей яблоне в тот день, когда ты порезал мне руку).

Когда умер дед, мой мир рухнул. Второе горе завершило создание петли времени. Смогла бы я попасть через временнóй тоннель на пять лет назад, если бы Грей не умер? Сокрушила бы меня его смерть, если бы я уже не потеряла тебя? Иными словами, стала бы потеря тебя такой болезненной, если бы в будущем я не потеряла Грея?

А потом случилось это лето. Тебя здесь не должно было быть. Ты появился тут из-за имейла, который я отправила. Но я отправила его только потому, что ты уже был здесь. Когда ты вернулся в Холкси, время начало чудить: видимо, ты запустил какой-то процесс. Что мы в тот день нашли на дереве? Я до сих пор не могу вспомнить, но рискну предположить: канадские монеты, которые ты забрал с собой в Торонто. Ведь именно на них ты купил комикс, который привез этим летом? В июле этого года ты написал мне рецепт шоколадного торта, но нашел его пять лет назад – ты поэтому захотел стать кондитером?

Вселенная стягивалась в узлы, стараясь исправить эти парадоксы.

Это называется Вельтшмерциановым исключением.

Законы пространства-времени в нем теряют силу. Когда ты разбил мне сердце, реальность расщепилась на множество временных линий. В твоей реальности ты получил от меня имей. Хочешь знать, почему этим летом я была такой странной? Всякий раз, когда ты упоминал о имейте, мы перескакивали на соседнюю линию времени. Ты знаешь, что частицы попадают к своей цели, не проделывая весь путь? Так и я. Иногда время замирало, будто на нитке возникал узел, или искривлялось, выворачивалось, что позволило мне дождливой ночью шагнуть из моей спальни в теплую кухню – и на неделю назад. Там я тебя поцеловала (это секрет, который я тебе не рассказывала).

Спустя целых пять лет искаженной реальности и крутых поворотов Вселенная почти всякий раз возвращала меня в прошлое лето, потому что именно там мне нужно было быть. И за это я говорю тебе спасибо.

       Неизгладимо твоя,

       Г. Г. Оппенгеймер X

P.S. *Это воспоминание застряло в какой-то маленькой канноли и находится неизвестно где. Затерялось в пространстве и времени. Впрочем, мне оно уже не нужно».

Я написала дату из будущего, 24 августа, положила письмо в капсулу времени, закрыла крышку и навесила замок.

Эффект проявился мгновенно. Яблоня вдруг буйно зацвела, но через несколько секунд белые лепестки опали, как конфетти. Солнце стремительно восходило и садилось в ритме небесного сердцебиения. По небу проносились облака.

– Все нормально, – шепнула я Умляуту, сажая его к себе на колени. – Мы возвращаемся домой.

Я уже не боялась. Я научилась различать временные петли, узлы и затяжки, которые сама же наделала. Я видела все реальности сразу.

Слои пространства и времени накладывались друг на друга: я видела десяток разных Готти, бегавших по саду, появлявшихся и исчезавших все быстрее и быстрее. Говоря математическим языком, все это будет происходить снова и снова – десятки жестоких разочарований десятками способов. Одна из Готти проснется под этой яблоней в начале лета, одинокая, мучимая дежавю. Я стремилась к ней всем сердцем, но для меня это в прошлом.

Я готова к настоящему.

Годы пролетали в мгновение ока: снег, потом солнце, потом снова снег. Сад сливался в мутное пятно. Когда небо в последний раз стало осенним и с шелестом начали опадать листья, мимо проплыл клочок бумаги. Я поймала его: страница из будущего учебника с уравнением Вельтшмерцианова исключения, которое еще предстояло написать. Рядом с уравнением я увидела свое имя, перед которым стояло: «Доктор наук».

В один миг я со всей ясностью поняла: я не буду помнить все. Я и не должна все помнить, тем более такое. Поэтому я подставила страничку ветру, и она скрылась в повалившем густом снегу, растворившись в воздухе. Это секрет, который Вселенная может оставить себе. Снова вышло солнце, настала весна, за ней лето. Я закрыла глаза и прыгнула с яблони…

Сейчас

…и приземлилась на траву в насквозь промокшей пижаме.

Оторопело оглядываясь, я села и сняла рюкзак. От недавно подстриженного газона шел восхитительный запах свежескошенной травы. В траве уже не валяются гниющие фрукты. Плетистые, буйно цветущие желтые розы обрамляют кухонное окно.

Запрокинув голову, я посмотрела на свою пристройку. Плющ снова карабкается по стене, а на окне я вроде бы разглядела занавески, и, видимые сквозь них, против всех ожиданий, на потолке тускло мерцали пластмассовые звезды.

Шторы в моей комнате. Желтые, а не персиковые розы. Космос Томаса на моем потолке. Тысяча мелких деталей, тысяча пошаговых изменений. Я не только восстановила Вселенную, я ее исправила. Конец моему Weltschmerz.

Неожиданно из комнаты Неда взревела «Блэк саббат» – кое-что осталось прежним. Когда я выпрямилась, на меня с яблони смотрел пятнистый от кружевной тени листьев Томас. Это он звал меня по имени, когда я упала?

– С возвращением, – сказал он, улыбнувшись.

– Привет, – отозвалась я, глядя вверх. – Ты что делаешь?

– Твое письмо читаю. – Он помахал мне страницами сквозь ветки. Если он и был удивлен прочитанным или тем, что я в погожий день в мокрой пижаме и в грязи по щиколотку, то ничем не выдал своих эмоций. Разве что… Воспоминания о лете плыли мимо меня, как пушинки одуванчиков.

Помнишь день с капсулой времени? У тебя в тот день были короткие волосы.

Капсула времени… Может, мы открыли ее слишком рано?

Выпекать при 150º в течение часа. Поверь, даже тебе это под силу.

– Я имею в виду, здесь, – пояснила я, позволив мыслям рассеяться, не заботясь о том, что знает Томас и как это произошло в его реальности. – В моем саду. На яблоне.

– А-а. Погоди. – Послышался шорох листьев, что-то сверкнуло на лету и, маленькое, блестящее, упало на траву рядом со мной.

Я подняла ключ от висячего замочка. Тот самый, который я бросила Томасу под дождем пять лет назад.

– Сохранил? – спросила я, хотя это было очевидно. Иначе как бы он прочел мое письмо – вскрыл капсулу времени бензопилой? Хотя это же Томас…

– После вчерашней ярмарки мама Найла вытурила меня с дивана, – объяснил Томас. – Собираясь, я нашел в чемодане ключ и подумал о том дне, когда мы открыли капсулу времени, а она оказалась пустой. Ты обещала мне широкий жест. Я подумал, что момент подходящий…

Он посмотрел на меня сверху вниз. Я смотрела на него снизу вверх. У нас одинаковые шрамы. И нам не нужно объяснять друг другу вообще ничего.

– Ты только одно перепутала, – добавил Томас. – Это было не в июле, а в апреле. Я про имей. Я привык ставить дату, как пишут в Канаде. Ты поменяла местами число и месяц.

Апрель… Ну, физики, и шуточки у вас! Вот и коэффициент парадокса временнóй петли, которую мы создали, чтобы справиться с потерями! Умляут?!

– Прости, – послышался с дерева голос Томаса, и я вновь сосредоточилась. – Слушай, своим имейлом ты первая проявила великодушие, – он опять помахал тетрадными страницами. – Я не был уверен… но узнать наверняка стоило всех денег на кондитерскую в мире. Я думал, мы с тобой – это судьба, и никаких сомнений быть не может, но появился этот дрищ в кожаной куртке, и я заревновал.

– А сейчас?

– Я сидел тогда на яблоне, бесился, что ты исчезла, и ждал, когда ты появишься снова. Вспоминал тот день и как Грей тебя любил – за твой порез он угостил меня пинком, какого я в жизни не пробовал. Смерть Грея хоть кого бы раздавила. Я недостаточно серьезно отнесся к тому, что ты пережила.

Я вглядывалась в его лицо. Слишком далеко, чтобы разглядеть веснушки. Через неделю он уезжает. Но сейчас мы сидим здесь, я вся в крошечных травинках, а он прячется среди листвы. Может, у нас и достанет дурости, чтобы все получилось.

– Слышь, Томас, – сказала я, сжала кулак, оттопырила мизинец и выставила руку вертикально вверх: – Слабо тебе?

Когда он спрыгнул на траву рядом со мной, я повернулась на бок и долго глядела на него. Я не потянулась взять его за руку, а просто смотрела. Пижама у меня еще мокрая от прошлогоднего дождя, но запах от нее приятный. Не сырой земли, а чего-то нового.

– Как думаешь, если бы мы начали переписку после твоего отъезда, можно было бы обойтись без этого и перейти к главному?

– Не-а, – ответил Томас. Он вынул лепесток яблони из моих волос, посмотрел на него, недоуменно нахмурившись, и бросил в траву. – Тогда этого могло и не случиться – канноли и всего остального. А теперь спроси у меня еще раз, почему я в твоем саду.

Он прижался лбом к моему лбу, вдавив мне в нос металлическую оправу очков.

– Почему?

– Я не могу уехать в Манчестер, не пообещав тебе, что вернусь. Приеду в гости. Буду писать письма и имейлы. Сколочу состояние на булочках с глазурью и встречусь с тобой на полдороге через всю страну, прежде чем ты уедешь в математический университет и забудешь меня.

Я видела, что ему хочется размахивать руками, ловя невидимых летучих мышей, но трудно махать руками, когда лежишь.

– Давай сделаем новую капсулу времени, – предложила я, обдавая дыханием его губы. – Чтобы у тебя была причина вернуться. Может, положим туда стерео Неда…

Томас засмеялся:

– Го, я знаю, каково жить без тебя. С тобой жизнь куда интереснее.

– По-моему, это, – я взяла его за руку, – всегда было важнее всего.

На этот раз, когда мы поцеловались, мир не рухнул, Вселенная не остановилась и звезды не начали падать с неба. Обычный поцелуй.

Такой, когда слышишь стук двух сердец. Такой, когда открываешь друг друга заново – губы, и руки, и смех, когда Томас нашарил нож в моем кармане, и неловкость, с которой я снимала с него очки. Такой, от которого теряешь дыхание и оказываешься покрыта травинками, а потом прощаешься и даешь обещания.

Такой, который по-своему останавливает время.