Текст книги "Прокаженная"

III

Через два часа майорат распрощался с управителем.

– Ну вот и все. Если произойдет что-то непредвиденное, телефонируйте, я буду дома.

Управитель Клеч почтительно поклонился, едва коснувшись руки магната, и спросил удивленно:

– Пан майорат надолго покидает Слодковцы?

– Самое малое на неделю, а то и дольше.

– В таком случае нужно решить еще одно дело.

– Слушаю.

– Какую четверку пан прикажет запрягать в Слодковцах – каурых, гнедых, караковых?

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что каурые – кони очень нежные. Пани баронесса часто ездит в Шаль, к графам Чвилецким. Это всего лишь четыре мили, и дорога хорошая. Но баронесса любит быструю езду. Не мне решать, но я предпочел бы, чтобы одна четверка была употребляема исключительно для разъездов баронессы, чтобы мне за эту упряжку уже не отвечать.

Вальдемар поднял голову и, удивленно глядя на Клеча, спокойно сказал:

– В любом случае за упряжку отвечаете не вы, а кучер.

Клеч смешался:

– Да, вот именно… Но я отвечаю за коней, которых даю…

Михоровский, потерев лоб, спросил:

– А что, не все равно моей тетке, на каких ехать конях?

Клеч смутился еще больше:

– Нет. Пани баронесса всегда сама решает и приказывает: когда каурых, когда караковых…

– Ну так пусть все и остается по-прежнему.

Клеч понял, что эта тема магнату неприятна и пора откланяться. Он глянул на хозяина: лоб нахмурился, губы плотно сжаты. Глаз не видно, но выражение их наверняка суровое.

Майорат всегда был вежлив с теми, кто ему служил. Но управитель хорошо знал: нахмуренные брови, покривившиеся губы и небрежность позы – признаки дурного настроения хозяина. Он поклонился.

– Простите, что я осмелился…

– Ну что вы! – примирительно сказал Михоровский, словно извиняясь и одновременно сердясь за то, что вынужден извиняться.

Он посмотрел на управителя. Тот понял, что пора уходить.

– Мое почтение, – поклонился он.

– До свидания, – бросил майорат коротко.

Управитель вышел. Михоровский облегченно вздохнул.

– Вечно – жалобы на тетку, – буркнул он. – И вечно жалуется Клеч. Ну, сегодня он, надеюсь, понял. Не люблю так выговаривать людям, но…

Появился камердинер Яцентий:

– Старый пан просит вас к себе.

– Хорошо. И прикажи оседлать коня.

Пан Мачей читал у себя в кабинете, сидя в старинном кресле. Увидев внука, он отложил книгу.

– Извини, что побеспокоил, Вальди, но нам нужно поговорить. Ты не занят?

Вальдемар усмехнулся:

– А если и занят, ну и что? Твои заботы, дедушка, прежде всего.

– Ты добрый мальчик, Вальди, очень добрый. Тем печальнее мне, что должен сделать тебе выговор. Сядь, несносный мальчишка.

Он указал на кресло напротив себя.

Но Вальдемар не сел. Встал у окна и смотрел в парк. Потом шутливо спросил:

– Я в чем-то провинился? Правда?

– Дорогой мой мальчик, тебе совершенно не следует дразнить Идальку.

– Ах, она вас уже перетянула на свою сторону? Мои вам поздравления!

– Вальди, ты несносен! Я терпеть не могу нервических выходок, а уж у Идалии нервы вечно расстроены. Когда ты ее дразнишь, получаются такие обиды, как сегодня. А мне это весьма не по вкусу.

– Ладно… Ну, а вы-то сами что думаете?

– Я полностью на твоей стороне. Этот граф С. совершенно невыносим. Но Идалька думает иначе. Она говорит, что люди нашего круга должны держаться вместе и помогать друг другу. Честно говоря, она совершенно права, однако в данном случае…

Вальдемар иронически рассмеялся:

– Прекрасная теория! Бескорыстие тетушки меня прямо-таки в умиление вгоняет! Но это – псевдобескорыстие. Тете до того нравится этот графчик. Граф С. будет практикантом в Слодковцах – ах, как это мило! Как приятно будет тетушке! Но я-то, я – законченный эгоист. Практикант – это фактически мой помощник, а этого выскочку я на такое дело ни за что не возьму. Мне нужен не «человек нашего круга», а энергия и расторопность, чем наш графчик никак не обладает. Если среди практикантов в Глембовичах уже есть один граф, это еще не значит, что нужно искать второго и хвататься за первого попавшегося. Тот граф в Глембовичах работает прекрасно, а граф С. ни на что не годен. Быть может, тетя считает, что практикант будет тут в роли «паныча на курорте», играть в теннис, на бильярде и читать вслух французские романы? Конечно, для таких дел граф С. годится, но мне нужен практикант, который занимался бы делом. И я найду именно такого. Да, впрочем, уже нашел, мы с ним обо всем договорились, и я не нарушу договора ради… ради тетушкиных капризов.

Он говорил громко, нервно прохаживаясь по кабинету.

– Дедушка, вы ведь знаете, как я работал практикантом, получив диплом, у князей Лозиньских? – спросил он внезапно. – Если граф С. сможет работать именно так, пусть приезжает.

Пан Мачей махнул рукой:

– Ну хватит, довольно болтовни. Знаю я прекрасно этого кукленочка. Едва за двадцать, а уже лысина. Занят только собственным туалетом. Тебе это будет не помощь, а обуза.

– А! Уж я бы с ним не церемонился! Не хочешь, паныч, вставать в пять утра – езжай в Монте-Карло играть в рулетку! Мне нужно, чтобы мои практиканты приобрели опыт. В Слодковцах и Глембовичах для этого все условия. Но приглашать такого вот китайского болванчика? Этот С. не закончил даже сельскохозяйственного училища. Что, я должен объяснять ему агрономию от «а» до «я», когда ему надоест играть в теннис? Я не филантроп. Пусть только тетушка откроет тут школу для таких хлыщей, болванчиков, бездельников, теннисистов, и я моментально пошлю за графом С. мягкую карету – чтобы он не разбился, как пустой флакончик из-под духов!

Пан Мачей рассмеялся:

– Не хватает еще, чтобы ты Идальке все это выложил!

– И выложу! Если тетя начнет вновь призывать меня проявить участие к полысевшему «нашему кругу», выложу! К счастью, я живу в Глембовичах и могу тут бывать пореже, если уж так раздражаю любимую тетушку…

– А знаешь что, дорогой мой? Этот твой новый практикант может попусту тоже жить в Глембовичах – и дело в шляпе! Как думаешь?

– Но в Глембовичах у меня уже три практиканта, а здесь – ни одного. Отсюда до Глембовичей больше двух миль[9]9
  Одна польская миля – 7467 метров.


[Закрыть], что ж, он будет работать здесь, а в такую даль ездить обедать и ночевать? Глупости! Это невозможно!

– Но он может столоваться у Клеча? Вальдемар взял пана Мачея за руку, наклонился к нему и сказал чрезвычайно серьезно:

– Дедушка, скажите прямо: вы все это говорите из-за тетки, или сами не хотите, чтобы новый практикант жил здесь? Если вам это не по вкусу, скажите откровенно. Я откажу ему, и все. Уж вам-то, дедушка, я ни за что в жизни не хочу причинять неудобства!

Пан Мачей обнял внука и сердечно его расцеловал:

– Вальди, как я тебя люблю, мальчик мой! Спасибо за заботу. Скажу тебе откровенно: этот пан ничуть мне не помешает, наоборот, я люблю компанию молодых людей. Да и человека невоспитанного ты ведь не пригласишь. Граф С. не почерпнет у нас ничего полезного, а твой молодой человек, побыв в кругу образованных людей, многому научится и будет нам благодарен.

Вальдемар знал, что его дедушка, несмотря на природный ум и здравомыслие, был сущим фанатиком «высшего общества», «нашего круга». Он воображал, что аристократия – дирижерская палочка в руке Господа, что она управляет всеми, стоящими ниже по происхождению, руководит оркестром человеческих чувств.

Пан Мачей увлеченно продолжал:

– У нас этот молодой человек почерпнет много полезного!

Вальдемар, улыбаясь, сказал:

– Почерпнет, использует, будет нам благодарен… Ах, дедушка, к чему высокие слова? Что ты называешь «полезным»? Расстроенные нервы моей тетушки, ее сановную осанку, кислые мины, театральные позы? Он научится коверкать родной язык, поклоняться всему заграничному, узнает, что мало-мальски порядочный человек обязан считать букву «р» варварским пережитком, случайно задержавшимся в алфавите, буквой, которую никогда не следует произносить; и, наконец, мы убедим его, что можно потерять честь и достоинство, не совершив никакой подлости, а всего лишь попросив вторую порцию кушанья… Прекрасные достижения цивилизации, in summo gradu[10]10
  В наивысшей степени (латинск.).


[Закрыть].

Пан Мачей, поддавшись ироничному тону внука, смеялся с ним вместе.

– Мальчик мой, – сказал пан Мачей с улыбкой. – Ты злословил об Идальке, а чем я мог бы просветить кого-нибудь и каким образом?

– Дедушка, ты напрашиваешься на комплименты! Будь все в нашем сословии подобны вам и бабушке Подгорецкой, я судил бы о нем иначе. Быть может, стал бы даже жрецом, приносящим жертвы на алтарь нашего круга. Но поскольку я не вижу в остальных ничего, свойственного вам и бабушке Подгорецкой, то не пою вместе с теткой гимнов сословию…

Магнат нахмурился, понурил голову, тяжко вздохнул. Слова внука непокоем отозвались в его душе.

Заглядывая ему в лицо, молодой майорат спросил с улыбкой:

– Можно узнать, дедушка, о чем ты так задумался? И если бы не перспектива ужина в обществе тети, я остался бы на ночь – но одна мысль о таком ужине портит хорошее настроение и аппетит…

– Оставайся! Что нам Идалька? Как-нибудь помиритесь…

– Нет, лучше уж поеду. Все меня сегодня измучили, даже эта гусыня, эта принцесса, переодетая пастушкой.

– Что за гусыня? Какая еще пастушка?

– Ну, та – панна Стеня… Пан Мачей вздрогнул:

– Стеня? Что такое несешь, Вальдемар? Майорат удивленно воззрился на него:

– Я говорю о панне Стефании Рудецкой. Ты ведь ее называешь Стеней, верно?

– А, да, верно. Стеня – звучит красиво. Но она-то чем тебе докучает? Скорее ты ее вечно мучаешь, и сегодня мучил.

Вальдемар расхохотался:

– О нет, ее не замучаешь! Язычок у нее острый!

– И все же ты плохо поступаешь, Вальди, когда ее дразнишь. Это милый и очень добрый ребенок. К тому же она из хорошей семьи, и ты сам прекрасно знаешь, при каких обстоятельствах ей пришлось пойти в учительницы. Хоть это и не ее профессия, она работает хорошо. Такое следует ценить. Зачем ты ее дразнишь?

– Вот, дорогой дедушка, еще одна отличительная черта нашего круга: превращать в игрушки такие вот угодившие к нам существа, делать мишенью для шуток, оттачивать на них остроумие.

– Вальди, я не верю, что ты говоришь серьезно!

– Отчего же? Совершенно серьезно. Шутить над такими – еще одна драгоценность в сокровищнице наших привилегий.

– Вальди, да что с тобой сегодня?

– Я исключительно искренен.

– Ты сегодня исключительно зол и оттого несправедлив даже к себе самому. Ты не способен на забавы, о которых говоришь.

– Быть может. Да какая разница?

– Почему ты так ведешь себя с ней?

Вальдемар воздел руку:

– Традиций ради, любимый дедушка!

– Вечно ты смеешься.

– Ну ладно, открою правду. Я ее терпеть не могу!

– Кого, панну Стеню?

– Ее самую.

– Почему? Она такая красивая, добрая, умная! Вальдемар пожал плечами:

– За что я ее не люблю? Наверняка за то же самое, что и она меня. Откуда я знаю? Ну хватит об этом.

Мне пора, коня давно оседлали. К сумеркам доберусь до Глембовичей. А через неделю приеду с практикантом – к великому удовольствию тетушки…

– Как! А раньше не появишься?

– Не смогу. Ужасно много дел.

Пан Мачей сердечно прижал внука к груди:

– Как же ты поедешь один? Почему никогда не возьмешь конюха?

– Не люблю, чтобы за мной таскался слуга.

– Возьми хоть казачка!

– Дедушка! Я же не ребенок, чтобы бояться темноты! Пойду попрощаюсь с тетушкой. Не сбросит ли она меня с лестницы?

– Не стоит к ней ходить. Я за тебя попрощаюсь.

– Что ж, тем лучше. До свиданья, дедушка! Вальдемар вышел из кабинета. Пан Мачей видел в окно, как он садится в седло и отъезжает рысью, За ним вприпрыжку понесся огромный дог Пандур, любимец шляхтича.

В воротах Вальдемар заметил Люцию и Стефу, возвращавшихся с прогулки. Люция что-то говорила спутнице, а Стефа на его поклон ответила холодным кивком и прошла мимо, не удостоив взглядом.

Вальдемар задержал коня в воротах, глядя вслед Стефе, пока она не исчезла из виду. Ударил рысака стеком, свистнул псу и помчался.

Пан Мачей усмехнулся и пробормотал под нос:

– Терпеть ее не может… Ну-ну. Она его определенно интересует.

IV

Жизнь Стефы в Слодковцах протекала спокойно. Уроки, беседы с Люцией, музыка, прогулки и чтение – все это занимало весь день.

С пани Идалией Стефа встречалась в основном за столом. В другое время баронессу можно было встретить в кабинете. Уютно устроившись в шезлонге или мягком кресле, пани Идалия читала, все время читала. На столиках, полочкам, креслицах во множестве лежали романы Руссо, Золя, Дюма, даже Вольтера, Ларошфуко и Шатобриана. Больше всего было французских книг, изредка встречались Диккенс с Вальтером Скоттом или Шекспиром. Немецкие писатели интересовали редко, польские же – никогда. Пани Эльзоновская устроилась превосходно. С дочкой она никогда почти не разговаривала, поручив ее Стефе. Отца навещала лишь в минуты хорошего настроения, чтобы сыграть с ним в шахматы, – и тогда сносила даже присутствие пана Ксаверия, ежедневного партнера пана Мачея.

Бывали дни, когда под впечатлением прочитанного романа пани Идалия становилась вдруг неимоверно нежной с дочкой, с отцом, даже со Стефой. С милой улыбкой выспрашивала, как им живется, не терпят ли в чем нужды – и после таких бесед ощущала себя сущим ангелом во плоти. Часто ездила в Шаль, к сестре мужа, графине Чвилецкой, в Обронное – к княгине Подгорецкой, бабушке Вальдемара. Других домов, где пани Идалия могла бы бывать с визитами без ущерба для своего аристократического достоинства, поблизости не имелось. Несколько нетитулованных соседей сами навещали Слодковцы – главным образом ради общения с людьми, стоящими неизмеримо выше на общественной лестнице. Пан Мачей принимал их радушно, пани Идалия – вежливо, но отдавал им визиты один Вальдемар. Пана Мачея извинял возраст, пани Идалию – ее убеждения: pas pourmoi[11]11
  Такое не для меня (франц.).


[Закрыть]; все это понимали надлежащим образом, сумев втолковать себе, что пани Идалия страдает от расстройства нервов, не позволяющих ей ездить с визитами. Впрочем, направляясь в Шаль или Обронное, она, случалось, и навещала людей попроще. Но никогда не забывала дать понять, что делала это исключительно paz politesse[12]12
  Из хорошего тона (франц.).


[Закрыть]. В самих же Слодковцах гостей, как уже говорилось, бывало много – одних привлекало общество пана Мачея, других влекла скука, третьи искали встречи с майоратом. Взгляды всей околицы были прикованы к молодому магнату-миллионеру. Он был одной из лучших партий в стране, чем и объяснялась у некоторых живая симпатия к пану Мачею и терпимость к мигреням-нервам пани баронессы…

Хотя и занятая работой, Стефа тосковала по дому. Письма от родителей не могли его заменить, и в душу девушке все чаще закрадывалась печаль.

Вместе с Люцией она часто навещала пана Мачея в его кабинете. Старик удивительным образом влиял на нее – при виде его ласковой улыбки прочь отлетали все печали. Даже обстановка в его кабинете отличалась от роскоши особняка. Все там было старомодным, но веселым, лишенным напыщенности покоев пани Идалии.

Пан Мачей часто сиживал в садовой беседке, слушая, как Стефа читает вслух. Он любил, когда Стефа музицировала, играла ему Шопена и его любимые арии из опер. С каждым днем Стефа привязывалась к старику. Но когда долго не приезжал Вальдемар, пан Мачей впадал в меланхолию.

Недельная разлука со своим любимцем печалила пана Мачея. Его не утешали ни шахматы, ни чтение вслух, даже музыка Стефы не радовала. Слушая ноктюрн Шопена, он беспокойно ворочался в кресле, посылая Люцию к окну посмотреть, не едет ли Вальдемар. Услышав, что всадника не видно, ворчал:

– Да что с ним такое? Что все это значит? Когда Стефа закончила играть, он поблагодарил и удалился к себе.

– Дедушка печалится, – сказала Люция. – Знаете, почему? Потому что Вальди не едет. Дедушка его ужасно любит.

– Пусть бы уж приезжал… – ответила Стефа. Люция ушла к матери, Стефа в свою комнату. У распахнутого окна она любовалась игрой солнечных лучей, превращавших в золотые нити струи фонтана. Вода с тихим шелестом ниспадала золотисто-розовым облачком в каменную чашу, рассыпая крохотные капельки на растущие вокруг цветы. Они, казалось, протягивали к струям жаждущие головки, яркие, благоухающие. Алый круг солнца склонялся к западу. В воздухе распространялась нега подступающего вечера. Ни дуновения ветерка. И вдруг в тиши, нарушаемой лишь птичьим пением и шепотом фонтана, раздались иные звуки.

Сначала послышался шум колес, стук копыт множества коней, наконец, раздались веселые голоса, и из-за кустов на усыпанную гравием площадку перед особняком выехало несколько экипажей. Первыми выехали экипажи, запряженные четверками. Следом коляска и линейка. Оттуда неслись болтовня и смех. Там светлые шляпки и платья дам затмевали темные сюртуки мужчин.

Стефа, отодвинувшись в глубь комнаты, смотрела с любопытством.

Экипажи остановились как раз напротив ее окна, веселая компания стала покидать их. Все смотрели в сторону ворот. Дамы, махая зонтиками, смеялись:

– Опоздал! Опоздал! Мы обогнали!

По белеющей среди газонов аллее ехала рысью запряженная цугом четверка каурых, отлично вычищенных коней, которой управлял майорат. Сидя на козлах крохотной, словно игрушечной коляски, он приветственно размахивал шляпой. На месте хозяина в экипаже сидел кучер в черной с красным ливрее.

Вальдемар ловко остановил упряжку.

– Что ж, меня обогнали, – сказал он, бросая вожжи кучеру.

– Но не забудьте, что мне пришлось проехать четыре мили, это кое-что да значит. К тому же Бруно плелся, как черепаха, пришлось поменяться с ним местами. Сознайтесь, я делал все, что мог.

– Ваши кони дышали нам в спину, – сказала молодая симпатичная панна с веселыми плутовскими глазами.

– Я их попробовала погладить, но лишь запачкала перчатку. Вот, поглядите!

Она протянула Вальдемару обтянутую светлой перчаткой ручку.

– Извините, это не грязь, а конский пот. Мои кони всегда отлично вычищены, – сказал Вальдемар.

– Вы своих коней любите, правда?

– Правда. Они – моя единственная любовь.

– Взаимная, надо полагать, – понимающе улыбнулась девушка.

Другая добавила:

– Voyons, monsier, vous avezde la chance[13]13
  Да вы просто счастливчик! (франц.).


[Закрыть]!

Вальдемар шутливо раскланялся.

– Я польщен, милые дамы. Но почему мы стоим здесь? Совет старейшин давно уже в объятиях моей тетушки. Пойдемте и мы.

Компания исчезла в высоких дверях главного входа. Вальдемар шел последним, умышленно приотстав. Проходя мимо окна Стефы, он бросил на него быстрый любопытный взгляд.

В это самое время Стефа выглянула из окна, думая, что все уже прошли. Их взгляды встретились. Вальдемар посерьезнел, снял шляпу и пошел дальше.

Стефа решила не выходить. Никого из гостей она не знает, к тому же не хотелось слышать Вальдемара, да и замечания пани Идалии – сегодня та как раз в плохом настроении.

Однако вскоре ей стало скучно. Снизу доносились приглушенные голоса, иногда оживало фортепьяно, словно кто-то, проходя мимо, брал пару аккордов. Не единожды раздавались взрывы смеха. Словом, внизу царило неподдельное веселье.

Через час в комнату Стефы вбежала, задыхаясь, разрумянившаяся Люция и заговорила с небывалым оживлением:

– Вы знаете?! Приехало столько гостей! И тетя Чвилецкая с дочкой Михалой, и княгиня Подгорецкая, бабушка Вальдемара, и молодые князья Подгорецкие, и Жижемские, и граф Трестка!

– А почему так внезапно?

– Да так уж вышло! Каждый ехал к нам сам по себе, и в пути все встретились! Больше всего гостей из Обронного: целых два экипажа! Вальди тоже ехал к нам, и они его встретили. Он даже хотел обогнать линейку, но проиграл. Теперь Рита над ним смеется.

– А кто такая панна Рита?

– Шелижанская. Она кузина… а может, дальняя родственница княгини Подгорецкой, сирота и потому живет в Обронном. Она раньше часто сюда приезжала, но потом долго жила в Вене, и потому вы ее не видели. Очень милая и веселая!

Стефа подумала, что это, должно быть, та самая панна, что показывала Вальдемару испачканную перчатку.

– Она красивая, правда?

– Да, а вот Вальди этого не замечает. Ему трудно угодить. Вы с ней сами сегодня познакомитесь.

– Я сегодня вообще не выйду. Глаза Люции широко раскрылись:

– Почему? Как так? Я уже всем вас расхвалила…

– Ах, Люди!

– Я ведь так вас люблю! Стефа поцеловала девочку:

– Я очень рада. Ты уж сегодня побудь с гостями. Меня ты и так каждый день видишь.

– Что вы такое говорите! Ни дедушка, ни Вальди не согласятся, чтобы вы просидели в комнате одна.

Стефа рассмеялась. Ее развеселило утверждение Люции, будто Вальдемар рад будет ее увидеть. Кто-кто, но он-то… А впрочем, быть может: если ее не будет, на ком он станет оттачивать свои шутки? Стефа развеселилась, подхватила Люцию и принялась танцевать с ней, напевая.

Люция танцевала самозабвенно. Обе были почти одного роста, они порхали, кружась в вихре вальса, распевая наперебой. Развевалась светлая коса Люции, трепетало батистовое платье Стефы. Лицо ее разрумянилось, фиалковые глаза рассыпали огоньки из-под золотистых бровей, полуоткрытые розовые губки жадно хватали воздух, и потому мелодия вальса то и дело обрывалась, но плясуньям это нисколечко не мешало.

Развеселившись, они не слышали, как в дверь постучали уже второй раз, не заметили, как кто-то вошел. Лишь некоторое время спустя, полуобернувшись, Стефа увидела его и окаменела от удивления.

В дверях стоял Вальдемар. Улыбаясь, он смотрел на танцующих девушек и счастливое, незнакомое ему лицо Стефы. Смотрел на ее румянец, блестящие глаза, рассыпавшиеся волосы, и эта перемена несказанно удивила его.

До сих пор он не видывал ее такой веселой. И нарочно стоял молча, чтобы она увидела его сама. Предвкушал, как она переполошится, и ожидание его забавляло.

Долго ждать не пришлось. Увидев его, Стефа онемела.

Вальдемар любовался ее лицом, метавшими молнии глазами.

Люция прервала немую сцену, разразилась смехом. Подбежала к Вальдемару и потащила его за рукав на середину комнаты:

– Вальди, ты нас застал врасплох. Мы тут так танцевали, словно нам играл оркестр! Ах, если б ты знал, как панна Стефа танцует! Словно балерина!

Вальдемар грациозно поклонился Стефе и сказал, прервав Люцию:

– Позвольте объяснить, что заставило меня вторгнуться в ваше святилище. До сих пор я не имел еще счастья видеть вас у себя. Быть может, я пришел не вовремя, но я счастлив: я увидел вас такой, какая вы есть. В моем присутствии вы всегда – воплощение злорадства, а сейчас я увидел прелестное создание… Вы со мной так и не поздороваетесь после нашей недельной разлуки? – спросил он с ноткой нетерпения. Стефа подала ему руку:

– Вы, наверное, искали Люцию?

– О нет, я пришел исключительно ради вас, точнее, за вами – тетя просит вас к чаю.

Люция захлопала в ладоши:

– Я же говорила, что вам не позволят остаться одной?! Я же говорила!

Она повернулась к Вальдемару:

– Знаешь, Вальди, панна Стефания хотела здесь остаться одна.

– Панна Стефа, вы вправду имели в отношении нас столь жестокие замыслы?

Стефа ответила почти весело:

– Странная у вас манера задавать вопросы. Да, я хотела остаться у себя.

– Протестую! От имени всего общества, которое жаждет с вами познакомиться.

Стефа вновь застыла. Она уже хотела решительно отказать, но Вальдемар заметил тень сомнения на ее лице и поспешил опередить:

– Приглашаю вас на чай от имени тети и дедушки. Если с вами хочет познакомиться графиня Чвилецкая, сиречь моя бабушка, можете за это благодарить исключительно вашу ученицу.

– Ну да, я о вас много говорила и тете, и крестной, – подтвердила Люция.

– В таком случае я к вашим услугам, ясновельможные панны!

– Нет, Вальди. Если хочешь сопровождать нас, тебе придется подождать в салоне. Нам нужно поправить волосы, а то мы выглядим, словно пугала.

– Уж ты-то – точно, но панне Стефании это только к лицу.

– Негодник! – закричала Люция, схватив его за рукав и выталкивая за дверь.

Стефа раздраженно посмотрела вслед молодому – он по-прежнему выводил ее из себя. Заметив ее взгляд, Вальдемар воздел руки с комичным выражением лица и, не сопротивляясь увлекавшей его к г двери Люции, произнес:

– Hannnibal ante portas![14]14
  Ганнибал у ворот! (лат.). Этот крик раздался в осажденном Ганнибалом Риме и послужил своеобразным сигналом к началу борьбы римлян с захватчиками города.


[Закрыть]Это провозглашают ваши глаза. Ну что ж, я исчезаю!

И он вышел. Люция закрыла за ним дверь.