Текст книги "Прокаженная"

– Единственная моя, драгоценная, не упирайся, не перечь, ты любишь меня… скажи это… я жажду это услышать!

Стефа чувствовала, что слабеет. Слишком сильно она любила, чтобы теперь сопротивляться. Его чувства, его звучавший неподдельной любовью голос дурманили ее. Она не смогла сопротивляться даже тогда, когда он нежно обнял ее, притянул к себе и бережно привлек ее голову к груди.

Стефа совершенно не владела собой.

Сдвинув ее шапочку, Вальдемар погрузил лицо в ее пушистые волосы, сам будучи на седьмом небе от счастья, шептал:

– Счастье мое! Скажи, что любишь!

Она прильнула к его груди, счастливая, почти потерявшая сознание от нежности.

– Люблю… да… люблю… – прошептала она.

– Моя! Моя…

Он покрывал поцелуями ее губы, глаза, волосы.

Нескончаемая прелесть очарования, неземного упоения окутала их. Такие минуты заключают в себе все прекрасное, что только может сотворить мир, и это упоение духа, сливаясь со страстью, возносит на небывалые вершины любви и преданности.

Минуты эти чересчур прекрасны, чтобы быть сотворенными неразумной силой; они, несомненно, созданы ангелами.

Вальдемар, лаская прильнувшую к нему Стефу, шептал нежные слова любви: наконец она была в его объятиях, желанная, единственная…

– Моя навеки… жена моя… – повторял он.

Но Стефа вздрогнула вдруг и произнесла безмерно грустным голосом:

– Я люблю вас больше жизни… но никогда не стану вашей женой.

– Что ты говоришь, единственная? Почему?!

– Это невозможно! Вы – магнат, а это… вы не для меня!

– О Боже, дорогая, не нужно вспоминать об этом! Мы любим друг друга – и этого довольно, это все и решает! Ты моя, и я никому не позволю отобрать тебя у меня. Никто не посмеет запретить нам стать счастливыми, уж я позабочусь! Мой дедушка когда-то говорил то же самое, но ему было на десять лет меньше, чем мне сейчас, он больше поддавался влиянию родных. А может, был попросту слабее? Любимая, отбрось эти мысли, верь мне, и я тебя не подведу. Ты только верь в счастье – и будешь счастлива.

Стефа высвободилась из его объятий:

– Я – ваша жена? Возможно ли? Нет, в такое счастье я не могу поверить!

Вальдемар вновь привлек ее к себе, лучась улыбкой:

– Увидишь, единственная моя! Увидишь! Я смету, растопчу все и вся, что только встанет на пути, лишь бы завоевать тебя!

– Но я не хочу стать позором вашей семьи! Вас станут донимать издевками! Я люблю вас и не хочу для вас такого будущего. Я и так чересчур долго прожила среди вас. Я люблю вас давно… о Боже, почему я не бежала раньше? Я жила, как во сне… а теперь поздно все забыть!

И она вновь расплакалась.

– Успокойся, любовь моя! – прижал ее к груди Вальдемар. – Стефа, золотая моя, ты не должна так говорить, если любишь меня. Ты станешь моей женой, которую все обязаны будут уважать, будешь Михоровской, супругой майората, и на этой вершине тебе ничто не грозит. Я уверен, что открыто смеяться над тобой не посмеет никто, а шепотки по углам не должны нас заботить. Дорогая, я умру, но не оставлю тебя! Верь мне!

Он прильнул губами к ее губам. Его усы щекотали ей щеку, горячее дыхание одурманивало:

– Повторяю, любимая: твой Вальди тебя не подведет, если доверишься ему всецело. Настанет время… я приеду в Ручаев и заберу тебя. И ты сама подашь мне тогда руку, чтобы навсегда связать наши судьбы. Я жажду, чтобы ты была счастлива, и, чтобы жизни наши не были сломаны, я смету все преграды! С этого мига мы – жених и невеста! Мы – нареченные, не беспокойся ни о чем!

Они подъезжали к станции. Протяжный свист локомотива нарушил их грезы. Карета остановилась, поезд стоял уже на станции.

Болтовня, суматоха, суета.

Майорат отправил телеграмму в Ручаев и проводил Стефу в купе. Вещами занимался Юр. До отправления поезда оставалось еще несколько минут.

Стефу трясло, словно в лихорадке. Вальдемар сжал ее руку:

– До свидания, любимая! Жди меня в Ручаеве и верь. Ты – моя единственная, и я сделаю все, чтобы мы были счастливы!

Раздался третий звонок. Стефа глухо вскрикнула.

Вальдемар схватил ее в объятия и горячо расцеловал заплаканные глаза. Лицо его было крайне озабоченным, брови хмурились, губы дрожали:

– До свидания, милая, до свидания!

Стефа вырвалась из его объятий – в купе вошла пожилая, величественная дама. Вальдемар быстро глянул в ее симпатичное лицо – он где-то уже видел ее, она жила где-то неподалеку от Обронного. И поклонился исключительно галантно:

– Поручаю опеке пани мою невесту. Я – майорат Михоровский.

Она несказанно удивилась, но тут же с улыбкой протянула ему руку, представилась и заверила:

– Можете быть спокойны, пан майорат. Мы с панной едем в те же края, я о ней позабочусь до самой ее станции.

Вальдемар поблагодарил, пожал руку Стефе и выскочил из вагона.

Поезд тронулся.

Майорат, шагая рядом с окном, за которым виднелось личико Стефы, снял меховую шапку и громко говорил нежные слова прощания, пока поезд не вырвался со станции. Он быстро мчался по освещенным луной голубовато-белым пространствам, грохоча, уволакивая за собой полосу дыма.

Дойдя до водонапорной башни, Вальдемар остановился и смотрел вдаль, на отдалявшиеся быстро красные огни, напрягая слух, ловил удалявшийся стук колес, и лицо его украшала удивительно трогательная улыбка.

Он стоял так, пока красные огни и ставшая крохотной черная черточка поезда не исчезли окончательно в лунном свете. Потом вернулся на станцию.

– А теперь – в битву! – бросил он.

В буфете его встретил поклоном начальник станции:

– Прошу прощения, пан майорат, я не успел раньше засвидетельствовать мое нижайшее почтение… Это панна Рудецкая уехала, не правда ли?

– Да, пан начальник, это моя невеста отбыла к родителям.

– О-о-о…

Начальник станции так удивился, что не смог произнести ни слова, даже не поздравил майората.

Но Вальдемар не дал ему времени опомниться, тут же откланявшись.

Оказавшийся поблизости ловчий Юр, услышав ошеломляющую новость, тоже онемел.

– Подавай карету! – сказал ему Вальдемар.

– В Слодковцы едем? – спросил Юр.

– Нет, в Глембовичи.

Карета тронулась.

Вальдемар снял шапку и распахнул меховой плащ.

XI

В Обронном в своем кабинете задумчиво сидела княгиня Подгорецкая. Все ее окружавшее как нельзя лучше соответствовало властной и величественной хозяйке. Исполненная мрачных тонов комната, обитая темным дамастом, напоминала комнаты польских матрон старых времен.

Длинное фортепиано из красного дерева, покрытое парчовым покрывалом, тяжелая мебель, занавеси на окнах из старинных кружев, несколько потемневших от времени портретов довершали картину. У окна стоял огромный разросшийся фикус, пониже – два могучих кактуса. Высокие гданьские часы в резном футляре тикали размеренно, чинно. Напротив, «подколеночки»[86]86
  «Подколеночка – скамеечка с пюпитром для стояния на коленях во время молитвы.


[Закрыть] висел большой портрет молодой красивой женщины в белом платье, украшенной драгоценностями. На коленях у нее сидел двухлетний мальчик в бархатном костюмчике с кружевами. Это была дочь княгини, Эльжбета Янушева Михоровская, майоратша глембовическая, с сыном Вальдемаром. У ребенка были длинные локоны, а личико казалось не столько красивым, сколько выразительным. По сторонам портрета висели два других. Один изображал покойного майората Януша, другой – нынешнего майората Вальдемара. Чертами лица Януш был подлинный Михоровский, но глаза у него были матери-француженки: большие, черные, пламенные, похожие на глаза пани Идалии, только больше и милее во взгляде; лицо его было красивым и благородным. Вальдемар, запечатленный в год, когда он принимал майоратство, смотрел серыми глазами с проказливой усмешкой. Изгиб бровей и кое-какие черточки лица указывали на неутомимую энергию.

Княгиня сидела на старомодной софе за округлым столом, заваленным множеством вещей, предназначенных для подарков детям бедняков на Рождество. Там были платья, курточки, вязаные шапочки для младенцев, красные штанишки, платочки и четки. Рядом с игрушками и лакомствами лежали башмачки и шерстяные туфельки.

Княгиня, в черном строгом платье, перебирала белыми руками подарки, деля их на кучки. Ее компаньонка, немолодая женщина, пани Добжиньская, суетилась, поднося на переполненный стол все новые вещи.

Очнувшись от задумчивости, княгиня с непонятным выражением на лице посматривала на портрет Вальдемара.

С некоторых пор внук ее очень беспокоил – княгиня обнаружила в нем большие перемены. В последний раз, на званом обеде в Глембовичах, княгиня попросту испугалась…

– Что с ним? Что его гнетет? – спрашивала она себя.

Все ее удивляли: и пан Мачей, и обычно веселая, остроумная Рита, сидевшая теперь в глубокой задумчивости посреди шумного веселья. Княгиня явственно рассмотрела, как несколько раз на ее щеках появлялись слезинки.

«Что же с ними со всеми творится?!» – гадала старушка.

Занятая работой, она ожидала возвращения Риты, которая, получив письмо от Стефы, тут же помчалась в Слодковцы. Внезапный отъезд Стефы озадачил княгиню… но еще более ее поразило лицо прочитавшей письмо.

Рита побледнела тогда, как полотно, и, прикусив губы, прошептала:

– Боже, какая у этой девушки твердость духа! Княгиня так и не дозналась, что эти слова должны означать, но с тех самых пор образ Стефы назойливо стал занимать ее беспокойные раздумья. И княгиня усиленно занималась приготовлениями к Рождеству, пытаясь заглушить в себе все недобрые предчувствия.

– Добжися, ты так и не сказала – двое детей той работницы приняты в приют в Глембовичах или нет?

Пани Добжиньская кивнула:

– Майорат велел их принять. А как же! У них теперь, как у всех, и кроватки, и чашки-ложечки.

– Но помни, мы договорились с майоратом, что одежду детям даем мы!

– У них уже есть новая, на праздник. А пока они ходят в старой, она еще хорошая. Пан майорат очень заботится о приюте. Женщин, что присматривают за детками, он подобрал хороших, и пани заведующая – весьма достойная особа. Приют и школа полны, но вот приют для стариков пустует…

– Почему?

– Потому что никто из старых бродяг не хочет бросать своего ремесла. Говорят, что лучше просить подаяние, чем иметь постоянную крышу над головой, хорошую еду и какое-никакое занятие. Придут, переночуют, поедят, поспят – и уходят опять бродить по свету. Я говорила пану майорату: к чему их так голубить, если они предпочитают нищенствовать? Но у пана майората золотое сердце…

– Что он сказал?

– Да вот так и сказал: «Дорогая моя пани Добрыся, так уж обстоят дела: ты либо нищий, либо нет. Эти, видимо, своего рода спортсмены, которые без любимого занятия не проживут. Трудно им это запрещать, могут заболеть от тоски по нищенству. Пусть уж лучше хоть едят да спят у нас, чем ночевать по канавам».

На лице княгини промелькнула улыбка. Пани Добжиньская продолжала:

– Живет там лишь горсточка мохом поросших старичков и старушек, из семей фабричных рабочих и пожарных. Щиплют себе перо для подушек или дремлют у печки. Пан майорат называет их комнаты «дворцом инвалидов».

Княгиня вновь глянула на портрет Вальдемара, шепнула с улыбкой:

– Милый, добрый мальчик…

– Пани княгиня, а не думаете ли вы, что с майоратом что-то не так? Он вроде и не больной, а все равно сам не свой. Пора ему жениться, вот что я вам скажу! Сколько можно тратить впустую молодые годы?

Княгиня ничего не ответила, лишь вздохнула. Но болтушка пани Добжиньская быстренько продолжала:

– Видно, что пану майорату никто и не нравится, да и наша панна Маргарита ему не по душе. А какая жалость! Паненка у нас добрая, дельная. А чем кончилось, с вашего позволения, с графиней Барской? Ведь все говорили, что майорат с нею обручится…

– Увы, Добжися, ничего не вышло. Тут ты совершенно права, моему внуку нелегко будет найти жену по вкусу…

– Жалость какая…

В комнату вошла панна Рита в меховой шапочке и шубке с каким-то странным выражением лица. Она молча раскланялась с графиней. Пани Добжиньска тут же вышла из комнаты.

Княгиня подняла глаза на воспитанницу:

– Рита, что там, в Слодковцах?

Рита уселась в кресло, резкими движениями стягивая перчатки:

– Стефа Рудецкая позавчера уехала.

– Я знаю… но почему?

– Ох! Совсем скоро узнаете, тетя… Она, конечно, нарушила договор, но поступила весьма тактично…

– Позволь, дорогая! Совершенно не пойму, о чем ты?

– Может, вы даже сегодня все узнаете. Вчера майорат побывал в Слодковцах, скоро будет у нас.

– Вальди? Откуда ты знаешь?

– Идалька мне сказала.

Рита бросила на портрет Вальдемара долгий, исполненный тоски взгляд и горячо воскликнула:

– О, он прирожденный победитель, он и теперь все преодолеет!…

И выбежала из комнаты.

Княгиня долго, недоумевающе смотрела ей вслед:

– Господи, да что с ней творится? Добжися! Поспешно вошла компаньонка.

– Добжися, иди к Рите и присмотрись как следует – не больна ли девочка. Как-то она странно выглядит, разнервничалась. Отнеси ей старого вина. И пусть придет ко мне, если захочет.

Очень скоро панна Рита вновь появилась в комнате княгини.

– Спасибо за заботу, тетя. Добжися угощала меня вином… но я ничуть не больна.

– Но ты говоришь сущими загадками! Ничего не понимаю! Одно мне ясно: из-за того, что Стефа уехала, в Слодковцах начались какие-то хлопоты. Но какие? Почему?

– Ах, тетя, трудно мне об этом говорить…

– А при чем тут Вальдемар? Про какую это его победу ты говорила?

– Увидите, тетя, увидите! В дверь постучали.

Вошел слуга и вручил Рите телеграмму от графа Трестки из Вены. Прочитав ее, панна Шелижанская необычайно зло швырнула бланк на стол.

– Что там еще? – спросила княгиня, взяв телеграмму.

Трестка сообщал:

«Вскоре вернусь. Гложет ностальгия. В Рим уже не поеду, рассчитывая, что летом отправимся туда вместе. Венские дамы меня ничуть не привлекают. Вместо чудесных профилей мадьярок предпочитаю крест мученика в Обронном.

Ваш незаменимый Эдвард».

Княгиня рассмеялась и весело сказала:

– Оригинальная телеграмма… и человек забавный. Верный, как Троил[87]87
  В древнегреческой мифологии – сын троянского царя Приама, герой многих литературных произведений, из которых наиболее известна трагедия Чосера «Троил и Крессида», где Троил выступает символом верного влюбленного.


[Закрыть]. Уж теперь-то ты наверняка решишься его осчастливить…

Рита бросила на княгиню быстрый взгляд:

– Почему – «теперь»?

– Ну… не знаю. Если он столь решительно предлагает тебе Рим, наверняка питает какие-то надежды…

– Ах, эти надежды! C'est son cheval de bataille![88]88
  Это его конек! (франц.).


[Закрыть] Но долго же ему придется ждать… Хотя… тетя, вы можете оказаться правы.. Теперь я быстрее решусь осчастливить верного Троила…

– Ничегошеньки не понимаю! Что до Трестки, я тебе всегда говорила: прекрасная партия, он очень добрый и хороший человек, немножко чудаковатый, но это не помешает. Имение у него хорошее, прекрасный особняк, а главное, он тебя по-настоящему любит.

– Тетя, не нужно об этом! Прошу вас! Хотя бы теперь! – умоляла панна Рита, быстро расхаживая, почти бегая по кабинету.

Княгиня пожала плечами:

– Странная ты сегодня, Рита…

Вновь постучали в дверь. Вошел лакей и коротко доложил:

– Пан майорат.

Рита превратилась в соляной столб.

Вальдемар вошел энергичной походкой, непринужденно поздоровался с бабушкой и панной Ритой, словно не замечая состояния девушки. Она вышла вдруг из комнаты.

Вальдемар уселся в кресло рядом с княгиней и бережно взял ее руку. В глазах его читалась неподдельная сердечность, но было там и что-то от проказника.

– Я так рада тебя видеть, мальчик мой, – улыбнулась ему княгиня. – Последнее время ты редко бывал у меня, забыл про старую бабку…

– Боже сохрани, я и не думал! Значит… вы рады, бабушка, что я приехал? Вы меня по-прежнему любите?

– Может ли быть иначе?! Ты у меня один, ты мне и внук, и сын, потому что Франек… о Боже… – старушка махнула рукой: – Ох, если бы Франек был на тебя хоть чуточку похож!

– Признаюсь, бабушка, я ни для кого не хочу быть образцом для подражания…

– Однако ж обязан! Вальдемар усмехнулся в усы:

– Хорошо, когда-нибудь буду – для моего сына…

– В том-то и беда! Ты совсем не думаешь о женитьбе, а это твой долг! Ты – последний по глембовической линии, ты обязан об этом помнить, Вальди, но ты все шутишь…

Вальдемар посерьезнел и посмотрел в глаза княгине:

– Нет, бабушка, теперь я больше не шучу. Я твердо решил жениться, создать семью – не по обязанности, а по собственному горячему желанию!

Умные темные глаза княгини недоверчиво изучали лицо внука. Его решительный тон подействовал на старушку, но она все же переспросила недоверчиво:

– Вальди, ты хочешь жениться?

В ее голосе прозвучало столь безграничное удивление, что довольный Вальдемар рассмеялся:

– Бабушка! Ты все время, даже минуту назад, выговаривала мне, что я долго не женюсь, но едва услышала, что я собрался жениться, онемела от изумления…

– Значит, это правда?

– Правда, милая бабушка! Я же сказал – больше не шучу! Я нарочно приехал, чтобы рассказать тебе все и просить благословения.

– Благословения? Уже? Я и не слышала, Вальди, чтобы ты за кем-то ухаживал! Так внезапно…

– Почему внезапно? Та, кого я хочу взять в жены, давно мне дорога. Ты ее знаешь и любишь. Но я решил, что ты отгадаешь сама, потому что я особенно и не скрывал…

– Кто это, Вальди? Неужели… – на лице ее отразилось беспокойство. – Неужели Мелания Барская?

– Ну что вы, бабушка! К Барской я совершенно равнодушен.

– Кто же тогда?

Вальдемар, проникновенно глядя на нее, произнес мягко, но решительно:

– Стефа Рудецкая.

Княгиня широко раскрыла глаза:

– Кто-кто?

– Стефа Рудецкая, – повторил он.

– Вальди, ты шутишь?

– Ничуть, бабушка. Это правда, и я твердо решил. Княгиня, взявшись за голову, выдохнула полной грудью:

– Езус-Мария!

Вальдемар сжал зубы, нахмурился, изменившимся голосом спросил:

– Бабушка, что вас так поразило? Неужели это трагедия? В самом деле, если бы я умирал, вы и тогда не так встревожились бы…

– Вальдемар, опомнись, не разбивай мне сердце! Я теперь не сомневаюсь, что ты говоришь правду, но это ужасно! Ты этого никогда не сделаешь! Никогда!

Майорат гордо поднял голову, губы у него подрагивали:

– Почему же, любопытно знать?

Княгиня, белая, как мел, схватила его за руку, глаза ее лихорадочно сверкали, из горла едва вырвался хриплый голос:

– Умоляю тебя, не делай этого! Опомнись! Вспомни о своем роде, о своей фамилии! Ты не имеешь права безнаказанно оскорблять такими решениями память о предках! Не смеешь!

Вальдемар, едва подавив гнев, заговорил с едва сдерживаемым спокойствием:

– Хорошо… Хочу напомнить, бабушка, что, кроме имени, рода, герба и прочих декораций, у меня есть еще сердце и душа. А у сердца и души есть собственные, не родовые стремления. Могу я хотеть чего-то для себя, лично для себя? Никогда я не пожертвую чувствами ради декораций. Моей женой будет только та, кого я полюблю. Я долго искал… и нашел Стефу.

– Вальди, вспомни: твоя бабушка была из рода герцогов де Бурбон, породнившегося с королевскими домами, твоя мать Подгорецкая принадлежала к одному из славнейших польских княжеских родов! Майорат нетерпеливо пошевелился в кресле:

– А моей женой будет Рудецкая, из хорошей польской шляхетской семьи – и только… Зато с нею я буду счастлив.

– Ты так ее любишь?

– Люблю сердцем, душою – всем, чем мужчина может любить женщину!

– А она об этом знает?

– Я ей признался.

– И знает о твоих намерениях?

– Да, я все ей сказал.

Княгиня зло усмехнулась:

– И она, конечно, согласилась, не помня себя от счастья?

– Наоборот. Она мне отказала.

Княгиня удивленно посмотрела на Вальдемара, сухо спросила:

– Отказала? Ты шутишь?

– Ничуть! Говорю серьезно. Она не хочет стать моей женой как раз по тем причинам, о которых вы упоминали, бабушка, но она любит меня, любит давно – и потому уехала. Стефа горда и благородна, она пыталась заставить себя все забыть, но я ей не позволю, не хочу, чтобы она была несчастлива. Да и о моем счастье идет речь!

Княгиня сидела, словно мертвая. Потом прошептала, словно самой себе:

– Ты говоришь, отказала? Хоть столько такта у нее нашлось.

– Вот именно – такта! А речь идет о любви, она тоже меня любит. И я все сделаю, чтобы превозмочь ее сопротивление. Я поеду в Ручаев просить у Рудецких руки их дочери.

– Боже! Боже! Боже мой! – стонала княгиня. Вальдемар потерял терпение:

– Бабушка, к чему эти стоны? Никакого преступления я не совершаю. Я думал, что те, кто меня любит, только порадуются моему счастью, но вижу, все обстоит совсем иначе…

– Не о таком счастье для тебя я мечтала! Я не видела для тебя достойной партии во всей стране, а ты… ты… ты мне такое преподносишь на старости лет? Боже всемилостивый!

Княгиня, закрыв лицо руками, громко расплакалась, сотрясаемая безмерной печалью.

Майорат встал, прошелся по комнате, превозмогая себя – рыдания бабушки раздирали ему сердце, но решимости он не утратил ни на миг. Он сжал зубы, мысленно разговаривая со Стефой: «Маленькая моя, ради тебя я вынесу все, ты будешь моей, и они тебя примут! Обязаны будут признать!»

Он подошел к княгине и, обняв ее, бережно поцеловал старушку в мокрую горячую щеку:

– Бабушка! Если ты меня любишь, успокойся и не делай драмы из моего счастья. Я знаю, ты хотела, как лучше, но у каждого свои стремления… и у меня тоже, самые для меня дорогие. Не плачь, бабушка, прошу тебя. Это мне ранит душу… и оскорбляет Стефу.

Княгиня, рыдая, заломила руки:

– Вальди! Вальди…

Вальдемар опустился перед ней на колени, ласково говорил, целуя ее руки:

– Это я, твой Вальди… я останусь твоим… люблю тебя, уважаю… и потому жажду, чтобы ты меня поняла, чтобы не так трагически смотрела на мою любовь и будущую женитьбу. Бабушка, ты всегда была умнее и добрее большинства наших аристократов, я никогда не видел в тебе фанатичных предрассудков нашего сословия и за это любил и уважал еще больше. Подумай сама, заслужила ли Стефа столь великую немилость с твоей стороны, разве ты ее не знаешь? Она благовоспитанная, умная, благородная, ты сама это говорила…

Княгиня сурово посмотрела на внука:

– Она может быть прекраснейшей и благороднейшей… но она не для тебя.

– Только потому, что она – всего лишь Рудецкая?

– И потому тоже.

– Бабушка, я могу показать тебе гербовник, где фамилия Рудецких напечатана черным по белому. И не самыми мелкими буквами. Это хороший род старого шляхетского герба. Ничуть не хуже Жнинов, Шелиг… и уж тем более Чвилецких с их не полученным по рождению, а жалованным титулом.

– Среди тех, кого ты перечислил, я и не искала для тебя жены…

Майорат встал:

– Значит, я должен жениться на владетельной герцогине или принцессе из «Тысячи и одной ночи»?

Глаза княгини сверкнули:

– Я сватала тебе княжну Лигницкую – ты отказался. Сватала графиню Правдичувну – известнейший род, лучшая после Лигницкой партия в стране – ты тоже не захотел. Не буду вспоминать иностранных герцогинь и девушек из придворных кругов, где ты имел большой успех… В конце концов, я согласна была на Барскую с ее связями – опять неудачно!

Она безнадежно махнула рукой.

– Бабушка, так ли уж необходимо Михоровским гоняться за «связями»? Неужели при выборе жены это непременное условие? В нашем роду и без того довольно громких имен. На «партию» рассчитывали мои деды и прадеды, так не пора ли наконец впервые в нашем роду нарушить традиции… и быть счастливым? Наши семейные хроники сплошь и рядом пишут о несчастливых в браке «прекрасных партиях», а о семейном счастье наших предков как-то загадочно молчат… Это – единственное темное пятно на семействе нашем… и я хочу смыть его.

– Вальди, ты ошибаешься! Твои предки удачно женились и были счастливы!

Майорат пожал плечами:

– Я знаю, что прадедушка Анджей, женившийся на графине Эстергази, бывшей в родстве с Габсбургами, потом пытался с ней развестись, несмотря на ее богатство и красоту. Знаю, что мой дедушка Мачей с его французской герцогиней были несчастливейшими людьми на свете, что мой отец и княжна Подгорецкая вряд ли могли назвать себя среди счастливых…

– Твои предки любили друг друга, но у них были разные взгляды на жизнь, и это их разделяло…

– Вот именно, на пути всегда оказывалось какое-нибудь «но». Впрочем, насколько я знаю, когда мама выходила за моего отца, сердце ее было отдано другому…

– Ах, это было сущее детство!

– Детство? Легко сказать! То, что ты называешь «детством», причиняет нешуточные страдания, примером тому – мама и дедушка Мачей. Его таковое «детство» сделало несчастным на всю жизнь!

И он вновь зашагал из угла в угол. Княгиня, испуганно наблюдавшая за ним, вдруг спросила:

– А это правда, что Стефа… внучка той… Корвичувны?

– Да, ее родная внучка.

– Может, ты именно поэтому… во искупление того…

Вальдемар остановился:

– Ну что вы, бабушка! Я полюбил Стефу, ни о чем еще не зная, и не дам отнять ее у меня, как отняли у дедушки ту, первую Стефу!

– Значит, ты думаешь, тебе позволят такой мезальянс?[89]89
  Мезальянс (франц.) – в дворянско-буржуазном обществе брак с лицом низшего социального положения, неравный брак.


[Закрыть] Позволят жениться на этой Рудецкой? Тебе, глембовическому майорату? Михоровскому?

Вальдемар гордо поднял голову и вызывающе спросил:

– Кто посмеет мне запретить?

– Семья! Высшие круги! Традиции! Наконец, я! – порывисто вскричала княгиня.

– Нет уж, позвольте! Я давно совершеннолетний, и родные не имеют права мне запретить! Наши круги? Я смеюсь над! ними! Традиции меня не волнуют, а что до тебя, бабушка… ты не будешь долго противиться. Ты для этого слишком умна.

– Ты ошибаешься! Я никогда не позволю!

– Позволишь, бабушка, хотя бы под угрозой моего непослушания. Моей женой будет только Стефа Рудецкая и никакая другая. На это согласятся и родные, и наш круг, потому что традиции особой власти надо мной не имеют.

– И это говоришь ты, Вальди? Ты?

– Я, Михоровский, майорат Глембовичей и твой внук!

– И ты, первый магнат страны, ты, по которому вздыхают девушки из лучших семей, совершишь такое отступничество?

– Я, бабушка! Женщины сходили по мне с ума, а теперь я сам схожу с ума по одной-единственной.

Княгиня простерла к нему руки:

– Сходи с ума, сколько тебе вздумается, только не женись!

Вальдемар удивленно посмотрел на нее:

– Теперь моя очередь спросить: и это говоришь ты, бабушка, ты?

– Вальдемар, не зли меня! Я не хочу, чтобы она стала твоей женой! Не хочу! Не хочу!

Бледная и трепещущая, она выпрямилась во весь рост. Вальдемар ласково взял ее за руку:

– Бабушка, успокойся, умоляю! Обдумай все серьезно, и ты обо всем будешь судить иначе, я уверен!

– Никогда! Слышишь? Никогда!

Майорат стиснул зубы, кровь вскипела в нем. Однако могучей силой воли он превозмог себя, только глаза его зажглись огнем:

– Бабушка, соглашайся, я не уступлю! Ты меня знаешь. Сломить меня ох как нелегко! Даже ты ничего не сможешь сделать там, где есть любовь и сильная воля. Я не хочу бороться с тобой и потому прошу: успокойся! Ты все обдумаешь и поймешь, что упираться не нужно. Ты полюбишь Стефу и благословишь нас.

Княгиня вырвала у него руку:

– Этого никогда не будет! Слава Богу, хоть это от меня зависит! Благословения вы от меня не дождетесь!

Вальдемар, бледный и страшный, провел рукой по лбу, утирая внезапно выступившие капли пота. Глаза его уже не пылали – из них струился пронизывающий холод. С невероятным упорством в голосе, словно произнося смертный приговор, он сказал:

– Тогда я женюсь на Стефе без твоего благословения.

Пораженная княгиня долго смотрела на внука, потом, заломив руки, почти выбежала из комнаты, шепча посиневшими губами:

– Он меня принудит их благословить… он сможет, Боже!

После ее ухода Вальдемар тяжело опустился в кресло, сжав ладонями голову. То, чего он больше всего боялся, свершилось. Он знал, что без благословения и позволения бабушки Стефа не согласится стать его женой. Впервые этот сильный человек почувствовал себя сломленным. Глухое отчаяние овладело его душой. Бунт, гнев, обида раздирала ему грудь. Перед глазами встала Стефа. Ее темно-фиолетовые глаза, полные любви, умоляюще обратились к нему. Ее розовые губы шептали слова любви, длинные ресницы отбрасывали тени на прекрасное личико.

«Девочка моя, счастье мое! Будь спокойна, я все свершу ради тебя!» – шептал он.

Горечь, печаль, неимоверная боль пригибали его при одной мысли о том, что ее отнимут у него, ее, единственную. Он страдал, но не сдавался. Судьбу и счастье Стефы он держит в своих руках – и не подведет!

«Так будет! Так обязательно будет!»

Вихрь взбунтовавшихся чувств распалил кровь жаждой победы.

Его отрезвил шелест женского платья. Он поднял глаза – перед ним стояла заплаканная Рита, пораженная, как громом, его сгорбившейся фигурой. Он нахмурился, встал. Рита коснулась его плеча:

– Не сердитесь, что я пришла… я должна была… знаю, о чем вы говорили с тетей… не теряйте надежды!

Он удивленно глянул на девушку, пожал плечами:

– Я теряю надежду? Я?! Кто это вам сказал? Уж если я начал борьбу, не уступлю!

Голос ее дрогнул:

– Да, я не так выразилась, я хотела сказать, не печальтесь… княгиню удастся переубедить… я… я приложу к тому все усилия…

Вальдемар знал о чувствах Риты к нему, и слова ее его безмерно тронули. Он с благодарностью глянул на девушку. Она иначе поняла его взгляд, посчитав, что он всего лишь удивлен ее словами. И гордо подняла голову:

– Не удивляйтесь, верьте мне! Я обещаю помогать вам от чистого сердца… хотя один Бог ведает, как мне тяжело…

Слезы хлынули из ее глаз. Майорат поцеловал ей руку:

– Спасибо, я вам очень благодарен… но лучше не подступайте с этим к бабушке. Я один преодолею все преграды.

– Я хочу счастья для вас обоих… вы этого достойны.

И она выбежала из комнаты.

Вальдемар стоял у окна, до крови кусая губы.

Часом позже он, спокойный и невозмутимый, прощался с панной Шелижанской, сообщившей ему, что княгиня весьма расстроена и не может сама с ним проститься. Усаживаясь в санки, Вальдемар сказал себе:

– Первое действие сыграно…