Текст книги "Сквозь призму права. Судебные очерки, статьи, эссе"

Жулик обрёл сострадателей

Говоря по правде, совершенно случайно (наверное повезло) стал очевидцем необычайного ажиотажа, царившего в Свердловском областном суде, вокруг одного уголовного дела. Внимание привлекло то, что в канцелярию, где я находился, второй, то есть надзорной, инстанции то и дело забегали взволнованные люди, которые задавали один и тот же вопрос: когда будет размножено и подписано определение судебной коллегии по уголовным делам? В канцелярии недоуменно пожимали плечами: что это за суета? Заседание коллегии закончилось несколько часов назад, поэтому на должное оформление документов требуется время.

У меня, как и у канцеляристов, также возник вопрос: что за странная спешка? Почему все приходящие настаивали на оформлении в первоочередном порядке именно этого конкретного документа? Некоторые, обуянные особым наплывом усердия, готовы были лично отнести нужный документ в следственный изолятор для немедленного исполнения только что принятого судом определения.

Понятно, заинтересовался. Не мог пройти мимо. Мне показалось, что в деле, вызвавшем такую суету, есть таинственная изюминка. Например, в виде незаконно постановленного приговора судом первой инстанции. Следовательно, надзорная инстанция восстановила законность и справедливость.

Но оставалось сомнение: областной суд не так уж редко отменяет приговоры и если бы по каждому такому случаю возникало нечто подобное, то в суде стало бы твориться черт знает что.

Итак, что за дело, вызвавшее подобную горячность? Познакомившись с документами, покачал головой: уголовное дело более чем банальное и по области рассматриваются каждый месяц пачками. Преступление квалифицировано согласно статьи 144 часть 3 еще прежнего УК – завладение чужим имуществом неоднократно, в группе, по предварительному сговору и с проникновением в жилище. Иначе говоря, всем россиянам известная и даже привычная кража, а на скамье подсудимых – обычное наше жульё. Если и есть «изюминка», то она не в характере совершения преступления и не в личностях осужденных, а в рекордных сроках расследования уголовного дела и его рассмотрения в суде первой инстанции. Потому что с момента совершения преступления и до момента его рассмотрения в Кировском районном суде Екатеринбурга прошло почти шесть лет. Впрочем, меня и этот нюанс не слишком удивил. Некоторое время назад был опубликован, например, мой судебный очерк о молодом убийце, дело по которому расследовалось все той же славной милицией Кировского района больше шести лет. И о подобной оперативности могу долго рассказывать, однако надо ли? Ведь это не случайность, а закономерность.

По делу, вызвавшему некий переполох и беготню по коридорам областного суда, на скамье подсудимых оказались четверо: Андрей Попов, Геннадий Федоров, Андрей Татаркин, Александр Бойков. От их жадных лап пострадали четыре семьи, которым нанесен значительный материальный ущерб. Кировский районный суд, рассмотревший дело по существу, не стал размахивать мечом правосудия. Нет, суд подошел весьма-таки гуманно. Нет, суд признал, основываясь на добытых в ходе судебного разбирательства фактах, всех подсудимых виновными, однако (с учетом смягчающих вину обстоятельств) определил реальные сроки, то есть с лишением свободы. Попов и Федоров посчитали, что Кировский суд обошелся с ними слишком сурово и, соответственно, обратились с жалобой в надзорную инстанцию. Они (при активной поддержке адвокатов, представлявших их интересы) высказались в том смысле, что их не стоит лишать свободы и отправлять в колонию. Защитник Попова, например, попросил учесть, что его подопечный характеризуется положительно как в быту, так и на производстве. Действительно, видел в деле ходатайства, якобы, трудовых коллективов. Чем руководствовались «коллективы»? Только ли благими порывами?

Обидно все же, что у нас жулик перед лицом правосудия в более выгодном оказывается положении: если у первого есть и профессинальная защита, и ходатайствующий коллектив, то четверо потерпевших не нужны никому.

Судебная коллегия по уголовным делам, рассматривавшая жалобы, также отнеслась к ворью гуманно, поэтому в приговор внесла изменения. Нет, приговор не был отменен, так как он был постановлен, по мнению судей областного суда, в полном соответствии с требованиями УК.

Из этого делаю вывод: ничего страшного не произошло бы, если бы тот же Попов отправился на пару лет в колонию – это было бы и по закону, и, что также важно, по справедливости.

Но судебная коллегия посчитала иначе и заменила реальный срок на условный. И это при том, что у осужденных целый букет отягчающих вину обстоятельств.

Мне показалось, что на решение надзорной инстанции повлияло то обстоятельство, что с момента совершения последнего преступления минуло шесть лет и за истекшее время жулики смогли исправиться и даже заслужить похвалу трудового коллектива.

Не могу согласиться. Попов и Федоров образумились? Если бы это было так, то сыщикам не пришлось бы разматывать это уголовное дело столь долго и следователю так же не пришлось бы, продираясь сквозь ложь и увертки подозреваемых, потратить несколько лет. Или я не прав?

Вот, собственно, и вся история, вызвавшая бурю в стакане воды.

Они, то есть жулики, какими были, такими и остались, то есть воровской шайкой. Не являются исключением Попов и Федоров, разгуливающие на свободе. Проявленный же либерализм надзорной инстанции – вовсе не их заслуга, тем более не оправдание.

И, конечно, я буду первым их тех, кто обрадуется, если милосердие судей оправдает их ожидания, на которые они рассчитывают. Иначе говоря, через некоторое время жульё не станет жульём, а вольется в многомиллионные ряды добропорядочных россиян. Но это – дело далекого и весьма призрачного будущего. Поживем – увидим.

У читателя, естественно, остается вопрос: что за ажиотаж вокруг банального решения надзорной инстанции? Виной всему адвокат осужденного Попова, который ни на один лишний час не хотел видеть подзащитного за решеткой, искренне считающий, что вору не место в тюрьме, то есть в данном случае в колонии. Не место – и всё тут. Это именно адвокат поставил «на уши» весь областной суд. Что тут скажешь? А одно: хорошие, видать, бабки получил, если проявил такое усердие. Ну и влиятелен, очевидно, если судьи, выполняя его волю, бегали по коридорам как угорелые.

Такого же бы адвоката потерпевшим. Но, увы! У потерпевших унесено все, что было нажито за долгие годы. Возмещения же материального ущерба им придется ждать до той поры, когда рак на горе свистнет.

И это, скажите мне, справедливость?..

По городу гуляет казак озорной

Всегда восхищался этими бравыми ребятушками в казачьей форме. Ну, а атаманами, то есть их предводителями, – тем более. Экие, право слово, усачи в форменных фуражках, с лихими чубчиками, в штанах с малиновым кантом по бокам, с шашкой наголо, ну, а если еще и на вороном коне да с нагайкой, – тогда вообще, как выражается нынешняя молодежь, полный отпад.

Слеза умиления начинает катиться по моим щекам, когда читаю сообщения о том, какие они, казачки то есть, храбрые, честные служители во благо Отечества; как решительно и бескомпромиссно встают крутой грудью своей на пути всяких там криминальных элементов. Не щадя живота своего, короче, радеют о нашей и их тоже матушке-России.

А какие они бессребреники – аж жуть берет! За просто так берутся наводить на улицах общественный порядок и пороть провинившихся. За просто так берут под охрану офисы коммерческих структур и даже коллективные наши сады-огороды.

Сию оду, исходящую моим восторгом, мог бы продолжать до бесконечности. Но зачем? Все равно же не найду тех слов, которыми мог бы выразить чувства, кои сверх всякой меры обуревают меня…

Как-то абсолютно случайно натолкнулся на одно примечательное дельце, рассмотренное Красноуфимским судом. И знаешь, читатель мой разлюбезный, о чем в первую очередь подумал? А о том, что Фемида-то и в самом деле слепа на оба глаза, коли не узрела, кто пред ейные светлые очи предстал. Если бы узрела, то не стала бы размахивать своею карающей дланью налево и направо. Ну, где это видано, где это слыхано, чтобы невинную и такую гордую голову казачью сечь, а? Скажите на милость, что такое сделал атаман Шугаев, чтобы так позорно обойтись с ним, усадив на скамью подсудимых?

Чует мое сердце, не зря все это, ох, не зря! Чья-то злая воля захотела оскорбить достоинство казацкое, унизить, растоптать честь уральского казачьего войска, прилюдно поглумиться над тем, что составляет гордость великой России, красу ее народа.

Было бы из-за чего, а то… Даже язык не поворачивается выговорить… Из-за некого лица кавказской национальности. Как говорится, тьфу… плюнуть и растоптать!

Ишь, какой! Ах, тебе не нравятся наши порядки? Тогда – скатертью дорожка, как говорится, дуй до горы. Чеши, братец, чеши! Недовольных не держим, особенно, если у них определенный тип лица.

Нет-нет, прекрасно понимаю гнев общественности Красноуфимска по случаю судебного преследования атамана и его подручного.

Скажите на милость, что такое сделал атаман? Ну, да: заглянул как-то раз к нему на огонек некий Сенич и пожалился, будто некий Оганесян должок перед ним имеет и не отдает, а ведь богатенький. Помоги, говорит, возвернуть тот самый должок. Шугаев – во гнев: да, как он смеет наших обижать?! Да, я… да, мы вот его сейчас быстрехонько приструним. Будет, мол, знать наших.

Ну и, прихватив в помощь казачка Мантулина, ринулся атаман восстанавливать попранную справедливость.

Оганесяну бы пасть в ноги атаману, повиниться, так нет же. Вздыбился: никому и ничего не должен, никакого Сенича и в глаза не видел!

Да, как ты смеешь, говорит грозно Шугаев, мне, атаману, перечить, а? Да, я тебя, козявочку этакую, единым щелчком прихлопну!

Вконец остервенел атаман: от мягких уговоров и увещеваний перешел к суровым угрозам.

Тем и сломил сопротивление Оганесяна: ничего не оставалось, как выложить всю, собственно говоря, имеющуюся на тот час наличность.

Атамана и его подручного казачка окончательно все это вывело из себя: за крохоборов-де принял, мелочью решил отделаться. Вышли казачки во двор, сели в легковушку, принадлежавшую Оганесяну, и укатили восвояси.

Оганесяну бы по-христиански поступить: воздать бы хвалу Всевышнему за то, что легко отделался и даже в живых остался, так нет же. В милицию подался: ограбили, мол.

И надо же было ему придумать такое, а? Грабитель… Это атаман-то, вступившийся за слабого и сирого, приструнивший инородца с тугим кошельком? То, что под хмельком были, восстанавливая справедливость, – так то же для сугреву души казачьей.

Супротив атамана и подручного его правоохранительные органы уголовное дело возбудили, следствие учинили, а после и суд, обвинив немного-немало, а в разбойном нападении с целью завладения имуществом да еще по предварительному сговору группой лиц, да еще и с проникновением в жилище.

Казачки-разбойнички приуныли было: колония на горизонте замаячила и на приличный срок – от шести до пятнадцати лет. Но Всевышний милостив, а судьи в Красноуфимске – более того. Они определили обоим наказание в виде двух лет исправительных работ с удержанием двадцати процентов заработка в доход государства.

Тут-то и началось! Обе стороны, участвовавшие в судебном процессе, по части приговора полностью разошлись во мнениях. Обвинение, то есть прокурор, стало утверждать, будто наказание излишне гуманное. И это в то время, когда общественность Красноуфимска (город в ста пятидесяти километрах западнее Екатеринбурга) выражала нелюбовь к лицу кавказской национальности. Защита же, наоборот, была возмущена тем, что суд не взял во внимание имеющееся общественное мнение и излишне сурово обошелся с подзащитными.

И полетели в Екатеринбург кассационный протест прокурора и кассационные жалобы адвокатов, чтобы правовой конфликт, возникший на местном уровне, был разрешен в областном суде.

Аргументы? О, они самые разные, причем, примечательные. Особенно со стороны защиты. Поэтому приведу их.

Адвокат В. Б. Медведев, жалуясь, указал, что Шугаев действовал как атаман казачества и с целью помочь Сеничу вернуть деньги с лица кавказской национальности. Делал атаман это все бескорыстно, а потому в его действиях нет элемента хищения, тем более – разбойного нападения. Его мнение: действия подзащитного необходимо переквалифицировать на статью, в коей речь идет о превышении должностных полномочий, а высказанные угрозы в адрес потерпевшего – лучше всего вообще о них забыть, так как были высказаны в шутку.

Иной читатель возмутится: экие, право, крючкотворы!

Угомонитесь, господа: не все так просто, как кажется.

Даже адвокат Медведев не может отрицать, что его подзащитный атаман кое-что совершил, но…

Попробуем разобраться.

Шугаева, несмотря на гуманизм, суд все-таки признал разбойником. Адвокат же считает, что он никакой не разбойник и даже не грабитель, а всего лишь лицо, превысившее свои служебные полномочия. Служба-то у мужичка какая? Атаманская!

Выражая общественное мнение, адвокат очень не хотел, чтобы за атаманом, его подзащитным, юридически была закреплена оскорбительная кличка разбойника.

Адвокат М. А. Балаева, представляя интересы другого осужденного, в жалобе повторила примерно те же аргументы, что и Медведев, только чуть-чуть иными словами. Разница лишь в том, что она просила суд второй инстанции переквалифицировать действия Мантулина со одной статьи на другую статью. Иначе говоря, ее подзащитный не разбойничал, а допустил некое самоуправство.

Как видишь читатель, тут тоже налицо нежелание, чтобы казак Мантулин был признан официально разбойником, пусть даже и с чисто символическим наказанием.

Тут уж дело чести, а не абы что…

Судебная коллегия по уголовным делам Свердловского областного суда не встала ни на ту, ни на другую сторону: ее решение вряд ли могло кого-либо удовлетворить. Она сделала то, что и должна была сделать в споре юристов, – поставила последнюю точку в уголовном деле.

Судебная коллегия не удовлетворила протест прокурора, не согласилась с доводами защиты, но она также и не поддержала Красноуфимский суд, вынесший приговор. И ничего в этом странного нет. Почему?

Судебная коллегия констатировала: суд правильно установил обстоятельства дела, но неправильно применил уголовное законодательство.

Если же сказать обывательским и понятным всем языком, то тут вот что имеется в виду: чтобы разбойника признать разбойником следовало доказать в суде, что нападение с целью завладения имуществом гражданина Оганесяна было соединено с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, или с угрозой применения такого насилия. Если бы Оганесян еще чуток поупирался, ему бы проломили башку, переломали руки или ноги, то есть предприняли действия, представляющие опасность для жизни и здоровья его, – тогда это действительно разбойное нападение. Потерпевший же оказался покладистым человеком и не стал доводить дело до смертоубийства самого себя. Деньги и машину отдал почти что с радостью, на больничном не был ни дня. Угрозы? Да они вроде как и были, даже адвокаты этого не отрицали, но какие – вот что важно для судей. Об этом – ни слова.

Вот и записала судебная коллегия в своем определении:

«Суд в своем приговоре никак не мотивировал, в чем и какие угрозы создавали реальную опасность для жизни потерпевшего Оганесяна».

Неувязочка получилась и с другим квалифицирующим признаком поведения казаков-разбойников – проникновение в жилище. Не было проникновения-то! Оганесян не закрывал двери и окна, не отстреливался до последнего патрона, не отбивался от проникающих в жилище его до потери пульса. Было все просто: пришли казачки, вошли через дверь, крупно поговорили с хозяином и благополучно вышли через ту же дверь, разумеется, прихватив чуть ли не добровольно отданные деньги и машину.

Может, и не так совсем было, однако в материалах уголовного дела ничего другого нет. А на нет и суда нет.

Вот и вынуждена была судебная коллегия, где судьи поопытнее, переквалифицировать действия казачков со статьи разбой на статью грабеж, то есть на грабеж, совершенный группой лиц, соединенный с насилием, неопасным для жизни и здоровья потерпевшего.

И чего это Оганесян оказался таким слабаком, а? Никакой опасности для его жизни и здоровья не было, а он взял да и легко так расстался со своей собственностью.

Короче: казачков красноуфимских нельзя назвать разбойниками, а они просто – грабители. По мне так хрен редьки – не слаще. Однако для юристов…

Нет-нет, я теперь знаю, как отличить разбойника от грабителя и могу дать даже собственное определение.

Разбойник – это тот, кто вышел на промысел с кистенем. И не просто с кистенем: он должен либо размахивать им перед носом потерпевшего, либо пару раз приложить к оному, причинив телесные повреждения, представляющие опасность жизни и здоровью.

Грабитель – это тот, кто вошел без приглашения в дом, постращал вяло упирающегося хозяина, забрал нужное и ушел, оставив хозяина в глубоких раздумьях.

Итак, прокурору вежливо отказали в его притязаниях. Красноуфимский суд ткнули носом в грубую ошибку. А адвокаты?

Их ситуация ничуть не лучше.

Судебная коллегия записала черным по белому:

«Доводы адвокатов о бескорыстии действий осужденных признаны неубедительными. Как видно из материалов уголовного дела, Оганесян не имел долга перед осужденными и другими лицами. И не имелось действительного или предполагаемого права требовать с него деньги».

Вот, пожалуй, и вся история, связанная с атаманом казачьим Шугаевым и его подручным казачком Мантулиным.

Ах, да, прошу пардону, я ничего не сказал насчет наказания: оно оставлено прежним, то есть два года исправительных работ.

Правда, мне неясно: исправработы грабитель Шугаев будет исполнять на атаманском поприще, или как?..

«Будешь кричать – придушу!..»

Перед следователем Белоярской (райцентр в пятидесяти километрах южнее Екатеринбурга) межрайонной прокуратуры сидит парень двадцати с небольшим лет Дмитрий Демкин. Он дает первые показания и, судя по всему, ничем не напуган, держится уверенно.

Следователь ведет диалог с Демкиным:

«Заходили ли вы с девочкой в лес?»

Задержанный:

«Не помню этого».

Следователь:

«Били ли вы девочку?»

Задержанный:

«Не помню».

Следователь:

«Совершали ли вы с ней половой акт?»

Задержанный:

«Затрудняюсь ответить».

Да, явно Дима страдает серьезным заболеванием – глубоким и затяжным склерозом, который присущ обычно лицам крайне преклонного возраста. Недуг запущен до неприличия. И отчего это его родители не спохватились вовремя и не занялись излечением, хотя бы народными средствами?

Впрочем, чего теперь-то говорить? Не поможешь, потому что болезнь приобрела необратимый характер: в памяти – сплошные провалы.

Спрашивает, например, следователь насчет судимостей. Дима без запинки отвечает:

«Ранее не судим».

Ну, как же так, гражданин Демкин, ты мог начисто вычистить из памяти то, что происходило с тобой всего лишь год с небольшим назад? Ну-ну, поднатужься-ка чуть-чуть…

Матросу-срочнику Демкину предоставлен отпуск по семейным обстоятельствам. Приехал домой, в свой родной поселок Белоярского района. И так увлекся поправлением «семейных обстоятельств», что начисто забыл о возвращении в родную войсковую часть, где матросы-сослуживцы уже заждались. Не на день или два задержался в родных пенатах, а на месяц с лишним. Отпуск его продолжался бы и намного дольше, если бы на службе не объявили всероссийский розыск. Нашли дома и этапировали в часть. Потом был военный суд и приговор:

«Признать виновным в неявке в срок без уважительных причин на службу из отпуска продолжительностью свыше месяца, то есть в совершении преступления, предусмотренного статьей УК РФ… От наказания освободить в связи с амнистией».

Изредка, по правде говоря, в мозгах наступали просветления и он начинал вспоминать. Он неожиданно, например, сказал на очередном допросе, что еще до ухода на армейскую службу против него было возбуждено уголовное дело по факту изнасилования своей сверстницы, но оно было прекращено из-за того, что его жертва отказалась от всех к нему претензий. После этого минутного просветления вновь был провал в памяти. Родители парня всерьез забеспокоились за жизнь дитя, когда тот заявил следователю:

«В виду плохого самочувствия отказываюсь от дачи показаний».

Несмотря на все это, следователь на этот раз был настроен решительно и намерений своих не скрывал. Он определенно настроился на поиск истины и на доведение следствия до логического конца.

Ну, а пока в уголовном деле было лишь несколько листков: протокол допроса подозреваемого, впавшего в беспамятство, заявление матери потерпевшей и постановление следователя прокуратуры В. К. Беляева, юриста третьего класса, по факту совершения насильственного полового акта с несовершеннолетней.

Пусть следователь занимается своим делом, а мы с вами, дорогие читатели, попробуем вернуться в прошлое и попробуем самостоятельно восстановить происходившие тогда события.

Был разгар короткого уральского лета.

Бояркина Наталья Николаевна, жительница Екатеринбурга, решила отправить свою одиннадцатилетнюю дочку Ольгу отдохнуть, набраться сил и здоровья в село, находящееся неподалеку от областного центра, где жили в собственном доме ее родители.

Отправила мать и думала, видимо, что все будет в порядке. Так и было примерно с полмесяца.

Но вот шестнадцатого июля произошло событие, избежать которое вполне было по силам людям.

В полдень бабушка Ольги и другие родственники, проживавшие в селе, решили сходить на кладбище, чтобы помянуть по русскому обычаю усопшую недавно родную душу.

Ольга не хотела оставаться дома одна и тоже отправилась на кладбище вместе с толпой.

Там, на сельском кладбище, все происходило так, как было заведено еще нашими предками. Правда, за одним небольшим исключением. Оно заключается в том, что кладбище – это для русского человека было всегда святым и особенно почитаемым местом, где нажираться до потери сознания никогда не было принято. Сейчас же…

Обращаюсь к протоколу допроса Ольги:

«На кладбище все выпили. Часа в три или четыре стали собираться домой. Моя бабушка была пьяная и не могла подняться на ноги. Ее стали поднимать, но не смогли. Тогда дядя Дима сказал, что он проводит меня до дома, а бабушка потом сама придет. Я согласилась. Мы пошли».

Прерву на время цитирование этого документа для того, чтобы сказать вот о чем.

Можно ли было родителям Ольги так полагаться на родственников-сельчан, чтобы на их попечение оставлять несовершеннолетнего ребенка? Ведомо ли было им, что там процветает пьянство и, значит, атмосфера для девочки далека от идеальной? Знали, хорошо знали!

Из свидетельских показаний отца Ольги:

«В селе живет отец жены. Он живет там с какой-то сожительницей. Оба злоупотребляют спиртным, с родственниками жены я мало общаюсь, так как не нравится их образ жизни».

Обратите внимание, читатели: отец отказывался от общения с людьми, не считая достойным их образ жизни, но не воспротивился, когда туда была отпущена девочка, за которой, исходя из ее возраста, глаз да глаз нужен. Ребенок остался без какого-либо присмотра. Да и контакт с дедушкой и бабушкой, находившихся почти всегда под воздействием винных паров, вряд ли приемлем.

Возвращаюсь к показаниям Ольги:

«Мы шли через лес в сторону села. Там, в лесу, он стал обхватывать меня, руками пытался снять штаны. Я попыталась вырваться, но дядя Дима сказал: „Будешь кричать – придушу!“ Он взял меня за горло и стал душить. Мне стало больно. Я закричала. Он снова стал душить. Это продолжалось минут двадцать…»

Это как раз то самое, что начисто забыл Дмитрий Демкин, когда отвечал на вопросы следователя.

Ольга после этого пришла в село, но бабушки дома все еще не было. Ольга пошла к одной из родственниц. Та сразу обратила внимание, что девочка вся не своя и ведет себя как-то странно. Зато «дядя Дима», пришедший позднее, был в отличном настроении и много шутил. Женщина насторожилась и стала все-таки допытываться, что же произошло. Девочка разрыдалась и рассказала все, что с ней сделал «дядя Дима».

О происшествии быстро сообщили матери Ольги. Тут она, надо сказать, приехала быстро. Выяснив подробности, написала заявление в прокуратуру Белоярского района. В нем она писала:

«Прошу Вашей помощи и наказания по самой строгой мере преступника, который… изнасиловал мою одиннадцатилетнюю дочку… Была попытка убить ее и скрыть свои следы преступления».

…Следствие шло своим чередом. Демкин был обследован врачами-психиатрами, которые сошлись во мнении, что тот совершал свои деяния, находясь в здравом уме и рассудке, что отклонений в смысле психики нет. Здоров, короче, как бык парень. Подтвердили факт изнасилования и судмедэксперты, проведя соответствующие анализы.

Том с материалами уголовного дела разрастался на глазах.

Был и «сюрприз», ужасно неприятный для правоохранительной нашей системы.

На свет всплыло еще одно преступление, совершенное Дмитрием Демкиным. Оказывается, он за три месяца до изнасилования Ольги уже пытался сделать нечто подобное с другой девушкой.

Цитата из документа:

«Восьмого марта в вечернее время в районе лесного массива возле села Демкин Д. Н., встретив несовершеннолетнюю Галямову, с целью изнасилования напал на нее, затащил в лес, применяя насилие, попытался раздеть ее и совершить половой акт, однако не смог довести свой преступный умысел до конца, так как на крик Галямовой подошли люди…»

Молчание, говорят, золото. Но, выходит, не всегда. На этот раз отказ от дачи показаний и поразительная забывчивость не пошли на пользу Демкину.

Суд над ним все-таки состоялся. Судебная коллегия по уголовным делам Свердловского областного суда рассмотрела уголовное дело в отношении Демкина. Она констатировала: вина подсудимого в полном объеме подтверждается исследованными в судебном заседании доказательствами, вина в совершении преступлений установлена. Приговор гласит:

«Демкина Дмитрия Николаевича признать виновным в совершении преступлений… и назначить ему наказание… десять лет лишения свободы с содержанием в исправительной колонии общего режима».

Итак, можно сказать, справедливость восторжествовала, зло наказано. Да, с точки зрения права – это так. Но вот в нравственном отношении есть еще о чем сказать.

Возвращаюсь к родителям Ольги. Потому что именно они в первую очередь ответственны за судьбу их девочки, а не бабушка с дедушкой. Эти, последние, как мне кажется, вообще не представляют себе, что такое отвечать за внучку, переданную под временное покровительство.

С отцом – все ясно: сам он не считает возможным контактировать с родителями жены, зато спокойно смотрит на общение с ними своей малолетней дочки. А мать? Понимаю, как ей больно за все, что случилось с ее дочерью. Готов посочувствовать, но что-то мне мешает сделать это. Что же? В одном из документов, находящихся в уголовном деле, мать воскликнула: «Я молю только 6ога, что дочка осталась жива!»

Надеюсь, что столь эмоциональное восклицание шло от души. Но, простите Наталья Николаевна (так и зудится рука назвать подлинное имя матери!), все произошло и из-за вашего легкомыслия и, я бы даже сказал, безрассудства. Отдых внучки у бабушки – дело, конечно, привычное. Но не в вашем случае. И вы лучше, чем кто-либо, знали об этом. И все же доверили дитя. Так кто же виноват? Демкин? Конечно, Ну, а вы, мамочка?..