Текст книги "Нексус"

– Ясно, – повторил я. – Что ж, очень жаль. Вероятно, придется подождать до его возвращения…

– Вовсе не обязательно – если, конечно, ваше дело не сугубо конфиденциального свойства. Не будь он в отъезде, вам все равно пришлось бы в первую очередь иметь дело со мной. Мистер Хиггинботам – человек занятой, он кует железо на нескольких наковальнях сразу; наше объединение – лишь часть его бизнеса. И смею вас заверить, все, что вы пожелаете довести до сведения мистера Хиггинботама, будет рассмотрено мною самым тщательным образом и с самым серьезным вниманием.

Он резко умолк. Теперь мой ход.

– Все это, конечно, прекрасно, сэр, – начал я осторожно, почуяв, однако, что дышать стало несколько вольнее, – но не так-то просто изложить цель моего визита.

– Простите, – вставил он, – а нельзя ли узнать, какую фирму вы представляете?

Он подался вперед, словно ожидая, что я тотчас достану колоду визитных карточек и начну метать банк.

– Я представляю самого себя, мистер… мистер Ларраби – так? Я – писатель… свободный писатель. Надеюсь, вас это не отпугнет?

– Вовсе нет, отчего же! – ответил он.

(Соображай скорее! Давай, что-нибудь эдакое!)

– Вы ведь не в рекламный бизнес метите, если я вас правильно понял? Признаться, здесь мы…

– О нет! – воскликнул я. – Ни в коем случае! Насколько мне известно, в этой сфере специалистов у вас достаточно. – Я слабо улыбнулся. – Нет, я имею в виду нечто более общего характера… скорее даже экспериментального, если угодно.

Я оттягивал момент, как птица, в нерешительности зависшая над сомнительной жердочкой. Мистер Ларраби еще больше подался вперед и навострил уши, чтобы поймать этот момент и уловить в нем мое мифическое «нечто».

– Дело, собственно, вот в чем, – сказал я, не зная, какой еще лапши ему навешать. – В силу моей профессии мне приходилось сталкиваться с разного рода людьми, с разного рода идеями. Время от времени, когда я бываю в разъездах, меня и самого захватывает какая-нибудь идея… Мне не надо вам объяснять, что писателей иногда посещают идеи, которые людям практического ума кажутся химерическими. То есть они считаются химерическими, пока их не легализуют.

– Совершенно верно, – согласился мистер Ларраби, и его вежливая физиономия приготовилась принять отпечаток любой моей идеи, независимо от того, будет она химерической или практической.

Продолжать тактику затягивания стало уже невозможно. «Давай к делу!» – скомандовал я себе. Только вот к какому делу?

На мое счастье, в этот самый момент в дверях смежного кабинета показался служащий со стопкой писем в руках.

– Прошу прощения, – сказал он, – но я вынужден вас прервать. Надо подписать кое-какие бумаги. Это не терпит отлагательства.

Мистер Ларраби взял письма, затем представил меня своему коллеге:

– Мистер Миллер, писатель. У него интересный проект для мистера Хиггинботама.

Мы обменялись рукопожатиями, а мистер Ларраби зарылся носом в кипу бумаг.

– Браво! – воскликнул мой новый знакомый (по-моему, его звали мистер Маколифф). – Браво, сэр! Должен вам заметить, писатели в наши края забредают нечасто. – Он достал портсигар и предложил мне «Бенсон и Хеджиз».

– Благодарю, – сказал я, не отказав ему в любезности дать мне прикурить.

– Присаживайтесь, – пригласил он. – Надеюсь, вы не возражаете, если мы немного поболтаем? Не каждый день выпадает случай познакомиться с писателем.

Сделав еще несколько реверансов, он спросил:

– Вы книги пишете или так, статейки по случаю?

Я дал понять, что всего понемножку. В подробности я вдаваться не стал – скромность-де не позволяет.

– Да-да, конечно, – понимающе закивал он. – А как насчет романов?

Пауза. Было ясно, что одними романами тут не отделаешься.

Я кивнул.

– Бывает, что и детективы. – И добавил: – Но мой конек – это путешествия и открытия.

Тут Маколифф сделал стойку:

– О, путешествия! Я бы охотно пожертвовал свою правую руку, чтобы получить год отпуска – и потратить этот год на путешествия. Таити! Вот бы куда махнуть! Бывали там?

– Проездом, – ответил я, – правда, недолго. Каких-то пару недель. На обратном пути с Каролинов.

– С Каролинов?! – Он аж заискрился от восхищения. – А туда-то вас каким ветром занесло, позвольте полюбопытствовать?

– Боюсь, это была довольно бесплодная миссия, – сказал я и принялся расписывать, как меня подрядили принять участие в антропологической экспедиции. Не в качестве эксперта, разумеется. Просто начальником экспедиции был мой старый друг, бывший одноклассник, он-то и уговорил меня поехать. Мне была предоставлена полная свобода действий. Получится книга – хорошо. Ну а на нет, как говорится… и так далее в том же духе.

– Надо же! И что потом?

– Не прошло и месяца, как все мы жутко заболели. Остаток срока я провалялся в лазарете.

На столе мистера Ларраби властно зазвонил телефон.

– Прошу прощения, – сказал мистер Ларраби, снимая трубку. Пока он вел утомительную беседу об импорте чая, мы сидели молча. Отговорив, мистер Ларраби резво вскочил на ноги, передал мистеру Маколиффу подписанные бумаги и, словно получив заряд энергии, бодро проговорил:

– Ну-с, мистер Миллер, теперь о вашем проекте…

Я поднялся попрощаться с откланивающимся мистером Маколиффом, затем снова опустился в кресло и без дальнейших проволочек ударился в свою очередную буффонаду. Только теперь я твердо решил говорить правду. Правду и ничего, кроме правды. Выложу все как есть – и привет!

Хотя этот рассказ о моих земных невзгодах и злоключениях был достаточно беглым и сжатым, я все же отдавал себе отчет в том, что безбожно злоупотребляю временем мистера Ларраби, не говоря уже о его терпении. Но он слушал с таким жадным любопытством – глядя на меня во все глаза, как лягушка из мшистой поросли у кромки пруда, – что я не мог не продолжать. Помещение заметно опустело – все давно ушли обедать. Я на секунду прервался, чтобы справиться у мистера Ларраби, не отрываю ли я его от обеда. Он только отмахнулся и попросил:

– Продолжайте, я целиком в вашем распоряжении.

И вот, подведя повествование к данному моменту, я решился наконец сделать признание. Ничто уже не могло меня остановить – даже появление самого мистера Хиггинботама, случись тому нежданно-негаданно нагрянуть из Африки.

– Мне не может быть ни малейшего оправдания в том, что я отнял у вас столько времени, – начал я. – На самом деле я не собирался предлагать никаких проектов и никаких идей – у меня их попросту нет. Однако я сунулся сюда вовсе не для того, чтобы морочить вам голову. Бывают моменты, когда ты просто обязан подчиниться внутреннему порыву. Возможно, вам это покажется странным – после всего, что я о себе рассказал, – но я все-таки убежден, что человеку моего плана не может не найтись места в этом мире индустрии. Классический ход – когда человек пытается пробиться, – это попросить место на самом дне. Моя же задумка состоит в том, чтобы начать где-нибудь поближе к верхам. Дно я уже обследовал – пути оттуда нет. То же самое, мистер Ларраби, я сказал бы и самому мистеру Хиггинботаму. Я твердо уверен, что смог бы на славу послужить вашему предприятию, только вот не знаю, в каком качестве. Пожалуй, все, что я имею предложить, это моя фантазия – и моя энергия; и то и другое – неистощимо. По сути, мне нужна не столько должность, сколько возможность разрешить одну неотложную проблему – проблему, не скрою, сугубо личного характера, однако чрезвычайно для меня важную. В принципе я готов взяться за любое дело, в особенности за такое, где могла бы пригодиться моя смекалка. Все эти зигзаги по шахматной доске жизни, которые я тут вкратце очертил, – не зря же я их проделал. Я нутром чую, что для чего-то это было нужно. Я ведь не какой-нибудь лоботряс и тунеядец. Может, немного донкихот, может, бываю порой опрометчив, но я прирожденный труженик. И если уж во что впрягаюсь, то мне цены нет. Это я все к тому, мистер Ларраби, что если вы изыщете для меня штатную единицу, то ни вы, ни кто другой никогда об этом не пожалеете. Все же такое громадное предприятие – шестеренка на шестеренке. Как лишний винтик в машине – я ничто. Да мне и не надо, чтобы меня делали частью машины. Другое дело, если бы мне дали возможность одухотворить эту машину. Пусть сегодня у меня нет конкретных предложений, о чем я вас уже уведомил, но это еще не значит, что я не могу выйти с ними завтра. Видите ли, при данном стечении обстоятельств для меня крайне важно почувствовать, что мне доверяют. Клянусь, я в жизни никогда никого не подвел. Я не прошу взять меня на работу прямо сейчас – просто я думаю, может, вы хотя бы оставите мне нить надежды, может, пообещаете дать мне шанс, если это возможно, доказать, что все, что я вам тут наговорил, – не пустые слова.

Я сказал все, что хотел. Поднимаясь, я протянул руку мистеру Ларраби:

– Вы были чрезвычайно любезны.

– Не торопитесь, – проговорил мистер Ларраби, – позвольте и мне сказать вам пару слов – на посошок, как говорится.

Некоторое время он молча смотрел в окно, затем повернулся ко мне.

– Понимаете, – начал он, – ни у одного человека из тысячи не хватило бы ни смелости, ни наглости попытаться вовлечь меня в такую авантюру. Не знаю, восхищаться вами или нет. Конечно, все это как-то туманно, но я тем не менее обещаю не оставить вашу просьбу без внимания. Разумеется, я ничего не сумею сделать до возвращения мистера Хиггинботама. Новую штатную единицу можно ввести только по его личному распоряжению.

Помедлив в нерешительности, он продолжал:

– Со своей же стороны хочу сказать следующее. Я мало что смыслю в писателях и писательстве, но меня поражает вот что: говорить так, как вы, может только писатель. Только исключительная личность, смею добавить, отважится доверить свою тайну человеку моего положения. Теперь я у вас в долгу: вы дали мне возможность почувствовать себя человеком более значительным и достойным, чем я себя считал. Быть может, вы действительно сейчас в отчаянном положении, как вы говорите, но, должен заметить, в находчивости вам не откажешь. Да, такому человеку, как вы, действительно нельзя идти в подчинение. Вас нельзя не запомнить. Независимо от того, как будут развиваться события, мне бы хотелось, чтобы впредь вы считали меня своим другом. Не пройдет и недели, как это собеседование станет для вас эпизодом античной истории.

Я покраснел до корней волос. Такой ответ устраивал меня гораздо больше, нежели тепленькое местечко на одном из предприятий «Гобсон и Гольбейн».

– Я бы хотел напоследок попросить вас еще об одном одолжении, – сказал я. – Вы не проводите меня до лифта?

– Осложнения с Джимом?

– А, так вы в курсе?

Мистер Ларраби взял меня под руку:

– Джим не имеет права работать в лифте. Он абсолютно непредсказуем. Его здесь держат по настоянию босса. Джим – ветеран войны и вроде бы состоит в дальнем родстве с кем-то из членов семьи босса. Однако приближаться к нему опасно для жизни.

Он нажал кнопку вызова, и лифт медленно пополз вверх. Джим, как мистер Ларраби назвал этого маньяка, похоже, очень удивился, увидев нас вместе. Когда я шагнул в кабину, мистер Ларраби снова протянул мне руку на прощание и сказал – явно в расчете на Джима:

– Не забывайте нас! Будете еще, – (он выделил «еще»), – в наших краях – постарайтесь выкроить и для меня минутку. Может, в следующий раз вместе пообедаем. Да, кстати, я сегодня же отпишу мистеру Хиггинботаму. Ваш проект, несомненно, очень его заинтересует. Ну, будьте здоровы!

– До свидания, – отозвался я. – Премного благодарен!

Когда лифт натужно пошел вниз, я уставился в одну точку прямо перед собой, сделав вид, что всецело занят своими мыслями. Хотя на самом деле мысль была одна: «Когда же он взорвется?» У меня возникло подозрение, что теперь, когда я его перехитрил, он озлобился на меня еще больше. Я напрягся и ощетинился, как кошка. Надо быть начеку. Интересно, что я буду делать – что я смогу сделать, – если вдруг он между этажами отключит питание и набросится на меня? Но он всю дорогу простоял по стойке смирно и не вякал. Мы приземлились, дверца плавно отъехала вбок, и я пулей вылетел вон – Пиноккио с обгоревшими пятками…

От моего внимания не ускользнуло, что в вестибюле не было ни души. Я устремился к выходу – а это еще несколько ярдов. Джим как ни в чем не бывало остался стоять на посту. Так, по крайней мере, он мог дать мне прочувствовать свое отношение. На полпути я вдруг ни с того ни с сего развернулся и зашагал назад. По непроницаемому выражению лица Джима я понял, что он только того и ждал. Подойдя ближе, я увидел, что лицо его стало пустым в буквальном смысле слова. То ли он ушел в свое твердокаменное «я», то ли просто затаился.

– За что ты меня так ненавидишь? – спросил я, заглянув в его пустые глазницы.

– Никого я не ненавижу, – ответил он неожиданно. На лице его не дрогнул ни один мускул, двигались только губы, даже зрачки застыли в неподвижности.

– Ну, прости, – сказал я и повернулся, сделав вид, что ухожу.

– Я тебя не ненавижу, – повторил он, начиная вдруг понемногу оживать, – я тебя жалею! Ты меня не проведешь! Меня никто не проведет.

Меня объял тихий ужас.

– Что-то я не понял, – проговорил я, еле ворочая языком.

– Не надо песен! – рявкнул он. – Все ты понял.

Тут по спине у меня забегали мурашки. Словно он сказал: «Я обладаю даром ясновидения и могу читать твои мысли как по писаному».

– Ну и дальше что? – спросил я, поражаясь собственной наглости.

– Иди домой и приведи свои мозги в порядок, вот что!

Я так и обомлел. Но дальнейшее, как сказал бы мистер Ларраби, было абсолютно непредсказуемо.

Словно поддавшись гипнозу, я послушно стоял и смотрел, как Джим закатывает рукав, под которым обнаружился ужасный шрам; потом он закатал штанину – под ней шрамы были еще страшнее; и наконец он расстегнул рубашку. При виде его изуродованной груди я едва не лишился чувств.

– Вот что понадобилось, чтобы я прозрел, – сказал он. – Так что иди давай домой и поправь мозги. Дуй отсюда, пока цел!

Я не заставил его повторять дважды – развернулся и поспешил к двери. Мне потребовалось собрать все свое мужество, чтобы не припустить во все лопатки. Кто-то вошел с улицы. Отлично, теперь-то он точно меня не кокнет – а ну как наоборот? Я старался держать шаг, ускоряя его по мере приближения к двери.

Фух, пронесло! На улице я бросил портфель и зажег сигарету. С меня ручьями лил пот. Надо было понять, что делать дальше. Уйти, поджав хвост, было бы трусостью. Вернуться назад – самоубийством.

Ветеран – не ветеран, псих – не псих, но такие слов на ветер не бросают. К тому же он меня вычислил. Что меня и взбесило.

Я пошел прочь, бормоча что-то себе под нос и с трудом волоча ноги. Да, лихо он меня отчехвостил: лоботряс, прохиндей, пустозвон, бездарный сукин сын! Никто еще так грубо не тыкал меня носом в собственное дерьмо. Мне даже захотелось написать мистеру Ларраби покаянное письмо и сказать, что какое бы впечатление ни произвели на него мои слова, все они произнесены человеком насквозь лживым, подлым и недостойным. Я так на себя вознегодовал, что весь пошел сыпью. Попадись мне тогда какой-нибудь червяк и повтори он слова Джима, я бы стыдливо понурил голову и сказал: «Вы совершенно правы, мистер Червь. Позвольте мне пасть перед вами ниц и смешаться с грязью!»

У Боро-Холла я перехватил кофе с сэндвичем, после чего инстинктивно взял курс на «Звезду» – старорежимный бурлеск-театр, знававший лучшие времена. Представление уже началось, но не суть – все равно там ничего нового не увидишь, сплошь одно старье – что шутки, что шуты. Войдя в здание театра, я вспомнил, как побывал здесь впервые. Меня пригласили мой давний приятель Эл Бергер и его закадычный друг Фрэнк Скофилд. Нам было тогда, наверное, лет по девятнадцать-двадцать. Что мне особенно запомнилось, так это дружеское тепло, которое распространял вокруг себя этот самый Фрэнк Скофилд. До этого мы виделись с ним только два или три раза. В глазах Фрэнка я был каким-то уж очень особенным. Он обожал слушать мои байки и ловил каждое мое слово. Не знаю почему, но его приводило в восхищение практически все, что я говорил. Вообще-то, Фрэнк был самый обычный парень, но его так и распирало от нежности и любви. Громадный он был, как мамонт, – Фрэнк весил тогда без малого триста фунтов, – пил, как сапожник, и ни на миг не выпускал изо рта сигару. Его ничего не стоило рассмешить, и, когда он смеялся, живот его колыхался, как желе. «Почему бы тебе не переехать жить к нам? – постоянно спрашивал он меня. – Мы бы о тебе позаботились. У меня прямо настроение поднимается, когда я тебя вижу». Сказано просто, зато честно и искренне! Ни один из тогдашних моих друзей-приятелей не обладал его по-свойски грубоватыми манерами. Никакой червь не начал еще снедать его душу. Он был нежен, бесхитростен и несказанно щедр.

За что же он так сильно меня любил? Именно этот вопрос я и задал себе, когда ощупью пробирался к свободному месту в задних рядах партера. Мысленно пробежавшись по списку своих закадычных друзей, я пытался понять, как каждый из них относился ко мне на самом деле. И тогда я вспомнил одного своего одноклассника – Лестера Фабера, чьи губы кривились в презрительной ухмылке всякий раз, как мы с ним встречались, а встречались мы каждый день. В классе его никто не любил, даже учителя. Он был хронический брюзга. Да ну его к хуям! – подумал я. Интересно, чем он сейчас промышляет? Или вот еще Лестер Принк. Где он теперь? Я вдруг увидел весь свой класс – какими мы были на той фотографии в выпускной день. Я помнил каждого: имя, рост, вес, статус, кто где жил, кто как говорил, – все до мелочей. Странно, что ни с кем из них я с тех пор так никогда и не сталкивался…

Шоу было отвратное – я даже чуть не заснул посередине представления. Зато мне было тепло и уютно. К тому же не надо было никуда спешить. Предстояло убить где-то еще часов семь-восемь, а может, и девять – раньше эти халды все равно не явятся.

Когда я вышел из театра, мороз помягчел. В воздухе кружили снежные мухи. Гонимый какой-то необъяснимой силой, я направил свои стопы в сторону оружейной лавки дальше по улице. Там в витрине я давно заприметил один револьвер и всякий раз, проходя мимо, притормаживал, чтобы им полюбоваться. Вид у этого смертоносного оружия был вполне убедительный.

По обыкновению, я остановился у витрины, прижавшись носом к стеклу. И вдруг – сильный хлопок по спине. У меня аж сердце екнуло. Я решил, что в меня разрядили ружье. Оборачиваясь, я услышал бодрый, радостный возглас:

– А тебя-то какая нелегкая сюда занесла? Здорово, Генри! Как живешь-можешь?

Это был Тони Марелла. В зубах – потухшая сигара, мягкая шляпа небрежно заломлена набок, бисерные глазки хулигански поблескивают, как встарь.

«Ну-ну!» – «Так-так!» – и пошло-поехало. Классический обмен междометиями, чуть-чуть детских воспоминаний и, наконец, пресловутый вопрос: «А сейчас-то что поделываешь?»

Я вкратце изложил свою скорбную повесть.

– Да, Генри, тебе не позавидуешь. Черт, я и не подозревал, что ты так мыкаешься. Пришел бы ко мне. Знаешь же, что я всегда выручу. – Он обнял меня за плечи. – Как ты смотришь на то, чтобы пропустить по стаканчику? Может, что-нибудь придумаем. Глядишь, я чем помогу.

Я попытался объяснить, что мне уже ничем не поможешь.

– Только зря время потратишь, – сказал я.

– Стоп, стоп, стоп! Давай-ка лучше без этого, ладно? Мы с тобой не вчера познакомились. Будто не знаешь, что я всегда тобой восхищался, преклонялся перед тобой – даже завидовал! У всех у нас свои беды и радости. Вот, кстати, славный шалманчик. Зайдем – выпьем чего-нибудь, перекусим.

Как выяснилось, в этом баре (с улицы его и не приметишь) Тони был личность известная, и принимали его по-царски. Пришлось перезнакомить меня со всеми присутствующими, включая чистильщика обуви.

– Старый школьный товарищ, – объявлял он, представляя меня каждому по очереди. – Между прочим, писатель. Талант, черт побери! А вы думали!

Он наливает мне крюшон:

– На-ка, отведай вот этого! Как насчет хорошего сэндвича с ростбифом, а, Джо? С соусом… со свежим лучком… Что, небось уже слюнки потекли? Господи, Генри, ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Вообще-то, меня давно подмывало разузнать, что у тебя да как. Думал, давно, поди, укатил в Европу. А ты, оказывается, все это время прятался у меня под носом. Смех, да?

Дальнейшее происходило в том же духе. Тони был на седьмом небе от счастья: заливался, как вешний жаворонок, заказывал выпивку, покупал сигары, справлялся о результатах гонок, приветствовал новоприбывших и тут же меня им представлял, заимствовал наличность у бармена, делал телефонные звонки и так далее. Прямо какой-то мини-генератор! Сразу видно – душа-человек. Всеобщий друг и любимец, фонтан радости и доброты.

Вскоре, облокотившись одной рукой о стойку бара, а другой обняв меня за плечи, он заговорил, понизив голос:

– Так, Генри, давай теперь по существу. Я тут как раз получил довольно приличную должность. Так что, если хочешь, могу и тебя пристроить. Особо там, конечно, не разбежишься, но это поможет тебе хоть как-то перекантоваться. Пока не подыщешь что-нибудь получше, я имею в виду. Ну так как?

– Можно, – согласился я. – А что хоть за работа?

Работа в садово-парковом департаменте, объяснил Тони. Сам он – заместитель главного уполномоченного. То есть на нем лежит вся рутинная работа, тогда как босс обтяпывает дела в верхах. Политика! Грязная штука, присовокупил он доверительно. Того и гляди, кто-нибудь всадит тебе нож в спину.

– Это не значит, что ты не сегодня завтра сможешь приступить к работе, – продолжал он, – надо, знаешь ли, соблюсти приличия. Но я незамедлительно внесу тебя в список. Может, пройдет месяц, прежде чем я тебя вызову. Как – выдержишь?

– Куда ж я денусь? – ответил я.

– О деньгах не беспокойся, – сказал он. – Я пока могу тебе ссудить, сколько надо.

– Ну вот еще! – запротестовал я. – Обойдусь как-нибудь…

– Странный ты парень, – проговорил он, крепко сжав мою руку. – Меня-то чего стесняться? Бери, пока дают, а то у нас ведь как – в один карман втекает, из другого вытекает… так-то! Нищих политиков не бывает, чтоб ты знал. В нашем деле без денег никак нельзя. Как они достаются – это другой вопрос. Я-то пока держусь. Хотя это и нелегко… Ну да ладно. Не хочешь брать сейчас – нужда будет, знаешь, где меня найти. И помни – всегда пожалуйста!

Я пожал ему руку.

– Может, на посошок?

Я кивнул.

– Да, чуть не забыл! Возможно, мне придется оформить тебя могильщиком – для начала… Не возражаешь? На недельку-другую – не больше. Надорваться ты у меня не надорвешься – за этим я прослежу. А потом переведем тебя в контору – и вся недолга! Между прочим, я тоже смогу с тебя кое-что поиметь! Ты ведь у нас мастер строчить письма, так? – а это половина моей работы!

И уже на выходе:

– Не бросай писать, Генри. Ты для этого создан. Будь у меня хоть капля твоего таланта, я бы в жизни в политику не сунулся. Мне все приходилось брать с бою. «Отпрыск даго» как-никак… Сам понимаешь.

Прощальное рукопожатие…

– Ты уж смотри не пропадай, обещаешь? И передавай привет отцу. Ну ладно, пока!

– Пока, Тони!

Я подождал, пока он поймает машину. Когда он отъезжал, я снова помахал ему на прощание.

Вот так улов! Тони Марелла собственной персоной. Причем именно в тот момент, когда я подумал, что земля готова уже принять меня в свое лоно!