Текст книги "Век Георгия Арбатова. Воспоминания"

Авторитет директора был неподдельным

В.О. Печатнов

Я поступил в ИСКАН (так он тогда назывался) в сентябре 1972 г. после службы в армии в качестве военного переводчика в Египте. Тогда я и познакомился с Георгием Аркадьевичем, который пригласил меня – старшего научно-технического работника, а проще говоря, лаборанта, – чтобы расспросить о ситуации в Египте и заодно посмотреть на нового сотрудника. Вряд ли его заинтересовала моя скромная информация, но меня он сразу подкупил своим демократизмом и  спокойной деловитостью. Последующие несколько лет я  работал в  удалении от руководства Института и узнал нашего директора поближе только в конце 1970-х гг., когда он стал привлекать меня к  выполнению специальных заданий. Запомнилась, в  частности, вспомогательная работа вместе с С.М. Плехановым над его книгой-интервью голландскому журналисту Виллему Олтмансу «Вступая в 1980-е», санкционированной, как потом стало известно из архивных документов, специальным решением ЦК КПСС. Появилась возможность чаще бывать в  научных командировках в США, где я пристрастился к работе в  американских архивах, собирая материал для докторской диссертации. Эти годы постоянного общения с Георгием Аркадьевичем и  нахождения в гуще институтской жизни стали для меня хорошей школой в профессиональном и человеческом плане. Конец 1970-х  – первая половина 1980-х, вообще, были «золотым» периодом в жизни ИСКАНа. Первоклассные кадры специалистов самых разных областей объединяли общий предмет изучения, ощущение престижного статуса своей профессии американиста, причастности к проблемам страны и востребованности своего труда. Кипела научная и общественная жизнь: на заседаниях Ученого совета, защитах диссертаций и даже на партийных собраниях шли оживленные дискуссии, сталкивались разные точки зрения. Г.А. Трофименко, Б.С. Никифоров, Ю.А. Замошкин, Э.Я. Баталов, В.П. Лукин, Г.Е. Скоров, Н.П. Шмелев, В.В. Журкин, М.А. Мильштейн – таким созвездием ярких имен мог похвастаться не каждый академический институт. Особенно интересными были так называемые директорские семинары, на которых выступали приглашенные Георгием Аркадьевичем светила нашей науки и культуры. Новогодние праздники часто встречали всем коллективом с веселыми капустниками и остроумной стенной газетой. И все это – под руководством Георгия Аркадьевича, который задавал тон, поощрял свободомыслие и притягивал к себе крупные личности. Авторитет директора был неподдельным и непререкаемым, основанным на глубоком уважении к его знаниям, опыту и высоким нравственным качествам, которые он, впрочем, никогда не выставлял напоказ.

Для меня Георгий Аркадьевич всегда был и остается прекрасным представителем поколения фронтовиков, хорошо знакомым мне по моим родителям и их кругу. Война закалила этих людей, но не сломала; они прошли через тяжелейшие испытания, сохранив чувства товарищества, собственного достоинства, верности долгу и радения за благо своей страны, которую они не только защитили, но и восстановили после войны. Таким был и мой отец – почти ровесник Георгия Аркадьевича (родился в тот же день двумя годами раньше), тоже капитан-артиллерист, командир батареи 176-мм пушек, провоевавший на фронте три года.

Особенно хорошо я узнал Георгия Аркадьевича во время своей работы представителем ИСКАНа в Вашингтоне, куда он часто приезжал в служебные командировки. Тогда я целыми днями был неотлучно при нем, занимаясь организацией его программы, сопровождая в поездках, встречах и  выступлениях, помогая с записями бесед и телеграммами в «Центр». Это была очень напряженная, порой даже изнурительная работа. Георгий Аркадьевич в поездках сам трудился с особой отдачей и требовал того же от своих помощников. Это не мешало ему проявлять к ним заботу и внимание. Как-то раз в Нью-Йорке у него отменилась вечерняя встреча и, хотя моей вины в том не  было, я расстроился, зная, как директор не любит простаивать. Заметив мое состояние, он сказал: «Ты не переживай. Смотри, какой чудный вечер; мы в Нью-Йорке (Георгий Аркадьевич любил этот город.  – Примеч. авт.), пойдем прогуляемся, зайдем в  корейскую лавку тут за углом, купим ребрышек в соусе, виски у нас есть. Посидим спокойно, поговорим». Так мы и сделали, и  я до сих пор помню этот по-особому теплый нью-йоркский вечер в нашей миссии при ООН на 67-й улице. Однако спокойные моменты выдавались редко.

Но это была и очень интересная работа, благодаря которой я узнал об Америке много нового. Встречи директора в Белом доме, на Капитолийском холме и Уолл-стрит, беседы с ведущими американскими журналистами и экспертами-международниками открывали для меня мир большой политики и большого бизнеса, куда посторонним вход закрыт. По-новому открывался в  этом общении и сам Георгий Аркадьевич.

Он всегда оставался настоящим патриотом своей страны, остро переживавшим ее беды, прекрасно сознающим ее достоинства и изьяны и всегда стремящимся в меру своих сил сделать ее лучше. В нем не было академической отстраненности от советской/российской политики и реальности; для нейтрального наблюдателя он слишком близко к сердцу принимал все происходящее дома и не мог остаться в стороне от активного участия в нем. Это делалось, во-первых, через научную «продукцию» Института и закрытые служебные записки, направлявшиеся в ЦК КПСС и другие вышестоящие органы. Георгий Аркадьевич не просто «подмахивал» эти записки, а тщательно их редактировал, прежде чем отправлять адресату (сказывался его опыт редакторской работы после окончания МГИМО). В  этих материалах, как правило, внимание руководства обращалось на полезные стороны американского опыта, новые явления во внутренней и внешней политике США, предлагались конкретные рекомендации. В условиях советской политкорректности некоторые выводы подавались иносказательно, как например, в целой серии открытых и закрытых материалов о негативных последствиях милитаризации экономики на примере США. Думаю, что, когда будущие исследователи поднимут этот сохранившийся в архивах аналитический пласт, они смогут по достоинству оценить объем и качество работы, проделанной Институтом и его директором. Во-вторых, сам Арбатов, многие годы входивший в группу консультантов Международного отдела ЦК и имевший доступ к высшему партийному руководству страны, доносил свои взгляды напрямую, о чем он пишет в своих мемуарах.

В годы перестройки он вынес эту борьбу в публичную сферу, начав серьезную полемику с военными по вопросам бюджетных приоритетов и гонки вооружений. Георгий Аркадьевич всегда был противником милитаризации экономики, политики и образа политического мышления, последовательно выступая за сокращение вооружений и поиск альтернативных путей обеспечения безопасности, в том числе  – за счет международного сотрудничества. Помню, с  каким увлечением он работал в авторитетной Международной комиссии У. Пальме, разрабатывавшей концепцию общей безопасности. Другой его тревогой в те годы была угроза рецидива сталинизма и оживления «красно-коричневых», способных сорвать продвижение страны к  демократии. В то же время он никогда не был ярым западником, выступая резко против рыночного фундаментализма и его адептов в России. Его острая публичная полемика с поклонниками «шокотерапии», в которых он видел «большевиков навыворот», создала ему немало врагов – и не только в  России. Помню, как весной 1992 г. буквально в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке он дописывал статью «Необольшевики из МВФ», опубликованную через несколько дней в «Нью-Йорк таймс».

Георгий Аркадьевич, вообще, был смелым человеком, не боявшимся говорить горькую правду даже первым лицам в  руководстве страны, которым это, естественно, не  нравилось. Характерна траектория его отношений с  М.С.  Горбачевым. Начиналась она, как и для многих из нас, с больших надежд и даже очарования новым, необычным лидером. Георгий Аркадьевич тогда много сделал для успешного дебюта Горбачева на международной арене, начиная с его встречи с Рейганом в Женеве в 1985 г. и первых шагов генсека в мировой политике. «Я уже и не надеялся, что доживу до времени, когда нашим лидером можно будет гордиться»,  – писал он Горбачеву в конце 1986  г. Однако постепенно, по мере нарастания трудностей и  необходимости принятия тяжелых решений, росло недовольство нерешительностью и непоследовательностью действий генсека, отсутствием у того твердой стратегической линии в проведении реформ, его шатаниями между консерваторами и демократами. Я хорошо помню эту растущую тревогу Георгия Аркадьевича по личному общению с ним на рубеже 1990-х  гг. Но, оказывается, он не боялся говорить об этом и  самому Горбачеву, как видно из его сохранившихся записок  – иногда написанных от руки только в один адрес. Сначала это были тактичные советы и предложения (кстати, в этой переписке я обнаружил и несколько своих материалов, который Георгий Аркадьевич переправлял генсеку, неизменно ссылаясь на их авторство). Потом в них начала сквозить критика, причем все более нелицеприятная. Признаюсь, что, даже хорошо зная Георгия Аркадьевича, я не ожидал такой откровенности и  смелости, какими пронизаны его письма Горбачеву на  закате перестройки. Они написаны с  чувством большой боли за происходящее. В  начале 1990 г., говоря о  нарастании призывов к  «спасению государства», к которым присоединился и сам Горбачев, он писал: «Мне понятно, почему на  государственную педаль так жмут правые, сторонники реставрации доперестроечных порядков. Но когда к этому хору присоединились Вы, то Вы фактически изменили себе и  своему делу. Смысл лозунга “Спасай государство!” в данный момент, в данной ситуации не может быть иным, чем “Долой демократию!”». А  в  конце того же года Георгий Аркадьевич пророчески предупреждал президента СССР об угрозе правого переворота, включавшего в себя «экстремистско-фашистский, националистический» компонент, и прямо называл опасных людей в  окружении президента. «Коль скоро стратегический курс взят на гуманный социализм, на демократию, на очеловечивание нашей несчастной страны и несчастного общества, поправения допускать никак нельзя  – ни в руководстве, ни в обществе, – писал он. – Тем более что регулировать сдвиг вправо, коль скоро он уж наберет силу (и  это показывает кое-какой исторический опыт), не удастся – этот оползень сметет всех, включая Вас (неужто эти люди Вас когда-нибудь не  то  что полюбят, но хотя бы простят?). Не говоря о том, что для действительно правой политики они легко найдут более подходящих людей». В результате в отношениях Георгия Аркадьевича с Горбачевым наступило резкое охлаждение, к  чему приложили руку и недоброжелатели Арбатова в окружении Горбачева.

Потом та же история повторилась с Б.Н. Ельциным. Поначалу Георгий Аркадьевич, разочаровавшись в Горбачеве, видел в Ельцине более перспективного лидера, который не побоится пойти на решительные реформы для продвижения демократии и рыночной экономики. Во время первой неофициальной поездки Ельцина в США осенью 1989 г. Георгий Аркадьевич попросил меня оказать ему посильную помощь, если потребуется. Для Горбачева Ельцин тогда был политическим противником, и советское посольство держалось в стороне от его приезда. Но наш посол Ю.В. Дубинин с  пониманием отнесся к поручению Георгия Аркадьевича и разрешил мне контакт с Борисом Николаевичем в сугубо личном качестве. Я встретился с Ельциным во время посещения им Конгресса США: его переполняли впечатления от только что состоявшихся встреч в Белом доме. Во время его запланированной встречи с советником Дж. Буша по национальной безопасности Б. Скоукрофтом на нее заглянули пожать гостю руку сам Буш и вице-президент Д. Куэйл. «Понимаешь, вице-президент, потом президент!» – возбужденно рассказывал мне Борис Николаевич, пока мы добирались до Сената. Я предложил ему свои услуги, которые в итоге не понадобились.

В 1990-м – начале 1991-го Георгий Аркадьевич пытался склонить его и Горбачева к примирению, считая их конфликт очень опасным для страны. Но из этого, к сожалению, ничего не  вышло. После августовского путча и избрания Ельцина президентом Российской Федерации Георгий Аркадьевич продолжал давать ему советы, которые все чаще расходились с настроем нового президента и его окружения. Во время первого официального визита Ельцина в США (июнь 1992 г.) он попросил меня передать тому свое личное письмо, с которым дал мне ознакомиться. В письме были две основные темы: проблема кадров президентской команды и  угроза коррупции. Ельцину предстояло важное выступление на совместном заседании обеих палат Конгресса, и Георгий Аркадьевич хотел, чтобы в  нем был взят верный тон. Он советовал Ельцину выступить в роли объединителя страны, не перечеркивающего все ее прошлое и протягивающего руку примирения своим политическим оппонентам. А это значит – не бояться привлекать на руководящие посты опытных работников советского времени (включая коммунистов), ибо других квалифицированных и проверенных кадров в стране просто-напросто нет. Надо менять и свое окружение, писал он, поскольку «у Вас есть команда для захвата власти, а не для управления страной». Это поможет предотвратить и  расползание коррупции, которая при попустительстве грозит превратиться в настоящую гангрену власти. Очень важно, подчеркивалось в письме, искоренить ее в самом начале, пока она не приобрела системного характера. Борис Николаевич сунул письмо в карман, и эти разумные советы остались втуне. Вместо этого в своей речи в  Конгрессе он обрушился на коммунизм и  все советское прошлое, обещая похоронить его раз и навсегда. Зато эта поза могильщика «империи зла» очень понравилась американской публике.

В дальнейшем Георгий Аркадьевич упорно боролся с  политикой «шокотерапии» – как в записках Ельцину, так и публично. Он видел, что она ведет к обнищанию десятков миллионов людей, чревата социальным взрывом и стихийным массовым протестом, который могут оседлать правые силы. Ему претили доктринерство доморощенных «рыночных фундаменталистов», их равнодушие к нуждам простых людей. Но  эти опасения были не ко двору ни в Кремле, ни в Белом доме. Отношения с Ельциным вскоре сошли на нет.

Все это показывает, что для Георгия Аркадьевича интересы дела были важнее сохранения расположения начальства – редкое качество в любые времена. Власти к нему мало прислушивались, а жаль! «Хороший человек в часто плохой системе»,  – так написал о нем в своей рецензии на  английское издание книги Георгий Аркадьевича «Система» известный американский советолог Стивен Коэн. Кто знает, как сложилась бы судьба этой системы, если бы в ней было больше людей, подобных Георгию Аркадьевичу Арбатову.

Георгий Арбатов – человек эпохи

Л.И. Евенко

Георгий Аркадьевич Арбатов был одним из самых значительных и ярких лидеров «брежневской эпохи». Я был принят в  Институт США в ноябре 1968 г. переводом из МИНХ им.  Плеханова. Несмотря на мой молодой возраст (27 лет), меня не побоялись взять на должность старшего научного сотрудника, что для «Большой академии» совершенно нетипично. Но Г.А. Арбатов формировал команду из людей, выделяющихся из средней массы, преимущественно молодых. Эта команда была «арбатоцентричной», где Георгий Аркадьевич был естественным и непререкаемым лидером, обладающим не только авторитетом, но и необыкновенной харизмой. Он не был многословным, но каждое его слово подкупало своей глубиной, точностью, необыкновенной честностью и  убедительностью. Мы верили Арбатову и  в  Арбатова. Я пришел в Институт совсем не из сообщества международников, а с кафедры экономической кибернетики – сферы приложения математических методов в экономике, а в 60-е гг. явно противостоящей догматической советской экономической науке и практике.

Однако первый мой урок от Арбатова состоял во фразе «Мы не Институт США, мы Институт СССР». В этом был его главный секрет, подтвержденный всей его жизнью, биографией. Все его окружение состояло из исконно русских (независимо от национальности) людей, патриотов в высшем смысле этого слова, толерантных, открытых миру, чувствовавших себя естественно на  любых широтах. Мы в достаточной степени понимали, уважали и по-своему любили Америку, сознавая и ее величие, и ее недостатки, прежде всего на политическом и идеологическом уровнях, в меньшей степени на уровне человеческих отношений. Американцы, приезжавшие к нам и встречавшие нас у себя, не становились в позу нападающих или обороняющихся, понимая, что в  атмосфере арбатовского Института это просто неуместно.

Осознавая большие достижения и преимущества американской цивилизации, Г.А. Арбатов продолжил российскую традицию брать из нее все лучшее, полезное для развития нашей страны. Он создал в его структуре нехарактерные для гуманитарного академического института два «прикладных» отдела: проблем управления во главе с блестящим профессором Б.З.  Мильнером, у которого я был «правой рукой», а  с  1976 по 1990 г. уже руководителем этого направления, а  также отдел продовольственных и сельскохозяйственных проблем, возглавляемый В.Ф. Лищенко. Георгий Аркадьевич с большим интересом относился к конкретным проектам, реализуемым этими «прикладными» подразделениями, всячески поддерживал их. Однако на рынке научной литературы по менеджменту отдел проблем управления ИСКРАН долгое время был несомненным лидером.

Высочайший авторитет и статус Г.А. Арбатова, конечно, зависел от его роли в узкой группе экспертов, советников при Генеральном секретаре ЦК КПСС. Вместе с директором ИМЭМО академиком Н.И. Иноземцевым и другими он реально влиял на международную, да и на внутреннюю политику государства. В этот период мы все были энтузиастами «разрядки», «общего европейского дома» без признаков какого-либо «преклонения» перед Западом и утраты своей национальной и советской идентификации. Во второй половине 80-х гг. и  особенно в начале 90-х влияние Г.А.  Арбатова ослабло. Он так и не нашел общего языка с  М.С. Горбачевым, а тем более с Б.Н.  Ельциным, а точнее, с их окружением, поскольку видел серьезные просчеты в их внешней и внутренней политике.

К 10-летию Института в 1978 г. я с нашими выдающимися гуманитариями В. Орловым (бывшим директором библиотеки ООН), С. Плехановым (заведующим отделом социальных и идеологических проблем), Л. Немовой («золотым голосом» Института) и другими блестящими мужчинами и женщинами, недостатка в которых не было, поставили мюзикл об истории Института, который прогремел на  всю Москву. Арбатов был в  восторге. К тому времени прекрасный журналист А. Кислов, возглавлявший парторганизацию Института, отдавал свои бразды правления, и вдруг Арбатов сказал: «А что, давайте Лёню сделаем секретарем партбюро – в своем спектакле он про всех написал и никого не обидел». Я в то время уже был доктором наук, возглавлял хорошо укомплектованный, преимущественно моими бывшими учениками, отдел и согласился на эту общественную нагрузку. Понимая, что сторонники «руководящей роли КПСС» могут вмешиваться в жизнь Института, Арбатов сразу сказал, что «нами руководит секретариат ЦК» и я должен быть настоящим дипломатом в новой роли. Несмотря на  наличие настоящих недоброжелателей, почти врагов Арбатова, соваться к нам никто не смел. Однажды некто Маслов, который нас проверял по линии Московского горкома КПСС, написал в своем заключении, что «в аспирантуре Института США и Канады нет рабочих и крестьян» («А что, одни дворяне?» – потешались мы.) За шесть лет моего секретарства в партбюро не было практически ни одного «персонального дела». Правда, красавчик Игорь Кокорев, зять композитора Тихона Хренникова, вляпался-таки в историю. Он вел «кружок политпросвещения» для жен ответственных работников Москвы ни много ни мало в Большом театре и умудрился там прочесть и прокомментировать «Охоту на волков» В.  Высоцкого. Супруга заведующего Идеологическим отделом ЦК КПСС Е.М. Тяжельникова не  преминула на него «стукнуть», и парторганы потребовали принять соответствующие меры. «Вы что, – возмутился Арбатов, – представляете, что будет за рубежом, если узнают, что я покарал сотрудника Института за стихи В. Высоцкого?»

По итогам беседы в Краснопресненском райкоме И.  Кокорев, близкий к миру музыки, мне говорил: «Ты мне постоянно давил на ногу, как на педаль фортепиано, когда меня начинало заносить». Дело кончилось тем, что Тихон Хренников пошел в  ЦК КПСС и сказал: «Я знаю, что зять у меня дерьмо, но другого у меня нет». Сработала вертикаль партийной власти, и наши недруги промямлили, что «Кокорев – человек не  для вашего Института». На это не прореагировали. Уже в  наше время Кокорев шлет мне поздравления с Новым годом из Лос-Анджелеса.

В 1988 г. мы с несколькими другими сотрудниками Института образовали кооператив «АМСКОРТ» (American-Soviet Consulting, Research and Training), использующий научный и  образовательный потенциал Института, а в 1990  г. я принял предложение (с подачи Николая Шмелева) занять должность ректора первой официально созданной в СССР школы бизнеса в нынешнем РАНХиГС. В начале 1991 г. мы вместе с несколькими лидерами народившегося в России образования для менеджеров бизнес-предприятий основали Российскую ассоциацию бизнес-образования (РАБО), президентом которой я избирался в 1996–2010 гг. Меня называли «крестным отцом» учебных программ МВА (Master of  Business Administration), всемирно известного образовательного продукта, изобретения американской управленческой мысли. Сейчас эти программы успешно реализуются в десятках учебных заведений  – членов РАБО. Успеху этих начинаний немало способствовал мой опыт работы в ИСКРАНе, в котором за 22 года работы я успел поработать по полгода Университете Сан-Франциско (США), в Университете Саппоро (Япония), а также наездами в  Международном институте прикладного системного анализа (Вена, Австрия). В итоге я стал своим человеком в  большинстве ведущих школ Америки, Европы и азиатских стран.

Успеху этого крупномасштабного «проекта МВА» немало способствовало то, что за мной стоял бренд Института США и  Канады, и это было прямым наследием политики Г.А.  Арбатова, полагавшего, что академический институт должен приносить стране пользу в разных, в том числе вполне прагматических сферах.

Жизнь удивительна, и сейчас, оценивая роль и величие Г.А.  Арбатова, настоящего человека своей страны и своей эпохи, задумываешься, а в чем было его главное достижение. Конечно, он создал полноценный, высокопрофессиональный Институт, повлиял на многие важные события в нашей стране, но главное – воспитал, прежде всего своим примером, особую касту людей, принадлежащих России и миру, составляющих ее «золотой фонд».

Я был счастлив жить и работать рядом с В. Лукиным, А.  Кокошиным, С. Карагановым и другими, быть соратником такого необыкновенного, великого человека, как Георгий Аркадьевич Арбатов.