Текст книги "Наизнанку. Московский роман"

– Тусоваться, а девок я очень люблю, особенно одну.

Я говорил ему в лоб, что я не по голубой части, и он это прекрасно знал, иначе я бы здесь не находился.

– Ты думал когда-нибудь о будущем своем? О том, что в жизни кто-то нужен, чтоб, например, сложилась твоя карьера, и о том, что без правильных связей сейчас никуда.

Он не смотрел мне в глаза, смотрел в никуда, но также продолжал дымить гаваной.

– У меня пока нет конкретной цели по работе, я просто хочу что-то делать, любить это что-то, получать от этого удовольствие и, безусловно, зарабатывать деньги.

– А ты не думал, что нужен партнер, друг, который будет помогать тебе в твоих начинаниях? И будет проталкивать тебя дальше.

– Вы о себе, что ли, говорите?

– Нет, не о себе, просто говорю.

Пока его голос был ровным и спокойным. Где-то я это уже слышал, знакомые слова.

– Нет, не думал, я не сторонник таких вот связей и такого рода помощи, мне этого не надо, я спокойно живу.

Тут Игнатов стал говорить иначе, я почувствовал напряжение в его голосе.

– Ты же знал прекрасно, куда и зачем едешь?

– Альберт сказал, что вы не по этой теме.

Он слегка улыбнулся.

– Альберт твой – сутенер еще тот, я его помню еще со «Слона» (другой гейский клуб), а начиналась его карьера сутенера с Китай-города, с так называемой плешки. И ты хочешь мне сказать, что никогда этого не знал? Не делай из меня дурака, мальчик.

Я слушал его, но не мог поверить, что Альберт просто продал меня, как шлюху. Он не мог так поступить со мной, он же прекрасно знал, что я натурал, и сам не раз отгораживал меня от голубых в клубе, которых там хватало. Миллионы значков вопросов крутились у меня в голове. Я был растерян.

Неожиданно раздался звонок моего мобильного телефона, я вынул его из кармана и был счастлив, как никогда – почти в пять утра мне позвонила Саша, ее прекрасное имя ярко и нежно высветилось на мониторе мобилки. Я заскочил с крыльца в дом, оставив там Игнатова, быстренько отыскал закуток между бассейном и длинным коридором и с неимоверным волнением открыл флиппер.

– Алло! – сказал я.

– Я соскучилась по тебе, ты куда пропал, почему не звонишь?

А я не звонил ей специально, хотел выдержать паузу, хотел затронуть ее самолюбие, хотел, чтоб сама набрала мне.

– Слушай, я что-то заработался в последнюю неделю, почти каждую ночь выхожу, собирался тебе уже звонить, но ты меня опередила.

На другом конце трубки слышалась музыка.

– А ты где сейчас? – спросил я. – Работаешь сегодня?

– Малыш, мы с девчонками приехали к вам в клуб, а тебя нет, Альберт сказал, что ты был сегодня и уехал, а куда уехал, если не секрет? С девушкой, наверное?

На том конце послышалась нотка волнения.

– Нет, я плохо себя почувствовал и уехал домой, наверное, простудился слегка.

– А я могу приехать к тебе?

Я попал. Почему же то, чего так долго ждешь, приходит в неподходящий момент? Какой на фиг приедешь, когда я впервые в своей жизни на выезде, к тому же за сто километров, да еще к тому же с пидорами. Что она обо мне подумает?

– Солнышко, я буду очень рад, если ты подъедешь, но ко мне мама приехала.

– Вы же с Валерой снимаете, насколько я помню, Валера вернулся? Мама с тобой в кровати будет спать?

– Да нет же, я с Валеркой в большой комнате, а мама в моей в маленькой, и это буквально на несколько дней.

Я плел что мог и что могло влезть в мою глупую башку, я уже ненавидел всех на этом свете, и Альберта, и Игнатова, и особенно себя, но вопрос об оплате квартиры и еде насущной, и об оплате спортзала брал верх, я ненавидел себя, мою ситуацию и этот говенный суровый мир. Как жаль, что сейчас я не в клубе и не могу воспользоваться ситуацией, увидеть Сашу и поделиться с ней накопившимся у меня внутри. Я очень ждал нашей встречи.

– Я поняла. Выздоравливай, позвони, если захочешь, – после чего пошли раздражающие ушную раковину гудки.

Я закрыл флипп трубки, и внутри поселились тоска и обида.

Вернувшись в реальность, я прошел в некогда шумную кухню. К моему удивлению, никого не обнаружил, потом дошел до крыльца, где трепался с Игнатовым, но и там было пусто. Странно, подумал я, куда же все делись? Немного побродив по пустому дому, я наткнулся на лестницу, ведущую на второй этаж. Хотя с улицы кажется, что дом одноэтажный. Я медленно пошел наверх, мне просто было интересно, куда все исчезли. Я хотел уже поскорее убраться отсюда, и деньги мне уже были не нужны.

Второй этаж представлял собой более романтическое место: огромная, шикарная спальня располагала к крепкому и долгому сну. Но не для меня, а точнее не для нас, танцоров. Картина, представшая моим удивленным глазам, вызвала приступ тошноты. На белоснежных простынях изгалялись два мужских тела. Игнатов с несдерживаемым желанием входил сзади в обезумевшего Игоря, большие глаза которого ничего не выражали, кроме досады и боли. Они не могли меня увидеть, я стоял в темноте и наблюдал в слегка приоткрытую дверь. Бледное и худое тело Игнатова импульсивно двигалось. Интересно, о чем сейчас думал Игорь, его мускулистое загорелое тело играло мышцами, как на пляжном волейболе. Только вместо яркого солнца светила огромная венецианского стекла люстра. Происходящее на кровати напоминало мне один голливудский фильм, я смотрел его не так давно – «Американская история икс» с талантливым актером Эдвардом Нортоном. Одним из самых сильных и запоминающихся моментов в картине было изнасилование главного героя, которого играл сам Нортон, в душевой тюрьмы.

Я был в шоке, но что делать в такой ситуации? Куда убегать? Как? Ведь когда я искал всех, я не увидел припаркованных машин, это значит, водители уехали, и когда приедут неизвестно. С осторожностью я спустился вниз и в шоке прилег на диван. Крутилось все в голове, и Альберт, и Игнатов, и Игорь, и было непонятно, куда подевались Алекс с Толстым. Я обдумывал также, как мне смыться из этого места. И вдруг почувствовал, что меня сейчас вырвет. Я еле успел добежать до сортира, прикрывая рот рукой, чтобы не сделать это на дорогой ковер. Я блевал так, как никогда, из меня вышло все, что я съел за день и ночь. Я смыл за собой, подошел к раковине и умылся. Потом взглянул на себя в зеркало и никого там не увидел, кроме неудачника и долбоеба. Я смотрел на себя и чувствовал, что умираю. Вдруг почти изо всех сил стукнулся головой об зеркало, увы, оно выдержало, а моя голова чуть не отлетела к тому самому унитазу, где я блевал несколько минут назад.

Срочно нужно было что-то сделать. Так, так, так, успокойся, расслабься, соберись и беги отсюда куда глаза глядят. Я быстро вышел из уборной и столкнулся нос к носу с Игнатовым. Он стоял передо мной, как зимняя серая туча, голый, обмотанный в белое длинное полотенце.

– Далеко собрался, юнец?

– Да нет, хочу к ребятам спуститься, поговорить.

– Поговорить? Потом поговоришь, тем более они сейчас не расположены к беседам. Они… как его, деньги отрабатывают, понимаешь?

Я молчал и глядел на него, не понимая, что мне делать и как быть. Я сделал еще несколько шагов. Игнатов перекрыл мне выход и резко взял меня за руку.

– Я же тебе сказал, им сейчас не до общения с тобой. – Он сдавливал мне руку, а я смотрел в его дикие, похотливые, мерзкие глаза. – Разденься, я хочу посмотреть на тебя. А, нет, подожди, я сам тебя раздену. Повернись-ка.

Сам с собой я уже успел договориться и наметил небольшой план. Но, самое главное, я не думал о последствиях. И очень хорошо, иначе мне был бы пиздец.

– Давай, повернись, – Игнатов фактически силой начал меня разворачивать, но я провел правый апперкот снизу и молниеносно угодил ему сначала в челюсть, а потом и в нос. Я даже услышал звонкий звук зубов и хруст в носу. Он рухнул на пол и закрыл лицо руками. Сквозь пальцы сочилась кровь. Он свалился, как тяжелый бык после финального укола шпаги на «корриде». Я взглянул на него и побежал к двери.

– Стой, сука, – хрипел за спиной Игнатов.

Он облокотился на колено и все еще держался руками за лицо. Кровь текла ручейками по груди и заляпала его белое полотенце.

– Стой, сука, – повторил он.

Я видел, как слезились его глаза, не долго думая, подбежал к нему и пнул ногой в лицо. А потом я бил его еще и еще, до тех пор, пока он не отключился. Еще с детства я знал, что добивать надо до конца, иначе неизвестно, что будет дальше.

В душе я хотел убить его, но что-то меня остановило. Да, я ненавидел эту мразь. Еще вчера я не знал его, а сейчас готов был убить без капли сожаления. Это опасная игра.

Я осмотрелся и еще раз взглянул на Игнатова, лежащего в луже крови. Я нагнулся и пощупал его пульс, слава богу, он был жив. Игнатов что-то бормотал, но что, я не мог разобрать. Я побежал вниз. На первом этаже, возле бассейна, жирный пялил Алекса в рот, держа его за голову. Глаза его были закрыты, а рот искривлен. Я замер на мгновение. И снова почувствовал, что сблюю прямо сейчас. Неожиданно жирный открыл глаза и увидел меня. И без того мерзкая свинячья морда его искривилась в непонимающем вопросе – «Ты чего?» При этом он продолжал держать голову Алекса, а сам Алекс никак не отреагировал на происходящее и не отвлекался от дела. Я, ничего не ответив, быстро пробежал до коридора, обулся, накинул свою куртку и попытался открыть дверь, но, пиздец, она была заперта, и ключей не было. И чего? Здрасти, блядь, приехали. Даже страшно было подумать, что будет, если я сейчас не убегу. За спиной я чувствовал какое-то движение, но не оборачивался, а искал эти долбаные ключи. Мне повезло, я обнаружил их на столе. Я взял их и через секунды был уже на улице.

Время было под утро. Еще темно. Ни одной машины вокруг. Я быстро добежал до ворот, но сторож спал в своей будке, а ворота были, естественно, закрыты и к тому же они были длинными, метра два с половиной. Я оглянулся и увидел какие-то фигуры на втором этаже. Неужели все узнали, и Игнат очухался, и сейчас искать меня будут? А жирный видел, что я убежал. Попал, блядь. Я осмотрел ворота. Они были металлические и фактически плоские, но рельеф присутствовал, и я мог за него ухватиться, надо только сильно подпрыгнуть. Я отошел на три шага и с разбегу прыгнул на выпуклую перекладину, от чего раздался грохот, и сторож выбежал из будки.

– Ты куда лезешь? А ну слезай оттуда!

Я уже почти долез до верха, перекинул ногу и, не задумываясь, прыгнул вниз. Я бежал лесом долго. Так долго я еще не бегал никогда. Хорошо, что лес не был особенно густым. Лес вывел меня на дорогу. Я был счастлив, что это произошло. Я бы мог заблудиться в том лесу.

На дороге я уже увидел далекий рассвет, но продолжал бежать. Я быстро бежал и ни разу не остановился. Я все думал, что происходит там, в доме. Они наверняка преследуют и едут за мной. Мои ноги налились свинцом, а дыхалка уже открылась в третью степень. Я только и слышал, как тяжело дышу.

Машины изредка ехали по шоссе. Я не мог больше бежать и свалился на колени, пытаясь отдышаться. В жизни еще так не уставал. Пульс зашкаливал за двести. Он стучал, как дятел, в висках, раздражая меня. Я сидел на коленях, пытался поймать воздух и постоянно сплевывал накопившуюся слюну, а она набиралась и набиралась, раздражая меня.

Через некоторое время, когда я уже мог разговаривать, я поймал «грача» и поехал в сторону дома. Я сидел в машине и пытался успокоить нескончаемый тремор в ногах. Но он все равно не успокаивался. Я запрокинул голову назад и охуел, что так все получилось. Я не хотел ничего. Вообще ничего. Что же будет потом? Что ждет меня? И сам себе отвечал на вопросы. Ответы были весьма не оптимистичными.

Это как в серьезном кино, где не видишь выхода, а есть ли он вообще? Если нет, тогда ты обречен, тебя поймали, чувствуй себя жертвой, прими свою жалкую натуру и беспомощность, вспомни, что говорил тебе дядя: ты никто без старшего друга, если ты один, то ты ноль, и твои таланты тоже мыльные пузыри. Как же быть? Что дальше? Я хотел, чтоб мои амбиции привели меня к цели, к независимости, к признанию, к успеху. А где этот сраный успех? Ты не хотел быть как все, как миллионы живущих в забвении и повседневности бытия. А кому нужны эти людишки с их амбициями и целями? Они как мишура, как грипп, как холера, и я часть этого жестокого заговора, меня так же хотят туда швырнуть как отработанную, смятую туалетную бумагу. Хоть караул кричи, тебя никто не услышит, ты всего лишь сортирная бумажка, смытая в канализацию. А ведь был, наверное, выбор между унитазом и добротной офисной бумажкой. В общем, мальчик, с таким дерьмом за спиной тебе сложно будет реабилитироваться, ты слишком много познал, жизнь более яркую, чем ты мог себе представить. Одновременно тебя обманули и подставили, так что жуй и глотай то, что сам создал.

Она

– Ты скушать хочешь что-нибудь? – спросила мама.

– У меня аппетита нет, и голова разламывается после вчерашнего.

– Ну, после вчерашнего наверняка разламывается, в клуб опять ходила? К своему маленькому мальчику?

– Ну да, с девчонками сходили, но маленького мальчика там не было, сказал мне по телефону, что внезапно заболел.

Мама подошла ко мне поближе и присела рядом на кровать. По выражению ее глаз и лица я поняла, о чем она хочет поговорить. Так было всегда.

– Дочка, – начала нежно мама. Она улыбнулась. – Наверняка ты знаешь, о чем я хочу поговорить, судя по тому, как смотришь.

– Наверно, это то, что я думаю.

– А что ты думаешь? Нам, конечно, хорошо с тобой вдвоем, но скоро тебе нужно будет подумать о будущем, о муже, о нормальной работе и, конечно, о детях, которых я так сильно хочу, и ты знаешь это.

– Знаю, мама. Но я сейчас не могу завести ребенка, не могу, это же, блин, не игрушка, ведь я хотела бы дать ему все самое лучшее. Отдать в хороший сад, в лучшую школу, вообще сделать так, чтобы мой ребенок ни в чем не нуждался.

Мама смотрела на меня. Я видела, как она грустит и переживает.

– И абы от кого я не хочу ребенка, от «папика» какого-нибудь. Я хочу от любимого человека, не от кошелька. Знаешь, может, тебе мои слава покажутся странными, в силу моей работы, но я всегда была уверена, что это только временно. Я не могу и не хочу работать в стриптизе всю жизнь, но пока эта работа меня кормит и кормит далеко не худшими обедами, а представь, что я сейчас забеременею. Буду с животом. И потом года два буду дома сидеть с ребенком. Кто будет нас кормить? Ты? Я так не хочу.

Мама наклонилась ко мне и начала перебирать мои волосы и легонько массировать голову.

– У тебя всегда одни и те же отговорки, – она улыбнулась и тихонько добавила: – Когда ты у появилась, у меня не было ничего, ни работы, ни дома, только быстро спивающийся муж. Никаких намеков на светлое будущее, но тем не менее все это прошло, и все осталось позади, сейчас есть и хорошая работа, и квартира, и дачу доделываем, и красавица дочка, за которой бегает вся Москва.

– Мама, ты, может быть, еще и замуж выйдешь.

– Может, и выйду.

Мы обе улыбнулись, но я добавила:

– Я все хорошо помню. Но еще когда была маленькой, я дала себе слово, что у моего ребенка будет все.

Мама тепло и нежно провела рукой по моему заспанному лицу и сказала:

– Я тебя люблю.

Потом она поднялась с кровати и пошла в сторону кухни.

– Пойду кофейку выпью.

– Мамуль, и мне тоже сделай, пожалуйста.

В моей комнате было очень мягко и уютно, мне нравилось засыпать в ней и просыпаться. Она не была очень большой, да мне этого и не нужно было, гораздо удобнее спать в комнате три на три, с мягкой кроваткой, укрытой теплым ярко-красным пледом, привезенным из Индии. Также с небольшим зеркальным шкафом, где еле-еле умещалась треть моих вещей, иногда казалась, что шкаф вот-вот треснет по швам, но он стоял честно и крепко. Настенные круглые часы иногда сводили меня с ума, показывая, как долго я могу спать. Небольшой комод с зеркалом был улеплен моим фотографиями и открытками. Там даже был мой портрет, нарисованный на Монмартре в Париже, правда, он мне не особо нравился, уж больно щечки мои были хорошо прорисованы. В этой небольшой комнатушке также был кетлер, скамейка для тренировки пресса.

Прости, мам, за то, что я не могу помочь тебе иметь детей, что бы я ни делала, как бы ни старалась, после смерти Мити, у тебя была агония и единственное непреодолимое желание родить еще, забеременеть. Но все было тщетно, будто Господь наказал тебя за что-то, а мои опыты с уколами в животик с мамиными эмбрионами рассыпались, как лохань с белым сахаром на углу кухонного стола. Они просто не ужились в моем животе, прости, мам, та физическая боль, которую я испытывала, ни на унцию не сравнится с твоей душевной, но, может, Господь меня услышит и подарит тебе внука. Ты знаешь, я хотела бы в это верить. Я думала, думала, мы с ней не озвучивали слова на эту тему, но глаза выдавали нас обеих, что не могло не волновать наши души.

Если помечтать, если представить, что с Малышом у нас будет маленький… О Боже, даже в мечтах это кажется абсурдным юмором, стриптизер и стриптизерша, и их ребенок, и люди будут говорить этому повзрослевшему дитю:

– Знаешь, чадо, ты ведь плод настоящей ночной клубной любви, и совсем не важно, что твои родители до сих пор на выездах по очереди или вместе, это ничего, они же тебя любят, и ты их тоже… но вот вопрос, будет ли «чадо» любить родителей? Пипец какой-то, бред сумасшедшей женщины. Даже в моем воображение идеи о ребенке кажутся просто кошмарными, но может у нас будет иначе? Господи, спасибо тебе за то, что я лежу в моей любимой кровати, наслаждаюсь тишиной и видом легкого слоя пыли на комоде и летающей мошки под лампой, спасибо, что эта возможность есть.

Телефон помешал мне тупо рассматривать свою комнату. Я, скрежеща зубами, как девяностолетняя старуха, доползла до сумочки, все перерыла, но достала его, поставленный только на виброзвонок.

– Алло!

– Привет, это я. И мне сильно не хватает тебя.

От его голоса мне стало жарко.

– Вчера бы я так не сказала.

– Вчера я плохо себя чувствовал.

– Как мама?

– Я сегодня проводил ее с утра.

– Так быстро, я думала она немного побудет с тобой.

– Да, но здесь тесно, притом ей звонили с работы, что-то случилось в больнице, поэтому ее вызвали.

– Понятно.

– Я хочу увидеть тебя.

Мне показалось, что у него грустный голос, по крайней мере, не такой как всегда.

– У тебя все хорошо? – включилась непродолжительная пауза. – Миша!

– Да, все хорошо.

– Я тоже хочу тебя увидеть, сегодня работаю и завтра тоже, может в воскресенье? У меня будет выходной.

Но на том конце трубки было лишь дыхание.

– Малыш, у тебя точно все хорошо?

И опять тяжелое дыхание.

– Я перезвоню тебе.

Он отключился. На какое-то время я заморозилась. Мало того что мама устроила мне промывку мозгов поутру, тут еще и он не в себе. Может, у него и вправду что-то случилось? Я заметила за собой нотку переживания и тревоги, что, кстати, раньше отсутствовало.

Я стала набирать его номер, но мне ответили, что абонент отключен.

Я ехала по шоссе в машине и сделала звук на своем Pioneer погромче. По дороге на работу я часто слушала радио. Не то чтобы я особо интересовалась горячими новостями, обвалами или взлетами валюты на биржах или куда более скучным шоу-бизнесом – все это не имело значения, но то, как наше правительство безжалостно убивает молодых русских солдат в Чечне, не могло меня не задеть. Конечно, чужое горе всегда далеко, но если горе случится с тобой – это не дай бог.

По седьмой волне сообщили, что из многих городов России были организованы срочные отправки бойцов в Грозный для урегулирования конфликта. Это все неправда, ложь для лохов. Война в Чечне – это огромные бабки для обеих сторон. Российские солдаты не собираются защищать свои семьи от чеченцев. Приказы, полученные сверху, несут чисто политический характер, и независимость республики не входит в грандиозные планы президента. Я ничего не понимаю в политике, но война – это страшное дерьмо, где стерта грань между жизнью и смертью, «кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Для меня сегодняшняя Чечня – это, так сказать, Брежневский Афганистан или Вьетнам Никсона. А этот колхозник Буш-младший, хуй он нашел Бен Ладена за одиннадцатое сентября. Я уверена, что сам Бен Ладен ничего не знал об этих взрывах, он как бывший ставленник ЦРУ, организовав впоследствии свою террористическую группу, вышел из-под полного финансирования ЦРУ и послал их на хуй. Вот и думай, кто на самом деле стоит за всем этим дерьмом.

Припарковавшись у клуба, я вышла из машины и только хотела нажать на кнопку сигнализации центрального замка, как услышала за спиной дерзкий, истеричный хохот молодняка вперемежку с матом. Голоса напомнили мне школу, когда в классе шестом– седьмом надо мной также смеялись ребята из-за моего высокого роста и называли меня «шпалой». Длилось это недолго, до того момента, когда главный забияка Артем учительской указкой начал тыкать в мой зад, приговаривая при этом: избушка-избушка… Я, не выдержав, развернулась и со всего маху дала Артемке кулаком в нос, насмотревшись до этого Rocky и «Кровавого спорта» с Ван Даммом. Нос чуть не раскололся, кровь залила пол классной комнаты, меня живо отвели к директору. Но к моему счастью, все обошлось, я объяснила, что мальчик меня чуть не изнасиловал, за что и поплатился, на что директор ответил: «Ну и правильно, только в следующий раз бей в живот, крови не будет». После этого случая никто больше не называл меня шпалой, а с Артемкой мы даже подружились, но уже в старших классах.

– Давай добьем его?

– Да он и так окочуренный.

– Дай камень, – говорили между собой подростки лет 16–18.

Мне стало непонятно, почему интересно, и я потихонечку подошла к кучке ребят.

Моим глазам предстала жалостливая картина. На асфальте лежал голубь, по-видимому, он еще был жив, так как пытался дернуть крылом, но был очень слаб, он умирал. Чувство жалости росло во мне. Я наклонилась и взяла его в руку, он был такой большой, что скорее напоминал ворона или еще кого-нибудь. Он еле приподнял головку со смешным серым хохолком и открыл глаза.

– Ты чего делаешь? Положи обратно, – почти в приказном тоне сказал один из отморозков в черной «адидасной» кепке.

Я спокойно спросила его:

– Это твоя птица? Что с ней случилось?

На что отморозок мне ответил:

– Тебе-то что, не моя, положи мотылька и топай куда топала, детка.

Стоящие рядом его дружки не стесняясь посмеялись хором.

– Слышь, ты, «Адидас»! Бери-ка скорей своих дружков-пидоров и съебись отсюда, пока можешь это сделать.

Я была уверена в своих словах, так как все происходящее было в трех метрах от черного входа в мой клуб, и нажать кнопочку не составит большого труда, откроется дверь и несколько здоровых ребят разгонят шалупонь в пух и прах.

Парень посмотрел на меня с недоумением и после паузы сказал неуверенно:

– А ты че, типа, основная здесь?

– Щас узнаешь, кто тут основной.

Я немедля подошла к железной двери и нажала на вызов, на всякий случай два раза. Отморозки озабоченно переглянулись.

Через какие-то секунды сим-сим открылся, и в двери появился огромный охранник Саша с тупым выражением лица и упрямым ежиком на голове. Он сначала посмотрел на меня, потом на обездвиженного голубя у меня в руке, и выражение его лица стало еще более тупым.

– Саша, ты можешь разобраться с молодыми людьми, а то они оборзели вконец, хотят узнать, кто тут основной, а кто нет? Вот голубей давят.

Охранник сделал шаг вперед, но молодых уже и след простыл, я обернулась и заметила, что они исчезли за углом.

– Щенки, – важно сказал им вслед Саша.

– Подожди секунду, не закрывай дверь, я сейчас вернусь.

Я нашла какой-то густой зеленый куст и зашла за него, там я аккуратно положила голубя на теплую травку, чтобы он умер спокойно. Мне было очень жаль его. Он все также тихонько посматривал на меня, но жизнь из него выходила, глаза мои налились слезами, я погладила его и накрыла мягкими большими листьями, чтоб его никто не смог потревожить..

Почему-то в эту ночь народу было не так много, как обычно. Правда, девчонки вышли почти все – около сорока юбок.

Я сидела одна в дальнем уголке. Меня никто не тревожил. Я мечтала об отдыхе и думала о нем, почему меня так тянет к нему. Он был самым обычным парнем, без статуса, без вредных привычек, я могла крутить с одним, манипулировать другим, играть с третьим и оставить его только для себя. Но я так не могла, не могла и не хотела. Я же мечтала о любви, об огне внутри, о радостях и счастье каждого дня, проведенных вместе. Я не хотела его обманывать ни в чем, и все бы отдала за искренние чувства и за другую жизнь, где нет клуба, где нет порока, обмана и конечно же игры.

– Ты чего мерзнешь? – спросила меня Оля, и я тут же вернулась в реальный мир.

– Да просто задумалась о чем-то.

– Или о ком-то, – она улыбнулась.

– Да нет, я не о ком, просто… хотя, да, и о ком-то тоже.

– Детка моя, ты что так покраснела? – она с любопытством посмотрела на меня и добавила: – Я даже в этих сумерках вижу красноту на твоих щечках.

После второй, но более короткой паузы она сказала:

– Я видела, как ты смотришь на него, когда он танцует.

Я с вопросом взглянула на Олю:

– На кого?

– На Мишу, ведь именно о нем ты и думаешь, не так ли?

Я не хотела ничего скрывать, поэтому просто кивнула.

Ольгу я знала около шести лет. Не могу отнести ее к категории моих лучших подруг, но почему-то именно она относилась ко мне искренне, и это чувствовалось. Ей уже 36 – староватый возраст для стриптиза, молоденькие сучки уже наступали на пятки или, вернее сказать, на гелевые каблуки. Но Оля была в отличной форме – в физическом и умственном плане. Из-за ее золотых, как у барби, волос, ярко-голубых стреляющих глазок, точеной фигурки и накачанных ножек, а самое главное – доверительных отношений с Папой, она могла честно проработать в клубе вплоть до пятого десятка, как это ни смешно звучит. Яркой и отличительной чертой Оли была вечная борьба за восстановление справедливости и честная преданность людям, которые с ней были уже на протяжении многих лет. Не знаю почему, может, потому что родилась Оля в год собаки в августе, то есть лев – справедливость.

– Думала о нем, ты права. От тебя ничего, как всегда, не скроешь.

– А ты не скрывай, ты же знаешь, мои цыганские корни все узнают, у кого хочешь.

– Это точно, – я огляделась. – Сегодня как-то тухло в клубе.

– Да, народ как будто вымер, перестал ходить перед майскими праздниками. Все деньги зарабатывают, потом уедут куда-нибудь в теплую Турцию или на Кипр.

Оля закурила Vogue.

– Ты никуда, кстати, не собираешься?

Я задумалась, как было бы здорово вырваться куда-нибудь далеко, где синяя вода, белый, как снег, песок и теплое радостное солнце.

– Я не думала пока об отдыхе, но подумаю.

– Ты в курсе, что нашей Анжелке олигарх ее двухдверный пятисотый подкатил, новый, за 70 штук зеленых?

– Да, в курсе, это Анжелка сказала, что он новый, а я от других людей слышала, что он полуторагодовалый и даже вроде перевертыш.

– Ну да? – Ольга повела бровями.

– А Анжелка тебе не рассказывала, что приходится терпеть за машинки и все другие ее потребности и подарки?

– Ну, от нее вряд ли что конкретное узнаешь, только глаза грустные ее выдают.

Ко мне подошла официантка, одетая так же, как и танцовщицы, только с подносом.

– Саш, тебе что-нибудь принести, пока ты тут мерзнешь?

– Да не мерзну я, что, у меня такой вид, как будто я на морозе?

– Да нет, вы просто под кондиционером сидите, вот я и подумала предложить тебе что-нибудь горяченького, например сто граммулек.

– Принеси, пожалуйста, нам две по сто «Путинки», – сказала ей Оля и официантка, профессионально кивнув, ушла к бару.

Я и не чувствовала, что откуда-то дует. Видимо, мои мысли намного важнее, чем внешний мир.

– Так вот, – вспомнив вновь об Анжеле, продолжила я. – Они с этим Игорем, так по-моему его зовут, познакомились три года назад у нас в клубе, и все три года она живет у него где-то на Рублевке в особняке и не выходит никуда без охраны, даже с подружками, только по мобиле общается. Этот Игорь хрен еще тот, просто увез туда и запретил ей все, что можно, даже, ты не поверишь, она только раз в полгода может уехать на несколько дней к себе во Владимир навестить маму.

– Ни хрена себе она попала, – выпустив дым изо рта, сказала Оля. – Так, может, просто послать подальше, да и все?

– Она пыталась, но не может уйти от него, он подарил ей квартиру трехкомнатную на Садовом, но записал на себя, и по юридическому договору Анжела сможет въехать и переписать квартиру, только когда ей исполнится тридцать один, а сейчас ей только двадцать. И она сознательно на все подписалась. Но это еще не самое ужасное в истории. У Игоря таких Анжел… только я знаю еще троих, и он этого не скрывает, для него они просто куколки или мясо, не больше. Он ни хера никого не любит и делает с ними все, что захочет.

Оля вздохнула:

– Грустная история. Но по-моему, у нас у всех свои скелеты в шкафах.

Доля истины в ее словах была. Я знала, что у Ольги взрослая дочь от первого брака и что отношения у них, мягко сказать, не очень, хотя живут по одной крышей. А большая любовь всей жизни уже седьмой год прячется от правоохранительных органов где-то в старой доброй Европе, и любят они друг друга исключительно по телефону.

Как-то неожиданно подошла та же официантка с подносом, на котором были две запотевшие стопки по сто. Мы чокнулись с Ольгой и как всегда с обычным тостом: «с Новым годом!» – выпили, морщась, и тут же запили ананасовым соком.

– Не понимаю, как ее пьют алкоголики, – пропыхтела я, сморщившись.

– Ой, по-моему, твой пришел или мне это уже кажется? – сказала Ольга, кивая в сторону входа.

Я прищурилась, и правда, это был Михаил. Одновременно я испытала и бескрайнюю радость, и странную тревогу – он никогда не приходил к нам в клуб, всегда мы ходили к ним.

Неожиданно мир перестал существовать, меня уже ничто не волновало. Как мне было тепло с этим чувством, но одновременно я остерегалась его.

Я подлетела к нему, как птичка, которую поманили зернышком.

– Ой, привет, Малыш. Что случилось? Почему ты здесь?

Миша выглядел озабоченным. А еще я заметила его какое-то шарнирное состояние, мне показалось, что он под чем-то.

– Что с тобой? – повторила я, не дождавшись ответа на первый вопрос.

– Со мной все хорошо, я просто дико соскучился по тебе и очень хотел тебя увидеть, не мог заснуть всю ночь, думал. – После паузы он ласково добавил: – Ты такая красивая.

– У тебя все хорошо?

– Все хорошо, – немного раздраженно сказал Миша.

– Мне не хватало тебя.

– Какая ты красивая!

Он приблизился ко мне и положил руки на талию и начал массировать своими пальцами мой зад, отчего на коже выступили мурашки.

– Тебе холодно? Ты вся в мурашках, – сказал он с той же улыбкой.