Текст книги "Звезды Эгера"

– Ты тоже поедешь с беем? – спросил Гергей, когда они выходили из ворот, и сунул солдату в руку серебряный талер.

– Нет, – ответил солдат, сразу повеселев. – Вели-бей берет с собой только подкопщиков и дэли. У нас начальником с завтрашнего дня будет Измаил-бей.

– Он еще не переехал сюда?

– Нет. Пока еще живет вон в том доме, увитом диким виноградом.

И солдат указал на домик, притулившийся у старинной византийской крепостной стены. Очевидно, он и выстроен был из ее камней.

Вечером сыч уже пропивал у грека свой серебряный талер.

Наши юноши в это время ужинали в опрятной комнате, облицованной мрамором. Они ели плов с бараниной и совещались: вернуться ли им на родину вместе с беем или одним.

Грозная опасность ходила за ними по пятам – это было несомненно. Еще более несомненно было, что освободить Балинта Тёрёка им не удастся.

– Надо вернуться вместе с беем, – сказал Гергей. – Так будет разумнее всего.

– Я петь этому турку не стану, – проворчал Мекчеи. – Пусть ему гром гремучий поет!

– Что ж, притворись, будто ты охрип, – сказал Гергей, передернув плечами. – А почему бы нам не петь для него? Пословица и то гласит: «На чьей телеге едешь – того и песню поешь».

– А если дома узнают, что мы развлекали турка?

– Ну и что ж? В Туретчине мы ему поем, а в Венгрии он у нас попляшет.

Янчи не вмешивался в разговор – он безмолвно смотрел вдаль глазами, полными слез.

Гергей положил ему руку на плечо:

– Не плачь, Янчика. Не век же отцу носить эти тяжелые кандалы! Когда-нибудь снимут их.

– Я не мог даже поговорить с отцом. Он успел только спросить про брата. Я сказал, что Ферко остался дома – на тот случай, если я погибну в пути. Чтобы у матери остался хоть один сын.

Все глядели на юношу с молчаливым участием.

– Но что я за дурак! – воскликнул Янчи содрогнувшись. – Прокрался к нему, переодевшись бродячим скоморохом! А ведь я мог бы навестить его обычным путем. Теперь, после всего случившегося, уже не пойдешь. Сразу узнают, что мы не итальянские певцы. И тогда не спасет даже охранная грамота бея. Хоть бы деньги я ему передал!

Цыганка взяла опустевшее блюдо и вынесла его. В комнату заглянула луна, затмив огонек светильника.

– Можно сделать еще одну попытку, – сказал Гергей. – Деньги у нас целы. У тебя, Янчи, тысяча золотых, у меня триста. А тех денег, что у Мекчеи, нам хватит на дорогу домой. У Эвы тоже есть деньги.

Цыганка вернулась.

– Пойдите взгляните на турецкого сыча, – сказала она. – Так пьян, что даже со стула свалился. Шаркёзи пьет за его счет, но еще не напился. Они играют с Мати в кости.

Но, заметив, что друзьям не до смеха, девушка умолкла. Села на циновку вместе с остальными и, подперев рукой подбородок, уставилась на Эву.

– Новый бей, – продолжал Гергей, – наверняка позарится на деньги. Такой же, поди, взяточник, как и все другие. Может быть, он подсобит нам чем-нибудь? Деньги, говорят, отмычка ко всем замкам.

– Я отдам все, что у меня есть! – радостно встрепенулся Янчи. – Жизнь свою и то бы отдал!

– Что ж, отважимся на последнюю попытку.

– Как же ты ночью попадешь к бею?

– Он велит тебя схватить, – сказал Мекчеи. – Выслушает тебя, деньги возьмет и тебя заберет в придачу к деньгам.

Гергей улыбнулся:

– Не такой я дурак. Не в своем же обличье пойду к нему.

– А как же?

– Переоденусь турецким солдатом.

Янчи схватил Гергея за руку:

– Ты хочешь это сделать, Гергей? Готов сделать?

– Сейчас же и сделаю. – Гергей встал и кликнул корчмаря Мильциада. – Хозяин, – сказал он, – мне нужна турецкая солдатская одежда. Такая, какую носят солдаты Семибашенного замка.

Грек потеребил свою лохматую черную бороду. Он уже привык к тому, что его постояльцы все время меняют одежду, но привык и получать от них каждый день по два, по три золотых. Черт с ними, грабители они или воры, главное – платят хорошо! Он даже предложил им жить в подземном зале.

– А вот такой одежи у меня как раз и нет, – улыбнулся корчмарь, прищурив глаза. – Но есть тут один пьяный турок, с него можно снять и плащ и тюрбан.

– Что ж, и это сойдет. Только мне еще и борода нужна.

– Этого добра у меня вволю.

– Но мне нужна именно такая борода, как у твоего пьяного солдата.

– И такая найдется.

Грек вышел, и не прошло пяти минут, как он принес самые разнообразные фальшивые бороды, черную шерсть и клей.

– Приклеить?

– Приклей. Сделай мне такую же физиономию, как у того турка.

Гергей сел. Мильциад приступил к делу, беседуя за работой со своим постояльцем.

– Ты знаком с новым беем, который будет служить в Семибашенном замке? – спросил Гергей.

– Конечно, знаком, – махнув рукой, ответил грек. – Он был топчу.

– А что ты знаешь о нем?

– Глуп, как пень. Одну воду пьет. Оттого у него и мозги раскисли. Он даже писать не умеет.

– Другие офицеры тоже не умеют, разве что читают, и то с грехом пополам.

– Измаил-бей спесив, как султанский конь, хотя и тот, верно, ученее его. Но если бей увидит кого-нибудь повыше себя, так уж кланяется до земли, как тростинка на ветру.

– Он уже бывал в походах?

– В прошлом году ходил вместе с султаном. Под Эстергомом ему даже палок всыпали.

– Стало быть, он трус?

– Потому и сунули его сюда. Трус и дурак. Да и что хорошего ждать от человека, который пьет только воду!

Гергей водил головой налево и направо. Клей был очень неприятен ему.

Борода так изменила его, что Мекчеи смеялся до упаду, увидев своего друга в одежде турка.

Грек принес тюрбан, кончар и плащ.

– Аллаха эманет олсун[82]82
  Да хранит вас Аллах.


[Закрыть], – шутливо кланялся Гергей.

Всем хотелось проводить его, но он позволил пойти только Янчи и Мекчеи. Янчи передал ему по дороге свое золото. Вдруг Гергею пришло что-то на ум, и он отослал Янчи обратно, оставив с собой одного Мекчеи.

– Ты тоже следуй за мной только издали, – сказал он ему. – Чтобы никто и не подумал, будто мы знакомы.

Не прошло и получаса, как Гергей стоял перед домом Измаил-бея. Он возвестил о себе, ударив в медную тарелку, висевшую у ворот.

В глазке ворот появилось старческое, пухлое лицо евнуха, похожего на каплуна.

– Чего тебе?

– Сейчас же пошли бея в Еди-кулу. Там беда!

Пухлая физиономия исчезла. Гергей отошел, зная, что старик появится снова. Он смекнул, что, не застав никого у дверей, старику некому будет передать вопросы бея. Повертится, поворчит, но в конце концов вылезет за ворота. Потом вынужден будет вернуться к бею и сказать ему, что солдат уже ушел. Тогда бей сам направится в Семибашенный замок.

Гергей, будто прогуливаясь, направился в сторону Еди-кулы. У Адрианопольских ворот – так назывались северные ворота замка – он остановился.

Ворота были заперты. Возле них, примостившись на камне, спал стражник. Над головой его горел фонарь, свисавший с железной балки, выступавшей из стены.

Кругом тишина и запах пшеницы. Должно быть, возили пшеницу на мельницу и продрался один из мешков.

Мекчеи следовал за Гергеем в тридцати – сорока шагах, а когда Гергей остановился, он тоже стал. Быть может, Гергей для того и задержался под фонарем, чтобы Мекчеи увидел его.

Минуты тянулись бесконечно. Гергей клял в душе турецкое время за то, что оно ползет так медленно.

А так как человек, словно букашка, во тьме всегда обращается к свету, то и Гергей взглянул на фонарь.

– Ей-богу, я поседею раньше, чем вылезет этот бей! – пробормотал он с нетерпением.

Бедный, добрый герой, милая, прекрасная звезда венгерской славы, не суждено тебе дожить до седых волос в этой земной юдоли! Как переменился бы ты в лице, если бы небесная рука откинула завесу грядущего и в зеркале его ты увидел бы себя как раз на этом месте – узником, закованным в цепи, да увидел бы, как турецкий палач вяжет веревку петлей и, готовясь повесить тебя, накидывает ее на ржавую перекладину, где висит у ворот фонарь.

В тишине улицы хлопнули двери. Гергей вздрогнул и поспешно направился в ту сторону, откуда донесся стук.

По улице шел бей.

Он шел один, закутавшись в плащ. На голове его белела высокая чалма.

Гергей остановился на миг, прислушался, не идет ли кто-нибудь с беем.

Но с беем не было никого.

Тогда Гергей поспешил навстречу турку.

– Добрый вечер, господин бей! – сказал он, отдав честь по-турецки. – Тебя вызвал не Вели-бей – я выманил тебя по важному делу.

Бей отпрянул, схватился за саблю:

– А ты кто такой?

Гергей тоже взялся за саблю, вытащил ее из ножен и протянул рукоятью бею:

– Возьми, если ты боишься меня.

Бей вложил свою саблю в ножны. То же сделал и Гергей.

– Я несу тебе больше приятного, чем ты думаешь, – сказал Гергей. Он вытащил из внутреннего кармана плаща мешочек с деньгами и позвенел золотом. – Прими в качестве вступления.

Бей подержал на ладони тяжелый мешочек, потом вернул его.

– Сперва я должен знать, кто ты такой и что тебе нужно.

Бей вошел в полосу тени, падавшей от дома. Там смутно белела каменная скамья. Турок присел на нее и внимательно посмотрел в лицо Гергею.

Гергей тоже сел на скамью. Скрестив руки на груди и почесывая колючую фальшивую бороду на подбородке, он заговорил тихо и вкрадчиво:

– Зовут меня Сто Тысяч Золотом. Думаю, имя достаточно благозвучное…

Бей улыбнулся:

– Уж не прозвище ли это?

– Ты можешь это вскоре установить. А тебя зовут Бедняк, хотя ты, бесспорно, удалец. Всем известно, что ты участвовал в победоносном походе на Венгрию…

– Вижу, что ты знаешь меня.

– Так вот, для скорости отбросим всякие обиняки. С завтрашнего утра ты будешь комендантом Еди-кулы – иными словами, тоже будешь узником, только узником за плату. Лишь один раз в году разрешат тебе выходить в город. И если Аллах ниспошлет тебе долголетие, ты за всю свою жизнь только двадцать или тридцать раз увидишь Константинополь. Будешь сидеть в крепости, растолстеешь, как Вели-бей…

– Дальше.

– От тебя зависит избрать себе лучшую и вольную жизнь.

– Слушаю тебя.

– В Еди-куле заточен один узник, богатейший венгерский вельможа Балинт Тёрёк…

– Ты хочешь освободить его?

– Я этого не говорил. Но, допустим, хочу.

– Слушаю тебя.

– Ты приведешь с собой нескольких новых солдат, пусть это будут твои слуги. Что, если б завтра вечером ты вывел господина Балинта из крепости под тем предлогом, будто его зовет султан?

– После заката солнца даже коменданту не разрешается выходить из крепости.

– По приказу султана разрешается. Ну, скажем, Балинт выйдет днем вместе с тобой и двумя солдатами. Улицы здесь безлюдны. Солдат ты отошлешь обратно, и дальше вы пойдете вдвоем с Балинтом. Но вместо того чтобы направиться к сералю, ты поведешь названного узника на корабль, который станет в гавани под оранжевым флагом. Не исключено, что это будет фелюга для перевозки пшеницы, барка или даже обыкновенная лодка. Их не так-то много стоит в этих местах. Вот я и говорю: в крайнем случае вы перемените одежду, плащи и оба взойдете на корабль.

– Вот и всё?

– Нет, не совсем. Как только корабль отчалит, тебе отсчитывают в руки триста золотых, говоря по-турецки – три тысячи курушей, или пиастров. Потом водой или сушей мы поедем в Текирдаг. Там тебя будет поджидать человек с добрыми конями и пятьюстами золотых. Это еще пять тысяч курушей. Мы поедем в Афины, оттуда в Италию, и как только вступим на итальянский берег, тебе отсчитают еще пятьсот золотых.

– Тысяча триста.

– Пока – да. Это, кажется, твое жалованье за десять лет. Но это, разумеется, не все. Подумай сам: неужели человек, владеющий Дебреценом, Сигетваром и Вайда-Хунядом, управляющий королевским имением и почти всей Задунайщиной, – неужели он не даст тебе с легкостью хотя бы и девяносто девять тысяч золотых, даже если ему пришлось бы расстаться для этого с половиной своего состояния!

– А если я не увижу и первой тысячи?

– Хочешь, я сейчас ее отдам тебе?

Бей задумчиво смотрел в темноту.

Гергей пожал плечами:

– Если увидишь, что мы обманываем тебя – хотя, думаю, венгерца-обманщика ты никогда еще не встречал, – у тебя всегда хватит времени обвинить Балинта Тёрёка в попытке бежать из крепости и заявить, что ты один погнался за ним и поймал на корабле. Приведешь его обратно с корабля или с суши – тебе все равно поверят, ибо ты его привел.

Бей задумался.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Пусть завтра, за час до заката, в заливе стоит корабль с оранжевым флагом на расстоянии полета стрелы от Семибашенного замка. Жди меня на берегу. Как я узнаю тебя?

– Присмотрись ко мне хорошенько при свете луны. Если завтра не признаешь по лицу, то по тюрбану узнаешь. На мне будет желтый, как сера, тюрбан.

– За час до захода солнца.

– Ровно в одиннадцать часов, – ответил Гергей.

По турецкому времени заход солнца бывает в двенадцать часов.

Было уже за полночь, когда Гергей и Мекчеи вернулись.

– Сыч еще здесь? – спросил Гергей, входя в корчму.

– Спит, – ответил Мильциад.

– Ты можешь сделать так, чтобы он проспал завтра часов до одиннадцати?

– Могу, – ответил корчмарь.

Он взял стакан, налил в него воды, насыпал какого-то порошка. Порошок растворился, как соль.

Потом корчмарь принялся трясти турка:

– Эй, Байгук! Не пора ли домой?

Турок поднял голову, посмотрел вокруг мутными глазами и зевнул.

– На, выпей воды и ступай восвояси.

Турок даже не взглянул на стакан, только протянул руку.

Он залпом выпил воду и уставился глазами в одну точку. Попытался подняться, но опять свалился.

Гергей сунул корчмарю в руку пять золотых.

– Можешь быть совершенно спокоен, – подмигнул Мильциад. – Этот молодец не сдвинется отсюда хоть до завтрашней ночи.

13

Нанять судно было легко. Они выбрали в Золотом Роге четырехвесельную греческую фелюгу, зафрахтовав ее до самого Текирдага, который был в двадцати четырех часах пути от Константинополя. Корабельщику принесли оранжевый флаг и дали в задаток два золотых. Вскоре после обеда лодка уже стояла там, куда ее привел Гергей. Флаг подняли за два часа до заката.

Гергей побежал в корчму. Турка разбудили и сказали, что бей велел ему пойти и встать на берегу у корабля, поднявшего оранжевый флаг.

У турка все еще не прошел дурман. Шаркёзи пришлось проводить его. И бедняга, шатаясь, поплелся в своем желтом тюрбане. Он не мог сообразить, утро ли, вечер ли, и запомнил только одно: бей велел ему подойти к какому-то судну на берегу.

Гергей и его друзья шли все порознь, на большом расстоянии от него.

Если бей принял предложение, они сразу вслед за ним вступят на корабль. Если же бей не посмеет или не захочет действовать с ними заодно, пусть сам договаривается с земляком в желтом тюрбане.

Самым важным вопросом было: приведет ли Измаил-бей на берег Балинта Тёрёка.

Выяснить это поручили Черхан. От девушки скрыли, что готовится побег, – сказали только, что Балинта Тёрёка ведут к султану, а им хочется еще раз увидеть своего господина. Сговорились так: Черхан будет стоять на углу, и если заметит бея, двух солдат и господина Балинта, то потянется к ветке дикого винограда, будто хочет сорвать листик. Увидев это, Мекчеи, которого поставят примерно за тысячу шагов от нее, подаст знак товарищам. Они же, в свою очередь, будут ходить в тысяче шагов от берега. Гергей оденется дервишем, Эва – цыганкой, Янчи – персидским купцом, Мати – курдом, продавцом бубликов, Мекчеи – торговцем рыбой.

Эва сидела на корточках рядом с Мати и ела бублик.

Точно в назначенное время Мекчеи поднял на голову деревянный лоток с рыбой и направился к берегу.

Это был условный знак.

Янчи побледнел. Слезы радости навернулись ему на глаза. Гергей разрумянился, вся кровь хлынула ему в лицо.

Все направились к берегу. Шли в ста – двухстах шагах друг от друга.

Лодка стояла в гавани. Ветер весело трепал оранжевый флаг. Сидевший у руля хозяин фелюги – молодой грек, торговец луком – подсчитывал дневную выручку.

Турок, похожий на сыча, стоял на берегу и тупым взглядом смотрел на фелюгу. На голове у него высился желтый тюрбан. Позади турка сидел на берегу Шаркёзи и мыл ноги в зеленой морской воде.

– Идет! – пролепетал Янчи, торопливо проходя мимо Гергея. – Господи, помоги!

У него дрожали ноги.

Гергей оглянулся. Он увидел, как медленным шагом приближается бей вместе с седовласым венгерцем. Позади них идут два солдата в белых тюрбанах, оба вооружены пиками.

Бей обернулся и что-то сказал солдатам. Те повернули обратно к Семибашенному замку.

Янчи быстрым шагом направился к фелюге, но когда он проходил мимо Гергея, тот схватил его за плащ.

– Не спеши!

Бей вместе с Балинтом Тёрёком спокойно спускался вниз по берегу.

Они прошли мимо курда – продавца бубликов, не обратив внимания ни на него, ни на сидевшую подле него цыганку.

По лицу Балинта Тёрёка было видно, что он изумлен и не наглядится на вольный мир. Измаил-бей шел веселый, без умолку болтал.

Они обошли лежавшую на дороге собаку и спустились к морю.

Солдат в желтом тюрбане стоял навытяжку, отдавая честь.

Вдруг бей обернулся. Сабля его сверкнула. Он подал какой-то знак, потом сунул саблю в ножны, ястребом налетел на солдата в желтом тюрбане и свалил его на землю. Тотчас из-за кустов и домишек выскочило с полсотни солдат.

Сперва они связали солдата в желтом тюрбане, потом цыгана. Затем вскочили на фелюгу и сбили с ног молодого грека. Связали всех, кто только был на судне.

Во время этой шумной облавы прибежала Черхан и с пронзительными воплями стала молить, чтобы отпустили Шаркёзи. Тогда схватили и девушку и скрутили ей руки.

Как раз в ту минуту, когда солнце спустилось за христианскую часть города, Гергей остановился у колонны Константина. Товарищи его, задыхаясь, бежали вслед за ним, запыленные, бледные, шатаясь от усталости.

Гергей утер лоб и, взглянув на Янчи, сказал:

– Вот видишь, верно говорится: «Тише едешь – дальше будешь».

И они смешались с уличной толпой.

…В середине июля Вели-бей со своими силяхтарами и пятьюдесятью подкопщиками прибыл в Мохач.

Когда бы турецкие войска ни шли в Буду или в Задунайщину, они всегда останавливались на Мохачском поле. Место это полюбилось туркам – они называли его «Счастливое поле». Сам Сулейман тоже делал здесь большой привал и каждый раз приказывал разбить для него шатер на том холме, где он стоял в знаменательный день битвы.

Утомленное войско пришло на Мохачское поле, и на исходе дня шатер для Вели-бея был уже поставлен.

Прежде всего бей выкупался в Дунае, затем приказал зарезать на ужин каплуна и, когда солнце закатилось, сел перед своим шатром. С тех пор как он покинул Еди-кулу, толщины у него заметно поубавилось.

На поле еще белело неисчислимое множество конских костей. За ужином солдаты ели, поставив деревянное блюдо на конский череп. Все были веселы.

Бея окружили пятнадцать офицеров. Они отдавали ему дневной рапорт. Закончив доклад, каждый ага усаживался перед беем на циновке. В Мохаче обычно весь офицерский состав ужинал вместе, и даже недруги забывали тут свои распри.

В тот вечер к бею прибыла конная почта. Она везла султану сообщение о том, что Вышеград уже в руках турок. Вышеградом овладели без боя – просто разрушили водопровод крепости и взяли ее измором. Гарнизон ожидал помощи от Фердинанда, но в таких делах этот венгерский король-чужеземец предпочитал полагаться на Бога: авось да убережет Господь его крепости! И вот Амаде сдал ключи от крепости, поставив только одно условие: чтобы ему позволили вывести из нее войско. Будайский паша поклялся, что не тронет ни одного человека. Но, видно, клятву он дал за себя одного. Как только венгерцы сложили оружие на крепостном плацу и, безоружные, вышли за ворота, турки бросились на них и всех изрубили.

– Ну что ж, раз Вышеград взят, мы передохнём здесь денечка два, – заявил обрадованный Вели-бей. – Нынче выспимся, завтра повеселимся, а послезавтра двинемся на крепость Ноград.

После Вышеграда было намечено взять Ноград.

Турецкие гонцы продолжали свой путь к Константинополю. Солдаты Вели-бея завалились спать.

На следующий день в обед бей дал своим офицерам приказ:

– Вечером вы все ужинаете у меня. Есть вино, и отменное! Итальянцы нам споют.

Бей был веселый человек. Любил и поесть и выпить. Кстати сказать, стоило любому турку вступить на венгерскую землю – он всегда забывал, что пророк Мохамед запрещает пить.

– Какой-то солдат желает сделать тебе тайное донесение. Угодно ли тебе выслушать его? – спросил один ага.

– Пусть подойдет, – весело ответил бей.

Вперед выступил низкорослый силяхтар с лисьими глазками. Одежда на нем была, как и на всех, рваная. Тюрбан едва ли больше носового платка. Он усердно кланялся Вели-бею.

– Дозволь твоему верному слуге донести тебе об итальянцах.

– Слушаю, – ответил бей.

– Эти итальянцы уже давно подозрительны мне, праху твоих ног. Первое подозрение возникло у меня, когда я увидел, что один из них бумажками чистит сабли своих товарищей.

– Осел! – махнул рукой бей. – Ты же знаешь, что они гяуры. Мы подбираем всякую бумажку, думая, что на какой-нибудь из них окажется имя Аллаха, но эти свиньи не знают Аллаха, они темные люди и глупее зверей.

Силяхтар не уходил.

– Второе подозрение возникло у меня возле Софии. Вспомни, милостивый бей, как мы встретили обоз с воинской добычей. Одна телега, опрокинувшись, лежала на обочине дороги.

– Помню.

– Клетка с цыплятами разбилась, и цыплята разбежались. Какая-то старуха звала их: «Полати, полати!» Ни куры, ни цыплята не послушались. Старуха была гречанка. Тогда ей захотел помочь один турок и закричал: «Гак, гак, гак!» Куры хоть бы что! Тут один из итальянцев – знаешь, тот, с девичьим лицом, – взял у турка корзину с пшеницей и стал звать: «Пи-пи-пи! Пите-пите-пите-питикем!» И все цыплята и куры сбежались к нему. А он подхватил одну курицу и давай ее целовать.

– Ну и что же тут такого?

– А то, господин мой, что куры и цыплята понимали по-венгерски. А тот, кто скликал их, тоже, стало быть, понимает.

– Гм… А может, и по-итальянски так зовут цыплят – «Пи-пи-пи»? Ты знаешь итальянский язык?

– Итальянский? Нет.

– Тогда молчи, верблюд!

Силяхтар ответил на это смиренным поклоном и спокойно продолжал:

– А что было, когда наш силяхтар Кереледже менял жеребца возле Белграда? Он менялся с каким-то крестьянином и доплатил за коня десять асперов[83]83
  ¹ Аспер (тур.) – мелкая серебряная монета.


[Закрыть]. Но жеребец был такой дикий, что никого не подпускал к себе. Тогда самый плечистый из итальянцев, как барс, вскочил на него и гонял до тех пор, пока не объездил. Жеребец чуть с ног не свалился. Откуда же, спрашивается, умеет так ездить верхом бродячий итальянский певец?

Бей пожал плечами:

– А может, он в детстве конюхом был.

– Позволь, господин, сказать еще слово.

– Говори.

– Вечером пришел к нам ага. Ох, какой ага! Такого великана я в жизни не видал.

– Мэндэ-ага?

– Да. Проходил он мимо итальянцев да вдруг остановился перед самым стройным из них и сказал: «Ба, да это ты, Борнемисса!» Итальянец вздрогнул: «Я не Борнемисса». – «Ей-богу, это ты, – говорит ага, – Гергей Борнемисса. Ты что ж, не узнаешь меня? А то красивое кольцо у тебя еще сохранилось? Совет, который ты мне дал, помог: видишь, я уже ага. Только зовусь теперь не Хайваном, а Мэндой, и пуля меня не берет».

– И что же ответил итальянец?

– Итальянец ответил: «Не понимаю, о чем ты говоришь. Но я знаю, что есть человек, очень похожий на меня. А откуда ты знаешь, как зовут того венгерца?» – «Я узнал это в Буде, – ответил ага, – когда схватили Балинта Тёрёка. Гергей Борнемисса был в его свите. Уж больно он похож на тебя. Жаль, что ты не он. Десять золотых потерял ты на этом».

– Эх ты, слон! Видишь же, что он не венгерец?

– А все-таки он венгерец! – торжествующе ответил силяхтар. – Вечером я убедился в этом. Да и не только он, а все они венгерцы. Когда стали разводить огонь и варить ужин, один из них вытянул с корнем куст бузины, чтобы приготовить место для костра. Вместе с корнями вывалился из земли череп. Все они стали рассматривать его и гадать, чей он – турка или венгерца? А я, твой верный слуга, лежал рядом с ними, притворившись, будто я сплю. Я ведь понимаю по-венгерски.

Бей фыркнул, точно конь.

– Так что ж они по-венгерски говорили? О чем они говорили, собаки?

– Молодой, стройный сказал: «Это был наверняка венгерец, турки всех своих похоронили». Тогда второй взял в руки череп и сказал: «Кем бы ты ни был, но ты пал за родину, а потому свят для меня!» И он поцеловал череп. Потом они снова закопали его в землю.

Бей хлопнул по рукояти сабли:

– Негодные псы, гяуры! Но почему ты сразу об этом не доложил, бегемот?

– Ты уже спал, господин.

– В кандалы коварных лазутчиков! Ведите их сюда!

Силяхтар умчался, сияя от радости. Бей угрюмо ждал, глядя с холма, как бегают между шатрами силяхтары.

Прошло часа два. Наконец силяхтар вернулся. Со лба его струился пот.

– Господин мой, итальянцы…

– Ну, где они?

– Сбежали, собаки, сбежали!