Текст книги "Звезды Эгера"

– Нет, – ответил Гергей.

– Ты вместе с отцом Габором уехал?

– Да, – ответил Гергей и побледнел.

– А как вы попали в неволю? Отчего умер отец Габор? Сыновья мои были тоже с вами?

– Нет.

– Так как же вы попали к туркам?

Тут вмешался гость.

– Ну, ну, братец Балинт, – благожелательно произнес Вербёци своим низким голосом, – не кричи ты так на бедного мальчика. Ведь он со страху слова не вымолвит.

И Вербёци сел посреди комнаты в кожаное кресло.

При слове «со страху» мальчик пришел в себя, точно ему плеснули в лицо холодной воды.

– А так… – ответил он вдруг храбро. – Мы хотели вскинуть на небо турецкого султана.

– Per amorem![48]48
  Боже мой! (лат.)


[Закрыть] – ужаснулся Вербёци.

Ошеломлен был и Балинт Тёрёк.

А юноша решил: будь что будет – и рассказал, как они привезли порох на дорогу и как отец Габор спутал султана с янычарским агой.

Вербёци всплеснул руками:

– Какой необдуманный шаг! Что это за глупость вы придумали, сын мой!

– Глупость не в том, что они придумали, – ответил Балинт Тёрёк, стукнув саблей об пол, – а в том, что мой священник не узнал султана.

И вельможи посмотрели друг на друга.

– Султан – наш друг! – сказал Вербёци.

– Султан – наш губитель! – ответил Балинт Тёрёк.

– Он человек благородного образа мыслей!

– Он коронованный негодяй!

– Я знаю его, а ты не знаешь! Я бывал у него в Константинополе.

– Слова басурмана – не Священное Писание! А если б и были Священным Писанием, то все равно не нашим. В их Священном Писании сказано, что христиан надо растоптать!

– Ты ошибаешься.

– Дай-то бог, батенька, но я чую что-то недоброе в этом посещении и поспешу уехать отсюда домой. – Тёрёк обернулся к Гергею: – Сын мой, вы могли спасти Венгрию!

Слова эти он произнес с болью в голосе.

На другое утро Мартонфалваи разбудил Гергея и положил ему на стол красное с синим шелковое пажеское одеяние из гардероба Балинта Тёрёка.

– Барин приказал тебе одеться и к десяти часам быть во дворе. Пойдешь вместе с ним в королевский дворец.

И он принялся прихорашивать Гергея, точно заботливая мать. Умыл его, одел, расчесал волосы на прямой пробор, начистил замшей золотые пуговицы и хотел даже сам натянуть ему на ноги вишневого цвета башмаки, какие в ту пору носили воины.

– Этого уж я не допущу, – сказал Гергей и засмеялся. – Не такой я беспомощный малый!

– А ты не боишься?

– Чего же мне бояться, господин дьяк! Что я иду к королеве? Так ведь моя госпожа благороднее ее, хотя и не носит на голове короны.

– Это ты правильно сказал, – заметил дьяк, с удовольствием оглядев юношу, – а все-таки она королева…

Когда Гергей вместе с Балинтом Тёрёком подходил к королевскому дворцу, навстречу им уже спешил слуга.

– Ваша милость, – проговорил он запыхавшись, – ее величество королева послала меня за вами, просила прийти немедленно. Прибыл какой-то турок. Драгоценностей привез пропасть!

Балинт Тёрёк обернулся к сопровождавшему его витязю:

– И недаром привез, вот увидите!

Солдаты остались во дворе. Балинт Тёрёк с Гергеем поднялись по широкой мраморной лестнице.

Придверник взял на караул алебардой и указал направо:

– Ее величество приказала пройти в тронный зал.

– Тогда можешь следовать за мной, – сказал Балинт Тёрёк, обернувшись к Гергею. – Стой все время позади меня, шагах в четырех-пяти. Стой по-военному. Ни с кем не вступай в разговоры. Не кашляй, не плюй, не зевай и не ковыряй в носу.

Высокие палаты. Цветные стены, украшенные резьбой. Сверкающие золотом гербы с коронами. Огромные двери. Потолок одного из залов весь в серебряных звездах. Красные пушистые ковры скрадывают звуки шагов…

От всей этой роскоши у Гергея закружилась голова. Ему казалось, будто в каждом углу стоит коронованный призрак и шепчет: «Вы ступаете по следам королевских ног! Этим воздухом дышали короли!»

В тронном зале уже собралось пять нарядно одетых господ. Позади них стояли пажи и офицеры. Возле трона вытянулись телохранители с алебардами. На троне еще никого не было.

Потолок зала был сводчатый, обтянутый шелком цвета цикория; он изображал небо с тем самым расположением звезд, каким оно было в тот час, когда венгерцы избрали своим королем Матяша.

За троном на стене висел огромный пурпурный ковер с вытканным золотом государственным гербом. Внутри государственного герба изображен был родовой герб Сапояи – щит, поддерживаемый ангелами, и на нем два белых однорогих коня и два волка; над щитом – белый польский орел (правда, орел этот относился к гербу королевы).

К Балинту Тёрёку подошел дворцовый лейтенант и сказал:

– Ваша милость, ее величество просит вас к себе.

Гергей остался один среди пажей и дьяков.

Он представился двум беседовавшим меж собой юношам, которые стояли с ним рядом:

– Гергей Борнемисса, паж Балинта Тёрёка.

В ответ белокурый загорелый юноша с веселым взглядом протянул ему руку:

– Иштван Золтаи, из войска господина Батяни.

Второй – коренастый парень с короткой шеей – стоял, скрестив руки, и смотрел поверх головы Гергея.

Гергей уставился на него с возмущением (этот барич с бычьей шеей еще, чего доброго, презирает его!).

– Гергей Борнемисса, – повторил он, закинув голову.

Юноша с бычьей шеей небрежно оглядел его и буркнул:

– Какое мне дело до тебя, братец! У пажа одно имя: «Молчи!»

Гергей покраснел и, сверкнув глазами, посмотрел на гордеца.

– Я не твой паж! И мой господин зовет меня не «Молчи», а «Не терпи оскорблений».

Юноша с бычьей шеей оглядел его:

– Ладно, я представлюсь тебе, когда выйдем во двор.

И он подал условный знак, особым образом подняв руку.

Золтаи встал между ними:

– Ну, ну, Мекчеи, не станешь же ты драться с этим мальчиком!

– Когда меня оскорбляют, я не мальчик! – Гергей даже скрипнул зубами. – Иштван Добо опоясал меня саблей и назвал витязем, когда мне было семь лет.

Услышав имя Добо, Золтаи повернулся и положил руку на плечо Гергею.

– Погоди, – сказал он, уставившись на Гергея. – Может, ты и есть тот мальчик, который увел коня у янычара?

– Я, – ответил Гергей радостно и гордо.

– Где-то возле Печа?

– В Мечеке.

– Тогда, дружочек, дай еще раз руку! – Золтаи крепко потряс руку Гергею, потом обнял его.

Мекчеи стоял к ним спиной.

– Кто этот грубиян? – спросил Гергей.

– Он хороший малый, – ответил Золтаи с улыбкой, – только задирист иногда.

– Но я этого так не оставлю! – сказал Гергей и, рванувшись вперед, хлопнул Мекчеи по плечу: – Послушайте, сударь…

Мекчеи обернулся.

– В полночь на площади Сент-Дёрдь мы можем представиться друг другу! – И Гергей хлопнул по рукоятке сабли.

– Я приду, – коротко ответил Мекчеи.

Золтаи покачал головой.

Тем временем господ собиралось все больше и больше. В зале разносился приятный запах фиксатуара. Потом словно прошло дуновение ветерка – все кругом пришло в движение. В дверь вошли два телохранителя с алебардами, или, как их называли тогда, дворцовые. За ними проследовало несколько приближенных королевы: гофмейстер, камергер и поп в черной сутане – видимо, священник дворцовой церкви, – затем четыре маленьких пажа. И наконец появилась королева. Вслед за ней шли монах Дёрдь, Балинт Тёрёк, Вербёци, Орбан Батяни и старик Петрович.

Гергей, разрумянившись, глядел на дверь. Он ждал еще кого-то. Наверно, думал, что если у вельмож есть пажи-мальчики, то королеву должны окружать пажи-девочки. Однако ни одной девочки-пажа не показалось.

Королева была в черном платье и в траурной вуали. На голове ее сверкала тоненькая алмазная корона.

Она села на трон, позади нее стали два телохранителя, а рядом – вельможи. Окинув взором зал, королева что-то спросила у монаха, затем снова поудобнее устроилась на троне.

Монах дал знак придверникам.

Вошел посланник турецкого султана – дородный мужчина в белом шелковом одеянии, украшенном золотой бахромой. У порога он отвесил земной поклон. Потом быстрыми шагами подошел к ковру, разостланному перед троном, и бросился на него ничком, протянув вперед обе руки.

Вместе с ним вошли десять смуглых черкесских мальчиков в одежде лимонного цвета – нечто вроде пажей. Они подбежали так же поспешно, как и их ага. Мальчики по двое несли сундуки, покрытые лиловым бархатом. Поставили их справа и слева от посла, а сами пали ниц позади сундуков.

– Добро пожаловать, Али-ага! – произнесла королева по-латыни.

Голос ее едва был слышен – оттого ли, что была она слабогруда, или оттого, что женская ее душа трепетала, как осиновый листок.

Посол поднялся, и только тогда увидели все, какой это красивый араб. Лет ему было около сорока.

– Всемилостивейшая королева! – заговорил он по-латыни, и голос его звучал по-утреннему хрипловато. – Я принес к твоему трону приветствие могущественного падишаха. Он просит принять его столь же благосклонно, сколь охотно он посылает его тебе.

По знаку посла пажи откинули крышки сундуков, и ага начал вынимать оттуда блестящие золотые цепи, браслеты, шелковые и бархатные ткани; вынул он также чудесную саблю, украшенную драгоценными камнями, и булаву. Все это он сложил на ковер к ногам королевы.

От удовольствия на бледном лице королевы заиграл нежный румянец.

Ага раскрыл маленький хрустальный ларчик в кружевной серебряной оправе и протянул королеве. В ларчике сверкали кольца – образцы прекраснейших драгоценностей сказочного Востока. Королева по-женски залюбовалась ими.

– Государыня, саблю и булаву мой господин прислал его величеству маленькому королю, – сказал Али-ага. – На дворе стоят три чистокровных арабских коня. Два из них прислали сыновья султана. Они тоже приехали и шлют братский поцелуй его королевскому величеству маленькому Яношу Жигмонду. Быть может, всемилостивейшая королева соблаговолит взглянуть на коней? Я поставил их так, что они видны из окон.

Королева встала и вместе с вельможами прошествовала к окну, выходившему во двор. Когда она проходила мимо Гергея, он услышал тонкий аромат жимолости; так же была надушена и Вица.

Телохранитель откинул плотный занавес, закрывавший окно, и в зал ворвался солнечный свет. Королева взглянула во двор, приставив козырьком руку к глазам.

Там стояли три прекрасных невысоких скакуна в дорогой восточной сбруе с золотой чеканкой, и вокруг них толпился и глазел дворцовый люд.

Вернувшись к трону, королева перекинулась несколькими словами с монахом.

Монах обернулся к послу:

– Ее величество тронуто и с благодарностью принимает дары милостивого султана, а также подарки принцев. Передай своему повелителю, милостивому султану, чтобы он назначил час для приема послов, которые передадут милостивому падишаху благодарность их величеств короля и королевы.

Королева кивнула головой и оперлась о ручки кресла, собираясь встать. Но ага еще не закончил своей речи.

– Все эти подарки, – продолжал он, уставившись на королеву совиным взглядом, – наш могущественный падишах посылает в знак того, что он почитает его королевское величество Яноша Жигмонда своим сыном, а всемилостивейшую королеву – своей дочерью. Великому падишаху доставило бы величайшее удовольствие взглянуть на его величество маленького короля и почтить отеческим поцелуем сына своего усопшего друга.

Королева побледнела.

– И по этой причине, – продолжал посол, не сводя с королевы совиных глаз, – могущественный падишах просит твое величество соизволить посадить в коляску его величество короля вместе с нянькой и отпустить к нему в сопровождении подобающей свиты.

И он подчеркнул слова «подобающей свиты». Тогда этого никто не понял. Все стало понятно только на другой день.

Королева побелела как полотно и откинулась на спинку трона, чтобы не упасть без чувств.

По залу прошел гул ужаса.

Гергей похолодел.

– Что он сказал? – шепотом спросил Мекчеи.

– Я не разобрал, – ответил Золтаи и обратился к Гергею: – А ты понял? Ты, наверно, лучше нашего знаешь латынь.

– Я понял, – ответил Гергей, – и тебе скажу.

Но прежде чем он успел вымолвить хоть слово, опять послышался голос посла:

– Тревожиться нет оснований. Могущественный падишах страшен только для врагов, а для добрых друзей и он добрый друг. А впрочем, всемилостивейшая королева, он и сам приехал бы засвидетельствовать свое почтение и доброжелательство, но законы нашей веры это воспрещают.

И он прервал свою речь, ожидая ответа монаха или королевы. Но никто не ответил ни слова.

– Далее, – продолжал турок, снова устремив на королеву совиный взгляд, – мой владыка и повелитель желает, чтобы его величество короля Яноша Жигмонда сопровождали все господа, отличившиеся в защите Буды. Он желает познакомиться с героями Венгрии, ибо всех их считает и своими героями.

Не получив и на сей раз ответа, он поклонился и сказал:

– Я передал поручение могущественного падишаха и жду твоего милостивого ответа.

– Мы дадим его в три часа пополудни, – ответил вместо королевы монах Дёрдь. – Его величество падишах будет доволен нашим ответом.

Королева встала, кивнула Балинту Тёрёку и, когда тот подошел к трону, оперлась на его руку. Видно было, что она едва держится на ногах.

16

Али-ага обошел дома всех именитых вельмож. Он побывал у Фратера Дёрдя, Балинта Тёрёка, Петера Петровича, который был не только родичем, но и опекуном маленького короля. Затем пошел к Вербёци, Орбану Батяни и Яношу Подманицки.

Всем он преподнес дорогие кафтаны и, как водится, сопровождал дары медовыми речами.

Самый роскошный кафтан достался Балинту Тёрёку. Все кафтаны были цвета фиалки, на оранжевой шелковой подкладке. Только кафтан Балинта был цвета подсолнуха и подбит кипенно-белым шелком. Золототканый пояс был тончайшей выделки – верно, искусник, соткавший его, состарился за работой. От ворота до пояса сверкали усыпанные алмазами золотые пуговицы.

Когда домочадцы собрались подивиться подарку, Балинт Тёрёк с улыбкой покачал головой и бросил:

– На одеяло пригодится! – И лицо его стало серьезным. – Собирайтесь! После обеда отправляемся домой.

В три часа он вновь пошел во дворец. Вельможи уже ждали его в библиотечной палате.

– Королева не соглашается, – с тревогой сообщил монах Дёрдь. – Прошу тебя, поговори с ней.

Балинт Тёрёк, передернув плечами, сказал:

– Я пришел попрощаться.

Вельможи были ошеломлены:

– Что тебе вздумалось?

– Я чую грозу и хочу вернуться в свою берлогу.

– Ты играешь судьбой страны! – пробурчал Вербёци.

– Разве она зависит от меня?

Монах Дёрдь наморщил лоб и сказал:

– Нельзя навлекать гнев султана.

– Что ж, ради его веселья голову свою прикажешь отдать?

– Совсем помешался! – Вербёци сердито повел плечами. – Разве не тебе прислал он самый красивый кафтан? Не тебя обнимал он ласковее всех?

Балинт Тёрёк оперся о подставку большого голубого глобуса и, задумчиво кивая головой, проговорил:

– Умный птицелов умильней всех свистит той птичке, которую пуще всех хочет заманить в клетку.

Придверник распахнул двери в знак того, что королева ждет господ.

В покоях королевы завязался долгий и мучительный спор. Королева боялась за своего ребенка. Вельможи утверждали, что если она не уступит просьбе султана, то поставит на карту судьбу всей страны.

– А ты ничего не скажешь? – обратилась королева к Балинту Тёрёку, который мрачно молчал, стоя у стены.

Балинт вздрогнул, точно пробудившись от сна:

– Я, ваше величество, пришел только попрощаться.

– Попрощаться? – с горестным удивлением воскликнула королева.

– Я должен сегодня же ехать домой. Там произошли такие дела, что мне нельзя задерживаться ни минуты.

Королева поникла, в волнении ломая руки:

– Погоди. Если тебе нездоровится, садись. Скажи, как нам поступить?

Балинт Тёрёк пожал плечами:

– Я не доверяю турку. Для турка христианин – все равно что пес. Нельзя давать в руки султана королевское чадо. Скажите, что ребенок болен.

Вербёци проворчал:

– Что ж, он ответит: «Подожду, пока поправится». И долгие недели будет сидеть на нашей шее. Придется кормить и войско и коней.

Монах сердито топнул ногой:

– Подумай о стране! Султан стоит здесь с огромной ратью. Мы сами позвали его. Он был другом усопшего короля, и выполнить желание султана необходимо. Кто поручится, что он не разгневается, заметив наше недоверие. И тогда он назовет его величество не сыном, а рабом своим.

Королева прижала руки к вискам и откинулась на спинку кресла.

– О горе мне, несчастной женщине! Говорят, я королева, а ведь и у нищего калеки, ползающего по земле, больше сил, чем у меня!.. Дереву не больно, когда ломают его цветущие ветви, а материнское сердце исходит кровью, болея за своих детей. Такими уж создал нас Творец…

17

Пока в зале шло совещание, Гергей ждал в прихожей, стоя возле высокой изразцовой печи. Вдруг ему показалось, будто по лицу его пробежал паук. Юноша схватился за щеку и поймал павлинье перо.

Печь стояла между двумя палатами, и сквозь узкий проход возле нее видна была другая палата.

– Гергей… – послышался тихий шепот.

Вздрогнув от счастья, Гергей заглянул в проход.

Он увидел лицо Эвы, ее шаловливые глаза, подглядывающие за ним из соседней палаты.

– Выйди в коридор, – прошептала девушка.

Гергей выскользнул. Девушка уже ждала его в оконной нише и, схватив за руку, повела за собой:

– Пойдем вниз, в сад!

Они торопливо прошли четыре или пять палат. Полы везде были застланы пушистыми коврами, и всюду с солнечной стороны на окнах были спущены шторы. На стенах висели портреты королей и изображения святых. В одном зале Гергей заметил большую картину: сражение конных ратников. Мебель и стены блистали позолотой. Один зал был красного цвета, другой – цвета лилии, третий – синий, цвета лаванды. Все покои были разных цветов. Только печи, топившиеся из коридоров, все были из белых изразцов. А мебели везде стояло немного.

Они спустились вниз по широкой лестнице – Вица бежала впереди – и наконец вышли в сад.

Гергей вздохнул с облегчением.

– Мы одни, – сказала Вица.

Она была в белом платье из легкой летней ткани с круглым вырезом вокруг шеи. На ногах у нее были желтые сафьяновые башмачки. Волосы, заплетенные в одну косу, спускались по спине. Девушка стояла возле какого-то кустарника на посыпанной песком желтой тенистой дорожке и улыбалась, видя, как любуется ею Гергей.

– Я красивая сегодня?

– Красивая, – ответил Гергей. – Ты всегда красивая. Ты белая голубка.

– Это платье мне подарила королева. – И она взяла его под руку. – Пойдем, сядем там, под липами. Мне много надо рассказать тебе, да и тебе, наверно, есть что мне рассказать. Когда ты окликнул меня сквозь ограду, я сразу узнала твой голос. Только ушам своим не поверила. Я часто думаю о тебе. И сегодня ночью ты мне снился. Я в тот же день сказала королеве, что ты здесь. А она ответила, что как только уйдут турки, сразу же повидается с тобой.

Они сели под липой на мраморную скамью, которую с двух сторон стерегли мраморные львы. Отсюда виден был Дунай, а на другом берегу Дуная – Пешт. Маленький, бесцветный городок этот Пешт. Он окружен высокой каменной стеной, за которой стоят крохотные одноэтажные домики. На южной стороне – высокая деревянная башня, должно быть, подзорная. А за городскими стенами – желтые песчаные поля. Там и сям разбросаны одинокие старые деревья. Но Гергей не смотрел ни на Дунай, ни на Пешт, а только на Вицу. Дивился чистой прелести ее лица, похожего на белую мальву, прекрасным зубкам, круглому подбородку, гибкой шейке, веселым, невинным глазам.

– Ну а теперь рассказывай и ты, – с улыбкой сказала ему девушка. – Как тебе живется у Тёрёков? Все так же усердно учишься? А знаешь, я теперь рисовать учусь… Ну что ты уставился? Еще ни слова не молвил!

– На тебя смотрю. Какая ты большая стала и красивая…

– То же самое сказала и королева. И еще добавила, что я уже становлюсь взрослой девушкой. Руки и ноги у меня уж больше не вырастут. Потому что у девочек руки и ноги растут только до тринадцати лет… Ты, Гергей, тоже красивый. – Лицо ее зарделось, и она закрыла его руками. – Ой, какие я глупости говорю! Не смотри на меня, мне стыдно…

Юноша был тоже смущен. Он покраснел до ушей.

Минуты две они молчали. На сухой ветке липы защебетала ласточка, присевшая отдохнуть. Может быть, они ее заслушались? Какое там! Им слышна была песня куда прекраснее – та песня, что звучала у них в душе.

– Дай мне руку, – сказал Гергей.

Девушка охотно протянула ему руку. Юноша взял ее, и Вица ждала, что же он скажет. Но Гергей молча смотрел на нее. Вдруг он медленно поднял руку девушки и поцеловал.

Вица покраснела.

– Какой красивый сад! – промолвил юноша, только чтобы сказать что-нибудь.

И снова они умолкли.

Листик липы упал с ветки к их ногам. Они взглянули на него, потом юноша сказал:

– Все кончено.

Он сказал это так скорбно, что девушка взглянула на него с испугом.

Гергей встал.

– Пойдем, Вица, не то еще мой батюшка выйдет.

Вица поднялась. Она снова взяла Гергея под руку и прижалась к нему.

Шагов десять прошли они молча. Потом девушка спросила:

– Почему ты сказал, что все кончено?

– Потому что кончено, – ответил Гергей и склонил голову.

И опять оба притихли. Гергей, вздохнув, промолвил:

– Я чувствую, что ты не будешь моей женой.

Вица взглянула на него с недоумением и сказала:

– А я чувствую, что буду.

Юноша остановился, заглянул девушке в глаза:

– Ты обещаешь мне?

– Обещаю.

– Клянешься?

– Клянусь.

– А если родители твои найдут другого жениха? Если и королева будет с ними заодно?

– Я скажу им, что мы уже дали друг другу слово.

Гергей недоверчиво покачал головой.

Они поднялись по лестнице. Снова прошли все залы. У двери, которая выходила в коридор, Вица сжала руку Гергею.

– Покуда турок здесь, нам не удастся встретиться, разве если ты придешь с господином Балинтом. Тогда стань вот тут, возле печки, и я приду за тобой.

Гергей держал Эву за руку. Девушка почувствовала, что рука его дрожит.

– Можно тебя поцеловать? – спросил Гергей.

Прежде они целовали друг друга, не спрашивая разрешения. Но сейчас Гергей чувствовал, что это уже не та девочка, которую он по-братски любил в Керестеше. Эва тоже ощутила нечто похожее и покраснела.

– Поцелуй, – ответила она, серьезная и счастливая, и подставила не щеку, как прежде, а губы.

18

К четырем часам пополудни маленький король был одет. Во дворе ждал раззолоченный экипаж, который должен был отвезти его в Обудайскую долину, где расположился турецкий стан.

Но королева даже в последнюю минуту не хотела отпустить ребенка. Она схватилась руками за голову и заплакала.

– У вас нет детей! – сказала она со стоном. – И у тебя нет, монах Дёрдь, и у тебя, Подманицки. Нет детей и у Петровича. Вы не можете понять, каково матери отпустить свое дитя в логово тигра! Кто знает, вернется ли он оттуда? Балинт Тёрёк! Не покидай меня! Ребенка я поручаю тебе. Ты сам отец и понимаешь трепет родительского сердца. Береги его, как родного сына.

Со словами «Не покидай меня!» королева, пренебрегая своим саном, упала на колени перед Балинтом Тёрёком и с мольбой простерла к нему руки.

Эта сцена потрясла всех.

– Ради бога, ваше величество! – воскликнул монах Дёрдь и, протянув руки, поднял королеву.

– Ваше величество, – сказал глубоко растроганный Балинт Тёрёк, – я провожу ребенка! И клянусь: если хоть волосок упадет с его головки, моя сабля сегодня же обагрится кровью султана.

Султан расположился лагерем под Обудой. Его роскошный тройной шатер был раскинут на месте теперешнего Часарфюрдё. Он только назывался шатром, а на самом деле это было нечто вроде дворца, сооруженного из дерева и тканей. Внутри шатер разделялся на залы и горенки, снаружи сверкал золотом.

Часов в пять пополудни привычный звук трубы возвестил о выезде посольства из венгерского королевского дворца.

Впереди скакала сотня гусар; за ними двигались дружины вельмож и пажи в красных и белых одеждах – они везли подарки. Султану дарили драгоценности изменника родины Тамаша Борнемиссы, который вступил в сговор с немцами. Позади ехал отряд дворцовой стражи, разная придворная челядь и отборные ратники вельмож. Дальше следовали сами вельможи, и между ними на сером, тяжелом коне – монах Дёрдь в белой сутане с капюшоном. Рядом с синим узорчатым одеянием Балинта Тёрёка белая сутана монаха казалась величественной. Все остальные вельможи были в роскошных одеждах разных цветов, в плоских шляпах, желтых воинских башмаках и с широкими саблями на боку. В те времена вошли в моду кривые сабли, расширявшиеся к концу и словно обрубленные. Казалось, будто мастер по ошибке выковал саблю вдвое длинней, чем надо, а потом, когда его стали торопить, разрубил ее пополам. Так вот, в моде были такие сабли – с широким клинком и обрубленным концом, напоминавшим кончик линейки. На шапках венгерцы, так же как и турки, носили в те времена откинутое назад страусовое перо. Кто одно перо, а кто и три. Перья были такие длинные, что сзади почти доставали до седла. Вельможи окружали запряженный шестеркой коней позолоченный экипаж короля. В нем сидели две придворные дамы и няня. На коленях у няньки подпрыгивал наряженный в белый шелк румяный младенец-король.

Коней вели с двух сторон длинноволосые пажи в шелковых шапочках. За экипажем ехали дворцовые телохранители в серебряных шлемах, а за ними скакали длинной колонной офицеры, отличившиеся в обороне Буды.

– Мы еще выпьем, вот посмотрите! – раздался веселый голос.

– Выпьем-то выпьем, да только водички! – отвечал кто-то густым басом. – Разве ты не знаешь, что национальный напиток турок – вода?

Все засмеялись.

Гергей следовал за Балинтом Тёрёком на гнедой лошадке. Господин его был в дурном расположении духа; поэтому и Гергей сидел на коне с весьма серьезным видом и развеселился, только когда увидел старика Цецеи. И чудно же сидит старик на коне. Деревянная нога вытянута, а вторая – деревянная только до колена – согнута. Повод он держит в правой руке, сабля тоже привязана с правой стороны.

Гергею никогда еще не приходилось видеть Цецеи ни на коне, ни при оружии, и он рассмеялся.

А старик и правда был чудной, когда нарядится. Старомодная высокая шапка с орлиным пером сдвинута набекрень, маленькие седые усы навощены и закручены, как у молодого парня. А так как спереди у Цецеи зубов уже не было и глаза глубоко ввалились от старости, то его скорее можно было счесть огородным пугалом, нежели венгерцем в парадной одежде.

Гергей посмеялся над ним, но тут же устыдился и, чтобы искупить свой грех, подождал Цецеи и сказал:

– Добрый день, батюшка! Как же это я не заметил вашу милость?

– Я только что присоединился к шествию. – Старик взглянул на него с удивлением: – Что это ты так вырядился? Прямо чучело гороховое!

Так он отозвался о прекрасном пажеском костюме Гергея, сшитом из красного и синего атласа, и о сабле в драгоценных перламутровых ножнах.

– Меня господин мой назначил пажом, – похвастался Гергей. – Я теперь повсюду хожу за ним. Бываю и в королевском дворце. А сейчас пойду вместе с ним в шатер султана.

Гергей важничал, желая показать, что он не такая уж мелкая сошка, каким его считают. Он-де вращается в том же кругу, что и Вица.

На площади Сент-Дёрдь суетилась толпа людей. Окна и двери домов были распахнуты настежь. Крыши и деревья были усыпаны веселыми глазеющими ребятишками. Но все таращили глаза только на малышку-короля. Такой крошка, а уже королем избран!

– Смотрите, а головку-то он держит точно так же, как бывало его покойный батюшка, – сказала женщина в ярко-зеленом шелковом платке, спускавшемся до пят.

– Ой, душечка мой! – любуясь мальчиком, воскликнула черноглазая молодая госпожа с огненным взглядом. – Ой, и поцеловать-то его не дадут…

У ворот крепости выстроились триста солдат Балинта Тёрёка – все шомодьские парни и все в красной одежде. Голова одного из них возвышалась над остальными, как колос ржи, попавший в пшеничное поле.

Только подъехали к ним, Балинт Тёрёк повернул коня, выхватил саблю, поднял ее и приказал шествию остановиться.

– Витязи! Сыновья мои! – обратился он к солдатам глубоким, звучным голосом. – Вспомните, что месяца не прошло с тех пор, как здесь, возле этих ворот, все вельможи и солдаты поклялись вслед за мной не сдавать Будайскую крепость ни турку, ни немцу.

– Помним! – прошел гул по рядам.

Балинт Тёрёк продолжал:

– Немца мы побили. А теперь идем в турецкий стан на поклон к султану. Господь знает, и вы тоже будьте свидетелями, что на совете я возражал против этого… – Голос его утратил звучность. – Я, дорогие мои дети, чую, что больше не увижу вас. Господь свидетель, что подчинился я только во имя родины. Да благословит вас небо, милые мои сыны!

Дальше он говорить не мог: голос его прервался. Он протянул руку, и каждый солдат пожал ее. У всех глаза наполнились слезами.

Балинт Тёрёк дал шпоры коню и проскочил через ворота крепости.

– Полно, полно, братец Балинт! – пробурчал старик Вербёци. – К чему такая слабость?

Балинт Тёрёк передернул плечами и ответил с досадой:

– Кажется, ты не раз видел, что я не робкого десятка.

– Так что ж ты раньше зимы от стужи дрожишь?

– Ладно, батенька, мы еще поглядим, кто лучше погоду чует.

Монах ехал между ними.

– Если бы султан не пригласил нас, – сказал он примирительно, – мы все равно поехали бы приветствовать его. Но тогда вместе с ребенком поехала бы и королева.

Балинт угрюмо взглянул на него:

– Брат Дёрдь, ты умный человек, но и ты не Бог. У иных людей сердце как на ладони, но у султана оно замкнуто на семь замков.

Монах сказал, покачав головой:

– Если б немец сидел еще на нашей шее, ты бы не так разговаривал.

От ворот крепости до самого лагеря стеной стояли янычары. Они так шумно приветствовали венгерских вельмож и маленького короля, что беседу пришлось прервать.

Посольство проезжало между шатрами и рядами солдат. Воздух был пропитан пылью и смрадом. Через несколько минут показалась блистательная группа беев и пашей, выехавших встречать короля.

Взгляни кто-нибудь сверху на это шествие, мог бы подумать, что на большом цветущем лугу идут навстречу друг другу ряды разноцветных тюльпанов.

Люди встретились, остановились, поклонились друг другу, потом, смешавшись, двинулись дальше по берегу Дуная, на север, туда, где среди всех остальных выделялся зеленый тройной шатер, напоминавший дворец.

19

Султан стоял перед своим шатром. Лицо его, как всегда, было нарумянено. Он с улыбкой кивнул головой, когда монах Дёрдь вынес из экипажа синеглазого пухлого младенца.

Хозяин и гости проследовали в шатер.

По пятам за своим господином вошел и Гергей. В шатре стояла приятная прохлада и пахло розами. Сюда не проникал лагерный смрад, от которого в знойный день становилось почти дурно. Страж не пропустил в шатер остальных членов свиты.

Султан был в длинном, до полу, кафтане цвета черешни, перехваченном в талии белым шнурком. Кафтан сшили из такого легкого шелка, что сквозь него даже проступали очертания рук. И подумать только, что от мановения этих тощих рук дрожала в ту пору вся Европа!

В шатре султан взял ребенка на руки и начал разглядывать его с заметным удовольствием. Мальчик засмеялся и схватил его за бороду. Падишах с улыбкой поцеловал малыша.