Текст книги "Бич Нергала"

Кушит завес над разинутым ртом пригоршню риса, но ни одна разваренная крупица, сдобренная хлопковым маслом, красным перцем и солью, не успела свалиться ему на язык. Наконечник арбалетной стрелы раскрошил два верхних резца и вышел из верхнего края затылочной кости, пронзив по пути мозг. Юмба умер почти мгновенно.

Никто из приятелей негра не заметил, как он медленно повернулся кругом и рухнул навзничь. Он лежал в неестественной, даже непристойной позе – полусогнутые в коленях ноги растопырены, полусогнуты в коленях, правый кулак, сведенный предсмертной судорогой, на ляжке у паха.

А девушка, принесшая ему возмездие из мехремских степей, бесшумно подкрадывалась к другому негодяю.

Судя по обличью, этот человек родился в полупустыне Шема: окладистая вьющаяся борода, густая шевелюра цвета воронова крыла, крупный нос и полные чувственные губы. Он умывался на крыльце прохладной водой из кадки, блаженно покряхтывал, ополаскивая дряблые волосатые подмышки. Он опустил голову, замотал ею под водой, по-детски пуская пузыри, а когда выпрямился и разлепил веки, у него отвисла челюсть от изумления и ужаса. В пяти шагах от него стояла молодая женщина и целилась из арбалета.

Раздался щелчок, и шемит опустил глаза, оторопело уставился на кончик стрелы, почти на всю длину утонувшей в его громадном животе. Не дожидаясь, пока он упадет, девушка метнулась прочь, но крики умирающего шемита понеслись за ней по пятам, насторожили всех бандитов в деревне, и двое заметили ее, бросились ловить; укрывшись в каком-то закутке, она торопливо перезарядила арбалет, и тут же выскочила на широкий двор и выстрелила навскидку. Ее и на этот раз не подвела рука, бандит, раненный в икру, закричал и остановился, но другой припустил что было мочи – тертый калач, поняла Юйсары, знает, как уязвим арбалетчик в рукопашном бою.

Она отшвырнула бесполезное оружие и схватилась за кинжал, но разбойника это не обескуражило, он быстро загнал Юйсары в угол двора и приставил длинный меч к горлу. На его ликующий зов со всей деревни сбежались бандиты, добрая дюжина, отобрали у девушки кинжал, в кровь разбили губы и нос, а затем повалили ее на землю и разодрали подол платья.

Один из них ростом и телосложением напоминал утес, и никто не осмелился перечить, когда он с ревом накинулся на девушку. Ему даже помогли: прижали к земле ее руки и ноги, а один подонок поставил ей на лицо подошву, выпачканную в навозе и крови. Она закричала от боли и омерзения, когда мужская плоть грубо вторглась в ее тело, заерзала со скотской жестокостью и ненасытностью, и насильник рычал и скрежетал зубами, входя в раж, и Юйсары дергалась под ним, вскрикивала и стонала, и вдруг что-то отвлекло человека, который держал ее правую руку, с возгласами «Братва! Чего это там?» он бросился на улицу, а Юйсары, обретя вдруг невероятное, нечеловеческое хладнокровие, залепила пальцем узкий накладной кармашек на плече, рванула, а затем нащупала выпавшую на землю бронзовую обоюдоострую пластинку, подарок Конана.

Никто из бандитов этого не заметил, их отвлекли тревожные крики с улицы, всех, кроме насильника, а он все сопел, и рычал, и сквернословил, пока Юйсары, глядя в упор на его могучую шею, не подняла руку и не рассекла лезвием сонную артерию. Бандит крякнул, недоуменно посмотрел на собственную кровь, вмиг забрызгавшую смуглое лицо девушки, и заорал от бешенства.

Но остальным было не до него, на них во весь опор неслись по деревенской улице сверкающие всадники, настигали, пронзали копьями, сбивали конями. Через плетень командир всадников увидел во дворе девушку в разорванном платье, за ней гонялся здоровенный бандит; в правой руке он держал меч, а левой зажимал рану на шее. Один из когирских лучников, заметивший верзилу одновременно с Конаном, вытянулся на стременах, поднял лук, и увесистая длинная стрела проткнула бандита, как гнилую тыкву. Конан спрыгнул с коня и бросился во двор.

Уронив голову на его старый обшарпанный нагрудник, Юйсары разрыдалась.

– Конан! – Слезы бежали ручьями, смывали на обнаженную грудь кровь со щек и подбородка. – Конан, почему ты сразу не пошел со мной? Ну, почему?

Глава 5

Командир гарнизона Ягафья-Гход лучезарно улыбался, предвкушая скорую победу. Чужеземный отряд обречен, бесстрашные кшатрии надежно заперли его в селе среди холмов. Вражеские лучники пока удерживают господствующие высоты, но Раджай не сомневается, что его спешенные воины сбросят их одной яростной атакой, а затем с трех сторон в село хлынет конница и покончит с уцелевшими бандитами.

На стороне вендийцев было численное превосходство. Пятнадцать против одного.

Большая часть отряда Конана стояла на деревенской площади в конном строю, готовая отразить натиск вендийцев. Во всяком случае, попытаться – когирцам досталась крайне невыгодная позиция. Даже триста-четыреста всадников могли бы запереть их здесь наглухо, что уж говорить о полутора тысячах.

Кшатрии ждали сигнала к атаке. Раджай дал знак ординарцу, тот снял с плеча рожок на кожаном ремешке, поднес к губам, и замер от окрика командира:

– Э-э, постой-ка!

По извилистой дороге, тут и там взбегавшей на пологие склоны холмов, неторопливо ехали несколько всадников в когирских доспехах. Раджая сразу заворожил их странный облик: полуопущенные головы, сгорбленные спины, руки, висящие плетьми. Казалось, они спали или дремали в седлах. Перед ними ступал высокий старик, тощий, высохший, – этакая жердь в лохмотьях, огородное пугало. Каждый его шаг сопровождался мелодичным бряцанием – звенела короткая зеленая цепь, свисавшая с запястья. Массивный сверкающий обруч на ее конце то и дело задевал за ухабы. Старик еле переставлял ноги и шатался, как былинка на ветру, и все же каким-то непостижимым образом он ухитрялся обгонять наездников.

– Это что еще за диво дивное? – произнес Раджай.

– Должно быть, парламентеры, ваша доблесть, – предположил ординарец. – Решили обговорить условия сдачи в плен.

– Сдачи в плен? – Раджай фыркнул. – И это – хваленые когирские рыцари? Хотят лишить меня удовольствия помериться с ними силами? Ну, уж нет! Если они всерьез намерены сдаться, то вот мое условие: пусть каждый отрубит себе правую руку. Ту, что проливала кровь невинных людей.

Тощие босые ноги старика месили пыль. Моталась голова, болтались руки. Парламентеры – или кто бы они ни были – приближались к ровным шеренгам отборных вендийских воинов, и Раджай явственно услышал храп.

– Да они и впрямь спят! – воскликнул он.

Старец остановился в восьми или десяти шагах от него. И в тот же миг застыли, как вкопанные, когирские всадники. Раджай переводил изумленный взгляд с одного на другого. Смеженные веки, приоткрытые рты, слюна на подбородках. И дружный храп, как ночью на привале.

– Раджа-ай! – услыхал он замогильный голос. И содрогнулся, едва посмотрел на старика и не увидел у него глаз. Только провалы глазниц, точно черные жерла потухших вулканов.

– Ты знаешь меня, старик? – спросил он, превозмогая смятение.

Старец протянул в его сторону трясущуюся руку. Бронзовый обруч под ней заходил кругами.

– Раджай, я не желаю тебе зла. Уходи. Забирай своих воинов и возвращайся в Ягафья-Гход. И тогда останешься жив.

– Вот как? – Раджай набычился. – Ты смеешь угрожать, пугало? Да кто ты такой к откуда взялся? Ты что, из местных? Заложник? Тебя Конан прислал?

– Нет, Раджай, – пришел ответ, казалось, из недр земля. – Я не здешний и не заложник. Я – Тот, Кто Не Возвращается. В незапамятные времена я посеял семена большой беды, а после захотел выполоть всходы. Но не сумел, а оттого помрачился рассудком и посадил себя на цепь. Кажется, я поступил неправильно. Беда созрела на благодатной почве, и если я не вмешаюсь, ее семена, легкие, как пух, разлетятся по всему свету. Я решил вернуться, Раджай. И выручить Конана. Ибо только он может защитить этот мир от великой напасти.

Голос старца навевал жуть, но слова показались Раджаю настолько нелепыми, что он рассмеялся.

– Сущий бред, клянусь сединой моей почтенной матушки! Старик, ты и впрямь безумен. Не знаю, откуда ты взялся, ну, да какой спрос с юродивого? Ступай на все четыре стороны, а лучше возвращайся в деревню и передай Конану, что его уже ничто не спасет.

Старик отрицательно покачал головой.

– Нет, Раджай. Признаюсь, я и не надеялся тебя убедить. Просто решил поговорить с тобой для очистки совести, ибо мне давным-давно разонравилось проливать кровь. Но уж коли речь идет о судьбе мира… Умри, Раджай. Умри, как жил – достойно. И не страшись погибели, ибо на том свете воинов, верных своему долгу, всегда судят беспристрастно. Но я хочу, чтобы ты знал уже сейчас, на пороге гибели: Конан пришел в Вендию не ради разбоя. Он не убивал мирных селян. Под его именем здесь орудует хитрый и ловкий бандит, его заклятый недруг.

– Сумасшедший боров! – рассердился Раджай, – Я не верю ни одному лживому слову! Лучники Конана подло обстреляли из засады моих людей, я потерял четверых! Если он ни в чем не виновен, то почему убегает и прячется от вендийской армии, почему не сдастся на милость губернатора и короля? В наших селах лютует киммерийский бродяга Конан, я встречал десятки свидетелей его зверств. Почему он сам не вышел ко мне, а? Отвечай, кладбищенский жупел! Почему отправил тебя?

Старец затряс пепельными космами, обруч задергался, цепь зазвенела громче. Безумец смеялся.

– Кхи-кхи-хи… Конан тоже не поверил мне. Кхи-кхи-хи… И тоже обозвал пугалом. Чуть не умер со смеху, когда я предложил спасти его и киммерийский отряд. Кхи-кхи-хи… Но видел бы ты его лицо, когда всех его воинов вдруг сморил сон. Он разъярился и хотел раскроить мне череп, но вдруг обнаружил, что и сам спит! Все видит и слышит, но тело ему не подчиняется, а из горла рвется наружу оглушительный храп. Кхи-кхи-хи… Магия! Мой природный талант… Когда-то я был силен по части волшебства, но однажды раскаялся и зарекся колдовать. И хранил обет, пока мой древний владыка спал в своем подземном логове. Да, Раджай, да! Ему поклоняются народы, приносят жертвы в его кумирнях, враждуют с соседними племенами, пытаются навязать им свою религию, а Нергал спит и ухом не ведет! И будет спать, пока кто-нибудь из его смертных адептов не обретет могущество, достойное пробуждения грозного бога! А до тех пор делами земными будут ведать Эшеркигаль, жена подземного властелина, и ее легкомысленная сестра Инанна. Сестры живут в вечной сваре, и пока она длится, мир предоставлен самому себе. Горе ему, если помирятся богини! И воистину ужасные бедствия обрушатся на него по пробуждении Нергала.

Старец опять поднял костлявую руку и ткнул пальцем в сторону Раджая.

– Магия! Да, когда-то я был силен, но то было давно. Ты прав, Раджай, я и впрямь похож на пугало. Я еще способен усыпить ненадолго сотню усталых воинов, но для полутора тысяч свежих кшатриев моего колдовства маловато. Когда-то у меня были тысячи непобедимых бойцов, принёсших мне клятву верности, готовых спуститься за мной в бездну любого ада. Я отпустил их, и где они теперь? Горстка, жалкая горстка вернулась на мой зов с серых равнин. Бледные призраки моих доблестных богатырей. Я вселил их в тела этих воинов, – брякнув цепью, старец указал на свою конную свиту, – и они пока спят, берегут силы. Сейчас я прикажу им проснуться, но ты, Раджай, уже не увидишь, что они сделают с твоей армией. Ты умрешь от моей руки. Прости, но я не могу оставить тебя в живых. Мои магические силы на пределе, а время сейчас решает все. Если усыпить тебя на время, что от этого изменится? Ты азартен и честолюбив, и хочешь любой ценой добыть голову знаменитого Конана. Ты проснешься и сразу бросишься в погоню. Нет, Раджай. Я снова на войне, и ты для меня – вражеский полководец. Твоя смерть может решить исход сражения. Ты не младенец и знал, покидая Ягафья-Гход, на что шел. Защищайся, Раджай.

– Защищаться? – Раджай оглушительно расхохотался, глядя на ходячий скелет в грязном рубище. – Старый полоумный осел! Кем ты себя возомнил? Да я одним ударом кулака вгоню тебя в землю, прямо в берлогу твоего поганого Нергала!

Он действительно занес кулак в латной рукавице и вывернул ступни, чтобы пришпорить коня. И замер от изумления. Бронзовый обруч со свистом рассек воздух над головой старика, и еще раз, и еще. Он вращался с огромной скоростью, он ловил и отбрасывал слепящий жар солнечных лучей; казалось, над человеком в рубище висит сплошной блистающий нимб. Яркий круг стал расширяться на глазах, цепь удлинялась, а старик все тряс головой, все хихикал, и Раджай с ужасом глядел, как сверкающий нимб приближается к его лицу. Когда до края нимба оставалось не больше двух локтей, Раджай спохватился и выхватил саблю; от страшного удара бронзового обруча булатный клинок со звоном разлетелся на куски.

Раджай недоуменно огляделся по сторонам – почему никто не спешит заслонить его своим телом и расправиться со стариком, пока не случилось беды? Несколько воинов справа и слева от него не шевелились, на их лицах застыло крайнее равнодушие. «Магия, – осенило era – Старик их заколдован, а остальные кшатрии надеются на них и не решаются вмешаться».

– На помощь! – выкрикнул Раджай во всю силу легких. – Убейте этого демона.

– Они не слышат тебя, Раджай, – раздался нежный женский голос позади него. – Они тебя уже потеряли.

Раджай резко повернулся на голос и не увидел своих людей. Перед ним стояла высокая женщина средних лет в длинном желто-коричневом платье. Ее прекрасные черные волосы рассыпались на покатых плечах и высокой груди, губы, алые как маков цвет, застыли в неестественной, но и незлой улыбке. Улыбались и глаза – большие, обрамленные длинными насурмленными ресницами. Раджай посмотрел вниз – где конь? Будто и не было вовсе. Он стоял на серой земле, подошвы высоких сапог приминали серебристую колючую траву – отродясь такой не видал. Серебристой травой заросла вся равнина, бескрайняя и плоская, – ни единого жалкого холмика, насколько охватывает глаз. Он оглянулся через плечо. Дряхлый чародей тоже сгинул вместе со своими сонными воинами.

Раджай вновь повернул голову к черноволосой женщине и заморгал – теплая влага заливала глаза. Дождь? Ов глянул вверх – ни тучки. Безупречно однотонный купол неба. Серый, как пепел на остывших углях костра. Он протер глаза кулаками. Кровь? Все лицо в крови! Он пощупал лоб и ужаснулся: половины черепа как не бывало. «Обручем снесло, – тотчас догадался он. – Вместе со шлемом».

– Где я? – тоскливо спросил Раджай. – И кто ты?

– Я Инанна, – ласково ответила женщина. – Я отведу тебя к моей сестре. Она поглядит тебе в глаза, и ты перестанешь бояться.

– Инанна? – тупо переспросил Раджай. – Но ведь ты же не моя богиня.

– Да разве это важно? – Инанна улыбнулась еще шире. – Впрочем, для тебя, наверное, важно. Люди – непостижимые существа. У них столько предрассудков, и с каждым днем появляются все новые. Мы, боги, едва успеваем к ним привыкать.

– Где я? – повторил Раджай.

– Ты же сам знаешь, – упрекнула Инанна. Раджай кивнул и произнес бесцветным голосом:

– Серые равнины. Это рай или ад?

Инанна пожала плечами.

– Ни то, ни другое. А может быть, и то, и другое. Тому, чья душа на земле пребывала в вечных сумерках, в неизбывной тоске, здесь уютно. Для того, кто не успел выгореть дотла, кто полон сил и надежд, серые равнины ничуть не лучше ада. Мне кажется, здесь тебе не место, Раджай. Пойдем к моей сестре. Она только посмотрит в твои глаза и сразу поймет, где тебе место. Не бойся. Хуже, чей сейчас, не будет. Анунна замолвил за тебя словечко.

– Анунна?

– Старый волшебник, который отправил тебя сюда. Эшеркигаль его уважает, а я люблю. Мечтаю стать его наложницей, – смущенно потупилась Инанна, – но у него столько обетов… Две клятвы уже нарушены – не колдовать и не проливать кровь. Я не хочу, чтобы он еще из-за меня страдал. Анунна очень хороший, поверь мне, Раджай. Не обижайся на него. Он желает смертным только добра. Знал бы ты, как он расстраивается, когда смертные отвечают черной неблагодарностью! Хоть и старается не подавать вида. Между прочим, – Инанна заговорщицки подмигнула, – ты ему понравился.

– Угу, – буркнул вендиец. – И все-таки он меня прикончил. – Раджай тяжело вздохнул и спросил зачем-то: – Он бог или демон?

Вопрос поверг Инанну в замешательство.

– Ну, не знаю… Мы с сестрой как-то не думали… Что тебе ответить? Анунна – верховный судья, старый друг нашей семьи. У брата были на него виды, но брат спит… Скоро Анунна вернется, может, ты лучше у него спросишь, кем он себя считает?

– Я хочу к своим, – капризно заявил Раджай.

– На землю? – Инанна сокрушенно покачала головой. – Да что ты, Раджай! Что там хорошего, в мире живых? Жестокость, подлость, лицемерие. Сильный обижает слабого, слабый норовит вонзить сильному нож в спину. Все без исключения грязны и порочны. А здесь – покой. Одиночество. Бездна времени, чтобы обдумать все свои поступки. Чтобы покаяться в грехах и заслужить лучшее перерождение.

Раджай потряс изуродованной головой, брызгая кровью на серебряную траву.

– Я не хочу на землю. Я хочу к своим богам.

С лица Инанны исчезла улыбка. Раджаю показалось, что богиня обиделась.

– Ах, ну, конечно. Опять предрассудки смертных. А ты уверен, что боги Вендии примут тебя лучше, чем мы? Мой тебе совет, Раджай: подумай хорошенько. Не многовато ли грехов ты совершил при жизни? Почитал ли богов, к которым теперь просишься? Часто ли молился? Не скупился ли на пожертвования церкви? Учти, божества твоего народа не столь снисходительны к грешникам, как мы с сестрой. За тебя хлопотал сам Анунна, а его просьба кое-что значит. Но только здесь. Там, – показала она на унылый серый горизонт, – спрос с тебя будет совсем другой.

– Я готов ответить за все, – упрямился покойник. – Отпусти меня, пожалуйста.

Инанна опять тяжко вздохнула и, окинув Раджая сочувственным взглядом, произнесла:

– Ну, как знаешь. – И добавила с грустной улыбкой: – Бедный Анунна. Не везет ему с искуплением.

Багровый туман затянул серебристую равнину, а когда он рассеялся, Раджай оказался на поле битвы. Горячий ветер уносил пыль за холмы. В полуденной жаре глохли стоны умирающих. Раджай обессилено опустился на землю.

Ординарец вел к командиру его коня. У кшатрия грудная клетка была разворочена ударом меча, а у коня отрубленная голова висела на полоске кожи и шейных сухожилиях. Моргая большими печальными глазами, животное сообщило хозяину:

– Эти когирцы – сущие демоны.

– Призраки во плоти, – поправил Раджай, вспомнив слова Анунны. И заметил сочувственно: – Вижу, вам тоже досталось.

– Полный разгром, ваша доблесть. Когда вы упали с коня, старик закричал своим воинам: «Пора, богатыри! Проснитесь и сражайтесь, иначе проснется Нергал!». Они схватились за мечи и уложили не меньше двухсот наших и тогда кшатрии, видя, что призраков не берет ни стрела, ни копье, ни сабля, разбежались кто куда. Я хотел добраться до старика, но, увы. – Он со вздохом прижал ладони к разрубленной груди и воскликнул удивленно: – О! Смотрите, ваша доблесть – заживает! И у вас.

Раджай поднял руку и нащупал края страшной раны на голове. И верно, заживает! Уже не шире кулака. Чудеса, да и только. «Не зря я просился к своим богам», – с ухмылкой подумал он.

– Не радуйся, хозяин, – уныло изрек конь, с которым не происходило никаких видимых метаморфоз. – На этом свете исцеление ран – дурной признак. Очень дурной.

– Почему? – хором спросили Раджай и ординарец.

– А как ты думаешь, – вымолвила полуотрубленная конская голова, – кому после смерти дается здоровое тело?

– Кому? – Раджай в тревоге и нетерпении смотрел на коня. – Ну, говори, не томи!

– Грешнику, вот кому. Дабы выстрадать искупление. Душевные муки, бесспорно, ужасны, но если их усугубляют телесные… Признаться, хозяин, я всегда мечтал поменяться с тобой местами, однако сейчас… Слава богам, что создали меня безропотной подневольной скотиной, – задумчиво добавил скакун. – За короткий лошадиный век и захочешь, не нагрешишь.

* * *

Из двенадцати воинов, которых Ну-Ги водил в бой, в деревню вернулся только один. Он едва сидел на коне, упираясь израненными руками в переднюю луку, но лицо его сияло торжеством. Рядом просыпались в седлах его невредимые товарищи, ошеломленно вертели головами, испуганно перекликались. Старец в лохмотьях сидел на травянистой обочине дороги и баюкал на коленях бронзовую цепь, забрызганную кровью и мозгом.

Сонная одурь спала и с Конана. Пока за холмами, обступавшими деревню, кипела схватка, он неподвижно сидел на коне с полуприкрытыми глазами; сознание было ясным, но тело ему не подчинялось. Кругом стоял богатырский храп, и Конан по мере своих способностей (о которых он доселе не подозревал) участвовал в этом диковинном хоре. С детским прискуливаньем храпел израненный Сонго, не отставала от него и нежная Юйсары. Только Тахем, некогда постигший азы волшебства и поднакопивший к старости кое-какую магическую силу, с огромным трудом перебарывал наваждение, но и он время от времени начинал дышать медленно и с присвистом.

Конан хлестнул коня плетью и выехал по дороге на деревенскую околицу. Окинул взглядом поле боя. Хмуро покачал головой и вернулся к своим людям.

– Колдун, – грозно обратился он к тощему старцу, – я не знаю, как с тобой быть. Благодарить или снести башку с плеч. Я тебя не просил о помощи. Что тебе надо от меня, зачем лезешь в мои дела?

– Благодарить? – Старик взглянул на него с притворным изумлением. – Кхи-кхи-хи… Неужели ты на это способен, киммериец?

«Безумец, – снова подумал Конан, рассматривая чудовищное существо, – Дряхлая полоумная мумия с того света. Видно, и впрямь близится закат хайборийской эры, если демоны загробного мира так нагло вмешиваются в людские судьбы». – Из-за тебя я потерял одиннадцать человек…

– Двенадцать, – поправил истекающий кровью воин. – По меньшей мере, четыре из моих ран смертельны, и сейчас я уйду… Но не расстраивайся, командир. Дело того стоило. – Со счастливой улыбкой он закрыл глаза и начал клониться вбок, друзья успели подхватить его и осторожно опустили на землю. Один из них поднял голову и растерянно сообщил:

– Он мертв.

– Зато спасен отряд, кхи-кхи-хи! И ты, Конан, остался жив, и теперь за тобой должок.

– Должок? – Киммериец зло сверкнул глазами. – О чем ты говоришь, демон? Из-за тебя я нажил опаснейших врагов! Теперь на меня будет охотиться вся вендийская армия.

– Пустяки. – Старец махнул сухонькой дланью, звякнула цепь. – Кшатрии еще не скоро очухаются, а когда к ним на подмогу придут войска губернатора, ты уже будешь на перевале. Там тебя стерегут афгулы, но с этими суеверными дикарями мы уж как-нибудь справимся. – Он зазвенел цепью и жутко завыл, крутя головой, а потом ощерил в омерзительной ухмылке черные пеньки зубов.

– С чего ты взял, – спросил Конан, у которого мурашки побежали по плечам и спине, – что я поверну назад?

– С того, кхи-хи, что ты не посмеешь отказать старому почтенному привидению. За тобой должок, или уже забыл? Добро бы разговор шел о пустяках, а то ведь о судьбе мира! Не только мира смертных, но и вашего, загробного! Думаешь, ему сладко жилось при Нергале? Там, – он сделал свободной рукой неопределенный жест, – сейчас равновесие. Инанна худо-бедно уживается с Эрешкигалью, и вместе сестры держат в узде пантеон. При всех недостатках верховных богинь, надо отдать должное их здравомыслию. Они не лезут в чужие владения. Не задирают иноземных богов. А когда проснется Нергал, все сразу изменится, и вовсе не к лучшему. Уж поверь, кхи-кхи-хи.

Конан поверил. От кого другого услышишь такие речи – сочтешь бредом буйнопомешанного. Но старик не бросает слов на ветер. Доказательства сему лежат за деревенской околицей, к ним уже слетается воронье.

– Сначала я закончу работу для Сеула Выжиги, – твердо сказал он. – А там посмотрим.

– Упрямец! – Старик ударил себя по колену темным кулаком. – Да кто такой этот Сеул Выжига, чтобы рисковать ради него головой? Разве он симпатичнее меня, кхи-кхи-хи? Не сегодня, так завтра его прирежут собственные подданные, неужели ты веришь, что он сдержит обещание, объявит войну могучей Агадее? Неужели ты веришь, что ему нужна нищая, разграбленная Пандра, озлобленный, полудохлый от голода народ?

В разговор вмешался Тахем, донельзя раздраженный измышлениями призрака:

– Что ты несешь, мерзавец?! Как ты смеешь поливать грязью моего властелина? При нем Пандра переживает истинный расцвет, в стране царят порядок и справедливость!

Черные глазницы призрака повернулись к стигийцу, сухие губы едва не растрескались от улыбки, достойной горячечных кошмаров.

– Преданный цепной пес, кхи-кхи-хи. Кому другому, Тахем, твоя рабская верность пришлась бы по сердцу. Но только не мне. Прикуси язык, маг-недоучка, если не хочешь раньше срока очутиться в стигийском аду. Сегодня вот этой рукой, – он снова звякнул цепью, – я убил весьма достойного человека, а уж с тобой, смрадная душонка, разделаюсь безо всяких угрызений совести. – Он перевел взгляд на Конана. – Киммериец, я забираю тебя у Сеула Выжиги. Мне ты нужнее. Если твой отряд выбьет агадейцев из Собутана, Выжига сбежит туда вместе со своей армией, а Пандру бросит на произвол судьбы. Он не собирается держать слово. Сеул свято блюдет свою выгоду, а какой ему прок в войне с Абакомо? Нет, Конан. Ты повернешь назад. Для тебя есть другая работа.

Тахем выпрямился в седле, гневно потряс над головой нагайкой.

– Клеветник! Интриган! Не верь ему, Конан! Мой повелитель – честный человек! Он готов воевать до последнего бойца. У него прекрасно обученная армия, ему служат выдающиеся маги…

– Вроде тебя, что ли, стигийский самородок? – Призрак недобро усмехнулся. – Я бы на твоем месте не кичился жалкими силенками. И не испытывал терпение настоящего волшебника.

– А я бы, – чуть не сорвался на визг Тахем, – на твоем месте не плел гнусных интриг в мире живых. Хоть бы в зеркало на себя глянул! Что б тебе не закопаться обратно в могилу, урод? Только богов своих перед людьми позоришь.

Совет стигийца задел призрака за живое (если слова «задеть за живое» применимы к гостю из мира мертвых). Ну-Ги поднес к лицу обруч, и тот вдруг затянулся блестящей бронзовой мембраной. Несколько мгновений призрак рассматривал себя в импровизированном волшебном зеркале, затем удовлетворенно кивнул и сказал Тахему:

– Уж не знаю, чем тебе не приглянулась моя внешность. На том свете все красотки от меня без ума.

– Могу себе представить, – брезгливо вымолвил Тахем, – этих красоток.

На черепе, обтянутом сухой кожей, мелькнул насмешливый интерес.

– В самом деле? И как они, по-твоему, выглядят?

– Уродины! – выпалил Тахем, не задумываясь. – Мертвечина ходячая под стать тебе.

Улыбки на лице призрака будто и не бывало.

– Осмелюсь не согласиться, – произнес он чуть ли не по слогам.

Тахем громко фыркнул.

– Трудно судить справедливо о том, чего никогда не видел, – гораздо мягче сказал оборванец. – Тахем, пока ты не увидишь наших красавиц, спорить с тобой – только время зря терять. А время в мире живых – самый ценный товар. Его у нас остались крохи. Ступай, Тахем, взгляни на моих богинь собственными глазами. Попрощайся с этими храбрыми воинами. Ты уже никогда с ними не встретишься.

Тахем открыл рот для гневной отповеди, но в этот миг его внимание привлек бронзовый обруч. Он спрыгнул с колен старика на дорогу и обернулся капканом на крупного зверя. Клацая и скрежеща зубцами, грозная снасть в хищном нетерпении заерзала на месте.

– Ап! – скомандовал призрак и хлопнул в ладоши.

Капкан прыгнул в сторону Тахема и одолел добрых два локтя. Стигиец взмок от ужаса.

– Ап!

Еще один прыжок. Перепуганного Тахема словно ветром сдуло с коня.

– Ап! Ап! Кхи-кхи-хи.

– А, Кром! – Конан схватился за меч. Старец, хихикая, замахал на него руками, и киммериец поперхнулся храпом.

– Ату его! Ату!

Тахем сломя голову убегал по деревенской улице, а следом огромными скачками несся кровожадный капкан. Оглушительно бренчала, удлиняясь, зеленая от патины цепь.

– Прыг-скок! Прыг-скок! – провожали беглеца дурашливые возгласы.

Раздался душераздирающий вопль. В тот же миг с Конана спало оцепенение, но ему на смену хлынула обморочная слабость. Беспомощно повисла рука с мечом.

Под глумливый полусмех-полукашель старика вернулся обруч, сжимая в зубах, клок черной тахемовой мантии.

– У меня тоже есть цепной песик, – похвастался оборванец, выдергивая кровавую тряпку и нежно поглаживая обруч. – Хоро-ошая собачка.

Цепь завиляла – точь-в-точь собачий хвост.

– Ладно, вернемся к делу. – Старик небрежно спрятал за пазуху «охотничий трофей». – Тебя, мой друг, ожидает нелегкий поход.

– Клянусь ледяным взглядом Крома, – твердо произнес Конан, к которому уже почти вернулись силы, – я расколю твой гнилой череп задолго до того, как ты науськаешь на меня эту побрякушку.

– Знаю, киммериец, – невозмутимо произнес гость с того света: – Потому-то я и выбрал тебя. Кто еще может похвастаться редкой привычкой, нажитой с юных лет, – привычкой крушить черепа злым волшебникам? Кто, как не ты, удавит зверя в его логове? Выслушай меня, Конан. За моей спиной долгий и трудный век, я ошибался и прозревал, я давал себе клятвы и нарушал их. В сумрачном Куре, царстве спящего Нергала, я увидел истину, которую здесь, на земле, не хочет видеть никто. Богам вполне хватает собственных забот, им не нужны смертные, покуда смертным не нужны боги. В потустороннем мире все взаимосвязано, все уравновешено. Порядок создается за тысячелетия, а разрушить его, увы, можно в одночасье. Иногда для этого хватает сущего пустяка, прихоти какого-нибудь смертного болвана с непомерными амбициями.

Представь, что болвану сопутствует удача и он становится царем или полководцем. Чтобы утолить жажду власти, человек призывает на помощь божество. Находятся боги, которые откликаются на зов смертных, дарят могущество, везение, – но только тем, кто, на их взгляд, этого заслуживает. С неудачниками, тюфяками они предпочитают не связываться, зато у сильного, целеустремленного и умного властителя иногда бывает шанс. Боги тоже падки на лесть, Конан. Охочи до поклонения. Чем горячее, истовее молитва, тем больше вероятности, что она будет услышана. Зов из Агадеи звучит все громче, и Нергал уже беспокойно ворочается во сне. Я не позавидую человечеству, если он проснется. Надо остановить Абакомо, пока его молитвы и призывы ее разбудили Нергала.

Конан поразмыслил над словами старика. И вообще над происходящим. Далеко не все казалось понятным. Последние недели его швыряло в водовороте событий, точно щепку в бушующем море. Любая ситуация переламывалась задолго до того, как он успевал к ней привыкнуть. Сумбур в его душе, похоже, не был для старика тайной за семью печатями. Чудище с того света было убеждено, что его железные доводы разобьют упрямство Конана. Должно быть, не ведал старик, что Конан чаще доверял сердцу и интуиции, чем здравому смыслу.