Текст книги "Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси"

 
…тридцать витязей прекрасных
чредой из вод выходят ясных,
и с ними дядька их морской…
 

(Пушкин, 1977: Т. 4, 8) —

донесли до вершин русской поэзии почерпнутый из глубин славянско-прибалтийского, ижорско-русского фольклора (переданного Ариной Родионовной Яковлевой, няней поэта, уроженкой дер. Кобрино с Ижорской возвышенности над южным побережьем Финского залива) таинственный и неуловимый образ «морской рати». Военная организация, принадлежность к ней «на заре истории туманной» Севера, были лишь одним из условий прочного социального статуса. В состязании племенных ополчений, отрядов викингов и королевских дружин исход определялся тем, какая из сил поставит под свой контроль основные механизмы распределения совокупного общественного продукта.

4. Конунги. Образование государства в северных странах

Преимущества конунгов были предопределены их принадлежностью к высшему звену административного аппарата, генетически – племенного, но без резкой ломки преобразовывавшегося в государственный. Конунг в полном объеме своих прав, наряду с титулом herkonungr («вождь рати», как и sækonungr, акцентирующим военный аспект), именовался þjóðkonungr – «вождь народа», от þjóð (готск. þiudas – «народ-войско»), обозначавшего всю целостность общественного организма (Энгельс, 1961б: 142–144); отсюда же исландское «народовластие» – þjóðveldi (Стеблин-Каменский, 1967: 16–19).

Власть конунга выражалась понятием ríki – «держава, господство, государство»: Харальд Прекрасноволосый hann vann ríki undir sik – «взял всю державу под себя» (Haralds saga ins hárfagra, 6); тем же словом обозначалась подчиненная власти свейского конунга область: Sveariki – Свейская держава.

Эта власть восходила к племенным институтам: þjóð осуществлял konungstekja, выборы конунга; даже в XIII в. «принять и прогнать конунга» – taga och vräka konung оставалось исконным правом. Свободу выбора, правда, ограничивали, во‑первых, сакральность королевского рода, через Инглингов восходящего к божествам, к Одину, Ньёрду, Фрейру; во‑вторых, реальная мощь этого рода, отношения претендента на престол со знатью, «могучими бондами», состояние его дружины; и, в‑третьих, эффективность тех мероприятий, которые конунг осуществлял во время своего правления, закрепляя право избрания за своими наследниками.

Превратить в полной мере þjóð в yrþjóð:, «народ-войско» – в «подданных» – подчиненное конунгу ополчение, а затем и в плательщиков даней и податей, lýðskyldir, – вот цель, к которой из поколения в поколение стремились скандинавские конунги эпохи викингов. И достигали ее: Haraldr hafði allan lýð і landі þrælkat ok áþját – «Харальд (Прекрасноволосый) весь народ в стране поработил и подчинил», – так оценивает первые успехи королевской власти «Хеймскрингла» (Hákonar saga góða, 1).

Начиная борьбу за объединение страны, Харальд поклялся подчинить ее með sköttum ok skyldum ok forráði – «с данями, поборами и правлением»; достижение этой цели и воспринималось бондами как «отнятие одаля», когда они вынуждены были платить конунгу, поднявшемуся над «племенными» конунгами – вождями традиционных фюльков, единому на всю страну – все прежние подати, landskyldir (Haralds saga ins hárfagra, 4, 6). Skyld ok skattr – «подати и дани» – вот основная цель государственной политики королевской власти на протяжении эпохи викингов. Поступления эти по форме традиционны и восходят к племенным институтам чуть ли не времен Тацита (Ковалевский, 1977: 110), но в Скандинавии до конца IX в. они распределялись между родовой знатью разрозненных племенных областей и более дробных территориальных, соседских и родовых образований. В конце IX – первой половине X в. в распределении этих поступлений происходит резкий количественный сдвиг: они концентрируются в распоряжении конунга, а это создает возможность для качественных политических и общественных преобразований.

Обозначаемые чаще всего собирательным именем skattr и действительно восходящие к племенным skattgjafir, дарам добра, добровольным приношениям, дарам (gjafir), известным еще во времена Инглингов (Ynglinga saga, 9–10, 26), «дани-подати» включали и так называемые «носовые деньги», некий вид подушного обложения «подданных», þegngildi ok nefgildi (Óláfs saga helga, 136). В распоряжение конунга поступали и сборы borðleiðangr, сдача продуктов для корабельных команд, собиравшаяся с части домохозяев во время ополчения; и всевозможные судебные штрафы за преступления – sakeyrir; таким образом, королевская власть в Норвегии реализует те же цели, что княжеская (великокняжеская) власть в Древней Руси IX–XII вв., «монопольное право дани и суда» (Насонов, 1951: 32); конунгами были монополизированы и некоторые специфические, локальные сборы, такие как finnför ok finnkaup, право сбора дани и торговли с лопарями (вспомним о конфликте Торольва, сына Квельдульва, с конунгом!); а при внутренних конфликтах, подавляемых «полицейскими» мерами, с непокорных областей взималась военная контрибуция. Все эти сборы, безусловно, давали конунгу значительные дополнительные средства. Основой же существования королевской власти и подчиненной ей вооруженной силы, на раннем этапе – в буквальном смысле одним из источников ее пропитания, стал скандинавский вариант «полюдья», «кормления» – вейцла (veizla, шв. gjord).

Первоначально – пир, который бонды периодически устраивали в честь своего местного конунга или хёвдинга, – вейцла после «отнятия одаля» стала исключительно королевской прерогативой, которой конунг либо пользовался сам, либо мог пожаловать кому-то из своих приближенных. Со времен Харальда Прекрасноволосого норвежские конунги с дружиной регулярно разъезжали по стране, и население каждой местности обязано было к указанному времени доставить строго регламентированное количество продуктов. Численность дружины постепенно возрастала: при Олаве Святом (1016) она возросла с 60 до 100 дружинников, затем превысила этот порог. Олав Тихий (1066–1093) возил с собою уже 240 человек.

Господствующий класс, складывающийся и объединяющийся вокруг конунга, существовал во многом за счет ресурсов крестьянского хозяйства бондов: «…вейцла послужила специфической организационной формой выкачивания из крестьянского хозяйства прибавочного продукта, первоначально – в виде натуральных поставок для королевских пиров» (Гуревич, 1967: 142).

Наряду с вейцлой хозяйственной базой конунга и его дружины становится своего рода домен, комплекс земельных владений конунга, обозначавшийся термином konungsgarðr, букв. королевская ограда (Magnúss saga ins góða, 15); в Швеции он назывался «Уппсальский удел», Uppsala öð, и был связан с главным языческим храмом и королевской резиденцией свеев (Ковалевский, 1977: 111). На протяжении всей эпохи викингов происходит рост королевских владений. Со времен Харальда Прекрасноволосого норвежские конунги строили в разных областях страны «королевские усадьбы», konungsbú (husabú, husbú). Выполняя определенные податные функции, они образуют сеть независимых от традиционной племенной структуры, непосредственно подчиненных конунгу административных центров. Процесс их формирования в Дании начался еще в первой половине IX в. (Randsborg, 1980: 31, 80), в Норвегии – после середины IX в. (Гуревич, 1967: 119). В Швеции Снорри приписывает создание подобной системы одному из Инглингов, Онунду-Дорога (Braut-Önundr), который setti bú sín í hvert stórherað á Sviþjóð ok fór um allt landit at veizlum – «поставил усадьбу себе в каждом большом хераде Свитьод и ездил по всей стране по вейцлам» (Ynglinga saga, 33). Не исключено, что с персонажем «Перечня Инглингов» здесь контаминированы загадочный король свеев Anondus, помянутый в Vita Anskarii, составленном не позднее 888 г. (Vita Anskarii, 16), и отец конунга Эйрика Эмундссона (Анундссона), правившего до 882 г. Если так, то Браут-Энунд реорганизовал шведскую вейцлу в середине или второй половине IX в., а его наследник закрепил эти реформы созданием общегосударственного ледунга. В таком случае укрепление государственной власти конунгов в Дании, Норвегии и Швеции проходило одни и те же фазы, и примерно одновременно.

Создание прочной экономической базы в виде королевских имений позволяло конунгу распоряжаться землями, контроль над которыми осуществлялся в виде вейцл и даней. Земли, точнее право на доходы с них, конунги раздают своим приближенным в виде ленного пожалования. Термин lén – лен и кеннинг конунга lánar-dróttinn, ‘владыка ленов’, впервые встречаются в висах скальда Сигвата Тордарссона (до 1038 г.); Кормак Одмундарссон (вторая половина X в.) называет конунга jarðhljótr – «дающий землю» (Гуревич, 1967: 106, 137). Об условном, служебном характере пожалований свидетельствует и рассказ о конфликте Олава Святого с оркнейцами, опирающийся на какие-то местные предания, где сказано: еr jarlar hófðu haft jafnan siðan lönd þau at léni en aldrigi at eign – «ярлы получали у него (Харальда Прекрасноволосого) эти земли как лен и никогда – как собственность» (Óláfs saga ins helga, 100). Граница между условным пожалованием (lén) и собственностью (eign) четко проведена.

Известны различные виды королевских земельных пожалований: dreckulaun – вознаграждение за устроенный для конунга пир; heiðlaun – почетное пожалование земли, которое «свидетельствует о начавшемся уже вмешательстве королевской власти в отношения землевладения» (Гуревич, 1977: 75–76). Однако основным видом лена оставалась раздача вейцл, и само слово veizla из обозначения пира постепенно превратилось в название годовых доходов феодала.

Отчуждая права старой родовой знати на традиционные, в общем, дары, дани, вейцлы, конунги не просто эксплуатировали древние племенные институты варварского общества, остававшиеся при этом, как иногда представляется, неизменными. Они предопределили целую серию глубоких социальных сдвигов, которые в конечном счете вели к преобразованию общества варварского в феодальное. Во-первых, это отчуждение подрывало позиции племенной аристократии, которая была вынуждена либо вступить с конунгами в борьбу и погибнуть, либо бежать из страны, либо получить вновь свои собственные, традиционные права, но уже в качестве королевского пожалования, то есть адаптироваться к требованиям феодальной иерархии и занять определенное конунгами место в составе феодальной номенклатуры (так конунг фюлька добровольно становится ярлом – напр., Egils saga Skallagrimssonar, 3). Во-вторых, конунги создавали единый государственный фонд средств, который позволял обеспечить постоянное содержание вооруженной раннефеодальной военной касты – королевской дружины (hirð, grið, sveit) – и, опираясь на нее, повысить интенсивность эксплуатации, изымать часть экономического потенциала бондов, остававшегося раньше в их распоряжении. В-третьих, этим изъятием королевская власть существенно сужала возможности военной деятельности бондов, и прежде всего – дружин викингов (базировавшихся в конечном счете на ресурсах бондов и частично – родоплеменной знати); ограничивались и возможности поставленного под государственный контроль, превращавшегося в воинскую повинность народного ополчения – ледунга. В-четвертых, по мере развития этих процессов и стимулированной ими имущественной дифференциации бондов прогрессировала коммутация ледунга, который в XII–XIII вв. превратился (в Дании – полностью, в Норвегии и Швеции – частично) в денежный государственный налог.

Разрушая таким образом традиционную племенную структуру (свободные общинники – знать), конунги формировали новый господствующий слой, скандинавский феодальный класс. Специфика этой общественной группы в Северной Европе заключалась в том, что вплоть до XIII в. сохранялась тесная консолидация феодалов вокруг короля. «Основная часть господствующего класса составляла hirð – дружину, свиту короля; в нее включались и служилые люди, которые сидели в своих владениях и вейцлах» (Гуревич, 1967: 149).

Королевская дружина, хирд, первоначально называлась просто lið, а члены ее – menn, fjólmenn или húskarlar («люди», «бойцы», «домочадцы, дворовые»). Специализированный термин hirð (шв. grið) на датских рунических камнях известен с X в. (Мельникова, 1977а: 188, 195; Randsborg, 1980: 22). Распространяется и производное от него hirðmenn (наряду с более употребительным húskarlar, в значении «дружинники», в Дании – hemtegi).

Дружинников, подчиненных ярлам и херсирам, посаженным по фюлькам конунгом Харальдом Прекрасноволосым, Снорри называет hermenn (Haralds saga ins hárfagra, 6); этот термин позднее стал названием рыцарского сословия в Дании (Кан, 1980: 35). Дружина Харальда Сурового в «Хеймскрингле» названа sveit, свита (Haralds saga Sigurdarsonar, 49); в «Хирдскра» от близкого корня sveinn (парень, юноша) образованы названия дружинников разных рангов: skutilsveinar, kertilsveinar. Так же в XIII в. назывались вооруженные вассалы в феодальной Швеции: svenæ til vapn (калька лат. armiger, milites – «вооруженные», дословно «свейны с оружием») возглавляли собственные дружины и сами были конными рыцарями (Ковалевский, 1977: 159). В связи с завершением феодальной стратификации, созданием конного рыцарского войска, вооруженного по западноевропейским нормам, раннефеодальная титулатура вытесняется новыми терминами: herreman – господин, воинствующий господин – в Дании, frælse, hofmæn – освобожденный (от налогов) дворянин – в Швеции, riddari (нем. заимств. рыцарь – Ritter, всадник) – в Норвегии (Кан, 1980: 35; Ковалевский, 1977: 161; Гуревич, 1977: 211).

Наряду с основой формирующегося рыцарства (в XIII–XIV вв. пополненного слоем одальманов-вотчинников) в составе хирда подготавливались кадры королевской администрации; получая от конунга вейцлы на свое содержание, они со временем составили среднее звено феодальной иерархии: правители областей landhyrde (в Дании) (Randsborg, 1980: 23); управители в королевских поместьях – bryti, ármaðr, следившие за охраной порядка, сбором штрафов, устройством пиров для конунга; сходные функции выполнял umboðsmaðr (древнерусское «ябетник»), управляющий поместьем, в котором владелец постоянно не проживал (F., XIV, I).

Опираясь на выделенный из дружины раннефеодальный государственный аппарат – брюти, арманов, лендрманов, распоряжаясь значительными средствами королевского домена и выросшими из племенных приношений фискальными поступлениями, располагая постоянной и квалифицированной военной силой, конунг мог успешно решить задачу соглашения с tignir menn, знатью. Сохраняя старые титулы ярлов, херсиров, хёвдингов (а порою, по воле конунга, и меняя социальный статус), они превращались в королевских ленников, получая иной раз прежний, традиционный объем прав, но с обязанностью выставлять конунгу войско и выплачивать дань.

Основное, среднее звено вассальной иерархии, непосредственно связывавшее конунга с податным населением области, округа (херада), – лендрман. Звание lendrmaðr впервые появляется в скальдической поэзии в первой половине XI в. (Гуревич, 1967: 137, 250); Сигват Тордарсон (ок. 1038 г.) называет лендрманов greifar – графы, этим заимствованием (нем. Graf) словно подчеркивая феодальный характер нового титула. Источником власти лендрмана было королевское пожалование: lends manns rétt – «право лендрмана, полученное от конунга» – включало lén ok yfirsökn – «лен (вейцлу) и управление», прежде всего – сбор в свою пользу податей, landskyld, до пожалования причитавшихся конунгу. Лендрман был обязан предоставлять конунгу определенное количество воинов, содержать их за счет получаемой вейцлы, а при сборе ледунга – руководить народным ополчением. По нормам XIII в. лендрману подчинялось 40 дружинников, húskarlar (Hirðskrá, 35).

Дискуссия о численности лендрманов «Хирдскра» (сопоставляемых с западноевропейскими баронами) длится более ста лет; их количество в Норвегии определяли в пределах от 20–30 до 120 человек. Ведущий отечественный исследователь скандинавского Средневековья А. Я. Гуревич, основываясь на собственном анализе письменных данных, полагает, что количество королевских вассалов было, безусловно, больше трех десятков, и если и не достигало 120, то «во всяком случае, оно было довольно значительно» (Гуревич, 1967: 138). Можно допустить, что в Норвегии XI–XIII вв. одновременно функционировали 60–70 лендрманов, управлявших 2500–3000 дружинниками (при численности ледунга в 12–13 тыс.). Аналогичные отношения для Швеции дадут ту же картину (12 тыс. – ледунг, следовательно, около 3 тыс. дружинников при 60–70 лендрманах). В Дании соответствующие показатели – в три раза больше (35 тыс., 9 тыс. и 250 человек). При этом общая численность датского «королевского войска» (9 тыс.) совпадает с предельной вместимостью королевских крепостей, так называемых «лагерей викингов» конца X в. (Аггерсборг – 3000–5000 воинов, Треллеборг, Фюркат и Ноннеберг – по 1000–1500 воинов). Общая численность вооруженного феодального класса Норвегии, Швеции и Дании не превышает 12–15 тыс., из них не более 400 – лендрманы, находящиеся в вассальной зависимости от конунга, а остальные – воины-профессионалы, дружинники, состоящие на службе у лендрманов.

В первой половине XI в. в основном завершилось формирование этой раннефеодальной общественной структуры во всех Скандинавских странах. Данные средневековых письменных памятников в сочетании со сравнительно многочисленными руническими надписями эпохи викингов позволяют констатировать, что к этому времени конунги добиваются единовластного контроля над территорией своих стран; подчиняют и в значительной мере перестраивают административную структуру; обеспечивают регулярное поступление налогов, платежей и повинностей, выступающих в виде начальной формы феодальной эксплуатации; создают иерархически организованную военную силу и обеспечивают ее частью изымаемого у бондов общественного продукта.

Сложившаяся в конце IX – первой половине XI в. общественная система представляет собою особый, отмеченный еще К. Марксом, вариант феодального строя, характеризующийся ленами, состоящими только из дани; исследования советских ученых середины – второй половины XX в., основанные на парадигме историко-материалистической школы, подтвердили справедливость и обоснованность этой характеристики (Фроянов, 1974: 9–12, 87–99; 1980: 52–53, Marx, 1899: 76).

Созданный на этой основе феодальный класс был немногочисленным по сравнению с воинскими контингентами ледунга или «движения викингов». 12–15 тыс. профессиональных воинов, обеспеченных королевскими вейцлами, не в состоянии были успешно продолжить экспансию викингов, да и не слишком нуждались в завоеваниях, в изнурительной борьбе с рыцарством других стран. Для решения же внутриполитических задач этих сил было вполне достаточно.

Рис. 30. Ансамбль некрополя скандинавов эпохи викингов. Погребения по обряду кремации в Бирке (Швеция). Взаимная сопряженность археологических признаков – материальных характеристик погребальных комплексов, выявляющая группировку погребений по типам обряда. Связи признаков устанавливаются по коэффициенту

Новая общественная структура в письменных источниках фиксируется лишь в XI в., уже в сложившемся виде. Динамику ее формирования в IX–X вв. можно представить только на основе археологических данных. Соотношение этих данных для разных Скандинавских стран будет различным. В Норвегии (а именно исландско-норвежские письменные памятники составляют основной фонд древнесеверных исторических источников) наиболее детально изучен процесс сельского расселения (Olsen, 1928; Petersen, 1933–1936; Hagen, 1953; Møllerop, 1957; Rønneseth, 1966). Изданы материалы норвежского «вика», Каупанга-Скирингссаля (Blindheim, Tollness, 1972), однако сам этот центр значительно менее репрезентативен, чем шведская Бирка или датский Хедебю. Всемирно известные «королевские курганы» с погребениями в кораблях (Усеберг, Гокстад, Туне) (Brøgger et al., 1917–1927; Nicolaysen, 1882; Shetelig, 1917) дают важный материал для истории королевской династии Вестфольдингов (Brøgger, 1916). Массовые норвежские погребения изучены значительно менее систематично (Shetelig, 1912). В последние десятилетия, в связи с тысячелетним юбилеем со времени основания (997–1997), широкие исследования и публикации выполнены по материалам «Нидароса» поздней эпохи викингов – современного Тронхейма, «сакральной столицы» средневековой Норвегии, «Города Олава Святого» (Lunde, 1977; Christophersen, 1987; Christophersen et al., 1989). Таким образом, норвежские памятники позволяют детально проследить формирование усадебной системы, характеризующей положение бондов и в IX–XI вв. сравнительно стабильной, дают яркие, во многом уникальные данные о погребальном обряде высшей знати «ранней эпохи викингов» и позволяют исследовать становление «королевского города» (как и более раннего, архаического «города старшего типа», вика), однако эти данные необходимо рассматривать в более широком контексте.

Рис. 31. Погребения типа А.

Разрез и план кургана, погребальный инвентарь

Такой контекст для эпохи викингов создают прежде всего материалы крупнейшего в Скандинавии могильника эпохи викингов, городских и пригородных кладбищ и курганных полей шведского торгового центра IX–X вв. Бирки (Arbman, 1943). Их анализ на фоне всей совокупности древностей Швеции (Stenberger, 1964) позволяет выделить некоторые общие закономерности развития погребального обряда и стоящих за ним социальных изменений (Лебедев, 1977а; Gräslund, 1980).

Заполняя наиболее проблематичный отрезок времени: IX – первую половину X в., материалы Бирки выступают основой для систематики более поздних и сложных для интерпретации памятников Швеции: рунических камней XI в., топонимии, королевских усадеб и таких «королевских городов», как Сигтуна конца Х – ХII вв. (Hуenstrand, 1988; Larsson, 1990; Tesch, 1989; Johnsson, Malmer, 1990).

Рис. 32. Погребения типа В. План и разрез кургана, погребальный инвентарь

Древности Дании, систематизированные в сводной работе Й. Брёндстеда, стали в 1980–1990-х гг. объектом новаторских исследований датского археолога К. Рандсборга, результат которых – реконструкция социально-экономических аспектов процесса образования Датского государства; выход державы датских конунгов конца X в. на европейскую политическую арену во многом предопределил завершение «переходной», от варварской эпохи к Средневековью, скандинавской эпохи викингов (Brøndsted, 1963; Randsborg, 1980, 1981a, b, c, 1991).

Массовые социально-политические процессы Скандинавии эпохи викингов, изменения общественной структуры, производные от базисных социально-экономических, наиболее детально могут быть восстановлены по изменениям системы взаимосвязанных типов и вариантов погребального обряда, скандинавского ансамбля некрополя. В монографии 1985 г. автором этих строк были подведены итоги такого рода исследования, основанного на материалах Бирки, шведских могильников «вендельского периода» (действовавших и в течение эпохи викингов), норвежских погребений в ладье (на основе фундаментальной сводной работы М. Мюллера-Вилле), ряда датских погребальных памятников (Лебедев, 1970, 1974, 1977а, 1982, 1985; Arbman, 1943; Arne, 1914, 1931, 1934; Müller-Wille, 1970; Vendeltid, 1980).

Рис. 33. Погребения типа С. Разрез и план кургана, погребальный инвентарь (справа внизу – разрез и план безынвентарного погребения)

Типы погребального ритуала, восстановленные по материальным остаткам «археологических комплексов», отражают эволюцию определенных социальных норм, конституирующих те или иные общественные группы (Лебедев, 1977а) (рис. 30).

Ансамбль некрополя скандинавов эпохи викингов объединяет несколько разновидностей более или менее массовых (статистически характеризуемых) вариантов и типов обряда; кремации – типа А (в урне); В (в ладье); С (без урны, на кострище); ингумации – типа D₁ (в грунтовой могиле, в гробу); в погребальных камерах (типы D₂, Е, F); в ладье (производный от вендельского обряда Vt тип Bg и подкурганные погребения типа Nt). Каждый тип и вариант обряда характеризуется особым набором признаков, относящихся к виду погребения (кремация – ингумация), способу захоронения (в урне, гробу, камере и т. д.), конструкции погребального сооружения (размеры и структура насыпи, грунтовой могилы), составу и размещению погребального инвентаря (рис. 31–34).

Материальные признаки (артефакты), наблюдаемые археологами, есть не что иное, как результат целенаправленных действий («ступеней ритуала»). Состав, последовательность и количество этих действий (и признаков) позволяет, во‑первых, связать типологически родственные варианты обряда в цепочки типов; во‑вторых, определить тенденции их развития (усложнение или упрощение ритуала); в‑третьих, выделить хронологические пласты, отражающие изменение социальных норм в раннюю, среднюю и позднюю эпоху викингов (табл. 5; рис. 35).

За пределами рассматриваемой совокупности погребальных памятников остаются «королевские курганы» Норвегии, сосредоточенные главным образом на юге страны и связанные единым ритуалом в особую типологическую группу «погребений в корабле» типа Sg. Эти комплексы следует рассмотреть каждый в отдельности (рис. 36).

Гуннарсхауг (или Сторхауген) в Рогаланде, самое раннее из погребений типа Sg (VIII в.). Под курганом высотой 6 м, диаметром 40 м, в яме длиной более 20 м находился корабль, ориентированный с севера на юг. Вокруг корабля – защитная каменная кладка. В средней части судна устроена погребальная камера; среди разнообразных вещей – богатое оружие.

Грёнхауг (там же, поблизости) – разграбленный курган аналогичной конструкции: оба, видимо, связаны с династией местных конунгов, одному из которых, противнику Харальда Прекрасноволосого, народная молва и приписывает «курган Гуннара», Гуннарсхауг (Müller-Wille, 1970: 67–79).

Усеберг в Вестфольде (дата по С¹⁴ 760 ± 60). Курган высотой 6 м, диаметром 44 м; корабль в основании насыпи перекрыт защитной каменной кладкой. В средней части судна – погребальная камера с захоронением двух женщин (около 30 и около 60 лет). Погребение сопровождали захоронения 14 лошадей, четырех собак и быка. Исключительно богатый сопроводительный инвентарь включает деревянные резные кровати, кухонную утварь, сундуки и бадьи, постели, украшения, ручной ткацкий станок, украшенные резьбой сани и четырехколесную повозку. Этот курган приписывают Асе, дочери конунга фюлька Агдир, Харальда Рыжебородого, жене конунга Вестфольда Гудреда Великолепного, матери конунга Хальвдана Черного, бабке Харальда Прекрасноволосого.

Рис. 34. Погребения типа D₁ (христианские ингумации). Таблица взаимной сопряженности признаков по коэффициенту Q, план могилы, погребальный инвентарь

Гокстад в Вестфольде, середина – вторая половина IX в. Курган высотой 5 м, диаметром до 50 м скрывал яму, в которой находился корабль длиной 20 м, ориентированный с севера на юг. В средней части – погребальная камера, в древности разграбленная. По бортам висело 32 щита, вдоль бортов – костяки 12 лошадей и шести собак. Сохранившийся в камере скелет высокого мужчины (рост 178 см), страдавшего хроническим суставным ревматизмом, идентифицируют с конунгом Олавом Гейрстадальфом, сводным братом и соправителем Хальвдана Черного (по Снорри, он был высокого роста и умер от «болезни ноги» – Сага об Инглингах, 49).

Туне в Остфольде, середина X в. Глиняная насыпь высотой 4 м и диаметром 80 м перекрывала установленный в основании корабль, ориентированный с северо-северо-востока на юго-юго-запад. Погребальная камера помещалась на корме, здесь находились скелеты человека и лошади; могила разграбленная.

Ладбю (Дания). Единственное известное за пределами Норвегии погребение типа Sg – курган X в. – представляет собой позднюю модификацию норвежского погребального обряда (Thorvildsen, 1957).

Таблица 5

Связи типов обряда по структуре ритуала (система действий при совершении погребения)

Королевские ингумации в кораблях маркируют статус высшего слоя раннефеодальной иерархии, использовавшей при этом вендельскую традицию Средней Швеции и, вероятно, аналогичные эталоны Восточной Англии (Саттон-Ху). Причем, как и ингумации вендельских династий «малых конунгов», обряд типа Sg, вероятно, альтернативен распространившемуся в эпоху викингов и трудно документируемому обычаю погребения «морских конунгов» – путем сожжения на корабле, отпущенном в открытое море. Многократно описанный в сагах и эпических сказаниях, живописный и впечатляющий погребальный обряд «вождей дружин» викингов, вероятно, был проявлением одной из высших социальных норм эпохи (Хлевов, 2002: 102–108). Однако этой норме корабли в «королевских курганах» Норвегии идеологически – противостоят; пламени в открытом море, отправляющему в небытие корабль морского конунга, в норвежском обряде типа Sg противополагается монументальный курган, находясь в котором покойный конунг на боевом корабле господствует над земной сушей страны так же, как стремился господствовать над нею при жизни, так как с «курганных времен» каждый одальбонд посмертно владычествует из фамильного кургана над своим одалем. Самая энергичная из династий, норвежские Вестфольдинги, утверждали это господство, выстраивая и подчиняя себе иерархию раннефеодальной власти, по крайней мере с конца IX в., но в то же время и совершенно аналогичные процессы становления новой иерархии проходили в других Скандинавских странах.

Рис. 35. Ансамбль некрополя скандинавов эпохи викингов:

1 – структурные отношения. Граф связи типов погребального ритуала (исходные данные см. в табл. 3); 2 – хронологические отношения. Тенденции развития структурно взаимосвязанных типов ритуала: N – изменения абсолютной сложности ритуала (по числу ступеней, см. табл. 3); R – изменение относительной сложности ритуала (по соотношению N к минимальному числу ступеней, возможному при данном способе погребения – кремации или ингумации); 3 – топографические отношения типов ритуала в Бирке. Социальная топография могильника: а – общинное кладбище (средняя часть курганного поля Хемланден); б, в – «кладбища викингов» (курганные поля к югу и юго-востоку от укрепленного Борга); г – «аристократическое» (?) кладбище на территории Борга; д – ранний дружинно-христианский могильник (севернее Борга); е, ж – городские кладбища X в. с погребениями дружинников (грунтовые могильники в северной и южной часта Хемландена).

В круговых диаграммах показаны количественные соотношения типов обряда в пределах каждой из выделенных частей могильника