Текст книги "Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси"

Основной слой этой, прегосударственной, социальной иерархии эпохи викингов в Швеции наиболее выразительно представлен ритуалом камерных погребений, в Бирке образовавших сложную иерархию типов F – E–D² (рис. 38–40). В этом обряде континентально-германские традиции (эпизодически документируемые и в предыдущих столетиях скандинавского железного века вплоть до эпохи Великого переселения народов) объединены с некоторыми вендельскими элементами и сравнительно новыми в погребальном ритуале дружинно-торговыми атрибутами сожжений в ладье.

Рис. 36. Юго-Восточная Норвегия (Вестфольд) – ядро раннегосударственной территории. Важнейшие памятники IX в. (по Л. Лециевичу): а – торгово-ремесленное поселение; б – королевские курганы (в том числе с погребениями типа Sg)

Сотня с лишним (по подсчетам А. Греслунд – 111 человек) камерных могил Бирки документирует существование новой господствующей группы, иерархически организованной, вооруженной, контролирующей важнейшие функции шведского вика. Аналогичная ситуация – в Хедебю: здесь открыто сравнительно обособленное кладбище с десятком камерных могил (выделяющихся на общем фоне «ансамбля некрополя» достаточно многочисленных и разнообразных могильников Хедебю). Письменные источники позволяют связать эти камерные могилы с дружиной шведских конунгов-викингов, утвердившихся в «вике на Шлей» в начале X в.; к этому времени относится и уникальная так называемая «ладейно-камерная могила» (Bootkammergrab), объединяющая черты нового дружинного обряда с ритуалом старой вендельской племенной знати (рис. 40); камерные могилы, аналогичные камерам Бирки, сравнительно немногочисленны в Швеции, датские варианты этого обряда относятся в основном к средней и поздней эпохе викингов; синхронные шведским камеры «восточноскандинавского происхождения» представлены в основных торговых центрах Древней Руси, на Пути из варяг в греки и Волжском пути: в Ладоге, Пскове, Тимерево под Ярославлем, Гнездове под Смоленском, Шестовицах под Черниговом, в некрополях Киева (Aner, 1952; Jankuhn, 1963: 141–144; Gräslund, 1980: 46).

Рис. 37. Камерные погребения Бирки (Швеция):

а – таблица сопряженности признаков; б – типы конструкции погребальных камер

Камерные погребения эпохи викингов, прежде всего в Бирке, должны быть отождествлены с общественным слоем, обозначенным в источниках IX в. (современных зарождению ритуала) как primores (potentes, principes, fidelibus – могущественные, знатные, верные [конунгу]) в Бирке времен Ансгара, с теми, кто составлял совет при короле, congregatio, consilium (Vita Anskarii, 10, 15, 24); функции эти при конунге свеев выполняла, в системе социальных норм эпохи викингов, старшая дружина (Губанов, 2001; Хлевов, 2002: 131–139, 301–302). Именно на этом основании автор этих строк в 1985 г. связал камерные могилы Бирки с общественным слоем, обозначенным латинской лексикой, для которой эквивалентом в скандинавской социальной терминологии может быть прежде всего grið, hirð – королевская дружина (Лебедев, 1985: 81). Эта атрибуция не вызвала принципиальных возражений и у скандинавских исследователей могильника Бирки, при разногласиях в оценке конкретной роли и реакции именно этой среды на проповедь Ансгара, с которой связывается появление первых образцов камерных могил IX в. (Лебедев, 1977б: 151–156; Gräslund, 1980: 79–80). Последний аспект остается дискуссионным (Holmquist-Olausson, Götherström, 1998; Михайлов, 2002). Однако ведущая социальная позиция и безусловная иерархичность «камерных могил» не вызывают особых сомнений в их значимости как индикатора зарождающегося господствующего класса (Jansson, 1985: 139; Михайлов, 1996б).

Рис. 38. Типы обряда камерных погребений D2, Е, F. Схематические разрезы погребений, сопровождающий инвентарь

Погребальный обряд камерных могил, хотя и обнаруживает общее типологическое сходство с «княжескими погребениями» и погребальными камерами свейской знати предшествующих столетий, в целом, достаточно устойчивым набором своеобразных черт (деталей конструкции, набора мужского вооружения и женских украшений), ближе не к этим, ранним скандинавским камерным погребениям, а к аналогичным могилам VII–VIII вв. (начала IX в.) Северной Германии (прежде всего Вестфалии, где находился Корвейский монастырь Ансгара). Скандинавские археологи именно в вестфальском обряде видят первоисточник обряда камерных могил Бирки (Gräslund, 1980: 45–46). Связь ранних камерных могил (как и ингумаций в гробах типа D¹) с деятельностью миссии Ансгара и общим контекстом отношений скандинавов Бирки с Дорестадом и другими христианскими центрами державы Каролингов весьма вероятна, как, впрочем, и быстрое развитие нового ритуала в новых условиях в качестве «социального индикатора» ведущего общественного слоя в «вике на Меларен».

Отождествляя этот слой с negotiatores Римберта (биографом и, вероятно, спутником Ансгара в 850-х гг.), то есть, по преимуществу, со шведским купечеством Бирки (merchants, по терминологии Грёслунд) (Gräslund, 1980: 46), следует иметь в виду, что организаторы наиболее значимой для Бирки «восточной торговли», представшие перед западными миссионерами в стабильной «домашней обстановке» своего главного центра, в процессе реализации своей активности на Восточном пути норманнов выступали перед восточными (в том числе булгарскими, хазарскими, арабскими) контрагентами в качестве «русов», «ар-рус», торгово-корпоративный характер которых был неразрывно соединен с военно-дружинным; деятельность, облик, обычаи этих «русов» описаны непосредственными наблюдателями (прежде всего Ибн-Фадланом в 922 г. на Волге) именно в период бытования наиболее сложившегося и распространенного в торговых центрах Восточного пути, прежде всего в Бирке, обряда шведских камерных могил (Ибн-Фадлан, 2096, 210а, 210б; /Ковалевский/, пер. 78–83, коммент. 130–153). В характеристике «русов» восточных источников вполне определенно отмечен и сам этот погребальный обряд (Лебедев, 1978: 24).

Рис. 39. Иерархия камерных погребений Бирки. Вверху: хронологическое распределение типов; справа: таблица взаимосвязи признаков; слева: граф связи типов по сопряженности признаков S

В Бирке эти погребения, особенно поздних развитых форм (типа F), отличаются особой насыщенностью «восточным», прежде всего древнерусским компонентом (Славяне и скандинавы, 1986: 254–255, 279). Если рассматривать «социальную группу людей камерных могил» Бирки как своего рода кристаллизующее звено перехода «общегосударственной» структуры военного ополчения – ruþ – специализированное и элитарное «придворное» объединение grið, естественно пользующееся преимуществами жизни в богатых и обеспеченных городских усадьбах Бирки (напротив расположенной за проливом на соседнем озере королевской усадьбы Адельсё), то резонно предположить и фазу более обширного бытования и активности этого «военно-торгового слоя» элиты общества викингов, предшествующего консолидации его в королевской дружине. Конец IX – первая половина X столетия – время возможной наибольшей активности и самостоятельности этого слоя, когда термин «русь, русы» мог использоваться в максимально широком спектре значений; в том числе и таких, которые закрепились за воинам и купцами, посредниками в движении арабского серебра и прочих ценностей с Востока на Север, консолидированными и сосредоточенными наиболее выразительным образом в Бирке. Появление камерных могил на востоке Европы, в Ладоге, Ярославском Поволжье, Гнездовском могильнике на Днепре, под Черниговом (Шестовицы), в великокняжеском Киеве указывает на постепенное втягивание и этих восточноевропейских «русов», при начальной достаточной их самостоятельности, в состав великокняжеской дружины (социально равноценной гриди северных конунгов). Собственно в Швеции процесс этот принял более определенные формы, видимо, уже после упадка Бирки в 980-х гг. («после 989 года»), когда в значительной мере утратившая или отстраненная от выгод «восточной торговли» верхушка этих «свейских русов» получила дополнительные стимулы консолидироваться вокруг собственного, свейского конунга. Фазы этой консолидации, когда вокруг конунга свеев появляются «лучшие в руси», выделяется командный состав «брюти руси», запечатлели, очевидно, уппландские рунические надписи Адельсё. В Киевской Руси примерно того же времени превращение «руса» в «русина» завершается во втором десятилетии XI в.

Рис. 40. Ладейно-камерная могила в Хедебю (Дания):

а – разрез и увеличенный план погребения; б – план участка дружинного могильника с камерными погребениями, перекрытыми городской застройкой X в.; в – схематический план поселения в IX в. (I – место могильника с камерными погребениями; 2, 4 – территория поселения; 3, 5 – городские могильники; 6 – укрепление (по данным Г. Янкуна)

Предшествующие поколения военно-торговых конгрегаций, условно «русы Бирки» конца IX – первой половины X в. (строго говоря, до 980-х гг.), могли составлять более амбивалентную социальную среду, «сливки» движения викингов, лишь поднимающиеся к предстоящей в конце X – первой половине XI в. консолидации, в данном случае вокруг конунга Свеарики. Организация дружинного типа, объединявшая этот социальный слой, могла сохранять определенную независимость от конунга и в то же время опираться на более прочную, по сравнению с дружинами викингов, хозяйственную и политическую базу, прежде всего в самой Бирке и Уппланде.

Наряду с обрядами, представляющими королевские династии, племенную знать, раннефеодальный слой и широкие общественные группы, культивирующие либо традиционные для Свеаланда языческие кремации (сожжения с захоронением в урне, типа А, по подсчетам Грёслунд представлены в Бирке в 311 комплексах из 490 общего количества кремаций), либо христианский ритуал типа D¹, с ингумациями в гробу (обряд в данном случае северогерманско-фризского происхождения), в эпоху викингов распространяются сравнительно массовые обычаи подкурганного сожжения в ладье типа В (исследовано свыше 200 погребений) и типа Nt (ингумация мужчин с оружием в ладье; изучено свыше 80 курганов в Норвегии) (табл. 6). Динамика развития обоих обрядов, типа Nt в Норвегии и типа В в Швеции, тождественна: резкий рост числа могил в начале эпохи викингов; число комплексов IX в. равно, если не превышает, количеству могил X в.; в XI в.; эти обряды исчезают (см. рис. 25). Хронология, характер ритуала, концентрация в районах особой активности викингов позволяют связать эти ритуалы с дружинами викингов как особой социальной средой (Лебедев, 1974: 181–185).

Таблица 6

Норвежские трупоположения в ладье типа Nt, распределения признаков (по данным М. Мюллера-Вилле)

Погребения в ладье (кремации или ингумации) известны в пределах всей основной зоны активности викингов в Западной Европе, по крайней мере в базовом радиусе R^II (1500–1600 км от берегов Скандинавии). Они открыты во Франции (Иль де Груа, островок у южного побережья Бретани, где был предан огню корабль «морского конунга» с боевыми щитами по бортам), в Англии (на о. Мэн, в Саффолке, Норфолке, Эргайле, Монмуте, Эссексе), Исландии (пять погребений), Финляндии (свыше полутора десятков, вендельского периода и эпохи викингов), на Руси (Müller-Wille, 1974а: 199–204). Наибольшая концентрация погребений в ладье собственно в Скандинавии – Средняя Швеция, Викен (юго-восточное побережье) и западное побережье Норвегии, в Дании этот обряд широкого распространения не получил, но представлен (Müller-Wille, 1977b: 265–268).

В Бирке, независимо от того, как в конечном счете определить то или иное количество могил с этим обрядом типа В (опираясь на количество заклепок, более 50 или менее, что само по себе не слишком надежный критерий – см. Gräslund, 1980: 56–57, ср. Müller-Wille, 1977b: 253), безусловна их концентрация на обособленных могильниках «южнее и юго-восточнее Борга». Вместе с ладьевидными каменными кладками, ориентированными на сакральную скалу городища Бирки (топографически, как и в Хельгё, господствовавшего над собственно городским поселением, полукруглый вал которого прорезал основной, общинный городской могильник), эти небольшие курганы с «кораблями мертвых», преданными огню, доминируют в составе данной части обособленного некрополя к югу от Борга. Возможно, такая топография указывает на периодическое присутствие в Бирке дружин свейских викингов, не получивших стабильного статуса в городской общине, но пользовавшихся правом «мирного торга» и временного пребывания (как Гуннар из Хлидаренди, сбывавший в аналогичной ситуации «вика на Шлей» свою добычу «викинга на Востоке» – Njals saga, 31). Такое допущение не противоречит и остальным характеристикам статуса викингов. Как и в ряде других подобных торговых пунктов, портовых городов, перевалочных центров на торговых путях, равно как в районах активной военной экспансии, характерный именно для эпохи викингов языческий погребальный обряд выступает как наиболее вероятный «социальный индикатор» дружин викингов.

Память об этой связи сохранилась в «Хеймскрингле»: описывая смерть первого из названных по имени «морских конунгов», sækonungr Хаки, Снорри повествует: «Он велел нагрузить свою боевую ладью мертвецами и оружием и пустить ее в море. Он велел затем закрепить кормило, поднять парус и развести на ладье костер из смолистых дров. Ветер дул с берега. Хаки был при смерти или уже мертв, когда его положили на костер. Пылающая ладья поплыла в море, и долго жила слава о смерти Хаки» (Сага об Инглингах, 23). Торжественный и мрачный ритуал погребения «морских конунгов», предводителей викингов, очень близок документированному археологически. «Хеймскрингла» донесла до нас, отнеся его, правда, к эпическим временам, некий фрагмент системы ценностей викингов как самостоятельной общественной группы.

Рис. 41. Дания в эпоху викингов. Структура раннегосударственной территории (по данным К. Рандсборга, с дополнениями по Г. Янкуну):

1 – города (civitates) с тяготеющей к ним условно выделенной территорией; 2 – Еллинг, резиденция конунгов еллингской династии; 3 – королевские крепости («лагеря викингов»); 4 – рунические камни еллингского типа; 5 – «Ратный путь» Haervej; б – вал Danevirke

Эта общественная группа в Швеции, как и в остальных Скандинавских странах, имела в течение эпохи викингов неустойчивый и меняющийся характер. В Швеции общую направленность эволюции социального статуса этой группы можно проследить и по сочетанию таких видов памятников, как погребальные сооружения (и виды обряда) и соотносимые с ними камни с руническими надписями.

Сожжения в ладье, и не только в Бирке, сохраняют устойчивую связь с «ладьевидными выкладками» (нем. Schiffsetzungen). Традиция, восходящая к скандинавскому неолиту и ранней эпохе бронзы, концентрируется в позднем бронзовом веке в наиболее «мореходных» областях Скандинавии – Готланд, Сконе, Аланды, в раннем железном веке и до вендельского периода представлена на морских побережьях и достаточно устойчива (распространяясь в Ютландию и на датские острова) в эпоху викингов (Capelle, 1986: 6–11). В эпоху викингов в ряде случаев можно констатировать связь этих «каменных ладей» с воздвигнутыми в X–XI вв. руническими камнями (Larsson, 1990: 74–81). Характерным для Уппланда является преобладание в текстах надписей – эпитафий на рунических камнях, сообщений о восточных походах над сообщениями о походах на Запад. В Аттундаланде оно выражается в отношении 6,1 к 1,1 % (из 481 рунических камней), в Тиундаланде – 2,6 к 0,9 % (из 422), в Фьярдрундаланде – 3 к 1,6 % (из 167), Сёдерманланде – 9,6 к 4,8 % (из 389 надписей), только в Вестманланде число участников западных и восточных походов оказывается равным (11,5: 11,5 %, т. е. по три надписи из общего числа 26 рунических камней), а в целом по стране из 1694 рунических надписей 92 (5,4 %) сообщают о походах на Восток и 36 (2,1 %) о походах на Запад (Larsson, 1990: 58–60).

Наиболее известная из эпиграфических серий шведских надписей связана с «походом Ингвара» 1040-х гг.: концентрируясь по всему периметру долины оз. Меларен, эти поминальные камни обрисовывают сложившуюся воинскую организацию, не только вполне способную к дальним заморским экспедициям, но и весьма перспективную как социально-политическая опора местной королевской власти (Jakobsson, 1988: 102–103, Larsson, 1990: 106–109). В рунических надписях Швеции проступает и эволюция социальной терминологии: drengr, þægn, styrimaðr представлены в этой эпиграфике и как социальные группы, и как ступени своего рода социальной лестницы (Larsson, 1990: 92).

Связь этих процессов социальной «сепарации» и стратификации в Швеции и Древней Руси проявилась и в бытовании термина «русь» в шведской лексике уппландских камней, вплоть до того, что М. Ларссон считает возможным отождествить «Хокуна» в тексте U16 с «Якуном», предводителем варяжского войска Ярослава Мудрого в событиях 1024 г. (и пріде Якунъ с Варягы, и бя Якунъ сь ляпъ и луда бя у него золотомь истъкана – ПВЛ, 1926: 144), так что «лучший из бондов в руси Хокуна» рассматривается как участник междоусобной борьбы братьев Ярослава и Мстислава Владимировичей и вполне мог быть квалифицирован как «русин» «Русской Правды» (Larsson, 1990: 118). Как и «камни Ингвара» (соотносимые с варяжским контингентом войск Владимира Ярославича 1043 г. – Мельникова, 1976б), эти и другие уппландские тексты, упоминающие «Гарды», Хольмгард и другие «восточные» (древнерусские) реалии, указывают на серьезное воздействие древнерусских политических и экономических центров на развитие по крайней мере ближайшей к Руси, из Скандинавских стран, Швеции Олава Шётконунга и его преемников. Впрочем, следует учесть и тесную связь в это время с киевским «домом Рюриковичей» норвежских конунгов, по крайней мере со времен Олава Трюггвасона (995–1000).

Вывод о том, что военная организация, стоявшая за «экспедицией Ингвара» и подобными киевско-шведскими военно-политическими мероприятиями (систематичный характер организованных морских походов киевских князей на Константинополь и т. д.), становилась фундаментальной основой укрепляющейся шведской монархии, представляется все более обоснованным (Лебедев, 1985: 256–264; Larsson, 1990: 134–135).

Тенденция к выделению военной организации, со временем консолидирующейся вокруг конунга, достаточно рано и более определенно выявляется в Дании. Сравнительно скромные погребения с оружием IX в. в X в. сменяются «курганами воителей», с погребальными камерами, верховым конем, набором оружия. Эти могилы сосредоточиваются вокруг Еллинга, резиденции конунга Горма Старого. С погребальными памятниками корреспондирует содержание надписей и топографическое распределение рунических камней в Дании и Сконе. Ранние надписи обычно оставлены в память о «фелаги» (товарище по походу викингов) его наследником. Эти типичные для IX в. отношения сменяются в течение X столетия, особенно со времени конунга Харальда Гормсона, воздвигшего в память объединения и крещения Дании знаменитый камень с надписями и изображением Христа в Еллинге, «камнями после-еллингского типа», отображающими дифференцированную феодальную иерархию (Randsborg, 1981а: 110). К. Рандсборг расценивает их как памятники нового господствующего слоя, организованного в виде вассальной иерархии вокруг «еллингской династии», возглавившей раннефеодальное Датское государство (Randsborg, 1980: 127–129).

Значительно полнее, нежели в сфере погребального ритуала, исследована деятельность этого слоя в области социальной и политической организации (Randsborg, 1980: 66–102). В Дании впервые были выявлены и изучены сельские поселения особого типа, связанные с выделением раннефеодальной верхушки.

В Западной Ютландии, на поселении Форбассе, раскопаны постройки V в. обычного сельского облика. В эпоху викингов жизнь здесь возобновилась, появились характерные длинные дома и полуземлянки. Во второй половине – конце X в. облик поселения резко меняется: выделяются три огромные «магнатские усадьбы» с просторными, огражденными заборами дворами (120 × 200 м), в центре которых большие комфортабельные дома треллеборгского типа (парадная зала с открытым очагом – посередине, и жилые комнаты – в торцах). В самой крупной из усадеб близ главного дома находились мастерские кузнецов и ювелиров, по периметру дворов – хозяйственные и жилые постройки.

Размеры и структура «магнатских усадеб» характеризуют новый слой крупных земельных собственников, распоряжающихся значительными ресурсами, помощниками и слугами. В 70 км севернее Форбассе открыта подобная же группа усадеб в Омгорд (также сменившая обычное сельское поселение IX в.). Подобная же усадьба исследована в Сэддинге (Западная Ютландия). В Хёрнииге (Восточная Ютландия) в магнатской усадьбе была построена церковь на месте сровненного с землей языческого кургана; находившаяся под насыпью погребальная камера знатной женщины (матери конунга Харальда) была бережно сохранена, собственно над ней и было построено здание первоначальной деревянной «ставкирки» (Randsborg, 1981с: 263–271).

С «магнатскими усадьбами» связаны (или возникли на их основе) так называемые лагеря викингов, точнее, королевские крепости Аггерсборг, Треллеборг. Как и «могилы воителей X в.», «магнатские усадьбы» тяготеют к Еллингу, политическому центру Датской державы. Опираясь на формирующийся раннефеодальный господствующий слой, конунги еллингской династии приступили к созданию новой административной структуры, центрами которой стали возникшие в позднюю эпоху викингов датские города, заключительную фазу этого процесса демонстрирует построенный в Сконе королевский датский город Лунд (рис. 41).

Первые протогородские центры, Хедебю и Рибе в Южной Ютландии, возникли в VIII в.; в IX в. их развитие продолжается, при этом Хедебю выдвигается на первое место. Клаус Рандсборг подчеркивает значение для этого времени прежде всего «восточной торговли». Хедебю, с выходом на Балтику и через Бирку – на торговые пути Руси, сохранял в это время растущий статус важнейшего из городов Дании, несмотря на свое уязвимое, пограничное положение. Положение изменилось в течение X в., с определенным упадком «восточной торговли», активной экспансией викингов на Западе, глубокими структурными преобразованиями внутри страны (проявившимися в появлении «магнатских усадеб»). Однако именно эти преобразования создают базу для укрепления королевской и подкрепляющей ее церковной власти (Randsborg, 1991: 181–185). Рибе, Оденсе на острове Фюн и затем Орхус в Северо-Восточной Ютландии представляют собой городские центры «второго ранга» по сравнению с Хедебю, но во всех этих городах во второй половине X в. были основаны первые епископаты.

Пути, связавшие города Дании между собою, скрещивались в Еллинге; через него же проходил «Ратный путь» (Hervegr), он же «Бычий путь» (Oxvegr), центральная магистраль, соединявшая юг и север страны и завершавшаяся в Виборге – старинном тинговом и культовом языческом центре на севере Ютландии. В первом десятилетии XI в. датские конунги основали Роскилле в Зеландии и Лунд в Сконе. Хедебю, Орхус и Лунд становятся основными центрами, чье высшее положение в урбанистической иерархии подкрепляют Рибе, Виборг, Оденсе и Роскилле.

Для конца эпохи викингов, используя сведения Адама Бременского, Рандсборг выделил городские функциональные характеристики 18 центров (табл. 7).

Полного набора функций, суммированных Рандсборгом, нет ни у одного из датских поселений. Четырьмя из пяти признаков располагают 6 центров; Хедебю-Шлезвиг, Орхус, Виборг, Оденсе, Роскильде, Лунд. По три признака у Рибе и Ольборга, два – у Рингстед, по одному – у девяти пунктов. Последние – видимо, королевские усадьбы, где эпизодически производилась чеканка монеты. Группа таких усадеб, известных по топониму «Хусбю», дополняет картину административной структуры еллингского государства.

Важным элементом этой структуры были так называемые лагеря викингов, круглые крепости, построенные по единому образцу и одновременно (рис. 42–45); Аггерсборг в Северной Ютландии, Фюркат – в Северо-Восточной, Треллеборг – на западе Зеландии; вал Ноннебакен в Оденсе свидетельствует, что и этот город был когда-то «круглой крепостью»; видимо, та же ситуация – в Орхусе. Все они контролировали узлы важных путей.

Таблица 7

Городские функции датских поселений XI в. (по Рандсборгу)

Сложилась историографическая традиция связывать лагеря с походами Свейна и Кнуда 1003–1015 гг. Установлено, однако, что все крепости построены при Харальде Гормсене во второй половине X в., ни одна из них не функционировала после 1000 г. Расположенные по периметру основной области еллингского королевства, они обеспечивали его безопасность и контроль над окраинными провинциями и торговыми путями. Крепости располагали мастерскими, кладовыми, они были центрами ремесла, торговли, таможнями, а может быть, и монетными дворами, играя роль экономического регулятора провинции и в то же время – выкачивая из нее продукцию, отчуждаемую в пользу центральной власти.

Построенные по строгому плану, с небывалой геометрической четкостью застройки, архитектурными средствами они выражали мощь этой власти. Ворота – на все четыре стороны света, готовые послать королевскую рать навстречу любому врагу или непокорным; дома треллеборгского типа, с ладьевидно изогнутыми стенами, наружными галереями, высокими кровлями, были самыми внушительными постройками своего времени.

Вал Даневирке («Деяние датчан»), заложенный еще в VIII в., усиленный в начале IX в. и реконструированный в 955–968 гг. (по дендродатам), и круглые «королевские крепости» образовали единую оборонительную систему, завершившую важный этап государственного строительства, когда при Харальде Синезубом Дания обретает статус раннефеодального христианского государства. Детальное изучение Датского вала (Andersen et al., 1976, I: 101–105, II: Fig. 102) позволяет соотнести этапы строительства этой грандиозной фортификации с этапами формирования Датского государства с середины VIII до начала XIII в. и определить место и значение в этом процессе, собственно, эпохи викингов, заполняющих эту эпоху событий и действующих лиц, прежде всего датских конунгов IX–XI вв.

Рис. 42. Королевские крепости («лагеря викингов») в Дании:

А – Треллеборг, В – Оденсе, С – Аггерсборг, D – Фюркат (по О. Ольсену)

Датский вал, общей протяженностью около 12 км с востока на запад, был сооружен в несколько приемов в самой узкой, южной части полуострова Ютландия, образующего «ютландский засов» между Северным и Балтийским морями, там, где с востока в побережье Ютладского полуострова глубоко врезается узкий фьорд Шлей, а с запада – залив реки Эйдер; примерно 40-километровая полоса суши между заливами с востока и запада сокращается еще в три раза долинами рек Треене и ее притока Рейдер, входящими в речную систему Эйдера (Eid – перешеек, волок). По моренному гребню посреди перешейка с юга на север проходил «Ратный путь», Haervejen (нем. Heerweg), главная государственная магистраль средневековой Дании. Столь же важное значение имел волок с востока на запад, из Шлей (от залива Heddebyer Noor) до бассейна Эйдера, по крайней мере, до долины р. Рейдер.

Первоначальный вал Danevirke I соединял Готторпский залив фьорда Шлей с изолированной озерной оконечностью фьорда (озеро Даневирке) и долину Рейдера пятикилометровой насыпью, сооруженной, судя по дендродатам, в 737 г. Вал достигал высоты 2 м, при ширине до 10 м, с бермой шириной 2 м и 1,5 м глубиной рвом. С внешней стороны вал был укреплен деревянной обшивкой из стоек и забранных в них плах, над нею поднималось деревянное «забрало», защитная стена высотой около 1 м, увеличивая общую высоту фронта обороны до 3 м (от уровня бермы). Общей протяженностью свыше 6,5 км (5 км от озера до речной долины Рейдера), вал обеспечивал контроль над перекрестком сухопутных трасс (Ратного пути и волока), а следовательно, и над соединенными вдоль него водными коммуникациями.

Вал Danevirke II дендродатами не располагает; это так называемый «Краткий вал» Кограбен (Korte Kovirke), самая южная из фортификаций, 6,5-километровая насыпь, соединившая южную оконечность фьорда Шлей (так называемая «Соленая вода», Selke noor) с началом долины Рейдера (в нескольких сотнях метров от основной насыпи «Главного вала» начальной фазы). Конструктивно Ковирке представлял собою усиленный вариант первоначального Датского вала, правда с резко заглубленным, остроугольным в сечении рвом глубиной до 3 м. Наиболее вероятное время сооружения этой линии – «эпоха конунга Готтрика (Готфреда)», готовившегося в начале 800-х гг. (до 810 г.) к войне с франками Карла Великого.

Вал Danevirke III, завершающий оформление фортификации Датского вала, достигал общей протяженности порядка 14 км. Он соединил «Полукруглый вал» вика Хайтабу (Хедебю) более чем трехкилометровым «Связующим валом» (Forbindendesvolden) с озером Даневирке. Одновременно был обновлен Главный вал (Hovedvolden), достигший сначала ширины 13 м при высоте 3 м, а при последующих перестройках – ширины 20 (30) м и высоты 4 (6) м. Деревянный палисад (бруствер, забрало) проходил по гребню этого мощного вала, берма шириной до 6 м отделяла сравнительно неглубокий ров. Составной частью Главного вала становится крепость Тюраборг, близ восточного торца насыпи вала над озером; дополнительный двойной вал служил дамбой и защитой обоих озерных берегов, обеспечивая контроль над подходом к крепости с воды, собственно крепостные валы защищали прямоугольную площадку 20 × 60 м. Продолжением Главного вала стал Кривой вал (Krumvolden), протяженностью около 5 км, постепенно переходивший в дамбу долины Рейдера.

Рис. 43. Крепость Фюркат (реконструкция)

Начало строительства вала Даневирке, таким образом, предшествует эпохе викингов более чем на полстолетия (737–793). Очевидно, оно синхронно началу активной торговли Севера с Западной Европой, проявляющемуся в распространении серебра раннего англосаксонского чекана, так называемого sceatta (возможно, первоисточник др. – сев. skattr, в значении ценности). Распространение этого наиболее раннего средства денежного обращения Средневековья в Скандинавии исследовал Ю. Калльмер (Callmer, 1984). По его заключению, скейты 740-х гг. проникают на Рейн, в Фрисландию и Ютландию, достигая Хельгё в Средней Швеции и Эрвика в Норвегии (в районе Тронхейм-фьорда), то есть фактически оконтуривая всю исходную заселенную зону Скандинавии эпохи викингов (Callmer, 1984: 37, fig. 20). Распространение скейтов связано не только с торговой активностью фризов, но даже с первыми попытками англосаксонских миссионеров принести в Скандинавию христианство. Прежде всего эти попытки опирались на успешную экспансию фризских купцов, оседающих в это время на берегу Шлей. Волок от ранних торговых поселений на территории Хайтабу к западному побережью Ютландии (строго говоря, в Северную Фрисландию, Nordfriesland вдоль североморской окраины Ютландского полуострова), видимо, и был обеспечен защитой первоначального Датского вала.