Текст книги "Фотографическая карточка"

XX. Мистера Стертона мучает совесть

Как мы уже сказали, и портной Стертон поддался той притягательной силе, которой обладают громкие преступления. С тех самых пор, как он побывал в Бенбери, он лихорадочно ждал ареста Джеймса Фоксборо, но не потому, что испытывал личную неприязнь к преступнику, а потому, что мучился желанием узнать разгадку этого таинственного убийства. Хотя Стертон и одолжил Фоксборо деньги через Кодемора, сам портной никогда его не видел, и теперь эта ссуда очень тревожила его. Он не боялся потерять деньги – залог был верный. Стертон не знал, должен ли он сообщить полиции, что у Фоксборо в руках внушительная сумма.

Шли дни, а в газетах все не появлялись разъяснения бенберийского убийства. У публики уже сложилось мнение, что Фоксборо бежал в Америку или Испанию. Дело зашло в тупик, и никто, за исключением Сайласа Ашера, не надеялся, что преступника найдут. Сержант располагал одной уликой, о существовании которой было известно только ему. В своих мыслях сыщик неустанно возвращался к заветному письму:

«Когда я разгадаю его, то узнаю тайну бенберийского убийства. Для меня оно написано по-турецки, нет, по-китайски, но иностранному языку же можно научиться, научусь и я. Ясно теперь одно: если Фосдайка действительно убил Фоксборо, то у него был сообщник, который и написал это письмо».

Стертон, наконец, решился сообщить в полицию о том, что знал, но прежде он хотел посоветоваться с Кодемором. Портной подозревал, что тот воспротивится, ведь таким образом полиция могла узнать о его денежных делах. Но Стертон, при всей своей внешней мягкости, всегда поступал по-своему. Он был не намерен поддаваться на уговоры Кодемора.

Кодемор, как многие ростовщики, зависел от состоятельных людей, и Стертон был его главным партнером.

С Кодемором Стертон хотел обсудить только детали – уведомить обо всем полицию он решил твердо. Портной очень бы удивился, узнав, что знаменитый сыщик Сайлас Ашер жил всего в нескольких домах от Кодемора и обычно обедал в ресторане «Веллингтон». Между тем сам Кодемор даже не подозревал, что его младшему клерку известно это обстоятельство, что этот клерк завтракал в том же самом ресторане и не спускал глаз с известного сыщика. Разумеется, Сайлас Ашер прекрасно это знал. Он привык наблюдать за всеми, кого видел, – это стало его второй натурой. Таким образом, без видимых причин сержант кое-что выяснил о Кодеморе и его занятиях, мимоходом, как человек, приучившийся примечать все, что происходит вокруг него. Конечно, иногда он задавал вопросы. Какой был бы толк от сыщиков, если бы не их неутомимое желание расспрашивать всех и обо всем? Сайлас Ашер занимался этим, так сказать, машинально, между прочим. Соседство с одним из лучших сыщиков Скотленд-Ярда, пожалуй, испугало бы Кодемора. В деятельности ростовщика не было ничего такого, что заставило бы его бояться полиции, а между тем подобные дела всякий стремится скрыть. Люди, занимающие деньги, не желают этого разглашать; они напоминают спартанского мальчика с лисицей за пазухой, предпочитающего обливаться кровью под одеждой.

Когда Стертон пришел к Кодемору, его сразу же проводили наверх. Клерки знали, что этого посетителя нельзя заставлять ждать. Они имели довольно туманное представление об отношениях их хозяина со Стертоном, но тем не менее не медлили.

– Очень рад вам! – воскликнул Кодемор, пожимая Стертону руку и придвигая кресло гостя к камину. – Верно, удовольствием видеть вас я обязан какому-нибудь делу?

– Да. Я желаю поговорить о деньгах, которые мы с вами дали взаймы Джеймсу Фоксборо. Благодаря этому обстоятельству мы, так сказать, замешаны в бенберийском убийстве.

– Боже мой, что вы! – вскрикнул Кодемор. – Мы не можем отвечать за поступки человека, которому даем взаймы! Кроме того, я всегда говорил вам, что залог верный… Но, если вы пожелаете, я возьму на себя вашу долю.

– Меня беспокоит совсем не это, – возразил Стертон. – Фоксборо наверняка бежал из Англии, и, я думаю, мы с вами должны сообщить полиции, что у него в руках большая сумма денег.

– Я против! – начал горячиться Кодемор. – Ростовщики должны избегать всяких дел с полицией, притом какая от этого будет польза? Вы сами говорите, что Фоксборо бежал. Если и узнают, что его карманы полны денег, то разве поймать его будет проще? К тому же наше ремесло приносит пользу, только если мы умеем хранить тайны. Нельзя на каждом повороте кричать, какие проценты мы берем с клиентов, и вообще о нашем ремесле распространяться не следует. Полагаю, и вам невыгодно рассказывать о том, какого рода прибыль вы получаете…

– Вы правы, Кодемор, – согласился портной. – Я не имею особого желания разглашать, что веду с вами подобные дела. Но ведь общественности и не нужно знать об этом. Сведения, которыми мы располагаем, могут быть полезны полиции.

– А как вы думаете, разве полиция не поинтересуется, почему вы раньше об этом не сообщили? – язвительно подметил Кодемор. – Я что-то не совсем понимаю: если вы желаете объявить себя ростовщиком, имеющим отношение к бенберийскому делу, что ж вы так долго откладывали это?

– Говорю вам, что нет никакой необходимости называть наши имена, – спокойно возразил Стертон. – Во всяком случае я сообщу эти сведения полиции, а там уж пусть они сами решают, полезны они или нет.

– Я против! – вышел из себя Кодемор. – Послушайте, если вопрос в деньгах, то я уже сказал вам, что выплачу вашу долю через несколько дней. Тогда это будет исключительно моим делом, и вы освободитесь от всяких угрызений совести.

– Повторяю вам, деньги тут ни при чем. Я считаю, что крайне важно сообщить полиции, какая сумма находится у Фоксборо.

– Я на это не согласен! Вы не имеете права компрометировать меня, – продолжал кипятиться Кодемор.

– А я и не буду. Я сделаю вид, что дал эти деньги вместе с кем-то другим, а кто этот другой – говорить необязательно. Не понимаю, чего вы так разошлись.

– Я не хочу, чтобы полиция вмешивалась в мои частные дела, – буркнул Кодемор.

– Не вижу больше смысла спорить с вами. Я поступлю так, как решил. Прямо сейчас, как только выйду от вас.

Кодемор бросил злобный взгляд на своего собеседника. И взгляд этот не предвещал ничего хорошего для Стертона. Кодемор знал, что ему не переубедить портного: этот человек мог рассуждать сколько угодно, но всегда оставался при своем мнении.

– Итак, Морант расплатился. Я этого не ожидал. Я думал, что он продлит вексель, – сменил тему Стертон.

– Ничего удивительного: молодой человек влюбился и выплатил все долги. Этот дурак думает, что, растратив большую часть своего состояния в одиночку, он сбережет остальное, когда их будет двое, – съязвил Кодемор.

– И на ком же он хочет жениться? – поинтересовался Стертон.

– На мисс Фоксборо.

– Но эта свадьба вряд ли состоится, – небрежно заметил Стертон. – Вы же не допустите этого? Что ж, теперь желаю вам успехов, – прибавил он, вставая, – мне пора, прощайте!

– В Скотленд-Ярд собираетесь?

– Туда, но не тревожьтесь, ваше имя там не прозвучит.

Верный своему слову, портной отправился в полицию и вкратце объяснил секретарю, зачем пришел. Его попросили присесть и подождать несколько минут, пока не подойдет сыщик, который ведет это дело. Сайлас Ашер явился очень скоро и был весьма доволен тем, что получил новые сведения о бенберийском убийстве. Он один еще надеялся распутать этот клубок. Сержант чувствовал, что сигнальная книга у него в руках, – оставалось лишь научиться распознавать флаги.

Сыщик внимательно выслушал Стертона, заметив, что весьма странно со стороны Фоксборо занимать такую большую сумму денег без определенной цели. Портной заявил, что не знал, зачем Фоксборо потребовались деньги. Сайлас Ашер, конечно, понимал, что нет смысла занимать шесть тысяч, чтобы просто носить их в кармане. Сержант выразил свою признательность мистеру Стертону, заверив, что его имя не появится в прессе. Сыщик не только сам не желал разглашать полученных сведений, но и мистера Стертона попросил держать рот на замке.

Вежливо проводив посетителя, Сайлас Ашер направился домой, размышляя об услышанном.

XXI. Тупик

При мистере Стертоне сыщик старался не подавать виду, что полученные сведения очень его заинтересовали. Удобно устроившись у небольшого камина, он выкурил не одну трубку, размышляя о новом известии. Зачем Фоксборо понадобилась такая большая сумма? Не для того ли, чтобы, собрав все деньги, отомстить человеку, к которому он питал непримиримую вражду, и, умертвив свою жертву, поспешить к ближайшей морской гавани, а оттуда – в чужие края? Нет, Сайлас Ашер так не думал. Еще одно странное обстоятельство приводило сыщика в недоумение: почему ни в одном театре, за исключением «Сиринги», не знали Фоксборо? Где же взять ответы на все эти вопросы? Наконец, в голове у него мелькнула мысль о том, что в Бомборо можно собрать кое-какие сведения о личности пропавшего, – должен же был кто-то еще, кроме Тотерделя, видеть в театре незнакомца. В провинции, где все друг друга знают, приезжий всегда привлекает всеобщее внимание. Но Сайласу Ашеру не посчастливилось встретить нужных людей. Притом сыщик вспомнил, что он еще не «вывернул наизнанку» Тотерделя: сержанта не покидало ощущение, что из этого старого болтуна можно выудить нечто ценное. Ашер знал, что Тотердель проболтает целый день, прежде чем скажет хоть что-то полезное, – сыщик не раз допрашивал свидетелей такого сорта и знал, что нужно лишь запастись терпением и притвориться, будто не веришь. Болтливый свидетель пустится в уверения и в конечном итоге случайно обронит что-нибудь стоящее.

По мнению Сайласа Ашера, существовало и еще одно важное обстоятельство: у Фоксборо был сообщник, и возможно, что рядом с Тотерделем в театре сидел именно он, а не Фоксборо. Во всяком случае письмо писал не Фоксборо, потому что его почерка не узнал никто. Странным казалось и то, что награда, предложенная за поимку Фоксборо, не заинтересовала этого сообщника.

Руководствуясь подобными соображениями, Сайлас Ашер еще раз съездил в Бомборо. Там он, как и прежде, беседовал со всеми любезно и непринужденно, направляя разговор на бенберийское убийство. В таких беседах прошло два дня, но сыщик так и не выяснил ничего нового. Правда, он нашел двоих, кто заметил приезжего в театре. Они описывали его как смуглого человека среднего роста, во фраке. Но это ни к чему не вело. Фоксборо, по словам тех, кто его знал, был смуглым, а следовательно, на этом основании не получалось опровергнуть предположение, что в театре в тот день был именно он.

На третий день сыщик запасся терпением и навестил Тотерделя, приготовившись к длинному разговору. Получив визитную карточку Сайласа Ашера, старик, разумеется, пришел в восторг. Тотердель уж было приуныл, наблюдая за тем, какой оборот принимает это дело. Он настоял на проверке городской казны, но все счета бывшего секретаря оказались в совершенном порядке. Об умерших принято говорить или хорошо, или ничего, так что бомборосцы позабыли повелительный тон Джона Фосдайка и вспоминали только его полезные нововведения. Горожане также помнили, что Тотердель настоял на проверке казны только для того, чтобы досадить Джону Фосдайку, прогнавшему его из своего дома. Чрезмерное любопытство и бесконечная болтовня Тотерделя сделали его непопулярным в городе, всем казалось, что он хочет очернить доброе имя покойного. Старик думал, что если он будет свидетельствовать против Фоксборо, то бомборосцы простят его и будут относиться к нему с прежним уважением.

– А, мистер Ашер! – воскликнул хозяин, когда сыщик вошел в гостиную. – Очень рад вас видеть, я знал, что вы опять пожалуете ко мне. Вы, разумеется, заметили, что этот старый дурак коронер не давал мне говорить на заседании. О, глупость человеческая! Как же добраться до преступников, если не слушать показания главных свидетелей! Я не имел возможности сказать и половины того, что знал.

– В том-то и дело, сэр! А я ведь говорил, что если мистеру Тотерделю позволить сказать все, что он желает, то не останется никаких неясностей. Но в провинции должностные лица любят показать свою власть.

– Совершенно верно, мистер Ашер! Если бы я высказал все, дело приняло бы совсем другой оборот. Фоксборо, быть может, уже сидел бы в тюрьме.

– Скажу вам по секрету, мистер Тотердель, это еще большой вопрос, попадет он в тюрьму или нет. Этот прохвост так хитер, что может провести любого. Но, может, в Бомборо правду говорят, что…

– Что говорят? – перебил сыщика Тотердель. – Не обо мне ли?

– В том-то и дело, что о вас. Какие-то сплетники… наверно, люди, которые очень озлоблены на вас…

– Это правда! Озлоблены! И только потому, что я старался добросовестно исполнять свои обязанности! Так что же говорят?

– Все заверяют меня, что вы не видели Фоксборо, что это вам пригрезилось. В городе считают, что вы все просто выдумали.

– Ах вот они как! – закричал Тотердель, покраснев от гнева. – Ну ничего, дождемся суда и посмотрим, как они тогда запоют!

– Это тоже еще вопрос… Нетрудно догадаться, что никакого суда не будет, если судить некого.

– Неужели вы хотите сказать, что этого злодея не поймают? – испуганно проговорил Тотердель.

– Я начинаю разделять мнение бомборосцев, что вы не видели Фоксборо. Вы видели только афишу, но вы прекрасно понимаете, что она ничего не доказывает.

– Но не только я узнал его, точнее, говорил с ним! – воскликнул Тотердель.

Сыщик весь превратился в слух и сказал:

– Лично я во всем Бомборо не нашел больше никого, кто говорил бы с ним.

– Может быть, и не нашли! – торжественно провозгласил Тотердель. – Но не все же живут в Бомборо. Фоксборо ходил за кулисы, я сам видел его там. Все актеры его знали.

– Он ходил за кулисы? – спросил сыщик, убежденный, что теперь он вывернул Тотерделя наизнанку. – Не потрудитесь ли вы вспомнить, сэр, кто были эти «все»? С кем именно он говорил?

Тут Тотердель должен был признаться, что видел только, как Фоксборо говорил с дамой, которая играла Мэри Нетли в комедии «Наши»; имя актрисы он забыл.

Для Сайласа Ашера это был важный факт. Узнать, кто эта актриса и где она играет, не составляло большого труда. Но сыщик опять зашел в тупик: данное обстоятельство говорило в пользу того, что это был сам Фоксборо, а сообщник, стало быть, ограничился одним только письмом и больше не имел отношения к делу.

– Ну, мистер Тотердель, – заметил Сайлас Ашер одобрительным тоном, – из этого может выйти нечто стоящее. Если мы найдем эту актрису и она подтвердит ваши показания, то у нас появится важная улика.

– Разве я не говорил этого раньше? Если бы коронер дал мне возможность рассказать все, вы уже нашли бы эту актрису!..

– Если бы вы упомянули столь важный факт на допросе, мистер Тотердель, мы наверняка уже арестовали бы убийцу, – коротко возразил сыщик.

– Вы не знаете, как найти актрису? Антрепренер назовет вам ее имя.

– О, с этим проблем не будет, я разыщу ее за двадцать четыре часа, но вряд ли это приведет нас к Фоксборо.

– Неужели вы хотите сказать, что он бежал за границу? – с беспокойством спросил Тотердель.

– Я хочу сказать, сэр, что если бы люди сообщали полиции все, что знают, а не половину, то ей легче было бы работать.

Оставив Тотерделя переваривать это замечание, сыщик поклонился и ушел.

Поговорив с антрепренером бомборского театра, Сайлас Ашер выяснил, что актрису зовут мисс Лайткомб и что она теперь играет в Маргете. Туда-то, не теряя времени, сыщик и отправился.

Мисс Лайткомб удивило посещение незнакомого человека, и она немного разволновалась, когда узнала, кто он. На каверзные вопросы сыщика актриса отвечала, что она, конечно, читала о бенберийском убийстве, но не может сообщить о нем ничего нового. Женщина уверяла, что она никогда не была в Бенбери и не видела мистера Фосдайка. Разумеется, она знала, что он присутствовал на открытии бомборского театра, но ей было не известно, как он выглядел. Мисс Лайткомб заявляла, что она в тот вечер не разговаривала за кулисами с Джеймсом Фоксборо. Она никогда не видела его и даже не слышала его имени до тех пор, пока это страшное убийство не прославило его на всю страну. Актриса никак не могла припомнить, кого она видела в тот вечер. К ней приходили многие. Ей говорили комплименты, а в комнате антрепренера пили шампанское, и все мужчины шли туда. Она выступала на сцене уже семь лет, но все время в провинции – на лондонскую сцену ей попасть никак не удавалось.

– Он, кажется, не играл сам, а только содержал гастролирующую труппу, – заметил сыщик. – Не буду вас больше задерживать, мисс Лайткомб. Странно, что вы не слышали о мистере Фоксборо. Прощайте!

«Поразительно, – рассуждал сыщик, – что я не могу найти никого, кто встречался бы с Фоксборо, а между тем в театральной сфере люди быстрее всего обретают известность. Да, он владелец «Сиринги», это верно, но о других его театральных предприятиях никто ничего не знает. Этот Фоксборо – темная лошадка. Он не сам пишет свои письма, не сам занимается своим делом, совершает дерзкое убийство и исчезает. Скажи этот старый дурак Тотердель раньше, что Фоксборо говорил за кулисами с мисс Лайткомб, она, быть может, вспомнила бы, кто с ней беседовал. Актриса заявила, что к ней подходили многие, возможно, в их числе был и тот, кто мне нужен!»

В Маргете оставаться было бессмысленно – мисс Лайткомб, по-видимому, не могла больше ничего сообщить, а между тем сыщику казалось, что она, как и Тотердель, что-то недоговаривает. Сыщик не думал, что она умышленно это делает, скорее, просто не догадывается, что обладает важными сведениями. Все вопросы, которые Сайлас Ашер только мог изобрести, он актрисе задал, и она ответила на них прямо и откровенно. Но сержанту Ашеру было известно, что, раскрывая преступление, можно бесконечно ходить вокруг да около и не замечать главного. Какая-нибудь безделица, не имеющая на первый взгляд никакого отношения к делу, зачастую оказывается недостающим звеном в цепи, которое полиция и разыскивает, а тот, у кого это звено в руках, не понимает всей важности происходящего.

Сайлас Ашер решил вернуться в Бомборо. Там интерес к бенберийскому убийству уже начал ослабевать. Было очевидно, что убийца обвел полицию вокруг пальца, и этой трагедии было предназначено остаться одним из тех наполовину раскрытых дел, которых и так немало. Но оставалось еще несколько лиц, заинтересованных в том, чтобы довести его до конца. Тотердель вообразил себе, что если преступник отыщется, то это примирит его с горожанами. Филипп Сомс верил, что если убийство будет раскрыто, то откроется и тайна Бесси. Доктор Ингльби тоже так думал.

Филипп Сомс в последнее время часто бывал в Дайке, и миссис Фосдайк всегда принимала его очень дружелюбно. Она вернулась из приморского города, и доктор Ингльби сообщил ей о том, что ее финансовое положение изменилось, и не в лучшую сторону. Но женщину нисколько не огорчила мысль о том, что Дайк придется оставить. Напротив, она сказала, что не смогла бы жить там теперь. В откровенной беседе с Филиппом она сообщила ему о своем намерении снять небольшой домик в Бомборо. Если бы даже средства и позволяли, что ей теперь делать в Дайке? Бедная женщина хотела жить в совершенном уединении. Разумеется, она по-прежнему будет рада старым друзьям, но после такого удара кто захочет бывать в обществе!

Мисс Хайд всегда принимала Филиппа с улыбкой, крепко пожимала ему руку, но не оставалась с ним наедине, отказывалась гулять с ним в саду и не провожала его до калитки, когда он просил ее об этом. Девушка ясно дала понять мистеру Сомсу, что между ними все кончено, и он приуныл. Через некоторое время молодой человек все же решился поговорить о своих сердечных муках с доктором Ингльби. Он думал, что доктор мог бы вызвать Бесси на откровенность, если бы попытался. Будь Фоксборо арестован, разбирательство в суде приоткрыло бы завесу тайны, но на это оставалось только надеяться. Итак, однажды утром Филипп решил навестить доктора Ингльби.

– Филипп, рад вас видеть!

– Я пришел к вам просить о помощи, как к старому другу. Я вам говорил, в каких я отношениях с мисс Хайд; я серьезно намерен жениться на этой девушке, но я в тупике. Откажи она мне прямо, я был бы обязан примириться с отказом, но она призналась, что любит меня, но не станет моей женой, потому как между нами есть непреодолимое препятствие. Если бы я только знал, в чем оно заключается! Я больше чем уверен, что не так уж и велика эта преграда. Одним словом, я прошу вас выудить у нее признание.

– Вы задаете мне непростую задачу. Мисс Хайд всегда была моей любимицей, и мне льстит, что я пользуюсь ее расположением. Я не знаю, как она воспримет такое вмешательство с моей стороны.

– Согласен с вами, доктор, но я не стал бы вас уговаривать, если бы не одно обстоятельство: Бесси призналась, что любит меня и поступает так из преданности ко мне. Вы же знаете Бесси: если она и не согласится все вам рассказать, отказ ее будет деликатным.

– Мне все это известно, Фил, и тем не менее… Если люди сами поверяют нам свои тайны, мы обязаны сделать для них все возможное, но если они предпочитают страдать молча, то это дерзость – стараться выяснить то, что они хотят скрыть.

– Не могу не согласиться с вами, доктор, но по-прежнему настаиваю на своей просьбе. Речь идет о моем счастье, и, хотя это прозвучит несколько самонадеянно, я думаю, и о счастье Бесси тоже.

Доктор ответил не сразу:

– Я сделаю для вас все что смогу. Я встречусь с мисс Хайд и попытаюсь уговорить ее обо всем мне рассказать…

– Вас спрашивают, сэр, – доложил слуга, и в эту самую минуту к доктору вошел Сайлас Ашер.

– Извините, сэр, но со слов вашего слуги я понял, что вы не заняты, иначе я не стал бы вас беспокоить. Не могу сказать, что сожалею об этом, потому как мне удалось услышать ваше обещание попытаться уговорить мисс Хайд все вам рассказать. В этом-то и беда! Если бы люди говорили нам все, что знают, мы избежали бы стольких неудобств! А молчат они вовсе не из злобного упорства, а из-за непонимания важности происходящего! Вот, например, мистер Тотердель на днях открыл мне одно небольшое обстоятельство, которое два месяца тому назад было бы просто бесценным.

Филипп Сомс, преисполненный негодования, изумленно смотрел на этого седого говорливого человечка, и доктор Ингльби счел необходимым внести ясность.

– Любезный Фил, – сказал он, – позвольте представить вам сержанта Ашера из Скотленд-Ярда. А его знакомить с вами я считаю излишним: я не сомневаюсь, что мистеру Ашеру уже все о вас известно.

Сыщик почтительно поклонился и сказал, что имел удовольствие видеть мистера Сомса, но молодой человек не смягчился.

– Я не вижу необходимости втягивать мисс Хайд в это дело, – заявил он надменно. – Ей ничего не известно. Вы выхватили отрывок из разговора между доктором Ингльби и мной и немедленно пришли к заключению, что наша беседа имела отношение к смерти мистера Фосдайка!..

– Извините, сэр, – спокойно возразил сыщик, – то немногое, что я услышал, было следствием простой случайности, но – и доктор Ингльби подтвердит – я с самого начала считал, что мисс Хайд знала Джеймса Фоксборо. Если бы нам удалось уговорить ее обо всем рассказать, это помогло бы раскрыть бенберийское убийство.

– Это правда, Фил! – заметил доктор. – Мисс Хайд действительно сказала, что знала мистера Фоксборо, хотя никогда его не видела; но она уверяет, что все, что ей известно, не прольет света на это дело.

– Послушайте, мистер Сомс, не думаете же вы, что я желаю досадить вам или огорчить девушку? Я по опыту знаю, что самая ничтожная безделица способна направить полицию на верный след. Мисс Хайд убеждена, что сведения, которыми она располагает, не важны, но я хотел бы, чтобы она позволила мне самому судить об этом. Девушка могла бы довериться доктору Ингльби, а доктор передал бы все мне, и в итоге мисс Хайд была бы избавлена от всяких неприятностей. Простите меня, сэр, но в интересах правосудия я обязан собирать все возможные сведения об этом таинственном убийстве.

Филипп Сомс согласился, что сыщик прав. Он сам просил своего старого друга добиться от Бесси признания, и было бы очень непоследовательно с его стороны противиться этому лишь потому, что, как полагал сыщик, из рассказа девушки можно было извлечь какую-нибудь пользу для раскрытия бенберийского убийства. Притом от этого зависело личное счастье Филиппа, а любовь, как известно, чувство эгоистичное, так что юноша перестал возражать.

– Вы можете на меня положиться, мистер Сомс. Не думайте, что я позволю себе оскорбить мисс Хайд. Вероятно, не будет ни малейшей необходимости разглашать те сведения, которые она сообщит; но я вполне допусккаю, что девушка поможет мне разобраться в этом темном деле. Кстати, доктор, вы ничего не разузнали о письме?

– Нет; должно быть, его уничтожили. Впрочем, я читал в газетах, что какие-то письма нашли в «Веточке хмеля».

– Мало ли что пишут в газетах! – ответил сыщик. – Прощайте, господа!