Текст книги "Фотографическая карточка"

XXVII. Кодемор начинает беспокоиться

Одна из аксиом геометрии, которая гласит, что если две точки соединить прямой, то она и будет кратчайшим расстоянием между ними, так же неоспорима, как и то, что мужчины испытывают необъяснимое влечение к женщинам.

Конечно, Кодемор имел причины прельститься Нидией Фоксборо. Она была очень хороша собой и к тому же прекрасно воспитана; но она никогда не поощряла чувств Кодемора, да тот и не имел возможности ухаживать за ней. Несмотря на это, ростовщик твердо решился жениться на девушке. Он всеми силами старался прибрать «Сирингу» к рукам и уже вовсю распоряжался в театре, на что не имел совершенно никаких прав. Теперь его огорчало не равнодушие Нид – этого он ожидал, – а готовность ее матери отдать «Сирингу». Кодемор уже отказался от надежды достигнуть своей цели простым сватовством, но рассчитывал, что контроль над театром поможет добиться желаемого. Но, к его великому сожалению, миссис Фоксборо не сильно дорожила «Сирингой».

Еще одно обстоятельство тревожило ростовщика: его сопернику Герберту Моранту сопутствовал успех. Кодемор располагал несколькими векселями молодого человека и думал, что тот скоро попадет к нему в лапы; но, к его огромному удивлению, мистер Морант расплатился по векселям в срок и не изъявил желания выдавать новые.

Из разговора с миссис Фоксборо Кодемор узнал, что полиция уже не считает ее мужа преступником. Ростовщик был расстроен: он находил для себя выгоду в том, что Фоксборо обвиняли в убийстве. Кодемор решился зайти к Стертону и выведать, что думают в Скотленд-Ярде о тех сведениях, которые предоставил знаменитый портной.

Стертон находился дома или, правильнее сказать, в своем магазине. Жил же он в прелестном доме в Вест-Кенсингтоне. У него было много слуг, верховых лошадей и лошадей для экипажа, французский повар, шотландский садовник и оранжерея. Его сыновья учились в университете, и хотя они отличались большей консервативностью взглядов по сравнению со своим отцом, гораздо меньше благоговели перед лордами.

Кодемора тотчас провели в просто меблированную комнату, устроенную за магазином, где Стертон, сидя за столом, отвечал на письма, которые ему приносили каждое утро.

– А, это вы, – проговорил он лениво, – прошу садиться. Дайте мне две минуты, я сейчас закончу и буду готов побеседовать с вами.

Через несколько минут портной бросил перо и, развернув свой стул, спросил Кодемора:

– Ну, что такое?

– Что вам сказали в Скотленд-Ярде? – без всяких предисловий поинтересовался ростовщик.

– Вам нечего беспокоиться; вашего имени я не упоминал, да и мое они обещали не разглашать, если, конечно, не возникнет необходимость – но это маловероятно. Я видел сыщика Ашера, который ведет это дело; он сказал, что мои сведения могут оказаться очень полезными, но показания, вероятно, мне давать не придется. Кроме того, он попросил меня никому больше об этом не говорить.

– Мне сообщили, что полиция предполагает, будто не Фоксборо совершил это преступление. Это правда? Что думает Ашер на этот счет?

– Право, не знаю, – ответил Стертон, – как мне кажется, Сайлас Ашер не расположен делиться с кем-либо своим мнением до тех пор, пока не найдет убийцу. Он может говорить с вами любезно и совершенно откровенно, но его истинных мыслей вы все-таки не узнаете. Мне, например, приходится встречать самых разных людей; снимая мерки с фигуры человека, волей-неволей меришь и его душу. Есть такие клиенты, которые не знают, чего хотят, и их вы можете убедить во всем. Есть и другие – они опять же не знают, чего хотят, но вечно подозревают вас в чем-то, когда вы стараетесь им помочь. Есть и третий тип – им, страшным телом и душой, ничем невозможно угодить. Встречаются и такие клиенты, которые терпеть не могут что-либо примерять, не любят заказывать, а берут все готовое… Наше искусство великолепно, и еще придет время, когда оно будет признано таковым, когда начнется великое слияние всего, тогда несомненно… несомненно!..

Тут портной-демократ запнулся: речь опередила мысль. Такое часто случается с нашими законодателями и объясняет внезапные паузы в их выступлениях.

Понятия, по которым жил Кодемор, отличались чрезвычайной узостью, но он был человеком практичным. Ростовщик изумленно вытаращил глаза на своего разглагольствующего приятеля, и если бы его мысли можно было выразить словами, то они звучали бы примерно так:

«У всех людей есть свои недостатки. Слабость человеческой организации, доведенная до крайности, называется безумием. Если бы я не знал, что Стертон – человек деловой и практичный, я удивился бы, почему его близкие до сих пор не заперли его в сумасшедший дом, раз он несет такую чепуху».

– Значит, этот Ашер не говорил вам, что Фоксборо не виновен в преступлении? – спросил наконец Кодемор.

– Нет, а почему это пришло вам в голову?

– Кажется, я читал об этом в газетах, – небрежно бросил ростовщик в ответ, – и потом я не совсем понял то, что вы мне рассказывали о Скотленд-Ярде.

– По-моему, я вполне ясно выразился, – возразил Стертон. – Ашер не объяснил мне ничего. Он был очень разговорчив, когда я молчал, но становился нем как рыба, когда я раскрывал рот. Я ничего не знаю о позиции Скотленд-Ярда.

– Мне любопытно было узнать, что там думают о предоставленных вами сведениях, – сказал Кодемор, вставая, – и успокоило ли это вашу совесть.

– Чем скорее вы поймете, что я намерен поступать по-своему, тем лучше, – резко возразил Стертон, – мне нетрудно начать дела с кем-то еще.

– А если я расскажу кому-нибудь о наших деловых отношениях? – спросил Кодемор.

– Тогда я вас погублю. Как же вы глупы! Неужели вы не понимаете, что такие мелкие капиталисты, как вы, всегда зависимы от крупных, – спокойно заметил Стертон. – Обо всех известных людях моей профессии говорят, что они дают взаймы деньги своим клиентам, хотя это делают не все. Вы не можете причинить мне вред, любезный Кодемор, а я непременно вас погублю. Я держу в руках такие ниточки, о которых вы и понятия не имеете.

– Я не желаю ссориться с вами, – возразил ростовщик, – но если вы идете наперекор моим выгодам, то я хочу знать почему. Ладно, давайте сменим тему. Что там Морант? Расплатился с вами? Выкупил свои векселя?

– Кажется, это он соперничает с вами за руку мисс Фоксборо? Он бросил нас, а это обычно указывает на то, что человек принялся за дело…

И Стертон опять пустился в разглагольствования. Не известно, понимал ли он сам, что именно хочет сказать. Разговор стал слишком глубокомысленным для Кодемора. Он решил, что говорить больше не о чем, нечего больше узнавать, и простился с портным. Ростовщик вышел от портного несколько ошеломленный. Он понял, что Стертон гораздо более тверд и настойчив, чем он полагал.

Кодемор решил не заходить в контору и прямиком направился в свои апартаменты. Поднимаясь по лестнице, он увидел, как клерк по имени Тим выходит из его спальни.

– Что вы здесь делали? – грозно спросил ростовщик.

– Я ходил узнать, дома ли вы. Какой-то Смитсон желает вас видеть.

– Где его карточка?

– У него не было карточки.

– Хорошо, пусть войдет.

– Этот господин уже ушел, но зайдет через час – так он сказал, когда узнал, что вас нет дома.

– Как же он узнал, если вы сами только что это выяснили?..

– Я догадывался, что вас нет, и так ему и сказал, а он не хотел ждать, пока я проверю…

– Послушайте, приятель, зачем вы так бесстыдно лжете? Ведь вы знали, что я ушел.

– Конечно, сэр, но я не знал, вернулись ли вы.

– Клиенты, которые приходят ко мне, всегда посылают карточку, – заметил ростовщик.

– А этот не послал! – сердито возразил Тим.

– С какой же стати вы искали меня в спальне?

– Я не искал; я заглянул в вашу гостиную и, не обнаружив вас там, побежал наверх. Дверь была отворена, и я заглянул внутрь. Так как вас там не оказалось, я решил, что лучше затворить дверь.

– А я готов поклясться, что вы выходили из спальни, когда я вас увидел.

– Может быть, я и переступил порог одной ногой. Мне очень жаль, если я сделал что-то не так, мистер Кодемор, но этот господин очень хотел вас видеть, а я, право, не знал, дома вы или нет.

– Хорошо, хорошо! – ответил ростовщик. – Но помните: если я опять увижу вас наверху, вы лишитесь места, а рекомендации я вам не дам.

Тим ничего не ответил и быстро удалился.

«Что этот лгун делал в моей спальне?» – думал Кодемор, входя в гостиную и закуривая сигару.

XXVIII. Мистер Морант знакомится с мисс Хайд

Когда Филипп пришел на другой день в Дайк, миссис Фосдайк радушно приняла его.

– Искренне поздравляю вас! – воскликнула она. – Вы не представляете, как вы меня обрадовали! Я всегда хотела этого всем сердцем!

– Я полагаю, Бесси все вам рассказала? – спросил Филипп.

– Все, – ответила миссис Фосдайк, – и теперь я понимаю, как я мучила бедняжку своими расспросами о ее прошлом. Но это была не моя вина, хотя в моем возрасте уже не должно перекладывать вину на других.

– Всем прекрасно известно, кто настоящий виновник, миссис Фосдайк. Но где же Бесси?

– Она сейчас придет, я просила ее оставить меня с вами на несколько минут. Я знаю вас так давно, Филипп, и вы всегда были моим любимцем, потому я хотела сердечно вас поздравить. Бесси будет для вас хорошей женой.

– Рад слышать это, миссис Фосдайк. Даже если отчим мисс Хайд действительно окажется отъявленным негодяем, жестоко было бы мстить за его злодеяние девушке, которая даже никогда не видела его.

– Я совершенно согласна с вами. Я очень ее люблю, и хотя, разумеется, все еще трепещу при мысли о ее родстве с этим ужасным человеком, все-таки, Филипп, надеюсь, вы не думаете, что я могу быть несправедлива к Бесси.

«Однако не так давно вы были к ней несправедливы!» – подумал Филипп и склонил свою красивую голову.

– А теперь я желаю видеть мистера Моранта, который помолвлен с сестрой Бесси.

– Я как раз хотел просить позволения привести его к вам.

– Я желаю познакомиться с ним. Он приятен в общении? Хорош собой?

– Мы, мужчины, не знаем, что женщины подразумевают под этим. Я не сказал бы, что он красив, но мой друг – джентльмен и хороший человек. До сих пор он ничем не занимался, но теперь он должен работать ради блага своей будущей семьи, и я намерен сделать из него человека.

– Приведите его ко мне, и я сама смогу судить о нем.

В эту минуту в комнату вошла мисс Хайд. Девушка поприветствовала жениха веселой улыбкой.

– Бесси, я сейчас получил позволение, даже почти приказание от миссис Фосдайк, – представить ей моего друга Герберта.

– О, чудесно! Вы же знаете, что я хочу услышать что-нибудь о своей сестре…

– Ручаюсь, что вы много чего о ней услышите, – ответил Филипп, смеясь. – Герберт всем только о ней и рассказывает.

– Во мне он найдет внимательную слушательницу. Когда вы его приведете?

– Завтра, если это будет удобно миссис Фосдайк. Боже, как вы подружитесь с ним, Бесси! Женщина, готовая слушать излияния влюбленного, тотчас заслужит его преданность.

– Позвольте спросить, Филипп, кто же слушает ваши излияния? – с улыбкой спросила мисс Хайд. – Судя по вашим словам, такие наперсники просто необходимы!

– О да! – весело ответил Филипп. – Я тоже чувствую потребность говорить о вашем совершенстве, и поначалу мне приходилось тяжело. Герберт несправедлив. Он хочет, чтобы я слушал целыми часами поэмы в прозе о вашей сестре; но, к сожалению, должен признать, что он мало интересуется вами. Но, к счастью, у меня есть еще один друг, с которым я могу поговорить о вас. Он искренне считает, что если бы сбросил лет двадцать, то вам пришлось бы выбирать между ним и мной, и он всегда готов слушать, когда я пою вам дифирамбы.

– А, это милый доктор Ингльби! Знаете, Филипп, мне все не верится, что мы обвенчаемся, – сказала Бесси.

– Вздор!.. Милая миссис Фосдайк, из уважения к памяти вашего покойного супруга мы и не подумаем сейчас толковать о свадьбе, но, после того как пройдет еще некоторое время, я знаю, вы дадите нам позволение.

– И присовокуплю к нему мои самые сердечные пожелания, – ответила вдова, – а теперь идите. Вам, наверно, о многом хочется поговорить, если только молодежь не сильно изменилась со времен моей молодости.

– Конечно, – ответил Филипп, – мне нужно научить Бесси обязанностям жены.

– О, Фил, Фил! – воскликнула миссис Фосдайк, смеясь. – Только заставьте ее полюбить себя, и вам не придется давать ей другие уроки в этом отношении; но, пока вы не наденете ей на палец обручального кольца, ее слово – закон, не забудьте об этом преимуществе, дорогая мисс Хайд.

– Пойдемте, Бесси, прогуляемся, но будьте милосердны. Я покоряюсь решению миссис Фосдайк, но не требуйте великолепных экипажей, которых вам не может предоставить простой пивовар.

– Не дразните свою будущую жену, Фил, – ответила девушка, улыбаясь, – вы прекрасно знаете, что до приезда в Дайк она и понятия не имела ни о каких экипажах, кроме омнибусов и кебов. Нет, милый, я могу дать вам два обещания – искренне любить вас и не просить о непомерных тратах.

– Вот мы и у калитки, – сказал Филипп, когда пришло время прощаться после прогулки.

– Не забудьте передать мистеру Моранту, чтобы завтра он принес с собой фотокарточку Нидии, – напомнила Бесси.

– Передам. Расставаться с вами, Бесси, теперь совсем другое дело – не то что прежде.

Вернувшись домой, Филипп нашел Герберта Моранта у камина. Юноша неподвижно сидел, устремив взгляд на огонь. Подняв голову, Герберт взглянул на Филиппа, а потом воскликнул:

– Пожалуйста, молчи! Я этого не вынесу. Каждая черта твоего лица говорит о твоей скорой свадьбе. Хорошо тебе! Но ты даже не представляешь, каково мне. Для меня свадьба – только призрачная возможность в будущем…

– Перестань! – резко оборвал его Филипп. – И ты услышишь торжественный колокольный звон, если только будешь тянуть свою лямку так же усердно, как и прежде.

– Ты действительно думаешь, что из меня выйдет пивовар?

– Я нисколько в этом не сомневаюсь. Ты женишься на Нидии, поселишься в Бомборо, поступишь в городской совет и будешь участвовать в разных делах, в которых сейчас ничего не смыслишь. А пока я дал слово привести тебя завтра в Дайк и представить миссис Фосдайк и сестре Нидии.

– Ты так добр, Филипп! Но не будет ли это немного неловко?

– Вовсе нет. Обе дамы с нетерпением ждут встречи с тобой. Бесси хочет услышать о своей сестре, а если ты расскажешь ей хоть десятую долю того, чем ты ежедневно угощаешь меня, ей немногое останется узнать.

– Не говори пустяков, Фил, не так уж и много я тебе рассказал!

– Боже мой! – воскликнул Сомс. – Милый Герберт, да ты ни о чем другом и не говоришь со мной.

– Послушай, – сказал Герберт, вставая и закуривая сигару. – Может быть, я и люблю поболтать о своей невесте, когда имею возможность, но ты столько разглагольствуешь об ангельских качествах мисс Хайд, что я не нахожу времени говорить с тобой о Нид.

– И сейчас ты тоже лишен такой возможности, – рассмеялся Фил, – потому что я иду одеваться к обеду.

– Неужели пора? – удивился Герберт и посмотрел на часы, стоявшие на камине. – И правда… Ну что ж, иди, готовься, надевай белый галстук.

На следующий день Герберт Морант в соответствии со всеми приличиями был представлен в Дайке и дружелюбно принят обеими дамами.

Когда Бесси отвела гостя к окну, чтобы поговорить с ним о Нид, миссис Фосдайк вполголоса сказала Филиппу:

– Красавцем вашего друга не назовешь, но собеседник он приятный…

– Он хороший человек, и я не думаю, что привлекательная внешность играет большую роль в любви. Я помню, как долго старался добиться возможности пригласить на танец первую красавицу бала. Но вы даже не представляете, как велико было мое разочарование после разговора с ней. Женщина, которая умеет не только танцевать, но и говорить, всюду одержит верх над красивой, но неинтересной соперницей.

– Вы нашли жену и красивую, и умную, Филипп.

– Я это знаю, – сказал он, улыбаясь, – я очень счастлив в этом отношении.

– Искренне желаю вам успехов и во всем остальном. Ничто не вернет к жизни моего бедного мужа, так что я желаю Бесси и вам, чтобы это затянувшееся расследование так ни к чему и не привело. Я не ищу мщения и хотела бы, чтобы вся эта трагедия поскорее забылась.

– Я боюсь, любезная миссис Фосдайк, что власти, действуя в интересах правосудия, этого не допустят. Но теперь, кажется, полиция в тупике.

– Лучше бы все так и оставалось, – ответила миссис Фосдайк, – но это зависит не от вас и не от меня. А если откроется что-нибудь, Филипп, вы ведь дадите мне знать?

– Обещаю. Как вы думаете, могу ли я прервать разговор этой парочки у окна?

– Конечно! – с улыбкой ответила вдова. – Вы дали им достаточно времени, чтобы побеседовать о мисс Фоксборо, и теперь имеете право вмешаться!

Филипп подошел к окну и сказал:

– Ну что, Бесси, много ли вы узнали о своей сестре?

– Да, и я даже увидела ее. Но не по вашей милости, сэр, потому что вы забыли о моем поручении.

– Ах, да! Карточка. Виноват, виноват и прошу прощения, но вижу, что Герберт, кажется, все равно ее захватил.

– Да, – ответил мистер Морант, – я думал, что мисс Хайд…

– Бесси, – перебила девушка, смеясь, – сколько раз мне нужно повторить вам это! Я не хочу, чтобы мой будущий родственник называл меня мисс Хайд. Мы скоро подружимся, Фил. Я знаю, что Герберт не стоит Нид, – он сам признался мне в этом…

– Конечно, не стою, но, мисс… Бесси, она никогда не найдет равного себе, зачем же ждать? Никто и никогда не полюбит ее сильнее, чем я!

– Вы, кажется, любите ее больше, чем Филипп любит меня, – заметила мисс Хайд с улыбкой.

– О! Это сложный вопрос, – ответил Герберт. – Наука еще не изобрела весов для взвешивания чувств. А если бы таковые были, то вы увидели бы, что с чувствами Фила чаша весов опустилась бы очень низко, а с моими – весы сломались бы вовсе.

– Как повезло моей сестре, что вы любите ее так сильно! Неизмеримое обожание; мы не можем требовать большего, – продолжала мисс Хайд с притворной серьезностью.

– Она начинает насмехаться над нами, – воскликнул мистер Морант, – нам лучше уйти!

– Я оставлю себе эту фотокарточку, Герберт, как залог вашего скорого возвращения, хотя у такого пылкого влюбленного, как вы, должна быть, по крайней мере, целая дюжина таких карточек.

– Да, эту я могу оставить вам, у меня есть другая. Прощайте!

– Эту вы больше не увидите. Другая!.. Я думаю, у него их целый альбом, не правда ли, Филипп?

– Кажется, есть еще две или три, – ответил Сомс, улыбаясь. – Прощайте, дорогая, я рад, что вы познакомились.

– Прощайте, Герберт, – сказала Бесси. – Как покорная подруга жизни, я во всем согласна со своим будущим супругом и повелителем.

– Что ты думаешь о Бесси? – спросил Филипп у Герберта, когда они возвращались домой.

– После Нид она самая милая девушка, какую мне доводилось встречать, – ответил Морант.

– Я очень хотел, чтобы вы понравились друг другу, и мне это приятно. Так вот, после обеда мы пойдем выкурить сигару с доктором Ингльби.

– Чудесно! Он старик хороший. Это будет прекрасное завершение приятнейшего дня.

XXIX. Головоломка почти разгадана

Сыщик Ашер сердился на себя за неспособность разгадать загадку. Он уже во многом разобрался; то, чего не понимала публика, ему было совершенно ясно; но кто же выступал в роли сообщника? Кто написал письмо? Это был не почерк Фоксборо, это не была даже подделка под его почерк. Сыщик узнал это от надежных свидетелей. Сайлас Ашер не сомневался, что этот почерк был знаком убитому, иначе он бы не поспешил явиться на приглашение. Сержанту стало очевидно, что пока он скрывает ото всех существование этого письма, пока оно просто лежит в его бумажнике, ему никогда не представится случай узнать, чей это почерк. Сайлас Ашер был профессионалом в своем деле и любил представить важную улику в самую последнюю минуту. Вот почему он так тщательно скрывал свою драгоценную находку из «Веточки хмеля»; но теперь он понимал, что загадка разрешится, только если он узнает, кто написал письмо. Сержант полагал, что сможет выяснить это через старых друзей Джона Фосдайка в Бомборо, и туда-то и отправился, не теряя времени. Сайлас Ашер рассчитывал на доктора Ингльби, но ему мог понадобиться и Тотердель.

Мчась в Бомборо на дневном поезде, сыщик долго размышлял, с чего ему начать. Теперь он уже знал в лицо всех бомборосцев. Наконец, Ашер остановился на том, что лучше всего сначала отправиться к Тотерделю.

«Наверно, миссис Фосдайк рассказывала своему крестному все, что знала о делах супруга до их ссоры, – думал сыщик, – а женщина всегда знает больше, чем хотел бы ее муж. Итак, начнем со старого сплетника, а если из этого ничего не выйдет, то попытаем доктора Ингльби».

То, что Тотердель с радостью примет сыщика, было несомненно. Старик сходил с ума, оттого что бенберийская тайна никак не раскроется. Он желал знать: что же делает полиция? Когда же он получит возможность показать себя? Он все еще грезил, что как только его допросят как следует, то убийца тут же будет пойман.

– Ну, мистер Ашер, – воскликнул Тотердель, – за чем дело стало? Странно, что вы не можете сделать и шагу без моей помощи, а между тем я не могу заставить вас выслушать меня.

– То же самое я говорю и в Скотленд-Ярде, – ответил Ашер. – «Я ничего не могу понять, – втолковываю я им, – да и никто из вас не может. Единственный человек в Англии, который способен прояснить дело, – мистер Тотердель. Отправьте меня еще раз поговорить с ним». Меня отпустили, и вот я здесь. С вашего позволения, сэр, я присяду. Кому как не вам знать, что беседовать о вещах первостепенной важности невозможно второпях.

– Конечно, конечно, мистер Ашер, – ответил старик благодушно, – садитесь, садитесь, что же вы мне скажете?

– Ну, сэр, – ответил сыщик, протирая шляпу носовым платком, – сапог-то не на той ноге. Я надеюсь, что это вы мне что-нибудь скажете. Человек, живущий на одном месте и одаренный такой тонкой проницательностью, мог бы, я полагаю, и приметить что-нибудь.

– Я и приметил, – захихикал Тотердель. – Это странная вещь, и я узнал о ней случайно. К делу она особенно не относится, так что прежде мы поговорим о том, что удалось обнаружить вам.

«Что же стало известно этой старой образине? – подумал сыщик. – Полезны эти сведения или нет? Он, конечно, сам не понимает, а пытать его я не намерен. Лучше я выкажу ему свое доверие и достану письмо, а там уж он все и выболтает».

– Мистер Тотердель, надеюсь, вы умеете хранить секреты и не разболтаете никому то, что я вам сейчас расскажу, – заговорщическим тоном начал Сайлас Ашер. – Я достал письмо этого Джеймса Фоксборо, которого вы видели в театре. Узнаете ли вы в этом письме почерк одного из служащих мистера Фосдайка? Вам же знаком их почерк?

– Конечно, – ответил старик, хотя не имел ни малейшего понятия о деловых отношениях мистера Фосдайка; он, не задумываясь, был готов наврать с три короба, только бы не упустить случая удовлетворить свое непомерное любопытство.

– Посмотрите. Вы знаете, кто это писал? – спросил сыщик, показывая письмо так, что была видна только подпись. – Это почерк человека, который лишил жизни Джона Фосдайка.

– Господи помилуй, – воскликнул Тотердель, надевая очки. – Нет, он прежде мне не встречался…

– Когда я найду того, кто знает этот почерк, я в ту же секунду раскрою бенберийское убийство. А что удалось узнать вам?

– Может быть, это не так уж и важно, – ответил старик, – но странно, очень странно. Вам стоит знать, что, когда в Бомборо зашла речь о театре, разумеется, встал вопрос и о средствах. Нужно было где-то найти шесть тысяч на его постройку. Бедный Фосдайк предлагал организовать особый сбор, но я как раз в то время стал членом муниципального совета и узнал, что нужная сумма есть, но отдана кому-то под залог. Тогда я выступил с предложением взыскать деньги с должника и выстроить на них театр.

– Ах вот оно что! – невольно воскликнул мистер Ашер.

– Это вас удивляет? – спросил Тотердель, посмотрев на сыщика через очки.

– Вы были правы, – ответил Сайлас Ашер. – Я знал, что для бомборосцев ваше присутствие в муниципальном совете – большое счастье.

– Но представьте себе, хоть деньги и оказались в наличии, хоть Джон Фосдайк и отчитался в них до последнего пенни, оказалось, что их никогда не отдавали под залог.

– Ага! – многозначительно произнес сыщик. – Чем же вы объясните такое обстоятельство, мистер Тотердель?

– Не знаю, мистер Ашер, это пусть судьи решают и присяжные. Я еще много чего расскажу, если мне представится случай…

– Ну, мистер Тотердель, я не стану больше отнимать ваше драгоценное время. Вы держите в руках ниточки, которые вскоре позволят распутать это дело. Конец уже близок, сэр. День ото дня все становится яснее.

– Отлично! – воскликнул старик. – Но все это между нами, только между нами. – Кстати, где, по-вашему, сейчас находится этот негодяй Фоксборо? Вы напали на его след?

– Да, напал! – ответил Ашер, вставая. – Но – и это излишне объяснять человеку с вашим опытом и проницательностью – вы сами понимаете, что необходимо держать рот на замке.

– О, разумеется, мистер Ашер! Вы можете положиться на меня, я не скажу никому ни слова. Никто не умеет молчать лучше меня. Как говорится, нем как рыба! Ха-ха-ха! Спокойной ночи!

«Да, ты хоть раз в жизни сдержишь слово! – пробормотал сыщик про себя. – Ты никому не ничего не скажешь на этот раз, потому что тебе просто-напросто нечего говорить. Но если бы кто-нибудь подсказал мне, чей это почерк, я бы раскрыл бенберийское убийство. Сейчас половина десятого, значит еще не поздно заглянуть к доктору Ингльби. Я не думаю, что ему знаком этот почерк, но попытаться стоит. На сей раз моя поездка в Бомборо оказалась весьма удачной. Я узнал у Тотерделя очень важную деталь, которая почти распутала дело».

Рассуждая таким образом, сыщик отправился к доктору Ингльби и, по своему обыкновению, вошел следом за слугой, который докладывал о нем.

Доктор курил сигару и выслушивал душевные излияния Герберта Моранта и Филиппа Сомса. Первый молодой человек отличался тем, что строил воздушные замки. Его постройки со временем обратятся в дым, но, нисколько этим не смутившись, он вновь начнет воздвигать их, пребывая в счастливой беспечности, характерной для человека столь юного возраста. Доктор Ингльби с большим участием внимал спокойным, степенным мечтам Филиппа Сомса о супружестве и блестящим надеждам Герберта Моранта. Эти молодые люди нравились ему, хотя были совсем не похожи друг на друга: Филипп казался олицетворением благородства и преданности, а Герберт – страсти и обожания.

– Присаживайтесь, мистер Ашер, – воскликнул доктор Ингльби, – и скажите, что вы предпочитаете – вино или водку? А затем потрудитесь объяснить, зачем я вам понадобился? Я знаю, вы так заняты, что не станете совершать визитов вежливости. Или у вас какие-то проблемы со здоровьем?

– Нет, доктор, – ответил сыщик, смеясь, – здоровье в порядке, не беспокойтесь. Если вы позволите, я выпью портвейна. Меня привело к вам одно дельце. Бенберийской истории недостает одной мелочи, относительно нее я и думаю посоветоваться с вами и мистером Сомсом.

– Я очень рад, что вы близитесь к разгадке, – ответил доктор Ингльби, – но не думаю, что эти два господина и миссис Фосдайк оценят ваши старания. Они хотят поскорее предать все забвению.

– Послушайте, господа, такое дело нельзя предать забвению, потому что это станет вечным упреком Скотленд-Ярду. Я не знаю, как вам понравится разгадка, когда мы до нее доберемся, а доберемся мы непременно, но если вам будет приятно доказать, что Джеймс Фоксборо не убивал Джона Фосдайка ни умышленно, ни случайно, то я бы на вашем месте мне посодействовал.

Все трое изумленно воззрились на сыщика.

– Нет, господа, – продолжал Сайлас Ашер, – я не выпущу кота из мешка, пока не уверюсь в том, что опять смогу его поймать. Итак, к делу. Вы, мистер Ингльби, и вы, мистер Сомс, наверняка знаете друзей и служащих мистера Фосдайка, не так ли?

– Его друзей – да, – ответил доктор, – его служащих – нет. Он был очень скрытен в том, что касалось дел, так что о них мне ровным счетом ничего не известно.

– А вы, мистер Сомс? – спросил сыщик.

– Мне известно еще меньше, чем доктору Ингльби. Сами посудите, мог ли мистер Фосдайк сообщать такому молодому человеку, как я, то, что он утаивал от своего старого друга-доктора?

– Очень жаль, но тогда, боюсь, вы не сможете мне помочь; однако я все же расскажу вам, в чем дело.

Сайлас Ашер вынул из нагрудного кармана огромный бумажник, а из него – знаменитое письмо, сложенное таким образом, чтобы, кроме подписи, ничего нельзя было разобрать.

– Вы узнаете этот почерк, сэр? – спросил сержант, показывая подпись доктору Ингльби.

– Нет, – ответил доктор.

– А вы, мистер Сомс?

Филипп рассмотрел подпись и ответил:

– Нет, я никогда не видел этого почерка.

– Неприятно, очень неприятно! – заметил сыщик. – Если бы я знал, кто написал эти строки, то представил бы публике самое интересное дело, какое мне только случалось разбирать. Но мне никак не удается выяснить самое главное, хотя должны быть сотни людей, которые могут узнать этот почерк. Остается только сфотографировать подпись и разослать ее во все газеты.

– Позвольте мне взглянуть, мистер Ашер, – попросил Морант.

– Сделайте одолжение!

Герберт несколько мгновений смотрел на подпись, а потом сказал спокойно:

– Я знаю, кто это писал. Это…

– Молчите, сэр, молчите, ради бога! – вскрикнул сыщик, вскочив с места. – Я попрошу вас в течение двух суток не называть этого имени никому, кроме меня. Если этот человек в Англии, я поймаю его за названный срок. Огласка гибельна в таких случаях, господа. Простите меня, доктор Ингльби, и вы также, мистер Сомс, но я попрошу мистера Моранта проводить меня до дверей, назвать мне это имя и не говорить о нем никому в течение двух дней.

– Вы, похоже, можете помочь мистеру Ашеру, – обратился доктор Ингльби к Моранту, – а мы с Филиппом обуздаем свое любопытство и подождем двое суток. Прощайте, мистер Ашер, я знаю, что вы хотите уйти. Проводите сержанта до дверей, мистер Морант, и шепните ему ваш секрет на пороге.

– Так и есть, сэр. Спокойной ночи, господа! Пойдемте, мистер Морант.

С этими словами сыщик и Герберт удалились.