Текст книги "Фотографическая карточка"

IV. Игра в крикет

Тотерделю удалось-таки попасть в муниципалитет. И хотя он был человеком ленивым, однако врожденное любопытство побуждало его соваться во все городские дела. Теперь его больше всего занимало, почему Джон Фосдайк вдруг охладел к театру, который он сам же предложил основать в Бомборо. Театр уже начали строить, и не на занятые деньги, как изначально задумал юрист, – он же был городским секретарем, – а на сумму из запасного капитала, отданную на проценты под залог железнодорожных зданий, как настоял Тотердель. Но Джон Фосдайк ни разу не взглянул на стройку, а когда кто-то высказывал удивление по этому поводу, он отвечал: «Это лучше предоставить архитектору».

– Чрезвычайно странно, Мэри, что твой муж опять исчез, – брюзжал Тотердель, развалившись в своем любимом кресле в гостиной крестницы. – Затеял постройку театра и умчался бог знает куда, а я, значит, заботься обо всем! Архитектор страшно упрям и все хочет сделать по-своему. Фосдайк знает, что я в театрах ничего не смыслю, но все навязал мне. У нас в совете все таковы. Стенджер чуть не обругал меня вчера за то, что я заговорил об освещении. Он директор газового общества, вот я и подумал, что лучше всего обратиться к нему…

– Говорят, что газовое общество заключило невыгодный контракт, – вмешалась Бесси Хайд, чтобы уколоть старика; она любила над ним подтрунивать.

– Как же я могу узнать об этом, не расспрашивая? – спросил Тотердель. – Провидение для расспросов-то и дало нам язык.

– Никогда не думала, что именно в этом заключается назначение языка, – ответила Бесси, засмеявшись, – хотя должна согласиться, что некоторые из нас только так его и используют.

– Общественные деятели должны проникать в суть вещей, – продолжал Тотердель таким тоном, будто глаза всей Европы в этот миг устремились на него. – Твой муж, Мэри, конечно, человек деловой, но он чуть не совершил ошибку, предложив организовать особый сбор на театр, а я заявил, что мы можем воспользоваться запасным капиталом.

– Кажется, Джон был не согласен с вами в этом вопросе, – произнесла миссис Фосдайк. – Он говорил, что неблагоразумно трогать резервный фонд.

Надо заметить, что Мэри весьма учтиво передала позицию мужа. Мистер Фосдайк, обсуждая предложение Тотерделя с женой, называл его вредным стариком и идиотом.

– Милая, я так же хорошо разбираюсь в делах, как и Джон, – продолжал разглагольствовать Тотердель. – Но вот в чем закавыка: как только в городском совете появляется трудолюбивый и деловой человек, на него взваливают все. Никто не печется о театре, кроме меня. Я даже думаю выйти из совета… – Тут Тотердель окинул взглядом дам, чтобы узнать, как они восприняли его заявление.

Разумеется, он не имел ни малейшего желания отказываться от места в совете и смутно подозревал, что его слушательницы прекрасно знают это. Тут вдруг дверь отворилась, и слуга доложил:

– Мистер Сомс!

– Что этому юному пивовару опять здесь надо? – пробормотал Тотердель.

Миссис Фосдайк, лукаво посмотрев на Бесси, усмехнулась. Девушка сконфузилась и густо покраснела. В гостиную вошел высокий красивый юноша по имени Филипп – живое воплощение древнегреческих атлетов. Он успешно прошел курс обучения в Итоне и Кембридже, побывал за границей, а потом занял свое место в отцовской фирме. Филипп Сомс очень здраво смотрел на вещи. Основной доход его семьи составляло пиво, и молодой человек нимало не стыдился пивоваренного чана.

Поговаривали, что во время учебы в университете с Филом произошел один примечательный случай: как-то за ужином, где большинство присутствующих были аристократами, какой-то отпрыск герцогской фамилии принялся шутить над ремеслом его отца. «Вам, Скендльби, стоит принять во внимание, – с улыбкой ответил Фил, – что может прийти время, когда в свете будут обходиться без герцогов. А пивоварам, кажется, в этом смысле нечего опасаться».

– Я пришел, миссис Фосдайк, пригласить вас на игру в крикет и напомнить вам и мисс Хайд, что Бомборо сделал вызов Бенбери и что у нас целый день будет играть оркестр, а в надлежащее время подадут чай. Все дамы Бомборо должны разделить с нами нашу радость или оплакать поражение. Как вы смотрите на это, мисс Хайд?

– Я полагаю, что в случае вашей победы мы обязаны аплодировать вам, пока не лопнут наши перчатки, а в случае поражения и не думайте обращаться к нам за состраданием. Но я не хочу и мысли допускать, что такое возможно. Помните вашу победу над бенберийцами в прошлом году? Мы будем присутствовать при очередной такой победе, не правда ли, миссис Фосдайк?

– Да, Бесси, я думаю, что это будет очень приятно, особенно если мистер Сомс угостит нас чаем.

Миссис Фосдайк давно уже приметила, что Филипп Сомс неравнодушен к Бесси, и, сказать по правде, была этим очень довольна. Она смотрела на девушку как на родную дочь и наследницу, потому что близких родственников у Фосдайков не было. Партия вышла бы очень приличная, и хотя миссис Фосдайк предполагала, что родители Филиппа будут недовольны, юноша все же мог настоять на своем. Предвидя, что вопрос «Кто такая Бесси Хайд?» мог взволновать не только назойливого старика Тотерделя, но и Сомса, миссис Фосдайк сама стала расспрашивать девушку о ее родных. Но та повторила лишь слова, сказанные прежде: воспитывалась она у тетки, и, когда выросла, ей стало трудно жить в доме, где с ней обращались неласково. О родителях своих она отзывалась очень скупо: Бесси думала, что отец ее умер, а о ее матери миссис Фосдайк не узнала ничего, кроме того, что она жива.

Из-за ненасытного любопытства своего крестного миссис Фосдайк ощущала себя окруженной какой-то тайной. Для женщины, чья жизнь давно уже не выходила за рамки привычной колеи, это было даже чем-то привлекательно. Ее воображение быстро связало Бесси Хайд и постоянное отсутствие Джона. Не могла ли Бесси быть его дочерью от любовницы, может быть, еще живой? Девушка говорила, что мать ее жива, но отца она не знала и считала умершим. Это поразило миссис Фосдайк. Бесси всегда была очень правдива и говорила об отце одно и то же. Но к какому сословию принадлежала мать девушки, миссис Фосдайк никак не могла выяснить. С этих пор вопросы, кто же такая Бесси Хайд и по каким делам так часто отлучается Джон, не выходили из головы миссис Фосдайк.

Крикетное поле в день состязания представляло собой великолепную картину. В этом году турнир уже один раз проводился, в Бенбери, и закончился победой хозяев. Бомборо горел нетерпением отомстить за свое поражение и оправдывал себя тем, что не располагал в первом состязании своими лучшими игроками. Филипп Сомс, например, вывихнул руку и не мог участвовать в турнире.

Как и следовало ожидать, теперь благодаря ловким действиям Филиппа Сомса победа начала клониться на сторону Бомборо.

– Позвольте поздравить вас, мистер Сомс, – с лучезарной улыбкой обратилась к юноше Бесси Хайд и протянула ему руку, когда тот вошел в дамскую палатку во время перерыва. – Кажется, победа не за горами.

– Надеюсь. Вам уже подавали чай?

– О да! Благодарю.

– Не угодно ли вам пройтись?

Смешавшись с толпой, молодые люди стали прогуливаться по свободной стороне крикетного поля, но Сомсу беспрестанно приходилось останавливаться, чтобы принимать поздравления восхищенных зрителей.

– Мисс Хайд, давайте поищем местечко поспокойнее, – предложил Фил. – Я тщеславен не менее других, но мне стыдно выслушивать при вас комплименты по такому пустячному поводу.

– Я боюсь, – возразила Бесси, посмеиваясь, – что тщеславие присутствует в этих самых словах. Дело не в том, что вы наносили удачные удары, а в том, что упрочили возможность победы бомборосцев, когда им приходилось туго.

– Я заслужил этот выговор, – ответил Филипп с улыбкой. – Как вы проницательны! Я начинаю вас опасаться. Не заразились ли вы манией анализа от мистера Тотерделя? Право, шутки в сторону, неужели он вам не надоел? Каждый раз, как я захожу в Дайк, он там. Не понимаю, как Фосдайк выносит его. Немудрено, что он так часто уезжает!

– Да, мистер Фосдайк очень сердится за то, что Тотердель вечно суется в его дела. И это неудивительно – тут любой рассердился бы. Главная беда в том, что мистер Тотердель заразил миссис Фосдайк своим неумеренным любопытством, и она стала докучать мужу расспросами. Этот старик сделал нашу жизнь настолько невыносимой, что, пожалуй, мне придется оставить Дайк.

– Оставить Дайк? Да каким же образом эти неприятности могут касаться вас?

– Не могу объяснить вам, однако это так.

Некоторое время они шли молча. Филипп Сомс давно понял свои чувства к Бесси. Он знал, что горячо любит ее и искренне желает жениться на ней. Если до сих пор он не сделал ей предложение, то только потому, что боялся услышать отказ. Молодой человек, конечно, замечал, что нравится Бесси: она танцевала с ним с удовольствием, но он понимал, что мисс Хайд достойна спутника жизни, который обладал бы не только талантом танцора.

Напомним читателю, что в Бомборо о настоящем положении мисс Хайд не было известно. Одни считали ее племянницей, другие – неизвестной родственницей мистера Фосдайка или его приемной дочерью и, следовательно, не бесприданницей. Хорошенькая девушка из такой семьи не могла иметь недостатка в женихах, и Филипп Сомс прекрасно это понимал. Юноша сомневался, что расположил к себе Бесси настолько, чтобы сделать ей предложение, и думал, что преждевременное признание может разрушить все его надежды. Когда он вновь раскрыл рот, его замечание имело вовсе не сентиментальный характер.

– Старый идиот, – пробормотал он.

– Это вы о мистере Тотерделе? – спросила Бесси. – Правда, он очень назойлив. В Дайке все было гораздо приятнее до его приезда.

– Почему мистер Фосдайк не запретит ему приходить?

– Нельзя же не пускать в дом крестного жены, а намеков мистер Тотердель не понимает.

– На месте мистера Фосдайка я заставил бы его понять. Но хватит об этом… Почему вы хотите уехать?

– Я уже говорила вам, что в Дайке жизнь стала невыносимой; большего сказать не могу.

– Когда же вы едете?

– О, я пока точно не знаю. Притом это вас не касается, мистер Сомс, – кокетливо ответила мисс Хайд.

– Вам прекрасно известно, что касается, и даже очень.

– Мы совсем забыли о крикете. Что это за крики? Не празднуют ли там победу Бомборо?

– Да, кажется, мы победили. Но это все пустое. Я уже давно хочу вам признаться…

– Пожалуйста, не сейчас. Мне пора к миссис Фосдайк, – торопливо проговорила Бесси и повернула к палаткам, но Сомс крепко схватил ее за руку.

– Я зашел уже слишком далеко, – сказал он тихо. – Вы должны выслушать меня.

– Позвольте, – с достоинством проговорила девушка, высвобождая руку. – Выслушайте сначала вы меня. Вы думаете, что я родственница мистера Фосдайка и его наследница?

Филипп кивнул в знак согласия.

– Вовсе нет: я ему не родня. Я лишь компаньонка его жены и получаю за это восемьдесят фунтов в год. Правда, миссис Фосдайк никогда не давала мне почувствовать мою зависимость… Теперь, мистер Сомс, может быть, вы проводите меня к моей госпоже? – сказала девушка, гордо приосанившись.

– Провожу, но после. Признаюсь, то, что вы открыли мне, Бесси, несколько удивило меня. Но, похоже, вы невысокого мнения обо мне, если думаете, что это может что-то изменить. Вы знаете, что я люблю вас. Не хотите ли вы стать моей женой? – покраснев от смущения, произнес юноша и опять схватил мисс Хайд за руку.

Бесси опустила глаза, и Сомс видел, как румянец то выступал, то пропадал на ее лице. Он не мог понять, что происходило в ее душе. Когда девушка, наконец, заговорила, голос ее звучал жестко и монотонно, будто она повторяла заученный урок.

– Благодарю вас за честь, но я не могу принять ваше предложение, мистер Сомс.

– Почему? – спросил он коротко и в волнении сильно сжал руку мисс Хайд. – Вы не сможете полюбить меня?

– Нет, дело не в этом, – ответила она дрожащим голосом и со слезами на глазах. – Полюбить вас я смогла бы… я уже люблю вас, Филипп, но я не могу быть вашей женой.

– Тогда зачем же вы признаетесь, что любите меня? Я способен содержать вас и надеюсь получить согласие Фосдайков и ваших родных на наш брак. Любовь моя бескорыстна, по какой же причине вы отказываете мне?

– Этого я не могу сказать. Я знаю лишь то, что никогда не выйду замуж, не открыв всей правды о себе, а у меня недостанет смелости поведать вам мою историю.

– Бесси, дорогая, это чистый вздор! Я никогда не поверю в то, что в вашей жизни могло произойти нечто постыдное для вас. У вас разыгралось воображение…

– Нет. Прошу вас, Филипп, отведите меня к миссис Фосдайк. Посмотрите, все собираются уходить.

– С одним условием: вы пообещаете рассказать мне не позже чем через три дня, почему вы не можете за меня выйти.

– Нет-нет, я не могу вам этого обещать.

– По крайней мере не давайте решительного ответа до истечения этого времени.

Бесси с минуту колебалась, а потом ответила:

– Пусть будет так, если вы настаиваете, но это нехорошо с вашей стороны. И через три дня я повторю вам, что никогда не стану вашей женой, Филипп.

Девушка произнесла последние слова медленно и печально, а имя своего поклонника – особенно ласково.

– Бесси, если вы искренне любите меня, то я не верю, что ваше решение останется неизменным.

Мисс Хайд лишь удрученно покачала головой и и направилась к палатке.

– Милая Бесси, куда же вы пропали? – воскликнула миссис Фосдайк. – Я уже разослала людей искать вас. Ну, мистер Сомс, похвалите нас: мы последние уходим с вашего поля.

– Вы очень добры, что увенчали своим присутствием нашу победу, миссис Фосдайк, – поспешил сказать Филипп, чтобы скрыть замешательство своей спутницы.

– О чем же этот пивовар разговаривал с мисс Хайд? – пробормотал Тотердель себе под нос. – Со мной он всегда молчалив…

V. Мистер Кодемор дома

Кодемор занимал небольшой дом в Спринг-Гардене. На первом этаже располагалась его контора, на самом верху – спальня и уборная, а на втором этаже – столовая и большая комната, вроде курительной и библиотеки.

Кодемор стоял у окна этой комнаты и беседовал с худощавым, модно одетым человеком, который, по-видимому, больше интересовался цветком в своей петлице, нежели речью Кодемора. Не будь он так равнодушен, его можно было бы принять за одного из клиентов Кодемора, но тот, кто занимает деньги, обычно горячо интересуется разговором.

Мистер Стертон, известный портной, имел самые разные дела с Кодемором. Иногда ему нужно было спросить его мнение о векселе, полученном в уплату, иногда – дисконтировать вексель[6]6
  То есть продать или купить вексель до наступления срока его погашения.


[Закрыть], что Кодемор всегда устраивал, а иногда Стертон давал деньги взаймы через Кодемора. Сам Стертон никогда этого не делал, но, если у него были причины полагать, что к нему обращаются люди надежные, указывал на Кодемора как на человека обязательного в этом отношении.

– Залог верный, – убеждал Кодемор Стертона, – я ручаюсь вам и, конечно, все подробно объясню. У меня столько денег сейчас роздано, что я не могу устроить это дело один, а мне хочется помочь Фоксборо.

– Почему? – прошепелявил Стертон.

Он любил шепелявить и принимать томный вид, но в делах разбирался не хуже Кодемора.

– Для вас это не имеет значения. Я возьму у вас половину этой суммы под десять процентов. Прежде мы брали больше, но теперь залог вернее. Я выплачу вам деньги через полгода.

– Я хочу знать, по какой причине вы помогаете Фоксборо. То, что он ваш друг, и то, что вы расположены к нему, ничего не значит, если требуется извлечь как можно больше прибыли с наименьшим риском. Это вам известно не хуже, чем мне.

– Не надо учить меня, – возразил Кодемор. – У меня есть веские причины на то, чтобы держать Джеймса Фоксборо в своих руках. Какое вам до этого дело? Совершенно никакого. Вы должны заботиться только о том, чтобы обеспечение было надежным. А если вы не желаете сотрудничать, то я найду кого-нибудь другого. – И Кодемор опустился в кресло с оскорбленным видом.

– Хоть мне и любопытно, почему вы так заинтересованы дать эту ссуду, необходимости это знать у меня, конечно, нет. Скажите, что за залог, и я найду деньги, – сказал Стертон, не желавший ссориться с ростовщиком по целому ряду причин. – И что там с векселем Моранта? Вы навели справки?

– Да, он верен. Вы даже можете зайти с ним еще дальше. Для чего он дал вам этот вексель?

– В уплату по счету, наличных денег у него не было – как вам известно, это вечная проблема моих клиентов.

– С вашими ценами, Стертон, вам нельзя не работать в кредит, вам нужен капитал, чтобы иметь возможность ждать. В конце концов деньги появляются, и выгода оказывается большая.

– Да, но набегают такие долги, которые любого способны разорить, – возразил Стертон. – Однако мы, кажется, все обсудили. Как скоро вам нужны эти деньги? – спросил портной, собираясь уйти.

– Как можно скорее. Сейчас я жду Джеймса Фоксборо. Я велел проводить его в контору на тот случай, если вы еще будете здесь.

– Я ухожу. Деньги доставлю дня через три.

Когда мистер Стертон ушел, Кодемор начал рассуждать: «Как бы узнать, зачем Фоксборо нужны эти деньги? Он всегда был скрытным в отношении своих дел. Шесть тысяч – сумма немалая, хотя и залог верный. Может, Джеймс хочет устроить что-нибудь вроде «Сиринги» в Бирмингеме или Лидсе. Ишь какой жадный – мог бы и поделиться, взять меня в компаньоны!»

Тут Кодемор захихикал, вспомнив, сколько прибыли приносила ему «Сиринга», пока Фоксборо не выкупил ее.

Вошедший клерк доложил, что мистер Фоксборо ожидает в конторе.

– Купер, пригласи его сюда через пять минут, – распорядился Кодемор.

У него была своя особенная система. Его контора состояла из трех комнат: в первой, что поменьше, сидел его помощник, во второй – два клерка, а третья была обителью самого ростовщика. Из этой комнаты еще одна дверь вела наверх. Если Кодемор находился в конторе, то посетителя просили подождать в комнате клерков; если нет, то гостя вводили в святая святых и оставляли там. Всех известных клиентов после недолгого ожидания провожали наверх, а к неизвестным Кодемор спускался сам, «как ястреб на дикую утку», по выражению одной несчастной жертвы. Новый клиент всегда ждал долго.

«Пусть почувствуют, что деньги занимать нелегко, что я не тороплюсь давать взаймы, – рассуждал ростовщик, – скорее примирятся с большими процентами».

– Мистер Фоксборо, – доложил клерк, отворив двери курительной, и Джейм с Фоксборо вошел в комнату, где бывал уже много раз.

Кодемор, дружелюбно пожав ему руку, предложил сигару и рюмку ликеру.

– Или, может быть, вы предпочитаете водку с сельтерской? – прибавил он. – Нам предстоит серьезный рвзговор. Вам так срочно нужны деньги…

– Какая в них польза, если их получаешь только через месяц после того, как они были нужны? Упущенного случая не вернешь, – нравоучительно заметил Фоксборо.

– Стало быть, вы считаете сделку очень выгодной, если так спешите.

– Может быть, и считаю, но вам до этого не должно быть дела, и я не намерен ничего объяснять.

– Видите ли, вам могут понадобиться еще несколько тысяч, и я мог бы найти их для вас, если бы знал, для чего.

– Не волнуйтесь, я не обращусь к вам, даже если и понадобятся дополнительные средства. Так когда же я смогу получить деньги?

– Через несколько дней, если нам удастся провернуть одно небольшое дельце, – медленно проговорил Кодемор. – Видите ли, я уже в таком возрасте, – прибавил он с добродушным видом, который вовсе ему не шел, – что мне пора жениться.

– Какое же мне дело до этого? – удивился Фоксборо. – Я не ваш опекун, вы не нуждаетесь в моем согласии, да и ни в чьем другом.

– Однако не могу же я жениться на девушке без ее согласия.

– Не можете, если она уже совершеннолетняя. Хотя, говорят, среди аристократов одного согласия невесты мало: чем выше ее происхождение, тем менее она вольна располагать собой. Но я не думаю, Кодемор, чтобы вы выбрали дочь вельможи, – иронично заметил Фоксборо и напел модный в то время романс: – «Дочь вельможи, знатная девица!»

– Мне не до шуток, – резко оборвал его ростовщик. – И чем скорее вы это поймете, тем лучше для нас обоих.

Фоксборо тут же посерьезнел. Мысль о женитьбе Кодемора показалась ему забавной, но он вспомнил, что мужчины не любят, когда смеются над «благороднейшим чувством их души», и поспешил сказать:

– Извините, Кодемор, но старая лисица, лишившаяся хвоста, не может не посмеяться над молодой, когда та лезет в западню. Искренне надеюсь, что вы будете счастливы и пригласите меня на вашу свадьбу.

Мистер Фоксборо совсем забыл о предостережении своей жены, посчитав его невероятным, и не догадывался, к чему клонит Кодемор.

– Без вашего присутствия едва ли получится обойтись, – сказал ростовщик хриплым голосом, подмечая, что гость даже не подозревает о его намерении. – Мне нужно ваше позволение, чтобы сделать предложение мисс Фоксборо.

– Вы хотите жениться на Нид?! Но она еще совсем ребенок! Это невозможно! Это нелепо и просто глупо!

– Ничего нелепого и глупого я в этом не вижу, – возразил Кодемор. – Многие девушки выходят замуж совсем юными, а что касается разницы в возрасте, то пятнадцать лет – не бог весть что, бывает и гораздо больше.

– Да ей самой всего пятнадцать! – горячо воскликнул Джеймс Фоксборо; занятый делами, заставляющими его надолго отлучаться из дома, он потерял счет годам Нид.

– Ей идет восемнадцатый год. Это сказала мне ее мать. А мне тридцать четвертый, – возразил Кодемор. – Очень может быть, что если мы не договоримся по этому вопросу, то и заем устроить не удастся.

– Если вы думаете, что я позволю впутывать сюда Нид, вы сильно заблуждаетесь. Я скорее обанкрочусь и сяду в тюрьму, чем соглашусь на такой бесчестный договор! Конечно, эти деньги мне нужны, – продолжал Фоксборо, пытаясь побороть гнев. – Но я найду их и в другом месте и повторяю вам, что я лучше совсем обойдусь без денег, чем стану торговать моей дочерью, как невольницей.

Кодемор, разумеется, был раздосадован, но его ремесло давно показало ему, какими неприятными последствиями оборачивается неумение сдерживать себя. Ссора с Фоксборо не входила в его намерения. Кодемору, как и многим мужчинам в его возрасте, вздумалось жениться на совсем молоденькой девушке, но разрыв с мистером Фоксборо не приблизил бы его к намеченной цели. Кроме того, намечающийся заем был обеспечен надежным залогом.

– Не понимаю, почему вы сердитесь на меня за то, что я хочу жениться на вашей дочери, – сказал, наконец, ростовщик. – Мисс Фоксборо – замечательная девушка, она настолько же добра, насколько и хороша. Она уже взрослая, хотя вы этого не видите, и у нее, конечно, будет много женихов, а если я пожелал выйти на сцену первым, то это указывает лишь на самую обыкновенную предосторожность с моей стороны. Я могу предложить ей очень хороший дом, она будет иметь свой экипаж, ну и, конечно, ей не придется ни в чем себя ограничивать. Мое положение в обществе, кажется, не хуже вашего. Я не хочу жениться на вашей дочери против ее воли. Я только прошу вашего одобрения, вот и все.

Фоксборо прекрасно понял, что ростовщик говорил совсем не то, что думал, но звучало все это весьма прилично, к тому Джон очень нуждался в деньгах.

– Не могу сказать, что я хочу этого для дочери, – сказал он после минутного размышления, – думаю, что и мать ее будет против. А моя девочка даже не догадывается о ваших намерениях. Я не считаю вас подходящим женихом для Нид. Выслушайте меня, – продолжал он, видя, что Кодемор хочет перебить его, – я знаю, что у вас есть деньги и что вы можете подарить ей все удобства, но сомневаюсь, что она будет счастлива с вами. У вас совсем разные вкусы.

– У мисс Фоксборо вкусы артистические, как и у меня.

Владелец «Сиринги» очень удивился такому смелому заявлению и сухо возразил:

– Я бы так не сказал. У меня нет желания вмешиваться в выбор Нид, пока не придет время. К этому разговору можно вернуться года через два, если у вас не пропадет желание… А насчет денег как же? – Фоксборо откинулся на спинку кресла и попытался принять равнодушный вид.

Ростовщик понял, что его план провалился, но открытый разрыв с Фоксборо не приближал его к цели. К тому же Кодемор никогда не упускал своей выгоды. Он, конечно, ответил, что средства будут найдены.