Текст книги "Фотографическая карточка"

XVII. Сыщик в недоумении

Как ни радовался Сайлас Ашер своей находке, ему приходилось признать, что письмо не оправдало его надежд. Сколько он не перечитывал это лаконичное послание, оно так и не навело его на нужную мысль. Однако никто лучше Сайласа Ашера не знал, как легко разобрать шифр, когда угадаешь несколько букв.

Элиза Сольтер, удивленная требованием чудаковатого посетителя подать ему бумажки, заметила, как он заинтересовался одной из них. И хитрого человека можно обмануть, особенно если он недооценивает своего противника. Горничная шепнула Дженкинсону, что приезжий нашел какую-то важную бумажку, и Джибонсу она сказала то же, наконец, слух дошел до Марлинсона, и хозяин «Веточки хмеля» опять взбеленился. «Это, может, и не приведет к новому убийству в моей гостинице, но очередного дознания теперь не избежать!» – подумал старик про себя.

– Ваше дело, Сольтер, сжигать всякий сор и не позволять старым коршунам растаскивать его. Я не хочу, чтобы «Веточка хмеля» превратилась в здание уголовного суда. Слушайте, Дженкинсон, когда он позвонит, чтобы ему подали завтрак, я сам пойду к нему и скажу, что обо всем этом думаю. Он имеет на бумажки из камина такое же право, как на чехлы со стульев или скатерть с обеденного стола! Я никому не позволю так себя вести в моей гостинице! Не забудьте, Дженкинсон, я сам отнесу ему кофе.

Дженкинсону пришлось заглушить свое любопытство и повиноваться хозяину. Когда завтрак был готов, он доложил об этом мистеру Марлинсону. Старик торжественно выставил на стол серебряный кофейник, ведь в «Веточке хмеля» гордились старинным серебром и выдержанным вином. Войдя в гостиную, сыщик не придал особого значения присутствию мистера Марлинсона.

– Больше ничего не нужно, можете идти! – проговорил Сайлас Ашер, все еще озадаченный письмом и недовольный тем, что хозяин мельтешил по комнате.

– Извините, сэр, но я хочу вам кое-что сказать. Мы в «Веточке хмеля» не любим судебных следствий. Я полагаю, вы согласитесь с тем, что все найденное в гостинице должно в ней и остаться. Я не могу допустить, чтобы растаскивались всякие мелочи, иначе сюда опять приедут судьи, а я этого не хочу. Отдайте мне бумажку, которую вы взяли из камина, и мы ее сожжем.

Эта речь позабавила Сайласа Ашера, и он не мог устоять перед искушением немного припугнуть своенравного хозяина гостиницы.

– Послушайте, господин Марлинсон, – произнес сыщик своим обычным голосом, забыв про чахоточный кашель и старомодные манеры. – Я сержант Ашер, сыщик. Вы уже видели меня здесь и просто не узнали. Я выяснил в «Веточке хмеля» все, что мне было нужно, и даже больше. Сегодня в двенадцать часов я уезжаю. Прошу, не говорите глупостей насчет того, что мне можно брать, а что – нет. Вы должны быть признательны за…

Тут Сайлас Ашер сделал паузу. Старик Марлинсон стоял напротив него, выпучив глаза и разинув рот, ожидая еще какого-нибудь сюрприза.

– Вы должны быть признательны мне за то, – продолжал сыщик, – что я не забираю вас и ваших людей с собой, чтобы вы не разглашали того, чего не понимаете.

– Вы хотите упечь меня за решетку? – задыхаясь от гнева, выкрикнул Марлинсон.

– Нет, в тюрьму я вас сажать не собираюсь, – ответил сыщик с улыбкой, – но если такие вещи происходят в вашем доме…

– Так и есть! Вот как они рассуждают! Это я пригласил сюда этого злодея, что ли? Я надоумил его проткнуть кинжалом бедного мистера Фосдайка?.. Пошли мне Господи смерть! Пусть дом мой сгорит! После того, как Фоксборо повесят, я не откупорю ни единой бутылки, не возьму в руки ни одной серебряной ложки!.. Вы приезжаете сюда как старый судья, побывавший в Индии, и вдруг оказываетесь сыщиком! Я ничего не понимаю! Где Фоксборо? Не превратился ли он в Дженкинсона? Не окажется ли Элиза Сольтер графиней или отравительницей? Ну, надевайте же на меня кандалы! Я ничего не знаю, но я готов, забирайте меня, забирайте все, что хотите!

– Вот что бывает, когда пытаешься утопить свое раздражение в ликере или водке… Он, похоже, перебрал, – пробормотал сыщик вполголоса. – Все это вздор, мистер Марлинсон, – добавил он уже громче. – К несчастью, у вас в доме убили человека, но все самое страшное уже позади. Вас больше не будут беспокоить, придется только дать показания в суде. И вы прекрасно знаете, что ни вас, ни ваших слуг ни в чем не подозревают.

– Меня замучили! С постояльцами просто беда! Стоит им предложить обычную комнату, как они тут же начинают думать, что убийство произошло именно в ней. Убедить их в обратном совершенно невозможно, а если вдруг и получается, то они просят показать им ту самую комнату. Я до того дошел, сержант, что готов им сказать: «Сегодня в обеденной карте у нас убийства нет, но я не знаю, что придется подать к ужину». Я был знаком с бедным мистером Фосдайком, он не раз у меня обедал, но если память мне не изменяет, ночевал он тут в первый и последний раз. Я не пойду на поправку, мистер Ашер, пока это дело не закончится. Я ни сна, ни отдыха не знаю, а пью больше, чем когда-либо…

С этими словами Марлинсон сел, опустив голову на руку; он казался олицетворением уныния.

– Послушайте, мистер Марлинсон, – сказал сыщик, похлопав старика по плечу, желая хоть как-то подбодрить беднягу; на хозяина «Веточки хмеля» это, правда, произвело обратный эффект: он вытянул обе руки, думая, что на него наденут кандалы. – Не валяйте дурака! Я вовсе не собираюсь арестовывать вас, – продолжал Сайлас Ашер. – Я человек прямой и откровенный и не прочь сообщить вам, что нашлось очень важное письмо. Я не говорю вам больше, чтобы избавить вас от лишних хлопот. К вечеру эту новость узнает весь Бомборо, а утром о ней услышат и в Лондоне. Любопытные нагрянут в гостиницу, думая, что вам все должно быть известно. А вы можете смело говорить следующее: «Да, сержант Ашер обо всем мне рассказал, но по секрету, так что на мои уста наложена печать». Теперь, мистер Марлинсон, я думаю, между нами не осталось недомолвок. Прощайте и пришлите мне счет.

Марлинсон, смягчившись, пришел в свое любимое место – буфетную. Его грела мысль о том, что он единственный поверенный знаменитого сыщика и что только ему одному известно о последнем открытии, относящемся к бенберийскому убийству. После отъезда Сайласа Ашера прошло немало времени, прежде чем старик Марлинсон понял, что тот, в сущности, ничего ему не сказал.

Сыщик по дороге в Лондон думал о письме. Он еще не извлек из него ничего полезного, но по-прежнему был твердо уверен в том, что ключ к разгадке, правда, зашифрованный, лежит в его нагрудном кармане. Еще несколько недель, и он, Сайлас Ашер, укажет на того, кто совершил это преступление и зачем. Сыщик не сомневался в том, что это лишь вопрос времени. Больше всего его, однако, волновало исчезновение Фоксборо – он будто сквозь землю провалился.

Чтобы привлечь публику в нынешнее время, газетчикам приходится изрядно постараться. Все любят читать новости, приправленные чем-то остреньким, так что заголовки пестрели сообщениями о загадочном исчезновении Фоксборо. Писали о его будто бы неминуемом аресте, о его прошлой жизни, но сведения были крайне противоречивыми. Стали даже появляться объявления о награде в двести фунтов за поимку Джеймса Фоксборо.

Чем больше Сайлас Ашер думал о письме, тем сильнее он укреплялся в своем намерении никому о нем пока не сообщать. Он был убежден, что, кроме него и Фоксборо, ни одна живая душа не знает о содержании письма. Прежде всего, предстояло сличить почерк. Сначала Сайлас Ашер не знал, к кому за этим обратиться. Но через два дня он отправился в «Сирингу», к миссис Фоксборо. Разумеется, сыщик понимал, что жена не станет свидетельствовать против мужа, поэтому не очень-то рассчитывал на помощь хозяйки театральной залы. К тому же Сайлас Ашер не был жестоким – безжалостный к закоренелым преступникам, он всегда старался щадить чувства их родных и близких. Благодаря наблюдению за Тэптен-коттеджем он составил некоторое представление о привычках миссис Фоксборо. Он знал, когда она бывает в «Сиринге», знал, что теперь ее там нет, и все-таки спросил ее. Получив отрицательный ответ, сержант сказал, что тогда ему нужно видеть мистера Сланта, режиссера. Ему ответили, что мистер Слант занят и никого не принимает.

– Передайте ему вот это, – сухо распорядился сыщик, подавая свою карточку, на которой было написано: «Сержант Сайлас Ашер, уголовный отдел Скотленд-Ярда», – и у него непременно появится желание со мной встретиться.

Мистер Слант прекрасно понимал, что с законом шутки плохи, к тому же он сгорал от любопытства, желая узнать какие-нибудь подробности относительно бенберийского убийства.

– Сейчас же пригласите ко мне этого господина, – распорядился режиссер.

Мистер Слант дружелюбно и вежливо принял Сайласа Ашера и предложил ему сесть. Всем увеселительным заведениям важно ладить с полицией.

– Вы, мистер Ашер, должно быть, пожаловали к нам из-за того страшного убийства в Бенбери? К несчастью, в нем оказался замешан наш хозяин, добрейшей души человек. Я никогда не поверю, что он мог пойти на такое, хотя мы мало видели его здесь. Миссис Фоксборо, эта милейшая женщина, страшно расстроена… Однако, что же вам угодно?

– Вам знакома подпись Джеймса Фоксборо? – коротко спросил сыщик.

– Конечно, я много раз ее видел, хотя чеки чаще подписывает миссис Фоксборо. Деньги они держат в Вестминстерском банке, в Лондоне.

– Очень хорошо, – сказал мистер Ашер, вынимая из нагрудного кармана конверт, а из конверта – сложенную бумажку, – это подпись Джеймса Фоксборо?

Сержант держал письмо так, что видна была только подпись. Мистер Слант взглянул и ответил:

– Нет.

– Вы уверены? – спросил сыщик.

– Да, – ответил режиссер. – Джеймс Фоксборо расписывался иначе. Если не верите мне, то покажите ее в Вестминстерском банке. Это важный документ?

– Что вы, вовсе нет! – ответил мистер Ашер. – Это не имеет никакого отношения к делу; могло бы, конечно, иметь, если бы документ оказался подлинным. Прощайте, мистер Слант, надеюсь, что это ужасное дело не навредило «Сиринге».

– Мне грустно это говорить, сержант, но у нас никогда раньше не было таких сборов! Убийство стало для нас успешной рекламой. Какого черта они все идут сюда, не знаю! Ведь не может же Фоксборо, за поимку которого обещают двести фунтов, выйти на сцену, да и жена его, конечно, не показывается, а ведь лезут к нам, мистер Ашер, будто у нас каждый вечер кого-то убивают.

– Мне это не кажется удивительным, – заметил Сайлас Ашер. – Когда разбирают нашумевшие уголовные дела, в зале суда любое место можно продать за две гинеи. Да, мы запретили петушиные бои, но сами при этом ничуть не изменились. Жажда зрелищ утоляется теперь иными способами… Прощайте!

Сайлас Ашер уходил из «Сиринги» в сильном волнении. Сержант не показал, как он удивлен тем фактом, что режиссер не узнал подписи Джеймса Фоксборо. Если это письмо было написано не Джеймсом Фоксборо, то кем же? Дело все больше запутывалось и уже не казалось сыщику таким простым, как в самом начале. Он решил показать эту подпись в Вестминстерском банке, но не сомневался в том, что мнение мистера Сланта подтвердится.

XVIII. Дела Джона Фосдайка

– Как поживаете, доктор? – спросил Филипп Сомс, входя в кабинет мистера Фосдайка, где он был желанным гостем много лет.

– А, Фил! – воскликнул доктор Ингльби, отрывая глаза от кипы бумаг. – Очень рад вас видеть. Ничего нового по этому страшному делу?

– Совершенно ничего. Фоксборо или прячется в Лондоне, или бежал. По крайней мере о нем ничего не известно… Я вам не помешаю?

– Ну что вы, я очень рад вам.

– Я пришел справиться о бедной миссис Фосдайк и мисс Хайд. Вы, вероятно, их видели.

– Да, миссис Фосдайк немного оправилась от первого шока и неплохо держится. Но вот мисс Хайд по-прежнему переживает. Кстати, я думал, Фил, что вы чувствовали некоторое влечение… – Тут доктор Ингльби пристально посмотрел на своего собеседника.

– Не только чувствовал, но и чувствую до сих пор, – проговорил молодой человек.

– Раз так, вам лучше выслушать меня. Бесси Хайд – очень порядочная девушка, и ее нельзя дурачить…

– Вам ни к чему говорить мне это! – резко перебил доктора Филипп.

– Да, но, возможно, у вас сложилось о ней ошибочное мнение. Вы думаете, что она приемная дочь Фосдайков?

– Я никогда не заблуждался на этот счет, – возразил Филипп. – Некоторое время назад я сделал ей предложение. Тогда Бесси и призналась мне, что она компаньонка миссис Фосдайк.

– Каков же был результат этого разговора, позвольте спросить?

– Бесси ответила мне отказом, ссылаясь на какой-то непреодолимое препятствие. Она объяснила, что не может выйти за меня, не рассказав какой-то истории из своей жизни, а на это у нее никогда не хватит мужества. Кроме того, она дала мне понять, что бедному мистеру Фосдайку обо всем известно…

– Странно! – удивился доктор Ингльби, вспомнив слова Сайласа Ашера о том, что мисс Хайд могла бы пролить свет на это таинственное дело. – И все-таки, Филипп, вам нужно знать еще кое-что. Вы, может быть, вообразили, что мисс Хайд, пусть она и не приемная дочь Джона Фосдайка, получит в наследство его состояние?

– Я никогда об этом не думал, – холодно ответил Филипп.

– Я один из душеприказчиков Джона Фосдайка. Рассмотрев его дела, я пришел к выводу, что он оставил очень мало. Мы еще не все изучили, но, похоже, больше половины состояния миссис Фосдайк исчезло. Я боюсь, что ей придется или продать Дайк, или сдавать его внаем.

– Вы удивляете меня, – ответил мистер Сомс. – Для меня это не имеет никакого значения. Я намерен жениться на Бесси, и мне не нужно за ней никакого приданого. А миссис Фосдайк мне очень жаль… Ей будет непросто отказаться от Дайка. Как вы думаете, могу я зайти к ним?

– Да, это немного их развлечет, особенно мисс Хайд. Вы, очевидно, не считаете ее отказ окончательным? Отбросив в сторону денежные соображения, могу сказать, что вы будете очень счастливы, Филипп, если женитесь на ней.

– Но прежде я должен разобраться в таинственном прошлом Бесси. Я не думаю, что ее опасения оправданны, но мне необходимо обо всем узнать. А теперь я прогуляюсь до Дайка пешком.

Через полчаса Филипп был уже там. Бедная миссис Фосдайк пребывала в глубоком трауре. Она очень тяжело переживала утрату мужа. Ее мучило воспоминание о том, как они поссорились из-за Бесси Хайд. Это была самая сильная ссора за всю их супружескую жизнь. Миссис Фосдайк всеми силами старалась загладить свою вину, но ей казалось, что Джон сильно переменился с тех пор: вид у него все время был печальный и отрешенный.

С Бесси миссис Фосдайк стала необыкновенно нежна. Она всегда любила эту девушку, и только подстрекательство Тотерделя было причиной перемены в поведении миссис Фосдайк. Теперь они вместе с Бесси горевали о смерти Джона Фосдайка.

Хозяйка Дайка приподнялась и со слабой улыбкой на устах поприветствовала Филиппа.

– Милый Джон так вас любил, – сказала она, пожимая его руку, – грустно, что он ушел от нас…

– Весь город сочувствует вам, миссис Фосдайк, – ответил Филипп и обернулся, чтобы поздороваться с мисс Хайд.

Бесси была очень бледна, и губы ее дрожали, когда она приветствовала гостя. Миссис Фосдайк принялась рассказывать Филиппу о своих планах:

– Я хочу уехать в какое-нибудь тихое местечко, поближе к морю. Перемена будет полезна нам обеим; здесь все напоминает нам о том, кого уже нет с нами. Я не решаюсь войти в кабинет Джона, с тех пор как застала вас там с Бесси, совершенно не догадываясь о том, какое известие вы нам принесли…

– Да, моя миссия была очень трудной… Но я подумал, что вы не должны узнать об этом случайно, а известия такого рода распространяются быстрее молнии.

– Вы и доктор Ингльби были чрезвычайно добры и внимательны к нам.

– Надеюсь, мы сделали для вас все что могли. Надеюсь также, что вас не очень побеспокоят, когда начнется процесс. Помните, миссис Фосдайк, ваши показания необходимы следствию. Вы должны привыкнуть к этой мысли.

– Мистер Фоксборо арестован? – с беспокойством спросила Бесси.

– Нет, – ответил мистер Сомс, – кажется, полиция еще не напала на его след.

– Мне хочется, чтобы его не нашли, – проговорила миссис Фосдайк тихим голосом. – Ничто не вернет мне моего Джона, а одна мысль о том, что мне придется явиться в суд, приводит меня в ужас.

– Будьте уверены, вас избавят от лишних огорчений и будут очень внимательны к вам, миссис Фосдайк, так же, как и к вам, мисс Хайд.

– Меня-то о чем будут спрашивать? – воскликнула Бесси. – Мне нечего им сообщить!

– Еще не известно, вызовут ли вас; преступник еще не пойман, – сказал Сомс, вставая. – Не угодно ли вам проводить меня немного, мисс Хайд?

Бесси колебалась, а бедная миссис Фосдайк спросила Филиппа:

– Опять какие-то страшные новости, мистер Сомс? Если так, то лучше скажите об этом сейчас.

– Ничего такого, уверяю вас. Я могу говорить и здесь, если мисс Хайд не возражает.

– Я провожу вас, – торопливо пролепетала Бесси. – Только сбегаю за шляпкой.

Филипп простился с миссис Фосдайк и через минуту уже шел по дорожке вместе с мисс Хайд. Бесси выглядела очаровательно в своем черном платье.

– Не изменили ли вы своего решения не говорить мне о том, что стоит между нами? Вам прекрасно известно, что бедный мистер Фосдайк хотел обо всем мне рассказать. Будьте великодушны, Бесси; я так предан вам, что имею право сам судить, действительно ли препятствие, о котором вы говорите, непреодолимо.

– Теперь больше прежнего, Филипп, – ответила девушка, отвернувшись.

– Вы хотите сказать, что после смерти Джона Фосдайка пропасть между нами увеличилась?

– Да, Филипп, вы должны перестать думать обо мне. Я пошла с вами, чтобы сказать вам об этом. Хоть вы и завладели моим сердцем, я не могу стать вашей женой.

– Не хотите ли позволить миссис Фосдайк судить об этом?

– Как можно? Ей в первую очередь не должна быть известна моя история…

– Тогда пусть нас рассудит доктор Ингльби!..

– Нет, Филипп, нам нужно расстаться…

И Бесси поспешно направилась к дому.

XIX. Поцелуи и утешение

По окончании следствия Герберт Морант наспех перекусил и вернулся в Лондон на одном поезде вместе с Сайласом Ашером. Он видел его в «Веточке хмеля», потом на платформе, но не знал, кто этот человек. Никто из знакомых Герберта не был знаком с сыщиком, за исключением доктора Ингльби. Но последний решил не обнаруживать своего знакомства с Сайласом Ашером, благодаря чему возвысился в глазах сыщика.

По приезде в Лондон мистер Морант взял Элен под свое покровительство. Он посадил ее в кеб, и они вместе направились к Тэптен-коттеджу. Миссис Фоксборо сама отворила дверь и держалась очень твердо, лишь легкий трепет губ и порывистость в обращении обнаруживали ее беспокойство. Она была женщиной гордой, с невероятным самообладанием, которое всегда присуще таким особам, но, когда опасность минует, они дают волю своим истинным чувствам.

– Ступайте перекусить, Элен. Уверена, что для вас, как, впрочем, и для нас, это был тяжелый день. Нет-нет, не надо слез и уверений, я прекрасно знаю, что вы и слова против нас не сказали, идите.

– Однако меня заставили признаться, – проговорила девушка, рыдая, – что я прежде видела этот ножик… Право, меня вынудили!

Миссис Фоксборо вздрогнула, но сделала над собой усилие и спокойно произнесла:

– Конечно, я все понимаю, вы были обязаны сказать правду, Элен. Я завтра же выслушаю вас. Ступайте ужинать, а потом ложитесь спать, если, конечно, вас так сразу отпустят.

Миссис Фоксборо знала, что ее горничная и кухарка захотят удовлетворить свое любопытство и замучают Элен расспросами.

– А вы, мистер Морант, пожалуйте в гостиную и расскажите нам все. Я говорю «нам», потому что Нид непременно хочет знать, что происходило на заседании. Дочь говорит, что нет ничего мучительнее неизвестности, и она, я думаю, права; во всяком случае бессмысленно держать ее в неведении. Бедняжка желает разделить со мной это великое горе, а так как я не могу избавить ее от него, то чувствую, что не имею права отказать. Поэтому, мистер Морант, говорите при ней без стеснения.

Когда они вошли в гостиную, Нид вскочила с кресла и воскликнула:

– О, Герберт! Какие новости вы нам привезли? Мама не пустила меня отворить дверь, но я должна слышать все, все!

– Я предупредила об этом мистера Моранта, милая. Сядь и постарайся мужественно перенести все, что услышишь, – проговорила миссис Фоксборо.

– К сожалению, я привез недобрые вести… Будьте спокойны, я расскажу вам всю правду – нет смысла об этом умалчивать, потому что завтра во всех газетах появится подробный отчет с этого заседания. Мистеру Фоксборо предъявили обвинение, но заметьте, что доказательств его вины практически нет, за исключением нескольких улик…

Миссис Фоксборо вздрогнула, но не опустила головы – она смотрела Моранту прямо в глаза. Нид затаилась в кресле, щеки ее пылали, на глаза навернулись слезы.

– Мистер Фоксборо таинственно исчез… до этого он пригласил мистера Фосдайка отужинать с ним, и тот спрашивал о нем в гостинице, назвав его по имени… и…

Тут Герберт запнулся: он не мог совладать с собой, глядя на пораженных горем женщин.

– Говорите же скорее! – потребовала миссис Фоксборо.

– Кинжал, которым убили Фосдайка, – продолжал Герберт, – оказался тем самым, что принадлежал вашему мужу… Я часто вертел его в руках, когда бывал здесь. Это единственная серьезная улика против мистера Фоксборо.

– Восточный кинжал, который он использовал как разрезной нож? Если его нет здесь, то он должен быть в кабинете Джеймса, – воскликнула миссис Фоксборо, тревожно осматривая столы. – Скорее, Нид, зажги свечу, мы его отыщем!

– Постойте! – остановил ее мистер Морант. – Элен пришлось признать, что она не видела этот кинжал уже две недели. Девушка не говорила, что его хватились, но так же, как я, узнала его. Миссис Фоксборо, дорогая, у вас был тяжелый день. Послушайте моего совета, отдохните, а завтра поищете этот кинжал.

– Отдохнуть? – переспросила женщина почти презрительно. – Неужели вы думаете, что я имела хоть минуту отдыха, с тех пор как моего мужа впервые обвинили в этом страшном преступлении?

Только тут молодой человек заметил, как миссис Фосдайк постарела за эти несколько дней.

– Неужели вы думаете, что я смогу заснуть, пока не обыщу весь дом и не найду этот проклятый нож? Если я не сделаю все возможное, чтобы помочь ему, это будет предательством с моей стороны!.. А теперь прощайте, мистер Морант! Вы не бросаете нас в беде и остаетесь нашим верным другом.

– Прощайте! – ответил Герберт, горячо пожимая руку миссис Фоксборо; затем он повернулся к Нид, которая встала проститься с ним, обнял ее и поцеловал. – Я и в радости, и в горе предъявляю на нее права, – объяснился молодой человек. – Пусть говорят что хотят – я никогда не поверю, что мистер Фоксборо мог умышленно совершить такое…

– Благодарю вас за эти благородные слова, мистер Морант, – воскликнула миссис Фоксборо, покраснев от волнения. – Ваша преданность делает вам честь.

Вновь пожав руки хозяйки дома и получив воздушный поцелуй от Нид, молодой человек удалился. По дороге домой он долго размышлял об этом непонятном убийстве. Его вера в совершенную невиновность Фоксборо в некоторой степени пошатнулась. Разрезной нож был для мистера Моранта неопровержимой уликой, он хорошо знал эту вещицу. Но разве она не могла очутиться в чужих руках?

Потом мысли Герберта приняли другое направление. Он думал, как хороша была Нид, покраснев и сконфузившись от его неожиданного поцелуя. Молодой человек поклялся себе, что не бросит ее, какова бы ни была участь ее отца. Сколько же ужасных последствий повлекло за собой это убийство! Бедный Филипп Сомс совсем отчаялся, невеста Герберта и ее мать страдали, да и его собственные планы расстроились, а он и без того припозднился с ними.

Мистер Морант утешал себя, однако, тем, что миссис Фоксборо нуждается в его советах. Каждый день он отправлялся в Тэптен-коттедж, где его сердечно принимали. Молодой человек не мог не замечать, как неизвестность страшила миссис Фоксборо. В ее красивых глазах отражалась неизменная грусть, а в густых каштановых волосах появились серебряные ниточки. Нечего было этому удивляться, ведь она так нежно любила своего мужа. Бедная женщина не видела никакой возможности опровергнуть страшное обвинение против своего супруга. Она не получала от него известий, и, хотя это было делом для нее привычным, сейчас оно не сулило ничего хорошего. Если он жив и в Англии, то не может не знать, что его обвиняют в умышленном убийстве. В наши дни, когда есть газеты и телеграф, молниеносно передающие сведения, как достоверные, так и ложные, нелепо полагать, что человеку может быть неизвестно о том, что его обвиняют в убийстве. Постепенно миссис Фоксборо, прежде возмущавшаяся при мысли о виновности мужа, стала приходить к заключению, что его нет в живых. Она не бралась объяснить бенберийскую трагедию, но грустно замечала Герберту:

– Если бы мой муж был жив, он бы обязательно появился, чтобы опровергнуть это обвинение. Он умер, поэтому полиция и не может его найти… Не могу вам объяснить своего предчувствия, но тем не менее это так. Как это случилось и где, я не знаю, как не знаю и того, кто убил бедного Фосдайка, но я не сомневаюсь, что все это со временем прояснится.

– Мама меня страшно беспокоит, – призналась однажды Герберту Нид, когда миссис Фоксборо ушла в свою комнату, оставив молодых людей в гостиной. – Она очень страдает. Днем она прекрасно держится, но по ночам я слышу ее шаги. Вчера я прокралась к ней, но мама, рассердившись, приказала мне немедленно лечь спать. Я ослушалась и бросилась к ней на шею, мы обе расплакались. Разумеется, Герберт, вы не понимаете, что это значит для нас, женщин, как это облегчает нам жизнь. Мы обе так огорчены. Я очень люблю отца, но вы, Герберт, научили меня понимать, как жена любит мужа, и теперь я знаю, что мои чувства к отцу отличаются от тех, что испытывает к нему моя мать. Я стыжусь, да, сэр, я определенно стыжусь… Ведь вы так много значите для меня, особенно сейчас, когда моего отца обвиняют в таком страшном преступлении… Конечно, я нечасто видела его: сначала я училась в школе, а потом он стал постоянно отлучаться. Но когда он проводил время с нами, то был добрейшим отцом на свете. Если я не разъезжала в экипажах, запряженных четверней, и не носила платьев, шитых золотом, то это лишь потому, что мама удерживала его слишком щедрую руку. Я никогда не поверю, что он виновен в том, в чем его обвиняют, Герберт, но все это убивает матушку. Вы не замечаете этого по ее лицу?

– Конечно, замечаю, милая Нид, но что же нам делать? Вы прекрасно знаете, да и миссис Фоксборо тоже знает, что я готов сделать все возможное, чтобы помочь вам. Но мы бессильны, Нид, нам остается только ждать.

– Да, к сожалению, мы бессильны Герберт, но у нас есть вы, – шепнула Нид с той великой верой в своего возлюбленного, которая свойственна девушкам, когда они еще находятся во власти девических мечтаний.

Замужние женщины, как ни грустно это признавать, не имеют такой веры в своих избранников; они уже знают, что те так же глупы, как и остальные, что они попадают в неприятности не реже других и не особенно умеют из них выпутываться, а если и делают это, то самым прозаическим образом.

– Прощайте, Нид, – сказал мистер Морант, прижимая к груди свою невесту. – Я, разумеется, по-прежнему буду заходить к вам каждый день, даже в отсутствие новостей.