Текст книги "История франков"

37. В это время умер и блаженный Мартин, епископ Галисийский, и его смерть вызвала в народе Галисии большую скорбь. Он был уроженцем Паннонии и оттуда отправился на восток посетить святые места. Он так был образован, что в те времена не было ему равных. Потом он пришел в Галисию, где был рукоположен в епископы, когда туда переносили мощи блаженного Мартина. Пробыв в этом сане около тридцати лет, исполненный добродетелей, он преставился ко Господу. Стихи, которые написаны над дверями с южной стороны в базилике Святого Мартина, он сочинил сам.

38. В этом году в Испании были сильные гонения на христиан[119]119
  Имеются в виду гонения на католиков со стороны вестготов-ариан.


[Закрыть]. Многих изгнали, лишили имущества, морили голодом, посадили в тюрьму, где их избивали до смерти. Зачинщицей этих злодеяний была Гоисвинта, на которой, после ее первого брака с королем Атанагильдом, женился король Леовигильд. Но, клеймя позором рабов Божьих, она сама была заклеймена Божьей карой перед всем народом: закрывшее один ее глаз бельмо лишило его света, которого лишен был и ее ум.

У короля же Леовигильда от другой жены было двое детей. Старший сын был помолвлен с дочерью короля Сигиберта, а младший – с дочерью короля Хильперика. Ингунду, дочь короля Сигиберта, отправленную с большой пышностью в Испанию, с великой радостью приняла ее бабушка Гоисвинта. Но она не позволила, чтобы Ингунда и дальше исповедовала католическую (ортодоксальную. – Ред.) веру, и начала льстивыми речами уговаривать ее перекреститься в арианскую ересь. Но Ингунда, мужественно сопротивляясь, говорила: «Достаточно того, что я уже была однажды омыта от первородного греха спасительным крещением и исповедала Святую Троицу в единстве и тождестве. Исповедую, что я верую в это от всего сердца и никогда не отступлюсь от этой веры». Услышав такие слова, Гоисвинта, распалясь неистовой яростью, схватила девушку за волосы, бросила ее на землю и до тех пор ее била башмаками, пока у нее не выступила кровь, затем она приказала снять с нее одежду и окунуть в пруд. Но, по утверждению многих, Ингунда никогда не отступалась в своей душе от нашей веры.

А Леовигильд дал Ингунде и Герменегильду один из городов, чтобы они там жили и правили им. По приезде в этот город Ингунда начала внушать своему мужу, чтобы он, оставив лжеучение еретиков, признал истинную веру. Он долго этому противился, но наконец под влиянием ее внушения был обращен в католическую (ортодоксальную. – Ред.) веру и при миропомазании наречен Иоанном.

Узнав об этом, Леовигильд начал искать повод, как бы его погубить. Но тот, догадываясь о целях отца, перешел на сторону императора Тиберия, завязав дружбу с его префектом Либерием, который тогда воевал в Испании. Но Леовигильд направил к сыну послов со словами: «Приезжай ко мне, ибо есть дела, которые мы должны обсудить вместе». А тот ответил: «Я не приеду, ибо ты враждуешь со мной из-за того, что я католик (ортодокс. – Ред.)». Отец же его дал префекту императора тридцать тысяч солидов для того, чтобы тот не оказывал помощи его сыну; и, набрав войско, он выступил против него. Но Герменегильд, призвав на помощь греков, выступил против отца, оставив свою жену в городе. Когда Леовигильд шел против него и когда Герменегильд, лишенный помощи, увидел, что никак не сможет одолеть отца, он устремился к расположенной поблизости церкви, при этом говоря: «Да не пойдет отец мой против меня, ибо противоестественно, чтобы сын убивал отца или отец сына». Услышав эти слова, Леовигильд послал к нему его брата Реккареда, который, поклявшись в том, что Герменегильд не будет подвергнут никакому унижению, сказал: «Подойди к нашему отцу, пади перед ним ниц, и он все тебе простит». Герменегильд бросился к ногам отца. Подняв его и поцеловав, отец успокоил его льстивыми речами и привел в лагерь. Пренебрегая клятвой, он подал знак своим, приказав схватить его, снять с него одежду и надеть рубище. Вернувшись в Толедо, король отнял у него слуг и отправил его в изгнание лишь с одним слугой.

39. И вот после смерти сыновей король Хильперик в глубокой скорби находился с женой в течение октября месяца в лесу Кюиз. Тогда под влиянием королевы Фредегунды он отослал своего сына Хлодвига в Берни, с тем, вероятно, чтобы и он погиб от той же болезни. В те дни там сильно свирепствовала эта болезнь, унесшая в могилу его братьев; но там ничего плохого с Хлодвигом не случилось. Сам же король прибыл на виллу Шель близ Парижа. Спустя несколько дней он повелел Хлодвигу явиться к нему.

Теперь я расскажу о том, каков был его конец. Живя с отцом, Хлодвиг начал преждевременно кичиться и говорить: «Вот умерли мои братья, все королевство осталось мне, и вся Галлия будет в моем подчинении, и судьба одарила меня всей властью! Вот враги мои в руках моих, и я сделаю с ними то, что захочу». И о мачехе своей он вел недостойные речи. Услышав это, королева сильно испугалась.

Спустя несколько дней к королеве пришел некто и сказал: «Ты осталась без детей из-за коварства Хлодвига. Влюбившись в дочь одной из твоих служанок, он умертвил твоих сыновей при помощи злых чар матери той девушки. Поэтому я и напоминаю тебе о том, чтобы ты не надеялась на лучшее, так как у тебя отняли надежду, благодаря которой ты должна была бы править». Тогда королева, испуганная, разгневанная, расстроенная недавней потерей детей, схватила девушку, на которую Хлодвиг положил глаз, и, сильно избив, приказала отрезать ей волосы и, прикрепив их к шесту, велела установить его перед жилищем Хлодвига. У связанной же и долго пытаемой матери девушки королева вырвала признание в том, что все это правда. Затем королева вкрадчивым голосом поведала королю об этом и о другом в таком же роде, потребовав наказания для Хлодвига.

Собираясь на охоту, король велел тайно вызвать к нему Хлодвига. Когда тот прибыл, герцоги Дезидерий и Бобон по приказанию короля схватили его и надели на него кандалы, отняв у него оружие и одежду. Они одели его в рубище и привели, закованного, к королеве. Королева же приказала содержать его под стражей, желая узнать у него, так ли все это, о чем она узнала, или сделал он это по чьему-либо совету и наущению, будучи связан тесной дружбой с какими-либо людьми. А он, все отрицая, рассказал лишь, что он в дружбе со многими. Наконец через три дня королева приказала переправить его, закованного, через реку Марну и содержать под стражей на вилле, называемой Нуази-ле-Гран. Там он и погиб от удара кинжалом и там же был похоронен. Между тем прибывшие к королю вестники сказали, что Хлодвиг сам заколол себя, и утверждали, что кинжал, которым он заколол себя, оставался еще в ране. Введенный в заблуждение этими словами, король Хильперик не проронил слезы по тому, кого он сам, можно сказать, предал смерти по наущению королевы. Слуги Хлодвига были отосланы в разные места. Мать же его Авдовера была жестоко умерщвлена. А сестру его, Базину, после того как ее опозорили слуги королевы, отослали в монастырь, где она находится и теперь, сменив светскую одежду на монашескую. Все их богатство было передано королеве. А женщину, которая наговорила на Хлодвига, осудили на сожжение. Когда ее вели, она, несчастная, начала кричать, что солгала. Но эти слова ей не помогли: ее привязали к столбу и заживо сожгли. Королевский конюший Хуппа притащил из Буржа Хлодвигова казначея. Надев на него оковы, он переправил его королеве для того, чтобы предать всевозможным пыткам, но королева приказала его освободить от наказаний и оков. И мы добились у короля, чтобы она разрешила ему удалиться невредимым.

40. После этого от сильной лихорадки скончался епископ Елафий из Шалона[120]120
  Имеется в виду г. Шалон на р. Марне.


[Закрыть], посланный по делам королевы Брунгильды в составе посольства в Испанию. Его тело перевезли оттуда и похоронили в его городе. Епископу же Евнию, о котором мы упоминали выше как о после бретонцев, не разрешили возвратиться в свой город; король приказал содержать его в Анже на общественный счет. Когда Евний прибыл в Париж и служил воскресную праздничную литургию, он вдруг, вскрикнув и захрипев, упал. Из его рта и носа потекла кровь; его унесли на руках. Однако он поправился. Он чрезмерно предавался вину и обычно так сильно напивался, что не мог держаться на ногах.

41. Мир, король Галисии, направил к королю Гунтрамну послов. И когда они проходили через границу области Пуатье, которая тогда принадлежала королю Хильперику, ему сообщили об этом. Король Хильперик приказал доставить их к нему под охраной и содержать их в Париже под стражей. В то время в город Пуатье пришел из леса волк; когда ворота закрыли, волка обложили и убили. Некоторые, кроме того, утверждали, что видели, как запылало небо. Река Луара, после того как в нее влилась бурная река Шер, поднялась выше прошлогоднего. Промчался южный ветер такой силы, что повалил леса, разрушил дома, снес изгороди и, увлекая самих людей, губил их. Он бушевал на пространстве около мили в ширину, а в длину и определить нельзя. Даже петухи часто пели с наступлением ночи. Произошло затмение луны, и появилась комета. За этим в народе последовала сильная эпидемия. Послов же свевов через год отпустили, и они вернулись на родину.

42. Маурилио, епископ города Кагор (Каор), страшно страдал от подагры. Он усиливал свои ужасные страдания болью от других злоключений, иногда прикладывая раскаленную кочергу к своей коже и ногам, чтобы увеличить свои страдания. На его епископство претендовали многие, но сам он отдавал предпочтение Урсицину, являвшемуся хранителем печати королевы Ультроготы, жены Хильдеберта I, о чем не раз просил Господа в своих молитвах вплоть до самой смерти.

Он был человеком необычайно милосердным, настолько хорошо знал Священное Писание, что мог цитировать по памяти родословную, приведенную в Ветхом Завете, которую немногие знали наизусть. Он был справедлив в своих решениях и, как сказано в Книге Иова, защищал бедных из своей епархии от десницы несправедливых судей: «спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного. Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость. Я был глазами слепому и ногами хромому; Отцом был я для нищих, и тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно» (Иов., 29: 12—13, 15—16).

43. Король Леовигильд направил послом к Хильперику Агилана, недалекого человека, не обученного вести полемику, но известного своей неприязнью к католической вере. На его пути оказался Тур, и он воспользовался этим, чтобы вызвать меня на спор в связи с моими убеждениями и оскорбить догматы церкви.

«Епископы древней церкви были не правы, – говорил он, – когда заявляли, что Сын равен Отцу. Как он может быть равен Отцу, когда Он заявляет: «Отец Мой более Меня» (Ин., 14: 28). Неверно, чтобы Сын считал Себя равным Отцу, когда Он жалуется по поводу Своей жалкой кончины. Когда Он уже почти умер, Он передал Свой дух Отцу, как будто Он сам уже не обладал никакой силой. Отсюда становится совершенно очевидным, что он меньше Отца, как по силе, так и по возрасту!»

Отвечая на это, я спросил, верит ли он в то, что Иисус Христос был Сыном Бога, и признает ли, что Он являлся мудростью Господа, светом, правдой, жизнью, справедливостью Господа. Агилан ответил: «Я верю, что Сын Господа сделал все это». Тогда я сказал: «Скажи мне теперь, когда же Отец не обладал мудростью? Как же Он мог быть без света, жизни, правды, справедливости? Точно так же, как Отец не может существовать без всех этих вещей, так и Он не может существовать без Сына.

Все эти качества и соединяются в таинство имени Господа. Точно так же и Отца трудно назвать Отцом, если у него нет Сына. Когда ты цитируешь Сына, говоря «Отец Мой более Меня», должно быть тебе известно, что Он сказал это, находясь в униженном состоянии Своей плоти, когда Он допустил так, что Он мог совершить искупление – не через могущество, а через смирение.

Ты должен это помнить, когда приводились слова: «Отец мой более Меня».

В другом месте он говорит: «Я и Отец – одно» (Ин., 10: 30), относя Его дух к слабости Его плоти, чтобы мы поверили, что он является тем самым Богом, а также и человеком.

Агилан ответил: «Тот, кто делает, что велит ему другой, ниже его, Сын всегда не такой значительный, как Отец, потому что не существует доказательств того, что Отец выполняет волю Сына». Я ответил, что «Отец – это Сын и что Сын в Отце, и каждый существует в едином Божестве. Если вам нужны доказательства того, что Отец выполняет волю Сына, учтите, что наш Господь Иисус Христос говорит, когда Он приходит, чтобы воскресить Лазаря, но вы поймете это, если в целом уверуете в Евангелие, как там говорится: «Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня» (Ин., 11: 42).

Когда наступает время Его страстей, Он говорит: «И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Ин., 17: 5). Отец отвечал Сыну с небес: «И прославил и еще прославлю» (Ин., 12: 28). Отсюда делаем вывод, что Сын равен Отцу по Божеству, а вовсе не ниже его и Он не уступает ему ни в чем ином. Если вы признаете, что Сын – это Бог, то согласитесь, что Он совершенен и что он безукоризнен».

Агилан ответил: «Именно после того, как Он сделался человеком, его стали называть Сыном Господа, но все-таки было время, когда Он не был таковым». – «Прислушайся к Давиду, говорящему от имени Господа, – сказал я, – «из чрева прежде денницы подобно росе рождение Твое» (Пс., 109: 3). И вот что еще говорит евангелист: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин., 1: 13). Тебя настолько ослепила разъедающая тебя ересь, что ты не понимаешь суть Божественного начала».

Агилан ответил: «Разве ты веришь, что Святой Дух – Господь, и действительно отстаиваешь, что Он равен Отцу и Сыну?» Я ответил: «Один Господь триедин, и три Лица составляют единство. Три Лица, но едино царство, едино величие, едина сила и всемогущество». Агилан ответил: «Святой дух, равный Отцу и Сыну, как ты говоришь, явно меньше их обоих, ведь мы читаем, что Его возвестил Сын и послал Отец. Никто не может возвестить то, что вне его власти, и никто не может послать то, что не является ниже его».

Сам Иисус заявляет в Евангелии: «Если Я не пойду, Утешитель не придет к вам, а если пойду, то пошлю Его к вам» (Ин., 16: 7). На что я ответил: «Правильно сказал Сын до Своих страстей, что если бы Он не вернулся с победой к Отцу, искупив грехи мира Своей собственной кровью и приготовив место Богу в душах людей, Святой Дух, то есть Господь, не спустился бы с небес в душу идолопоклонников, оскверненных первородным грехом».

Соломон говорит: «Дух Святой удалится от лукавства». Если бы ты верил в воскрешение, то не выступал бы против Святого Духа. Как говорится в Слове Божьем: «Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему, если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем» (Мф., 12: 32). На что Агилан ответил: «Господь – Тот, кто послал, а тот, кто послан, – не Господь».

Тогда я спросил его, верит ли он в учение апостолов Петра и Павла. Агилан ответил, что верует. «Когда апостол Петр упрекает Ананию в том, что он вел себя нечестно на поле, которое продал, – сказал я, – он спрашивал: «Ты солгал не человекам, а Богу» (Деян., 5: 4). Когда Павел определяет степени духовной благодати, он заявляет: «Все сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1 Кор., 12: 11).

Тот человек, кто достигает того, что и должен достичь, никому ничем не обязан. Как я уже сказал, ты совершенно заблуждаешься по поводу Святой Троицы, более того, то, как твой учитель Арий встретил свой конец, и показывает, насколько развращенной и порочной является твоя секта».

На что Агилан ответил: «Ты не должен порицать ту веру, какую ты не принял. Ты заметил, что мы, те, кто не верят в то, во что веришь ты, тем не менее не сквернословим против вас. Преступлением не является то, что одна часть людей верит в одну доктрину, а другая часть людей – в другую.

Действительно, существует пословица, в которой говорится, что никакой вред не может быть причинен человеку, который одинаково уважает и святую церковь, и язычников».

Мне стало ясно, что имею дело с глупым человеком. «Ты являешься, как я понимаю, одновременно защитником язычников и главой еретиков. Ты не только оскверняешь догмы Церкви, но также защищаешь поклонение языческим гадостям.

Тебе стоило бы вместо этого вооружиться верой, какая Аврааму открылась около дубравы, а Исааку в баране, Иакову в камне и Моисею в купине, ту веру, что Аарон принес на груди, какую знал Давид, когда танцевал с тамбурином, и какую Соломон предрек в своих Притчах. Ту веру и тот закон, какую воспели все патриархи и пророки, прославили в своих проповедях и символически представляли в своих жертвах. Ту веру, какой наш покровитель Мартин обладал в своем сердце и сегодня показывает нам с помощью своей чудесной силы.

Если бы ты обратился к истинной вере, то поверил бы в нераздельную Троицу и смог бы получить мое благословение, твое сердце очистилось бы от яда ложной веры и твои неверные суждения исчезли, грехи очистились».

Агилан вышел из себя и заскрежетал зубами, как будто сошел с ума. «Скорее моя душа покинет тело, – пробормотал он, – прежде чем я получу благословение от священника вашей религии!»

«Господь не допустит, чтобы наша вера стала слабой, – ответил я, – и чтобы я терял время на неверных собак или предлагал драгоценные перлы грязным свиньям!»

Услышав это, Агилан прекратил дискуссию, поднялся и вышел. Спустя некоторое время, когда он возвращался в Испанию, он серьезно заболел, в результате чего почувствовал склонность обратиться в нашу религию.

44. Тогда же король Хильдеберт опубликовал указ, где повелевал, чтобы мы не делали различий между ипостасями Святой Троицы, но называли просто Господом. Он установил, что не подобает говорить о Господе как о человеке из плоти и крови. Король заявлял, что Отец в то же время и Сын, и он же Святой Дух, будучи Отцом и Сыном.

«Именно в таком виде он явился пророкам и патриархам, – сказал король, – и именно так его возвестил Закон». Король распорядился, чтобы все эти заявления довели до моего сведения, и добавил: «Таково мое решение, и вы, и другие теологи церкви должны сделать это частью вашей собственной веры».

«Самый благочестивый король, – ответил я, – ты должен оставить ничем не подтвержденные убеждения и следовать за тем, что апостолы и после них другие Отцы Церкви передали нам, тем, чему учили Иларий и Евсевий, что ты сам признал при твоем крещении».

Король страшно разгневался. «Очевидно, – заявил он, – что Иларий и Евсевий учили совершенно противоположному тому, во что я верую».

Мой ответ был следующим: «Тебе должно быть понятно, что твои личные верования не оскорбляют ни самого Господа, ни его святых. Тебе следует принять, что в своем облике Отец отличается от Сына и что Сын отличается от Святого Духа.

Ни Отец не являлся человеком, ни Святой Дух, но Сын, будучи Сыном Господа, так что ради спасения Его могли принять как Сына Божьего и Девы Марии. Страдал не Отец, не Святой Дух, но Сын, чтобы он, воспринявший плоть в мире, пожертвовал собой за мир. То, что ты говоришь о личностях, должно восприниматься в духовном смысле, а не в физическом. В этих трех лицах одна слава, одна вечность и одна власть».

Король оскорбился тем, что я сказал. «Я представлю все твои доводы тем людям, кто отличается большей мудростью, чем у тебя, – ответил он. – И они согласятся со мной». – «Любой, кто готов принять твои рассуждения, станет считаться не мудрецом, а глупцом», – ответил я. Король заскрежетал зубами, но ничего не сказал.

Спустя несколько дней Сальвий, епископ Альби, прибыл ко двору. Король высказал ему свои взгляды и умолял его сказать, что он согласен с ним. Однако Сальвий тотчас отверг их, причем настолько резко, что если бы смог добраться до бумаги, на которой они были записаны, то разорвал бы ее в клочья. Поэтому королю Хильдеберту пришлось изменить свою точку зрения.

Кроме того, король написал несколько поэтических книг[121]121
  Стихи короля Хильдеберта не сохранились.


[Закрыть], пытаясь подражать Седулию[122]122
  Седулий был христианским поэтом, жившим в V в.


[Закрыть], но в его просодиях не встречаются признанные правила стихосложения. Он также добавил несколько букв к нашему алфавиту, и буквы w, ae, the и wi должны были обозначать греческие ω, Ψ, Z и Δ. Он отправил указы во все города своего королевства, заявляя, что следует учить этим буквам мальчиков в школе и что в книгах, использовавших старые буквы, следует стереть их пемзой и написать вместо них новые.

45. В то время умер Агрикола, епископ города Шало-сюр-Сон. Он происходил из семьи сенатора, славился своей мудростью и утонченностью. Он был связан с множеством строительных проектов в своем собственном городе, поставил ряд частных домов и воздвиг церковь с колоннами, украшенную мрамором и отделанную мозаикой.

Агрикола практиковал необычайное воздержание, никогда не ел в полдень, только ужинал, и устраивал свою еду так рано, что заканчивал, когда солнце еще не садилось. Он был весьма сведущ в гуманитарных науках, говорил необычайно изящно. Он умер в возрасте восьмидесяти трех лет, на сорок восьмой год своего епископства. На этом месте его сменил Флавий, хранитель печати короля Гунтрамна.

46. Следующим умер Далмаций, епископ Родеза. Он слыл набожным человеком, умеренным в еде и не отягощенным плотскими желаниями, необычайно щедрым в пожертвованиях, необычайно дружелюбным ко всем и проводившим все время в молитвах и постах. Он построил собор, но так долго его улучшал, что не успел закончить.

Как часто бывает, что, когда он умер, на его епископство оказалось множество претендентов. Священник по имени Транзобад, который при Далмации одно время был архидьяконом, лелеял особые надежды, основываясь на том, что отдал своего сына в дом Гого, являвшегося тогда воспитателем короля Хильдеберта.

Епископ Далмаций оставил завещание, где дал ясно понять, какой подарок он хотел бы получить от короля после своей смерти. Он заклинал его ужасными клятвами не допустить избрания чужеземца, или сребролюбца, или любого, кто был женат, но найти человека, способного заменить его, лишенного этих недостатков и проводящего свое время вознося хвалу Господу.

Священник Транзобад дал обед для городского клира. Когда они все расселись за едой, один из священников выступил с совершенно недопустимыми нападками на умершего епископа, дойдя до того, что назвал его простофилей и сумасшедшим. Когда он говорил, виночерпий подошел к нему, чтобы предложить вина. Тот взял кубок и поднес его к губам, но вдруг так сильно задрожал, что уронил кубок. Потом прислонил свою голову к священнику, находившемуся рядом с ним, а затем умер на месте.

Его тотчас унесли из-за стола и перенесли к месту погребения, где тотчас и похоронили. Завещание же епископа Далмация зачитали вслух королю Хильдеберту и его советнику. По их распоряжению на должность архиепископа возвели Феодосия, архидьякона Родеза.

47. Узнав о преступлениях Левдаста против храмов и всего населения Тура, Хильдеберт отправил в город Ансовальда. Тот прибыл в город во время праздника святого Мартина и предоставил мне и населению право свободного выбора. В качестве нового графа был избран Евномий.

Увидев, что его отстранили, Левдаст стал искать аудиенции у Хильдеберта. «О благочестивейший король, – заявил он, – я удерживал город Тур до настоящего времени. Теперь, когда меня сместили с должности, я должен рассказать, как управляют этим местом. В частности, знай, что епископ Григорий всячески стремится передать его сыну Сигиберта».

Услышав об этом, Хильдеберт ответил: «Это неправда. Ты говоришь так, потому что тебя сместили». – «Я могу рассказать много скандальных вещей о епископе, – продолжал Левдаст. – Среди прочего он утверждает, что королева, твоя супруга, имеет любовную связь с епископом Бертрамом». Король Хильдеберт разъярился, повелел избить Левдаста, заковать его в цепи и бросить в темницу.

48. Наступило время закончить книгу V, я завершу ее, описав некоторые злодеяния Левдаста, но сначала расскажу вам о его семье, том месте, откуда он родом, и его характере. Левдаст родился на острове Грацина в Пуату[123]123
  Что это за остров, определить не удалось. Может быть, на одной из рек (Клён, Вьенна и др.).


[Закрыть]. Он был сыном Левкадия, раба, присматривавшего за виноградниками в одном из поместий.

Когда Левдасту пришло время начать служить, ему дали работу на королевской кухне. В юности у него были слабые глаза, поэтому раздражающий дым оказался губительным для них. Поэтому его повысили, передвинув от кухонного пестика к корзине пекаря. Он притворялся, что получает удовольствие, находясь среди бродящего теста, но в конце концов он оставил службу и сбежал.

Два или три раза его ловили и приводили обратно и наконец наказали, отрезав одно ухо. Теперь он никак не мог скрыть такой знак на теле, поэтому бежал к королеве Марковефе, на которой король Хариберт женился вместо ее сестры и которую он нежно любил. Она необычайно ласково отнеслась к Левдасту, помогла ему и предоставила возможность ухаживать за лучшими лошадьми в своей конюшне.

В результате его самомнение и высокомерие настолько возросли, что он занял должность королевского конюшего. Он был заносчив как петух, предавался всевозможным удовольствиям, и не было пределов его жадности. Как особый фаворит своей покровительницы, он совался всюду, куда только мог, бегая везде по делам королевы.

Когда она умерла, его кошелек оказался хорошо набит в результате его бесчестных действий, таким образом он смог поднести подарки королю Хариберту, позволившему Левдасту сохранить должность. Затем в наказание жителей города Тура Левдаста поставили на должность графа города. Гордясь своей должностью, он сделался еще более надменным.

Левдаст отделал свое собственное жилище, воруя самым хищническим образом, всегда кричал громче всех во всех ссорах и просто не знал ограничений в своей половой распущенности. Когда Хариберт умер, город Тур вошел в ту часть, что унаследовал Сигиберт. И Левдаста постигла заслуженная участь, он потерял добычу, приобретенную дурным образом, – все разграбили сторонники Сигиберта. С помощью своего сына Теодеберта король Хильперик вновь овладел городом Туром позже.

Когда я прибыл в Тур, Теодеберт весьма настоятельно порекомендовал мне вновь назначить Левдаста на графство, которым он владел ранее. Снова и снова Левдаст клялся на могиле святого Мартина, что всегда станет поступать разумно и будет верным помощником не только мне лично, но и во всех нуждах церкви.

Сам же он больше всего боялся того, чтобы король Сигиберт однажды снова не завладел городом. Когда Сигиберт умер, Хильперик вернул себе контроль над городом, и Левдаст снова сделался графом. Но когда в Тур пришел Меровей, он захватил всю собственность Левдаста.

Два года, пока город находился в руках Сигиберта, Левдаст прятался в Бретани. Затем он снова сделался графом, как я говорил, и настолько возомнил о себе, что возымел обыкновение приходить в церковный дом в латах, с колчаном, копьем в руке и шлемом на голове.

Он не доверял никому, потому что все ненавидели его. Когда Левдаст находился при дворе вместе с почетными горожанами города, среди которых были и миряне, и духовные лица, он впадал в ярость и проклинал жителей Тура, если кто-то из них искал справедливости.

Он мог приказать, чтобы священников притащили в наручниках, приказывал бить палками воинов, он слыл настолько жестоким, что не найдется слов, чтобы описать это. Когда Меровей, лишивший Левдаста большей части его богатств, оставил Тур, граф начал порочить меня, предположив, что именно по моему совету принц унес его имущество.

Сделав все от него зависящее, чтобы оклеветать меня, он затем повторил свою клятву, что никогда не пойдет против нас, перед покровом на могиле святого Мартина.

49. Будет слишком утомительно пересказывать все клятвопреступления и дурные дела Левдаста[124]124
  Перед нами весьма примечательный случай, поскольку о подобном, самом тяжелом моменте за всю жизнь Григория, когда он находился в величайшей опасности, накануне смещения и ссылки, если даже не большего, он предпочел не говорить в первой версии «Истории». Затем настолько переменил свое решение, что решил рассказать о нем столь подробно, но уже во втором издании.


[Закрыть]. Позвольте мне вместо этого рассказать о его попытке сместить меня с епископства, посредством несправедливых и злобных обвинений. А также рассказать, как на него обрушилась месть Господа, осуществив пророчество: «Ибо всякий брат ставит преткновение другому, и всякий друг разносит клеветы» (Иер., 9: 4). «Кто роет яму, тот упадет в нее» (Притч., 26: 27).

Левдаст принес много зла мне и моим близким, а также разграбил большую честь церковной собственности. Сговорившись со священником Рикульфом[125]125
  Похоже, что в заговоре было замешано два человека по имени Рикульф, священник и иподьякон.


[Закрыть], оказавшимся таким же злобным, как и он, Левдаст обвинил меня в том, что я порочу королеву Фредегунду. Он решил, что под пыткой мой архидьякон Платон и мой близкий друг Галиен признаются, что я был виновен в подобной клевете.

Именно тогда король вышел из себя, как я уже рассказывал вам, повелев избить Левдаста, а затем велел заковать его в цепи и бросить в тюрьму. Левдаст твердил, что получил эту информацию от иподьякона, также звавшегося Рикульфом. Этот Рикульф оказался таким же своенравным и беспринципным человеком, как и сам Левдаст. Еще в прошлом году он вместе с Левдастом начал устраивать заговор против меня.

В поисках оснований для возведения против меня оскорбительных обвинений Рикульф и отправился к Левдасту. В течение четырех месяцев он устраивал всяческие ловушки и козни против меня. Затем он пришел ко мне, взяв с собой Левдаста, умоляя меня простить его и взять обратно к себе.

Я поступил следующим образом: я при всех принял в свой дом человека, слывшего моим личным врагом. Когда Левдаст ушел, его архидьякон Рикульф бросился к моим ногам. «Если ты немедленно не поможешь мне, я умру. Меня спровоцировал Левдаст, и я сделал вещи, о которых не должен говорить. Ты должен отослать меня в одно из других королевств. Если ты откажешься сделать это, меня схватят люди короля, и я заплачу за все своей жизнью».

«Если ты действительно совершил такую глупость, – ответил я, – твои слова падут на твою собственную голову. Конечно, я не отправлю тебя в другое королевство, иначе навлеку на себя подозрения короля». После этого Левдаст выдвинул обвинения против иподьякона Рикульфа, заявив, что слышал, как тот говорил о том, за что наказали его, Левдаста. Левдаста освободили, а иподьякон был закован в цепи и брошен в темницу. Тогда Рикульф заявил, что Галиен и архидьякон Платон присутствовали при разговоре и слушали, когда я, епископ, произносил известные слова.

Что же касается другого Рикульфа, которому Левдаст уже пообещал, что он сменит меня в качестве епископа, он находился в настолько приподнятом настроении, что казался таким же гордым, как и Симон волхв. Хотя он поклялся мне в верности три или более раз на могиле святого Мартина, но на шестой день Пасхи он поносил меня и даже ссорился со мной, с трудом удерживаясь от того, чтобы не наброситься на меня, рассчитывая, вероятно, на приготовленную для меня западню.