Текст книги "Откровенные романы. Или исповедь от первого лица"

Ультиматум ночной гостьи

Обратный путь мы проделали в два раза быстрей. Подходя к дому, мы пошли осторожней, и зашли крадучись. Я зажег керосиновую лампу, трехлинейку. Винтовка трехлинейка, лампа трехлинейка. Мне как оружейнику были так знакомы эти размеры 7.62 мм, калибр ствола и ширина фитиля. (Линия. Одна десятая часть дюйма. 2.54 мм.) Даже мой наган был подстать. Вставив стекло, я прикрутил фитиль наполовину, чтобы огонь был поменьше. Предварительно, мы договорились с Машей в доме не разговаривать.

Я помылся в кадушке и принес ей смоченное полотенце. Пока я ходил, моя гостья, раздевшись, моментально юркнула в постель. Это было сделано так быстро, что я даже толком не успел насладиться прелестями молодого женского тела. Только ее розовые пятки сверкнули. Я подошел к постели и подал ей полотенце. Она, лежа тщательно протерла губы, лицо руки. Я с интересом взял висевший на спинке черный корсет с белыми вставками по бокам. В стянутом виде, он имел силуэт песочных часов. Это был обычный корсет, что поддерживал женскую грудь и заканчивался в области низа живота. Широкий пояс, был укреплен жесткими вставками из китового уса и шнуровкой. Он еще сохранял ее тепло, пах молоком и еще чем-то терпким необъяснимо волнующим. На уровне груди и понизу в районе бедер, были приторочены светлые ажурные ленты, с мелкой просечкой сшитые в виде бантов. Увидев мой интерес, Маша легонько вырвала его из рук и сунула себе под подушку. Я недовольно покачал головой. Она, сделав большие глаза, покачала в ответ и, зажав рот, чуть не прыснула смехом.

После долгих прогулок мне захотелось подкрепиться. Я жестами показал ей накинуть что-нибудь и присоединиться ко мне. Она отказалась только, показала рукой на яблоки. Я принес ей в постель яблок, налил себе три четверти стакана хереса и сделал пару бутербродов с ветчиной и подсохшим сыром. Маша, показывая на вино, негодующе повертела головой у виска. Я отмахнулся. Херес пошел прекрасно. Я сделал еще один бутерброд. Она сложила руки ладошками, и приставила к уху, поторапливая меня, чтобы я быстрее заканчивал и шел спать.

В это самое время послышались сначала неясные, а потом все более четкие звуки шагов. Кто-то медленно прошел под нашими окнами. Шаги были очень осторожные. Очевидно, этот кто-то сделал попытку заглянуть в окно. Мы замерли. Нам стало не по себе. Но вот шаги возобновились и остановились у нашей двери. У Маши, от страха, глаза сделались очень большими. Она, почти с головой, ушла под одеяло, но потом любопытство пересилило и она его наполовину появилась снова. Я не потерял присутствия духа. Потянулся к саквояжу и стараясь не издать звуков, осторожно вытащил кобуру с наганом. Пальцы привычно, легко расстегнули ее. Рукоятка послушно легла в ладонь. Большой палец заученно крутанул барабан. Проверив патроны, я тем не менее не стал взводить его. Оружие всегда успокаивало меня и придавало уверенности. Было около часа ночи. Кто-то упорно стоял у нашей двери и видимо прислушивался к тому, что происходит в комнате. Наконец, крыльцо натужно заскрипело от тяжести тела, это было как гром среди ясного неба, и кто-то осторожно, но требовательно постучал костяшками пальцев. Звук был глухой. Возможно если бы я спал, то и не услышал его. Лицо Маши совсем вытянулось, глаза округлились. На нем читался неподдельный ужас. Я встал, дошел до стола, взял со стола лампу и подошел к двери, второй рукой сжимая наган.

– Кто там? – не столько спросил, как бросил я отрывисто и нелицеприятно.

Мне ответом была тишина.

– В самом деле! Что за шутки? Кто там? – повторил я с нескрываемым раздражением.

– Это я. Аделаида Алексеевна! – раздался голос нашей хозяйки.

– Что вам не спится? – сказал я рассерженно и довольно грубо.

– Откройте. Надо поговорить, – не совсем уверенно пробормотала она.

– Приходите утром, – сухо сказал я, отметая такую возможность.

– Нет. Дело не терпит отлагательства, – настаивала она и в голосе ее чувствовалась мольба.

– Я не одет! – пытался я отбояриться от непрошенной гостьи.

– Я подожду, – заверила женщина.

«Какое может быть дело среди ночи?! Почему оно не может потерпеть до утра?!» – пронеслось у меня в голове. Я засунул обратно наган в кобуру и показал жестом Маше, чтобы она собрала одежду и спряталась под кроватью. Но это было лишним. Она и сама все поняла и сделала это быстро и проворно.

Я откинул крючок и впустил хозяйку. На ней было дорогое светлое платье из джерси или твида с завышенной талией и подвязками чуть ниже груди. Ноги были в туфлях на высоком каблуке. Это было забавно для часа ночи, при том что она находилась на даче, хотя в целом наряд, несомненно, шел ей. В целом, в туфлях она казалась выше меня ростом, хотя уж этим меня батюшка не обидел. Сама фамилия Громадин, в нашем роду о чем-то говорила.

Хозяйка довольно бесцеремонно, цокая каблуками, прошла к столу и присела на плетеный стул. В руках она держала бумажный пакет, и немного нервно перебирала пальцами его края. Мне пришлось тоже присесть.

– Ну что, – сказала она ласковым голосом, после непродолжительной паузы, – проводили свою барышню?

– Проводил, – односложно и неприязненно ответил я.

– Как она? Уже пришла в себя не плачет?

– Нет. Это была минутная слабость. Успокоилась, – заверил я.

– А я вот себе места не нахожу. Думаю все. Думаю. Зачем все это. У нас же не полиция нравов. Будто сама не была молодой.

– Не знаю, что вам сказать, – поморщился я, не совсем доверяя искренности Аделаиды.

– В общем, я пришла мириться! – промолвила она ангельским голосом.

– Мы не ругались по большому счету, – протянул я, пытаясь не обостряться, и не понимая, куда она клонит.

– Но разговор был не из приятных, не правда ли? Так вот, – она достала из пакета бутылку коньяка, – давайте пригубим, простим, друг друга и будем жить мирно и в согласии!

– А это до утра не подождет? – перебил я ее.

– Ну что вы хотите, чтобы я опять думала, кляла себя… и всю ночь не спала?

Глаза у Аделаиды заблестели, похоже в них могли появиться слезы. «Возможно она и правда расстраивается» – посетила меня непрошенная мысль.

– Ну, не знаю, … Это все странно! … Ну… замечательно, – со скрипом согласился я, бросая быстрый взгляд в сторону кровати.

– Я закуску не брала. Тут у вас я вижу полно?

Она прошла к посудному шкафу, достала большие коньячные фужеры. Чисто вымытые и протертые наверно мелом и бумагой, они ярко «бликовали» от света лампы.

– Открывайте, открывайте, – сказала она, деланно улыбаясь, – или вы это даме поручите?

Я неуверенно поднялся, открыл; налил на донышке себе и ей.

– Нет! – запротестовала она и, взяв бутылку, подлила в оба бокала, примерно в три раза больше чем было. – Вот так будет лучше. А то складывается впечатление, что вы и мириться со мной не желаете. До дна!

Я тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Пришлось выпить. «Быстрей выпью – быстрей уйдет!» – подумал я. Коньяк был необыкновенно хорош. Я повернул этикеткой к себе бутылку, изучая происхождение приличного напитка.

– Понравился? – лукаво улыбнувшись, поинтересовалась она.

– В общем да! – вынужден был согласиться я, невольно отмечая положительные стороны нашей хозяйки: чистоту, принципиальность, наличие вкуса.

– Шустовский армянский! 10-лет выдержки! – пояснила она, инстинктивно поправляя волосы. Подарок. Пять лет еще у меня стоял! – подчеркнула Аделаида важность момента.

– Чувствуется!

– Еще по бокалу?

– Да нет спасибо, – демонстративно отказался я, вспоминая вкус божественного напитка.

– Наливайте, наливайте – как прошлый раз.

– Нет. Собственно уже ночь. Ваш визит. Достаточно, видите ли для мира!

– Отнюдь. Закрепим.

– Уж! Увольте!

– Не мне же за вами ухаживать? Пожалейте даму!

Я был в растерянности. «Хорошие отношения с хозяйкой – совсем не плохо, – пронеслось у меня в голове, – сейчас она уйдет и все наладится. Маша наверно уже заждалась. Как ей там под койкой? Неуютно. Возможно Маша согласится и у нас все получится. Только бы поскорей избавиться от хозяйки!». Я с неохотой налил. Мы выпили еще. Мир показался добрей. Женщина, которая сидела рядом уже не внушала таких опасений.

– Зовите меня по-простому Аида, – промолвила хозяйка вкрадчиво, прервав мои мысли. – Это немецкое имя. Раньше меня, как только не называли: и Аделаида, и Аделина, и Адель, и даже Адальберта. Я не такая старая: тридцать восемь, это поверьте не так много. Вот будет вам 38, поймете, что я была права. Просто если вам сейчас 25—27 все мы вам кажемся старухами. Я, где-то, конечно, не слежу за собой. Вот лишний вес, за модой не слежу, разучилась хорошо одеваться, и я уже совсем не та хохотушка, которая была прежде, хотя, по большому счету, это не так. Я ощущаю себя молодой.

Мы неосторожно встретились глазами. В сумраке комнаты они блестели немного таинственно и вызывающе. Женщина еще более оживилась. Очевидно ее подбодрило мое внимание. Голос ее зазвучал по-особому, проникновенно:

– В целом, жизнь моя разделилась на две половинки. Счастливая с мужем и одиночество – бледная тень без него. Это страшно злит меня, и порой я бываю, несправедлива к окружающим, а потом казню себя. С другой стороны, за что мне такая участь? Я прежде не сделала ничего плохого. Это наказание без вины.

– Почему вам не выйти вновь замуж? – вяло поинтересовался я.

– Давайте еще немножко нальем, – предложила хозяйка, в очередной раз, поправляя волосы на голове. – Я расскажу.

Я уже не роптал, налил, мы выпили. Бутылка катастрофически пустела. Видимо фужеры были обманчивые. Она так хотела исповедаться, что, вяло, махнув рукой, не стала закусывать, и торопливо продолжила:

– Все дело в маме мужа – свекрови. И эта дача, и дом в Петербурге и акции пароходной кампании «Лапшина и Сироткина» и еще много чего – записано на нее. Мой муж, Афанасий, изначально был ей всем обязан и не придавал значения формальностям. Даже когда он работал на Сестрорецком заводе, что в его положении было не обязательно, он докупал акции и отдавал их матери. Я в эту бухгалтерию не лезла, а вот так случилось, что я осталась вдовой с двумя детьми, и реально у меня нет на руках ничего. Отношения у меня со свекровью были натянутые. Ну, кто любит бесприданниц. Нет! Она, конечно, не выставила меня за порог, все-таки ее внуки – кровинушка, но сказала, что такое положение будет продолжаться, до того момента пока я вновь не выйду замуж. Что будет после этого, она не уточняла. Но, судя по всему – ничего хорошего меня не ждет.

– Да! Судьба, – искренне посочувствовал я.

«Несчастных женщин в России наверно больше чем женщин!» – пронеслось у меня в голове. Наверно коньяк давал о себе знать. Мне ее стало, по настоящему жаль.

Чуть приподняв стул, она со скрипом придвинулась ко мне на близкое расстояние. Свет керосиновой лампы освещал ее в профиль, давая глубокие тени. От этого лицо женщины приобрело оттенок таинственности и загадочности. Мелкие морщинки у глаз ушли. Лицо помолодело, а горящие в сумраке глаза, казалось, испепеляли меня. У меня вдруг возникли смутные подозрения насчет намерений хозяйки и истинной цели ее визита ко мне среди ночи. Эта мысль привела в легкий ступор и вся моя душа воспротивилась этому. «Еще чего не хватало! Да! Но это только подозрения! – говорил мой внутренний голос. – Не может быть! Конечно нет! Уж не до такой степени! Тебе показалось!» Но слова Аиды продолжали укреплять мои подозрения.

– А я же поверьте живая. Меня еще можно отогреть. И этой дури у меня раньше не было… не было совсем. Мне порой так стыдно становится! Вы верите мне?

Она взяла мою руку в свои ладони, как бы доверяя сокровенное. Я чуть отодвинулся, но руку освободить она мне не дала. Держала цепко. Теперь сомнений у меня уже не осталось. Это слегка шокировало меня. Я подумал о Маше. Бедная учительница! Святой мой человечек!! Вот мы влипли! Каково ей там под кроватью?! А ситуация становилась все более запутанной и приобретала скверный характер. Пары алкоголя разом ослабили свое действие на меня. Я почувствовал, как кровь прилила к лицу. Легкая паника поселилась в моей душе. Нужно было что-то предпринимать! Но только что? Лучше не провоцировать! Мягко, но настойчиво дать понять, что мне это не нужно. Это противоестественно. Нет и нет! Держать ее на дистанции. Спустить на тормозах.

– Верю. Да конечно. Отчего нет, – сказал я скороговоркой, и все-таки освободил руку, встал, поправил фитиль в лампе. Она вспыхнула ярче, зачадила. «А Маша! Что я делаю?!» – пронеслась молнией мысль. Пришлось опять убавить свечение. Когда я вернулся, Аида вновь нетерпеливо подвинулась ко мне ближе. Она явно была настроена решительно. Я старался не смотреть на нее, но это мало помогало. Я чувствовал как что-то страшное и неотвратимое нависает надо мной. Мне не оставляют выбора.

– А давайте выпьем на брудершафт! – огорошила она вдруг меня, и я почувствовал, как язык у нее уже слегка заплетается.

– Что вы нет! Это ни к чему! – возмутился я, но неуверенно и она почувствовала это, голос ее окреп, приобрел повелительные нотки.

– Один поцелуй для дамы это разве много? Наверно вы свою возлюбленную так не обижаете?

Она не стала просить меня, сама разлила остатки коньяка. «Ничего себе! Уже бутылки нет!» – подумал я.

– Вам немного будет? – участливо поинтересовался я, коротко взглядывая на нее. – Вы лучше не пейте. Закусывайте Аида.

– Много? Да!… Да! – она покачала головой. – И что?

– Просто предупреждаю! – скривился я.

– Я за все лето не брала ни толики в рот! Я же тупая и глупая моралистка и трезвенница! Вы разве не заметили?…

Она встала прошла к зеркалу, взглянула на себя и обернувшись продолжила:

– Но не сегодня. Сегодня, все будет по-другому. … Будет?

Она смотрела на меня долгим вопрошающим взглядом.

– Не знаю, что вы имеете в виду? – отстраненно бросил я опять украдкой посматривая на укрытие, где спряталась Маша.

– Да это я так! Ну, короче вы будете допивать коньяк или мне прикажете это делать самой за нас обоих?!

– Вы сама себе хозяйка. А мне достаточно.

– Я, конечно, могу, но разве вы хотите видеть сильно пьяную женщину? Нет? Тогда поддержите меня.

Аделаида подошла к окну, выглянула на двор. Луна мертвенно-бледным светом озаряла ограду и постройки. Удостоверившись, что все тихо и спокойно, она вернулась и продолжила:

– Я одна пить? Ни за что! Вот с вами Михаил, непременно! – Взгляд Аиды неотступно сверлил меня. – Какой вы сударь, право, нерешительный.

Последние слова она сказала с нажимом. И было понятно, что она имела в виду. Я не уступал ее просьбам. Я очевидно подспудно боялся ее действий, когда в бокалах окончательно опустеет. Она подумала и вдруг тоже отставила бокал.

– Ладно. Подождем! – чуть сбавив обороты, промолвила хозяйка. – А почему вы не купаетесь, – неожиданно поинтересовалась она сменив тему. – У нас тут все купаются. Пляж хороший. Жара. Или это из-за шрама? – огорошила меня Аделаида, видимо потеряв контроль.

– Откуда вы про него знаете? – опешил я, и даже сглотнул.

Глаза мои были готовы съесть хозяйку от возмущения. Она осеклась. Почувствовала, что сказала лишнего.

– Нет. Мне все равно. Это я так предположила, – неуклюже попыталась оправдаться она. – Извините! Не обращайте внимания на выпившую женщину.

– Подглядываете! – возмутился я, с легким презрением вглядываясь в лицо Аиды.

– Это случайно получилось, – заверила хозяйка, слегка порозовев. – Извините еще раз! Зашла ненароком, и вот так… все!

– Н-да… Нехорошо! – отворачиваясь покачал я головой.

– Почему же? Нехорошо-с? Не совсем, – Аделаида помолчала. – Да. Понимаю. … Ну не настолько. … А вы прямо скажу, прекрасно выглядите! Без ложной скромности – Аполлон! Красавец мужчина.

Она поднялась и, держа в руках бокал, вдруг одним движением присела ко мне на колени. Я совершенно растерялся от ее действий. У меня даже захватило дух от ее решительности и бескомпромиссности. Я почувствовал запах французских духов. Волосы ее коснулись моего лица. Я инстинктивно дернулся, но она ласково и настойчиво успокоила меня:

– Не надо! Выпейте из моих рук! – голос ее звучал спокойно и уверенно.

– Вы не слишком увлеклись Ада? – слабо пытался возражать я.

– Выпейте, выпейте! – настаивала женщина и глаза ее сузились, приобрели кошачье выражение.

– И что дальше будет? – обреченно и потерянно спросил я, кося глазами на темный проем под своей кроватью.

– Я вас поцелую! – безапелляционно и решительно заявила хозяйка, хищно облизывая губы кончиком языка.

– Мне уже тяжело от вас! – сухо сказал я, пытаясь отмести ее домогательства.

Аида и правда была не миниатюрной женщиной. Помимо веса, от нее исходил жар, который вгонял меня в пот. Я почувствовал, как моя рубашка влажнеет на груди, на спине, под мышками. Воротник стал неприятно скользкий.

– Вы упорный мальчишка! Я вам совсем не нравлюсь?

– У меня есть барышня, – тяжело выдохнул я.

– Вы не ответили на мой вопрос?

– Ну, если вы хотите, то да! – отмел я ее домогательства.

– Это горько слышать! Никогда не говорите даме слова, что вы сейчас произнесли. Это сильно обижает. – Она погладила мое ухо и, укусив за мочку, ласково прошептала. – Но я вас прощаю!

Неожиданно она встала с моих колен и, подойдя к перегородке, примыкающей к дому, постучала в нее. Если сказать что я был обескуражен – это ничего не сказать о моем состоянии. «Что это еще такое?! Что она задумала?! Кому она стучит? И что это вообще значит. Время-то приближалось к двум часам ночи!»

Но Аида знала, что делала. Скоро на пороге появилась светловолосая девочка, одетая в легкое льняное платье из дешевого муслина.

– Даша! Принесите граммофон и пластинки. Вы там еще не спите?

– Я нет. А Варя прилегла.

– Буди. Смотрите там у меня! Еще одну лампу захватите из гостиной, а то тут темно.

Когда девушка ушла, я поинтересовался, зачем все это.

– Обиженная женщина хочет послушать музыку! Я у себя дома. Что нельзя? – промолвила она жеманно, посматривая на меня. Хмель все сильнее действовал на нее. – У меня есть записи, которые вы точно не слышали.

– Вроде как хозяйка сдала эту половину?! – уточнил я, говоря о ней в третьем лице.

– Деньги меня не интересуют, – обрезала Аделаида, и с поволокой посмотрела на меня, – вы в этом убедитесь.

Через минуту появились две девушки. Одна несла аппарат, другая, что поменьше и которую очевидно звали Варя, граммофонную трубу, пластинки и лампу. Я обратил на нее внимание. Варя была хороша, но не красавица. В таком возрасте девушка еще не зацветает, и как нераскрытый бутон мила именно своей скрытой красотой, внутренним содержанием не потраченной непосредственностью. Заостренный нос, голубые глаза, по-детски чуть припухшие губы с пенкой, и особенно маленькая самодельная диадема на голове заставляли смотреть на нее с улыбкой. Каждой девушке, да и взрослой женщине хочется носить корону, приковывать к себе восхищенные взгляды. Более утонченным вариантом такого украшения и была диадема, сделанная из бисера, стекляруса, плетеного конского волоса и бумажных цветов.

– Не отставляйте, к чему? Заводите сразу, – распорядилась Аида развязанным и командным тоном.

Я невольно усмехнулся, покачал головой: «Что-то будет! – пронеслась торопливая мысль. – Вот тебе и провинция! Чего только не насмотришься в тихом захолустье?!»

– Сестры погодки Сухотины, – равнодушно и сухо сказала Аделаида. – Живут у меня. Мать посадили за кражу, отец пьет горькую. Воспитываю, как могу. … Забочусь.

Девушки быстро установили полированный ящик больше похожий на небольшую тумбу-шкаф. Крышка и маленькие дверцы его были расписаны цветочной композицией. На боковых стенках и небольших дверцах был изображен дворцово-парковый пейзаж и дама, играющая на арфе. Место куда устанавливались пластинки, было оббито тонким металлическим листом и позолочено.

– Что ставить тетя Ада, польку или мазурку?

– Посмотрите еще!

– Вот есть краковяк, … так что тут лез-гинка? Тарантелла? – бойко прочитала Даша.

– Дайте мне сюда пластинки, сама выберу, – бросила она после паузы. – Еще одну лампу зажгите.

Принесенная лампа была семилинейка. Она ярко залила зал желтым светом. Я испуганно оглянулся на подкроватное пространство. Убежище Маши мне показалось надежным. «Бедная, бедная Маша! – подумал я. – Бедная и несчастная! Лежит на жестком полу, боится пошевелиться! Наверно все бока отлежала!».

– Вы любите, Михаил вальсы, – обратилась Аделаида ко мне, – «Упрек любви», «Чертенок». Есть «Розовые сны»

– Нет! – отрезал я сумрачно, хотя это было неправдой.

– Ладно. Есть отрывки из оперетт! – продолжила на распев хозяйка, лукаво поглядывая на меня и улыбаясь.

– Я уже ничего не желаю, – упорствовал я с хмурым выражением лица.

– Однако! Тогда попробуем романсы «Если знал бы ты, друг», – она посмотрела на меня, выдержала паузу, – или «О Боже! Как хорош!» Это, по-моему, как раз то, что нужно и по названию и, по сути!

Варя, дергая плечиком, завела ручку и поставила пластинку. Полились тягучие душевные звуки. Далекий баритон Брагина вещал о неразделенной и несчастной любви.

– Так! Дождались. Отлично! Где наши бокалы Михаил? – торжественно промолвила хозяйка, приближаясь ко мне и соблазнительно покачивая бедрами.

– Стоят, как и стояли, с трудом выдавил я, не разделяя ее оптимизма.

– Девочки отвернитесь, мы сейчас под музыку будем пить на брудершафт.

Она поднесла мне бокал и вновь по-свойски присела мне на колени.

– Михаил я здесь! Возьмите бокал. У меня уже рука устала!

– Не буду я с вами целоваться, – упорствовал я, закатывая глаза к потолку и тяжело вздыхая.

– Будете, будете! – не унималась она, склоняясь к моему уху, – а иначе все может быть и по-другому…

– Это как? – насторожился я.

– Так девочки, зажмите на минутку уши. Вот так правильно. – Она обернулась ко мне. – Вы обидели меня.

– Чем?!

– Своим невниманием. Вы не оставили мне выбора. Вы все равно будете сегодня со мной, – язвительно изрекла она.

– Чего? – изумился я.

– Того самого, а иначе, … – она оглянулась на девочек и понизила голос, – я ведь про вашу красотку все узнала: Голубева Мария Александровна? Не так ли?

– И что? – растерянно пробормотал я.

– А то, что проживает она на Спиридоновке с мужем Валерием Аркадьевичем и он совершенно не такой наружности и возраста как вы.

– Это шантаж? – захлебнулся я от негодования.

– Понимайте, как хотите. Девочки, – крикнула она, громко обращаясь к ним, – можно размыкать ваши нежные ушки.

– Д-да! – озадаченно протянул я, совершенно сбитый с толку.

– Вы же любите ее, не так ли? Значит, и меня немножко полюбите, от нее не убудет, – философски заключила она и нетрезво засмеялась.

– Я думал о вас лучше! Вот вы давеча рассказывали о себе, я вас даже жалел. Вы тогда были настоящая или сейчас? – сказал я с плохо скрываемым негодованием.

– И тогда и сейчас. Это жизнь мой господин. В ней нет только белого и черного. Все мы белые и пушистые пока нас черный ворон не клюнет. Ну, я в третий раз предлагаю на брудершафт. У вас есть выбор. Вы можете отказаться. Я ж не насильница какая-то. Просто все имеет цену и мое молчание тоже!

«Если она сейчас уйдет, то неизвестно чем это обернется! Как быть?! Что же делать?! – думал я. – Нужно найти выход. Выход должен быть. Рядом в трех шагах находилась девушка, молодая женщина, от которой я был без ума, а тут эта свалилась мне на голову. И как ловко все устроила, моралистка чертова. И не вывернешься. Ищи! Ищи выход! Выход должен быть!!!».

Сестры сменили пластинку, поставили Вавича «Я ехала домой». Густой бас глухо и чарующе рванул душу.

Я растерянно взял бокал. Мы завели руки друг за друга. Поцелуй ее мне, впрочем, не показался противным. При определенных обстоятельствах все может быть. Но мне необходима была пауза, нужно было время собраться с мыслями. Все оказалось гораздо ужасней, чем представлялось.» Какой кошмар!» – Рой мыслей заполонил мою голову. Это был какой-то водопад! Одна сменяла другую. Но все они сводились к тому, что Аида все очень верно рассчитала и подготовилась. Она, не стесняясь, била по самому больному месту. С ее слов все было предопределено. И если я действительно любил мою ненаглядную Машу, думал, беспокоился о ее душевном спокойствии, репутации, я должен был пойти на эту жертву!

Последняя доза коньяка была особенно большой и лишней. Я почувствовал легкое головокружение. «Уселась. Даже закусить нельзя. А? Это брудершафт его не закусывают тем что на столе».

Я потерянно, в который раз, взглянул на убежище Маши. Видит ли она меня? Слышит ли все?! Понимает ли мое состояние?! Наша комната совершенно неожиданно среди ночи превращается в разнузданный вертеп. «Бедная и несчастная! А что делать мне?! Надеюсь, она понимает, что мне не оставили выбора! Прости меня Маша! Даже мой железный пистолет здесь бессилен! Я вынужден подчиниться обстоятельствам! Города сдают, чтобы сохранить армию! Ее донос убьет тебя, нас, наши отношения! Надо пойти на уступку. Будет у нас еще время. Прости!»

Аида запустила мне руки под рубашку и стала гладить волосы на груди, потом принялась крутить в пальчиках мои соски. «Оказывается, мужская грудь тоже отзывчива на эти ласки! – подумал я. – Хотя это же выход! – озарило меня. – Эврика! Надо ссылаться на мужскую природу. Точно.»

– Слушай Аида! – сказал я миролюбиво.

Она сразу почувствовала изменения в моем настроении и прислонилась своей щекой к моей. Губы ее блестели, голос стал вкрадчивый, нежный.

– Слушаю. Вся во внимании.

– Понимаешь, ты женщина опытная, а у мужчин сама знаешь, как устроено – если не это… то и не то!

– Что так плохо? – усомнилась хозяйка, лукаво взглянув на меня.

– Не уверен, но вроде так, – с извиняющими нотками промолвил я отводя глаза.

Она встала, внимательно посмотрела на меня ниже пояса. Вроде все соответствовало действительности. У меня затеплилась слабая надежда на благополучный исход. «Природу не обманешь!» – злорадно подумал я и оглянулся на кровать. Наверно Маша все слышала и оценит мою находчивость.

Девушки подкрутили ручку на граммофоне и поставили новую пластинку. Контральто, знаменитой В. Плевицкой, наполнило комнату. Сквозь легкий треск, полились чарующие звуки романса: «Золотым кольцом сковали».

Непрошенная гостья, молча, соблазнительно качая бедрами, прошла к зеркалу. Я напрягся. В шаге от нее была Маша. Похлопывая сбоку ладошкой, Аида поправила прическу на голове; переколола пару шпилек; выпустила сильней, в районе ушей, два волнистых локона, закручивая их на пальцы; и видимо удовлетворенная результатом – вернулась. У нее были богатые пышные волосы и она это знала. Видимо недавно над всем этим великолепием поколдовал местный парикмахер.

– А мы это сейчас поправим, – вдруг заверила она, наклоняясь к моему уху.

– Серьезно? Как? – удивленно и недоверчиво бросил я, понимая, что это невозможно.

– Увидишь, – многозначительно улыбнулась хозяйка.

Аделаида, подняв руки над головой, легко захлопала в ладоши.

– Девочки-сестрички музыки конец! И идите ко мне. Так! Вы у меня в спектаклях играете?

– Да!

– Да тетя Ада, – безропотно согласились девочки, поглядывая на нее с послушанием.

– Танцевать умеете? Песен без счета знаете? – воодушевилась хозяйка, с гордостью посматривая на своих воспитанниц.

– Да тетя Ада!

– Сегодня все будет по-другому. Вы будете так же петь танцевать, но только с одной очень маленькой особенностью – вы это будете делать без одежды.

– Ка-а-а-акк? Что? Нет!

– Разве такое можно?

Заверещали хором девушки, и лица их порозовели.

– Я еще не все сказала. Не перебивайте. Все это, чтобы вам не бояться, вы будете делать с завязанными глазами. Михаил на вас смотреть не будет. Ведь, правда, Михаил? Вы же его боитесь, я думаю, а не меня?

Девушки, потупившись, молчали. Плечики у них ушли в себя.

– Забыли, как я вас вырвала из рук кучера Яшки Хромого, когда он вас в ямщицкую потащил? – напомнила она грозно и с вызовом. – Кто вас спас, взял к себе убогих. Кто мне ноги целовал. Кто одевает вас, обувает, премудростям великосветским учит?

Девушки молчали, взявшись за руки.

– Ну, выбирайте! Иначе вы сами знаете! Знаете?! Не надо объяснять?!

Девушки робко переглянулись, пребывая в растерянности.

– Не слышу?

– Знаем.

– Да, тетя Ада, – с трудом по очереди промямли девушки.

– Вот и замечательно. Значит договорились. Никто на вас не покушается. За погляд денег не берут, а я вам куплю обновки из джерси и каждой по шали с бахромой как обещала.

Аида нашла тряпку, разорвала ее с треском наполовину, и плотно подвернув в два раза, завязала девушкам глаза.

– Михаил! Отворачивайся! – сказала она картинно и громко и махнула мне рукой, что это меня не касается на самом деле. – Отвернулся? Давайте девочки никто на вас не смотрит. Не бойтесь.

Девушки еще помялись немного и, наконец, старшенькая Даша, неохотно повела плечом, сильнее. Легкий муслин сполз с узкого плечика. Тоже она сделала и с другой стороны. Материя повисла на локтях, оголив нежную белую грудь девушки. Она чуть свисала вниз, но была упруга и полновесна. Неожиданно большие пятна сосков смотрели чуть раскосо в стороны.

– А что Варвара у нас скромничает?! – обратилась она к другой девушке. Не отворачивайся! Не нужно этого делать. Я же тебе говорю, что кроме меня никто не смотрит и даже не подсматривает. Давай! Или вы мне не верите?

На Варе был надет белый халатик из хлопка, похожий на длинную ночную рубашку прямого кроя, подпоясанный на бедрах. Такие платья-рубашки с вышивкой, напоминающей узоры крестьянских полотенец, были тогда очень распространены в Малороссии. Варя неуверенно теребила концы пояса, не отваживаясь их развязать. Наконец она решилась. Развязала, и он, выпав у нее из рук, упал пол. Она попыталась на ощупь найти его на полу и когда нагибалась, полы халатика разошлись, обнажая худые ножки, легкую поросль внизу живота. Найдя пояс, она встала и сильней запахнулась.

– Ну, ну давай Варя! – ласково подбодрила хозяйка свою юную воспитанницу.

– Я и Даша думаем, что в каждом человеке есть бес, который соблазняет на все дурное, сказала Варя запальчиво и громко, – и вдруг одним махом, решившись, скинула халат, и чуть сгибаясь, прикрыла руками грудь и внизу начало ног.

– Что ты девочка в этом понимаешь. Бес! Конечно бес. Вселится, куда бежать, потом не знаешь. Та-ак! Волосы, украшение на голове поправь.

Варе ничего не оставалось, как убрать последние преграды. Мой взгляд невольно упал на редкий, еле прикрывающий низ живота девушки, треугольничек волос. Мальчишески угловатое, не сформировавшееся тельце ее в страхе подрагивало. Острые коленки, узость в бедрах и слабо выраженные мышцы в области таза, тем не менее, прельщали именно своей незавершенностью форм. Грудь у нее была маленькая, но задиристо торчащая, а сосочки, круги под ними, были не коричневые, а розовато-пастельные, сморщенные как бы вдавленные и недоразвитые.