Текст книги "Эхо Порт-Артура"

Сам Алексеев тоже был «паркетным моряком», контр-адмирал князь П.П. Ухтомский явно не тянул на роль выше «младшего флагмана», а больше никого в Артуре назначить было нельзя. Увы! Второго Степана Осиповича Макарова не нашлось. Вице-адмирал Н.И. Скрыдлов, назначенный на место Макарова, не смог добраться до осажденного Порт-Артура, а из Владивостока настоящего командования артурской эскадрой вести было невозможно.

Что же такое произошло в нашем флоте, из-за чего оказалось некому командовать?

Для этого снова придется вернуться к довоенному времени.

Офицеры и адмиралы российского флота в начале XX в. в подавляющем большинстве являлись воспитанниками привилегированного учебного заведения – Морского кадетского корпуса (в 1867–1891 гг. именовался Морским училищем). Судовые инженеры-механики готовились в более демократичном Николаевском морском инженерном училище (до 1898 г. – Морское техническое училище). Перспективы развития флота в 1898 г. вызвали увеличение штата Морского кадетского корпуса до 600 воспитанников. Кроме того, было разрешено ежегодно принимать по 50 человек в младший специальный класс из других военных и гражданских учебных заведений – в основном из реальных училищ и гимназий. Ежегодный выпуск с 52 человек (1898 г.) увеличился до 128 (1904 г.) – т. е. более чем в два раза. Всего в 1898–1905 гг. Морской кадетский корпус выпустил во флот 794 мичмана. Такой количественный рост, однако, не сопровождался соответствующим улучшением обучения и воспитания. Директора корпуса в 1896–1901 гг. контр-адмирала А.Х. Кригера воспитанники видели только на парадах или в театре, заботы его ограничивались некоторым улучшением материальной базы. Между тем естественный процесс развития техники приводил к перегрузке учебных программ специальными дисциплинами, а военно-морской подготовке гардемаринов уделялось явно недостаточное внимание. Так, курс морской тактики, изданный для Морского корпуса в 1898 г. лейтенантом Н.Л. Кладо, даже не был вынесен на выпускные экзамены. Дисциплина вообще оставляла желать лучшего, а осенью 1898 г. двое воспитанников покончили самоубийством. После А.Х. Кригера несколько месяцев в 1901–1902 гг. Морской корпус возглавлял контр-адмирал A.M. Доможиров, командир крейсера «Россия» и участник войны в Китае, имевший репутацию одного из выдающихся офицеров флота. Скоропостижная смерть помешала ему провести намеченные преобразования. Сменивший A.M. Доможирова контр-адмирал Г.П. Чухнин (1902–1904 гг.) все свое внимание сосредоточил на дисциплине, лучшим средством укрепления которой он считал различные наказания. Противоположностью педантичному Г.П. Чухнину был контр-адмирал Н.А. Римский-Корсаков (1904–1906 гг.), известный заботливостью и сердечным отношением к воспитанникам. Им обоим не суждено было приблизить подготовку флотских офицеров к реальным потребностям войны на море. И это при наличии сильного состава преподавателей, в числе которых были такие офицеры, как А.Н. Крылов, В.М. Сухомель, А.П. Шершов, Н.О. Эссен, Н.Л. Кладо и другие.

Важным событием в жизни Морского корпуса стало празднование его 200-летнего юбилея, состоявшееся в январе 1901 г. с участием императора, генерал-адмирала и о. Иоанна Кронштадтского. Корпус получил новое знамя и особый нагрудный знак. В параде участвовал взвод кадет, одетых в исторические формы одежды. Памятник основателю Навигацкой школы Петру Великому торжественно открыли в Столовом зале, где состоялся бал с участием 6000 гостей. Многочисленные питомцы старейшего учебного заведения страны и гардемарины, принимавшие участие в торжествах, всего через три года оказались в водовороте трагических событий, стоивших жизни десяткам морских офицеров. Война, в свою очередь, вызвала патриотический порыв молодежи: в 1905 г. на 40 вакансий младшего специального класса было подано 300 заявлений. Из ста человек, прекрасно выдержавших экзамены, особым распоряжением в корпус зачислили семьдесят.

В сентябре 1898 г. 100-летний юбилей отмечало и Морское техническое училище императора Николая I, которое в этом месяце было переименовано в Морское инженерное училище с сохранением «императорской принадлежности». Старшим на сравнительно скромных торжествах в Кронштадте оказался вице-адмирал П.П. Тыртов. Штат училища был доведен до 240 воспитанников и впервые предусматривал должности ротных командиров. Училище испытывало постоянные трудности с набором, так как лучшие выпускники – реалисты и гимназисты – предпочитали гражданские учебные заведения. Сказывалась известная неопределенность служебного положения инженеров-механиков и кораблестроителей во Флоте. Ежегодный выпуск специалистов в 1900–1905 гг. вырос с 28 до 42 человек. Новый начальник училища (с 1900 г.) – генерал-майор А.И. Пароменский, ранее бывший инспектором классов, приложил много усилий к пополнению материальной базы и реальному улучшению обучения и воспитания. Особое внимание он уделял становлению немногочисленных преподавателей, среди которых выделялись кораблестроитель Г.Ф. Шлезингер, инженеры-механики А.И. Погодин, К.М. Келпш и Г.Н. Пио-Ульский.

С 1900 г. было повышено береговое денежное содержание офицерского состава флота. По новому положению мичман на берегу на Балтийском и Черноморском флотах получал от 76 до 106 рублей в месяц (в заграничном плавании – от 129 до 144), старший инженер-механик на большом корабле – 183 рубля в месяц (310), командир корабля 1 ранга – 317 (685) и вице-адмирал, командующий эскадрой – 600 (1527).

Увеличение выпусков Морского кадетского корпуса и Морского инженерного училища оказалось недостаточным для искоренения возраставшего некомплекта флотских офицеров и инженеров-механиков. Штаты офицеров строевого состава и инженеров-механиков флота, утвержденные в декабре 1903 г., предусматривали 22 вице-адмирала, 35 контр-адмиралов, 451 штаб-офицеров, 1677 обер-офицеров (в т. ч. 777 мичманов), 11 флагманских инженеров-механиков, 140 старших инженер-механиков и 377 помощников старших и младших инженеров-механиков. Для заполнения штатов не хватало сотен обер-офицеров и младших инженеров-механиков. Так, к лету 1904 г. в списках флота состояли всего 1229 лейтенантов и мичманов – около 74 % штатной численности. Не лучше обстояло дело и с инженерами-механиками. К началу войны проблему некомплекта не удалось разрешить даже на эскадре Тихого океана: в январе 1904 г. на кораблях 1 ранга недоставало по 4–5 строевых офицеров на каждом.

Таким образом, сохранение сословной обособленности Морского корпуса и неопределенное положение Морского инженерного училища не позволили привести выпуск офицеров и инженеров-механиков в соответствие с потребностями растущего флота. В военное время для укомплектования кораблей были призваны прапорщики запаса по морской и механической частям, которые на броненосцах 2-й эскадры Тихого океана составили до 14 % всех офицеров и инженеров-механиков. В незначительной степени флот пополнился также мичманами, произведенными из юнкеров флота, и инженерами-механиками – выпускниками гражданских высших технических учебных заведений. В Минном офицерском классе с 1900 г. стал изучаться радиотелеграф – именно минным офицерам было доверено заведование корабельными станциями беспроволочного телеграфирования. Вопросы же тактики применения оружия оставались второстепенными как в программах всех офицерских классов, так и в Николаевской морской академии. Артиллерийский офицерский класс из-за перегрузки Учебно-артиллерийского отряда стрельбами учеников-комендоров и недостатка штатных офицеров не обеспечивал практической подготовки слушателей к управлению стрельбой. Курс военно-морских наук, созданный в 1895 г. в Николаевской морской академии, ежегодно выпускал до 14 офицеров, однако не давал никаких преимуществ по службе (как в Академии Генерального штаба) и не служил необходимой ступенью образования для занятия высших командных или штабных должностей. Большинство адмиралов и командиров относились к самому курсу и его выпускникам довольно скептически. Правда, под влиянием великого князя Александра Михайловича в Николаевской морской академии прочное место заняла ежегодная военно-морская игра. К сожалению, результаты проведенных игр почти не находили отражения в практике строительства и подготовки флота.

В начале XX в. лица с академическим образованием составляли до 6 % офицерского корпуса флота. Большинство «академиков» – гидрографы (штурмана), кораблестроители, инженеры-механики – получили чисто научно-техническую подготовку, весьма далекую от непосредственного военного дела. Сухопутная Михайловская артиллерийская академия также не учитывала специфики флота. Пренебрежение военной стороной морского дела являлось характерной чертой офицерского образования и привело к трагическим последствиям в ходе войны с Японией.

Недостатки в подготовке офицерского состава флота усугублялись, а в значительной степени и являлись следствием сложившейся к началу XX в. системой прохождения службы. Последняя определялась «Положением о морском цензе» (1885 г.) и несколькими частными положениями 1886 и 1891 гг.

«Цензовая» система была создана по инициативе управлявшего Морским министерством в 1882–1888 гг. адмирала И.А. Шестакова, героя русско-турецкой войны 1877-78 гг. Шестаков совершенно справедливо возмущался существовавшим до 1885 г. избытком штаб-офицеров, которые зачастую управляли портовыми буксирами, и наличием в списках адмиралов, никогда не командовавших боевыми кораблями 1 ранга. Положение 1885 г. родилось в результате тщательной проработки вопроса специальной комиссией вице-адмирала П.А. Перелешина, героя еще Крымской войны.

В основу новой системы Шестаков положил принципы штатной дисциплины и строгого отделения строевой корабельной службы, офицеры которой становились полноценными специалистами минного, артиллерийского и штурманского дела, от береговой и инженерно-технической. Обязательными условиями для обычного (по линии) производства флотского офицера или инженера-механика в следующий чин (звание) стало не только «удостоение начальства» (представление), но и выполнение им морского ценза – определенного количества месяцев плавания. Производство осуществлялось только при назначении на соответствующую чину свободную вакансию (должность). Например, мичман (X класс Табеля о рангах) мог стать лейтенантом (IX класс) только после 40 месяцев плавания (в том числе и в Морском корпусе). Чин капитана 1 ранга (VI класс) присваивался только после 12 месяцев плавания старшим офицером на судах 1–2 ранга и 12 месяцев – командиром судна 2 ранга. Для производства в капитаны 2 ранга (VII класс) лейтенант должен был иметь не менее 98 месяцев плавания, в том числе 58 месяцев – в чине лейтенанта. Даже для производства в контр-адмиралы (IV класс), что предусматривалось только «за отличие» (т. е. по особому выбору), требовался четырехлетний стаж командования судном 1 ранга, включавший 4 месяца внутреннего или 8 месяцев заграничного плавания.

Для большинства чинов (званий) устанавливался предельный возраст, по достижении которого офицер (инженер-механик) увольнялся в отставку. Он составлял от 47 лет (лейтенант) до 60 лет (контр-адмирал). Мичман (младший инженер-механик) подлежал увольнению после пребывания 10 лет в чине. Для получения полного оклада пенсии обер-офицеру полагалось отслужить не менее 30 лет, штаб-офицеру и адмиралу – 35 лет. Высший чин петровского табеля о рангах – генерал-адмирал (I класс) – еще известными указами Екатерины II, Павла I и Николая I был фактически превращен в «звание» для лиц императорской фамилии, назначаемых для управления флотом. Действующим высшим чином оставался чин адмирала (II класс), который присваивался только по усмотрению императора. Для адмиралов не устанавливалось ни штатного состава, ни предельного возраста, что означало пожизненную службу, а на практике – пожизненное пребывание в списках флота на какой-либо почетной должности, часто – в «синекуре». Для получения адмиральского чина, кроме прочих заслуг, надо было обладать таким важным качеством, как долголетие. Хотя этот чин и мог быть присвоен на четырех действующих должностях (управляющий министерством, начальник ГМШ, главные командиры Черноморского флота и Кронштадтского порта), но обычно стать адмиралом успевал только управляющий министерством и некоторые вице-адмиралы при назначении их в Государственный или Адмиралтейств-советы или при увольнении в отставку.

Список из 12 адмиралов российского флота (не считая генерал-адмирала и германского императора Вильгельма II) в 1904 г. возглавлял почтенный 73-летний Н.М. Чихачев. Ни он, ни другие адмиралы, кроме Е.И. Алексеева (2-й по списку), не занимали командных должностей, т. е. не играли заметной роли в управлении флотом. В списке из 25 вице-адмиралов пятым был С.О. Макаров, самый молодой по возрасту и самый старший в чине из тех, кто находился на командных постах. Возраст вице-адмиралов (III класс) колебался от 55 лет до 71 года (предельный по положению – 65 лет). Во время войны оказалось, что из их числа вовсе не просто избрать кандидатов на должности командующих флотами или эскадрами.

Война выявила и трудности с назначением младших флагманов, хотя в списках состояли 35 контр-адмиралов (IV класс) в возрасте от 51 года до 57 лет. Естественными преемниками флагманов в военное время были старшие штаб-офицеры, командиры кораблей 1 ранга, флотских экипажей и начальники отрядов. К этой категории относились 99 капитанов 1 ранга (в возрасте от 44 до 54 лет). Старшими офицерами крупных кораблей, командирами судов 2 ранга и эскадренных миноносцев были 300 капитанов 2 ранга (39–46 лет). Последних недоставало до штатной численности 49 человек, поэтому некоторые из указанных должностей исполняли старшие из лейтенантов, часть которых получала штаб-офицерские оклады (по чину капитан-лейтенанта, упраздненного в 1885 г.). Возраст таких лейтенантов лежал в пределах от 34 до 40 лет. Они же были старшими флаг-офицерами и флагманскими специалистами в штабах начальников эскадр.

Такова была краткая количественная характеристика состава флагманов, командиров и следующих за ними флотских офицеров, игравших главные или важные подчиненные роли в руководстве боевыми действиями и в подготовке к ним отдельных кораблей и флота в целом. Казалось, что применение цензовой системы позволяло обеспечить должную избирательность для высших назначений и получить высококачественный в целом состав командиров и флагманов. Однако в реальной жизни российского флота все сложилось иначе, так как прогрессивные в целом положения 1885–1891 гг. получили совершенно искаженную практику применения.

Новая система вскоре после ее введения свелась к поочередному отбыванию офицерами морского ценза, после чего многие из них просто ожидали вакансий для производства в следующий чин. «На деле вышло так, – писал впоследствии современник действия цензовой системы В.И. Семенов – что начальство оказывалось обязанным дать офицеру следующее назначение, раз только минимум требований был им выполнен». В результате на ответственные командные должности зачастую назначались недостаточно подготовленные, но «отбывшие ценз» офицеры. Командиры кораблей, отрядов и начальники эскадр регулярно сменялись, освобождая дорогу другим для отбывания морского ценза. Последнее служило и главным основанием для частой смены обер-офицеров, переходивших с корабля на корабль, находящийся в кампании или в заграничном плавании. Необходимость таких перемещений усугублялась и известным некомплектом офицеров, вызванным на рубеже XIX–XX вв. быстрым ростом корабельного состава флота.

В основе причин таких отрицательных явлений лежали как глубинные особенности российской действительности того времени, так и действия высших органов политического и военно-морского руководства, а также внешние обстоятельства.

Во-первых, само по себе применение цензовых правил осуществлялось на определенном социальном уровне, затрагивая интересы российского дворянства. Флотские офицеры были особой кастой в составе этого дворянства и, неся службу царю и Отечеству, считали себя вправе требовать положенного им по закону продвижения в чинах, связанного с ростом жалования и другими привилегиями. Напомним, что в 1896 г. производство в офицеры из нижних чинов, весьма редкое и ранее, было отменено, а Морской кадетский корпус был практически закрыт для детей «простолюдинов».

Во-вторых, морская служба, трудная и опасная во все времена, требовала определенных стимулов и отличий. Тем более что в те времена по закону офицер мог выйти в отставку и вернуться в строй по личной просьбе («домашним обстоятельствам»).

В-третьих, лица императорской фамилии, стоявшие во главе страны и флота, сами имели привилегии по рождению, в подчиненных они ценили прежде всего личную преданность и ставили превыше всего показную сторону военной (и военно-морской) службы.

В-четвертых, со времен императора Александра I в службе российского морского офицера было узаконено преобладание «берегового элемента». Это преобладание обеспечивалось подразделением всего личного состава флота на флотские экипажи – береговые части, аналогичные стрелковому батальону. Каждый такой экипаж во время кампании, как правило, укомплектовывал командами один корабль 1 ранга, один – 2 ранга и несколько мелких судов. На Балтике и на Черном море флотский офицер обычно из 12 месяцев в году только 4 проводил в плавании, а остальные 8 служил на берегу, обучая своих матросов строевым приемам. Наконец, длительное мирное время исключало внеочередные производства в чины «за отличия в делах против неприятеля». Ветераны и герои войны 1877–1978 гг. в лучшем случае уже были заслуженными адмиралами (Макаров, Скрыдлов, Дубасов, Шестаков, Нилов и др.), а в худшем – ушли из жизни или флота. Опыт же войны в Китае (1900–1901 гг.) носил ограниченный характер, а отдельные подвиги и награды офицеров не меняли общей картины. На первый план выдвигались такие качества, как хорошая выправка, умение поставить строевое обучение и личная преданность начальству.

Изучение послужных списков офицерского состава показывает, что до капитана 1 ранга, т. е. до командира большого корабля, мог дослужиться каждый выпускник Морского корпуса. Условиями были желание служить и плавать, элементарные навыки в организации береговой и корабельной службы, понятие о безопасности кораблевождения и известная осторожность, а также здоровье, так как в те времена количество конкурентов сокращалось ранними смертями от болезней. Конечно, при этом надо было «выплавать ценз» и желательно иметь определенную поддержку родственников или начальства. Несомненными достоинствами российских морских офицеров были верность долгу и присяге, сравнительно высокий уровень образования, в том числе и специальной подготовки. Знания и служебное рвение ценились начальством, но в мирное время если и влияли на продвижение по служебной лестнице, то в пределах своего выпуска из Морского кадетского корпуса. Корпоративность и товарищеские отношения, характерные для офицеров российского флота, имели и положительное значение. Соблюдение кодекса чести и стремление отличиться в целом высоко ставились в офицерской среде, так же, как и личная храбрость.

Надо признать, что присвоение казенных денег (растрата) и использование служебного положения офицерами и адмиралами не были особо редкими явлениями. Наиболее серьезные случаи заканчивались судом или отставкой с погашением долга и иногда приводили к самоубийству виновника, пытавшегося таким образом смыть с себя позорное пятно.

Русско-японская война богата примерами личной и коллективной храбрости офицеров, которые в своем большинстве показывали подчиненным примеры доблести и готовности умереть за Отечество. Гораздо хуже обстояло дело с умением командовать кораблями в боевой обстановке и добиваться победы в столкновениях с противником на море. Мирное цензовое прохождение службы вело и к формализму в боевой подготовке, что впоследствии было названо В.И. Семеновым (автор известной «Расплаты») «отбыванием номеров» различных учений.

Сам Семенов, правда, ничем выдающимся себя на войне не отметил, но зато написал несколько книг, чем и прославился. Судьба оказалась милостивой к Семенову, который, будучи старшим офицером крейсера «Диана», после сражения 28 июля попал в Сайгон, где корабль был разоружен до конца войны, а Семенов полулегально (чтобы не давать клятв о неучастии в боевых действиях до конца войны) вернулся в Петербург. Затем он состоял при штабе Рожественского, участвовал в походе 2-й эскадры и Цусимском сражении и в числе немногих штаб-офицеров был спасен с гибнущего флагманского броненосца «Суворов» вместе с раненым командующим. Благополучно попал в плен и был освобожден из оного после окончания войны. Так что Семенов, ничем героическим не отличившись, присутствовал при всех основных событиях русско-японской войны на море и смог написать целое собрание сочинений как участник.

Формальная отработка боевых упражнений без тактического фона и сложного маневрирования, которое цензовые командиры справедливо полагали опасным, приводила к тому, что командиры кораблей, начиная с эскадренных миноносцев, не имели правильного понятия о действительности оружия и способах его применения.

На флоте преобладал тип «миролюбивого» командира, терявшегося в боевой обстановке и мало способного не только к активным действиям, но и беспомощного в простом маневрировании. Это показали первые же дни войны на море.

Один из лучших до войны командиров эскадры Тихого океана капитан 2 ранга В.А. Степанов (минный заградитель «Енисей») повел корабль задним ходом к своему же минному заграждению, где тот и подорвался. Сознавая свою вину, Степанов отказался покинуть гибнущий корабль и разделил его судьбу.

Капитан 2 ранга В.Ф. Сарычев (Георгиевский кавалер за бой при Таку в 1900 г.), наоборот, поспешно покинул вместе с командой крейсер «Боярин», оставшийся на плаву после подрыва на мине, и убыл на миноносце в Порт-Артур, даже не убедившись в уничтожении корабля. То же самое сделал и командир миноносца «Сторожевой» капитан 2 ранга А.П. Киткин, дважды безуспешно стрелявший по неподвижному «Боярину» минами Уайтхэда. Рядом был другой миноносец, но Киткин, будучи старшим, не использовал его, чтобы подорвать крейсер, и оба миноносца ушли в Артур, а «Боярин» сначала сдрейфовал на вторую мину, а потом его выбросило на камни.

Между прочим, крейсер «Боярин», будучи однотипным с крейсером «Новик» и уступавший ему всего 2 узла хода за счет более надежного бронирования, относился к лучшим в мире легким крейсерам класса ближних разведчиков, и в условиях огромного превосходства противника по крейсерам и миноносцам его потеря носила катастрофический характер для артурской эскадры. Как мог командир «Боярина», уже имеющий боевой опыт и награды, так повести себя? Внятному объяснению это не поддается.

Впрочем, и другие командиры словно забывали, что их корабли вооружены пушками и минными аппаратами. Так было на дежурных миноносцах «Расторопный» и «Бесстрашный», посланных в дозор для охраны эскадры в роковую ночь нападения японцев. Командир первого из них капитан 2 ранга Сакс позднее в следственной комиссии показал, что у него мины в аппаратах не были приведены в боевое положение, а командир «Бесстрашного» капитан 2 ранга Циммерман не помнил, готовились ли минные аппараты к выстрелу. Вот так боевые командиры!

В ночь на 29 января на входе в Порт-Артур «Стерегущий» лейтенанта Кузьмина-Караваева 2-го не смог разойтись с «Боевым» капитана 2-го ранга Елисеева. В результате столкновения на последнем миноносце залило водой машину через пробоину в правом борту, и он вышел из строя для аварийного ремонта. «Стерегущий» же погнул форштевень и потерял ход, что в дальнейшем сыграло роковую роль. В этом случае никакого противника рядом не было.

Когда же появились японцы, то получалось еще хуже. Командир «Внушительного» лейтенант Подушкин 12 февраля 1904 г. вблизи Порт-Артура был застигнут крейсерами адмирала С. Дева. Вместо прорыва в гавань он направил свой миноносец на берег в Голубиной бухте, где тот и был расстрелян противником.

Известно, что вице-адмирал Макаров, прибыв в Порт-Артур и разобравшись в обстановке, был крайне недоволен большинством командиров крупных кораблей и миноносцев. После столкновения двух броненосцев он сместил командира «Севастополя» капитана 1 ранга Н.К. Чернышева и назначил на его место командира «Новика» Н.О. Эссена, бывшего 121-м (!) в списке капитанов 2-го ранга. Макаров же собирался назначить капитана 2 ранга М.П. Васильева на «Цесаревич» и капитана 2 ранга Н.А. Кроуна на «Пересвет». Эти офицеры, хотя и были старше Эссена по времени производства, все же «переходили дорогу» более «достойным» кандидатам. По поводу назначения командира «Цесаревича» между адмиралами Макаровым и Алексеевым возник конфликт, который, однако, не успел разрешиться. И Васильев, и Кроун погибли вместе с Макаровым на «Петропавловске».

Командующий флотом планировал и замены командиров миноносцев, из которых он заметно выделял только лейтенанта В.И. Лепко и капитана 2-го ранга М.Ф. Шульца, назначенного вскоре вместо Эссена на «Новик». Макаров успел назначить шесть новых командиров: капитана 2-го ранга Ф.В. Римского-Корсакова («Беспощадный»), лейтенантов Н.Н. Азарьева («Бурный»), А.С. Максимова («Бесшумный»), Лукина («Сторожевой»), М.К. Бахирева («Смелый») и Тыркова 2-го («Разящий»). Он также поставил во главе 2-го отряда миноносцев капитана 2-го ранга М.В. Бубнова, минный транспорт «Амур» поручил капитану 2-го ранга Ф.Н. Иванову, миролюбивого Киткина 1-го списал на разоруженный старый крейсер «Разбойник» и перевел на берег ряд других цензовых командиров.

Назначенного из Петербурга командиром «Страшного» лейтенанта К.К. Юрасовского Макаров знал по лихим учебным атакам еще в кампании 1898 г. на Балтике, когда тот на своем миноносце ночью врезался в броненосец «Адмирал Ушаков». Но именно Юрасовский (28 марта он стал капитаном 2 ранга) своими действиями осложнил обстановку, которая привела к гибели «Петропавловска». В ночь на 31 марта 1904 г. командир «Страшного» отстал от своего отряда и пристроился к японцам, которых ошибочно принял за своих. Позднее говорили, что капитан Юрасовский страдал слабостью зрения. Этот довод выглядит смехотворно, поскольку в распознавании обнаруженных в видимости кораблей всегда принимают участие сигнальщики и рулевые – матросы, отличающиеся особо острым зрением. Либо Юрасовский не пожелал спросить своего сигнальщика, что за отряд кораблей перед ними, либо не поверил тому, что сказал «нижний чин». Тем более, что к этому времени вся эскадра уже прекрасно знала, что японцы любят маскировать свои миноносцы под наши с помощью фальшивых труб.

Так или иначе, утром 31 марта «Страшный» геройски погиб в неравном бою вместе со своим командиром, а поспешивший ему на выручку командующий флотом чуть позже попал на выставленное японцами минное заграждение. На «Петропавловске» в числе 600 с лишним погибших моряков были и лучшие флагманские специалисты нашего флота – артиллерист капитан 2-го ранга А.К. Мякишев и минер – капитан 2-го ранга К.Ф. Шульц, (брат командира «Новика» М.Ф. Шульца), которых Макаров ценил очень высоко.

Гибель Макарова произвела деморализующее впечатление на большинство флагманов и офицеров флота Тихого океана. Минобоязнь и стремление остаться в осажденной вскоре японцами крепости стали преобладающими «тактическими приемами» артурских командиров. На совещаниях флагманов и капитанов у контр-адмирала В.К. Витгефта в мае-июне все командиры больших кораблей, кроме Н.О. Эссена, почти единогласно высказывались против выхода в море и сражения с японским флотом, чем озадачивали даже самого адмирала, также считавшего невозможной победу над японцами в морском сражении.

Известно, что один в поле не воин. Справедливости же ради надо сказать, что сторонниками выхода в море были и назначенный Витгефтом начальником своего штаба контр-адмирал Н.А. Матусевич (произведен по ходатайству Макарова), и флагманский штурманский офицер лейтенант Н.Н. Азарьев, не успевший принять задержавшийся в ремонте миноносец «Бурный». Последнего сам Витгефт очень ценил. Однако степень реального влияния Матусевича и Азарьева (погиб на «Цесаревиче» 28 июля 1904 г.) на управление была невелика, так как они постоянно находились при «временно командующем» эскадрой.

Старшинство командиров распределялось следующим образом: Э.Н. Щенснович («Ретвизан»), В.М. Зацаренный («Победа»), В.А. Бойсман («Пересвет»), B.C. Сарнавский («Паллада»), И.П. Успенский («Полтава»), Р.Н. Вирен («Баян»), Н.М. Иванов («Цесаревич»), К.А. Грамматчиков («Аскольд»), Н.О. Эссен («Севастополь») и капитан 2-го ранга А.А. Ливен (назначен Витгефтом на «Диану»). Таким образом, Эссен, ставший капитаном 1-го ранга только 7 июня 1904 г., занимал почетное девятое место в списке возможных преемников командующего, не считая адмиралов П.П. Ухтомского и Н.К. Рейценштейна. Учитывая настроения последних, близкие к настроениям восьми старших капитанов, и изоляцию Артура от России, уже в июне 1904 г. можно было предвидеть: эскадра обречена на пассивность и не застрахована от бесславной гибели в гавани.

Неважно в целом обстояло дело и с командирами миноносцев, которые часто сменялись по разным причинам (на «Решительном» за полгода сменились пятеро). Ни один из миноносцев, после героически погибшего «Стерегущего», отправившего в своем последнем бою на дно вражеский миноносец, за все время войны так и не удосужился поразить миной боевой корабль противника. Относительный успех выхода миноносцев в море 25–26 февраля (отряд миноносцев под командой Н.А. Матусевича, вышедший на поиск «Стерегущего» и «Решительного», тоже вступил в бой, в ходе которого был потоплен японский миноносец – минной атакой) был первым и последним успехом. Миноносные силы, как и броненосные, постепенно таяли без нанесения вреда неприятелю.

В мае при ночном поиске на камнях погиб «Внимательный», шедший во главе отряда под брейд-вымпелом капитана 2-го ранга Елисеева. Вскоре выяснилось, что брошенный корабль даже не смогли как следует уничтожить.

«Вот и делай дела с такими начальниками – записал в дневнике адмирал Витгефт – а он считался из лучших еще». Эта запись, кстати, весьма красноречиво характеризует Витгефта как командующего эскадрой – вместо того, чтобы немедленно сместить негодного командира, который не заслуживал командовать не то что отрядом миноносцев, но даже и одним миноносцем, он не предпринимает ничего, зато размазывает сопли на страницах своего дневника. Такая «мягкость» командующего оказалась фатальной и для него самого – Елисеев продолжал командовать отрядом миноносцев и в сражении 28 июля, где решительная атака миноносцев могла обеспечить победу, но Витгефт, видимо, помня майский инцидент и свою унылую запись в дневнике, не отдал ему никакого приказа.