Текст книги "Эхо Порт-Артура"

– Спасибо за спасение, голубчик. Останусь жив, половину имения тебе откажу.

Увы! Этому обещанию не суждено было сбыться…

Кое-как укрепленные деревянными брусьями переборки остановили доступ воды внутрь корабля, но при сотрясениях из-за новых попаданий снарядов противника и даже залпов собственных орудий переборки могли не выдержать. Ход корабля из-за повреждений упал настолько, что «Светлана» не смогла участвовать в прорыве крейсерского отряда на юг вместе с «Олегом», «Авророй» и «Жемчугом» и осталась одна. Никаких приказаний относительно дальнейших действий командир «Светланы» Шеин ни от кого не получил, и в ночной темноте корабль продолжал в одиночку идти курсом «норд-ост 23⁰» в направлении на Владивосток. Темнота защитила крейсер от минных атак, но с рассветом в видимости возникли два неприятельских крейсера – «Отава» и «Нийтака». Израненная, потерявшая ход «Светлана» не могла избежать нового боя с противником.

Командир оставил Зурова на мостике командовать вместо себя и спустился в кают-компанию, чтобы провести военный совет. Ни один из офицеров не предложил сдаться, хотя все прекрасно понимали: принять бой – значит погибнуть. Каждый из японских крейсеров в одиночку был сильнее «Светланы», к тому же снарядов оставалось не более, чем на двадцать минут боя. Тем не менее решение было принято единогласно: сражаться до последнего снаряда, затем открыть кингстоны и затопить корабль, ни в коем случае не спуская флага.

Командир поднялся на мостик и сообщил Зурову о принятом решении, на что Зуров почти с радостью заявил:

– На «Светлане» другого решения и быть не могло!

Оба офицера отлично понимали: наступает последний день их жизни. Видя мужество старшего офицера, командир тоже почувствовал прилив сил, хотя за всю ночь не сомкнул глаз. Он обратился к Зурову уже не как командир, а как друг:

– Алексей Есандрыч, что-то Вас долго не было видно? А я здесь ужасно расстроился. Из одной трубы вырвалось пламя и посыпались такие искры, что нас могли бы из Токио заметить. Где это Вас так окатило? – только сейчас Шеин заметил, что Зуров стоит на мостике мокрый насквозь.

– Очень затянулся водяной аврал, Сергей Павлович! Матросы работали замечательно. Даже наш священник, отец Федор, и тот от начала до конца выстоял на брандспойте. Жилую палубу, слава богу, осушили. Матросы на радостях песню завели, чертовы перечницы, пришлось их приструнить. – И Зуров продемонстрировал Шеину свои исписанные манжеты.

– Не слишком ли строго, Есандрыч?

– Нельзя сейчас распускаться, вон японцы дымят. Дойдем до Владивостока, уж там напоются и напляшутся всласть…

Командир и старший офицер одновременно замолчали. Шеин отлично уловил в словах Зурова вовсе не недовольство матросским легкомыслием, а восхищение бесхитростным выполнением матросами непосильной работы перед лицом неминуемой гибели.

Шеин приказал держать курс ближе к корейскому берегу – на мелководье было больше шансов спасти команду при затоплении корабля. Японцы поняли этот маневр и на полном ходу пошли на пересечку курса «Светланы», чтобы отрезать ее от желанного берега. Видя бедственное положение крейсера, противник не спешил открывать огонь, уверенный, что «Светлана» спустит флаг. Поэтому первый выстрел прозвучал с нашего юта.

Обычным правилом русского флота было пребывание во время боя старшего офицера где угодно, только не на мостике – он обязан был вовремя узнавать обо всех повреждениях, докладывать о них на мостик и принимать самые неотложные меры по их устранению. Не так было на «Светлане» – Зуров был во всем «правой рукой» Шеина, но не потому, что командир не умел командовать, боялся принимать решения или плохо знал корабельные системы и механизмы. Просто когда рядом был Зуров, командир был совершенно уверен в том, что любое его приказание будет выполнено наилучшим образом – Зуров не только отличался исключительной требовательностью, но и настолько хорошо разбирался во всем корабельном хозяйстве, что мог подменить и старшего артиллерийского офицера, и минера, и даже врача.

Из-за крена и дифферента комендоры «Светланы» минут пятнадцать не могли пристреляться. Противник все это время не открывал огня, видимо, надеясь на сдачу корабля. Похоже, что оба японских крейсера, принадлежавших к отряду адмирала Уриу, забыли и «Варяг», и «Рюрик», и «Новик». Кроме того, японцы прекрасно знали, что «Светлана» – это великокняжеская яхта, и захват ее был предметом особой самурайской гордости. Но на борту «Светланы» не было ни одного человека, помышляющего о сдаче! Наш крейсер продолжал стрельбу и добился накрытия головного крейсера японцев «Отава». После этого японцы также открыли огонь. Уже первые залпы противника дали накрытие. «Светлана» часто меняла курс, сбивая противнику прицел. Поначалу ей удавалось избегать попаданий. Но японцы имели преимущество в ходе, и по мере сближения израненная «Светлана» стала получать новые и новые удары.

Меткий выстрел нашего орудия пришелся в самую середину корпуса «Отавы».

– Получай без сдачи! – крикнул комендор Мякотников, видя взрыв и огромное облако черного дыма, окутавшее вражеский крейсер.

Но сдача все-таки последовала – почти одновременно два снаряда разорвались в районе командирской каюты и ниже ватерлинии. Новая пробоина вызвала целый водопад, заставивший всех, кто был в состоянии, броситься ее заделывать.

Аврал снова возглавил Зуров. Пробоину забивали чем могли – койками, попавшими под руку деревянными чурками, мешками с углем. Одновременно два матроса повисли на концах с наружной стороны борта и заводили пластырь. Все это происходило под бешеным обстрелом, и все работавшие осыпались градом осколков и окуривались ядовитым «шимозным» дымом. Но пробоина была заделана, и поток воды внутрь корабля прекратился.

Перевести дух не удалось – еще один снаряд вывел из строя левую машину. Ход «Светланы» еще более замедлился. Но никто не проявлял слабости, каждый делал все, что мог, для спасения корабля, несмотря на увеличивающиеся потери.

Снаряды подходили к концу. Шеин снова обратился к Зурову:

– Алексей Есандрыч, пока мы еще живы, распорядитесь насчет секретных документов. С грузом их за борт. Легче нам будет умирать.

Зуров бросился выполнять распоряжение. В этот момент что-то случилось с корабельным гудком – видимо, осколок повредил клапан, и морские просторы огласил поразительной силы рев. Казалось, что «Светлана» кричит от боли и отчаяния и взывает о помощи. Кто-то из механиков сумел разобщить паропровод, идущий на гудок, и рев прекратился. Но как раз в этот момент кончились снаряды. Мякотников еще некоторое время продолжал стрельбу холостыми зарядами, но и их хватило ненадолго. Орудия «Светланы» замолчали окончательно. Мякотников, убитый горем, махнул рукой и ушел с верхней палубы.

Новый снаряд вывел из строя и вторую машину. «Светлана» превратилась в неподвижную мишень. Хотя японцы прекрасно видели, что наш корабль больше не отвечает и лег в дрейф, «Отава» продолжал огонь с каким-то особым ожесточением. Второй крейсер – «Нийтака» – погнался за уходящим миноносцем «Быстрый».

Шеин обратился к Зурову:

– Алексей Есандрыч, сколько у нас шлюпок уцелело?

– К сожалению, Сергей Павлович, остался невредим только гребной катер.

– Распорядитесь, чтобы его немедленно спустили на воду для спасения раненых! Поручите это лейтенанту Толстому.

– Есть!

Лейтенант Толстой (граф!), получив распоряжение Зурова, с группой матросов поспешил к рострам, где стоял катер. Но только начали спуск, как прямым попаданием снаряда катер разнесло вдребезги, а Толстой был убит на месте.

Кингстоны были уже открыты, и крейсер быстро оседал в воду. Все это видели, но никто не покидал своих мест по боевому расписанию. Паники на корабле не было!

Зуров получил команду Шеина: «Спасать людей!». Он энергично руководил разбором коек, спасательных поясов и кругов. В первую очередь этими средствами обеспечивали раненых, которых дружно выносили наверх. Ни один человек, ни матрос, ни офицер, не схватил спассредство для себя, пока не убедились, что у всех раненых они есть. И только после этого командир подал команду: «Спасаться по способности!»

После этой команды его власть над кораблем закончилась. Из всех нижних помещений корабля стали выбегать люди и выискивать удобную возможность для прыжка за борт. Только два человека никуда не торопились – командир и старший офицер.

– А как же Вы, Сергей Павлович? – обратился Зуров к командиру.

– Я остаюсь здесь, – ответил Шеин.

– Я тоже, – и Зуров отправился в свой последний обход крейсера. Забота о корабле не покидала его и сейчас, хотя «Светлане» оставалось жить считанные минуты. Казалось, он считает своей главной обязанностью отправить корабль на дно в полном порядке. Последние минуты жизни Зурова с потрясающей силой описал Алексей Силыч Новиков-Прибой, поэтому дадим слово ему:

«Палуба пустела. На ней, выискивая спасательные средства, метались последние фигуры в матросской форме. Они уже не обращали внимания на человека с адъютантскими аксельбантами и в заломленной на затылок фуражке. Зато он следил за всеми. Увидев, что комендор Фомов обвязывает вокруг себя матрац слишком низко, он бросился к нему и закричал:

– Что ты делаешь, чертова перечница? Разве так нужно пользоваться матрацем? Смотри за борт – некоторые уже вверх ногами плавают!

Зуров отхватил конец от фала и прикрепил им матрац на груди комендора.

– Ну, с богом, – сказал Зуров, показывая за борт.

Фомов прыгнул в море. Зуров спустился на батарейную палубу и заглянул в лазарет. Заметив там человека в белом халате, он строго спросил:

– А Вы почему не спасаетесь?

К нему повернулось знакомое лицо с крупным носом, с густыми и всклокоченными темно-русыми волосами. Это был старший судовой врач Карпов. Он ответил:

– Только что унесли последних раненых. Я сейчас…

Взрыв заглушил его речь. Вокруг все затрещало, и обломки лазарета завалили растерзанное тело старшего офицера. Пробиваясь сквозь дым, судовой врач убежал наверх».

А теперь снова дадим слово генералу А.А. Игнатьеву.

«Ровно через год после страшной цусимской драмы меня остановил в Париже какой-то штатский господин с бородкой, оказавшийся капитаном 1-го ранга Ширинским-Шихматовым. Я был мало знаком с ним, но он взволнованно просил меня зайти в ближайшее кафе.

Здесь он рассказал:

– Ведь вы двоюродный брат Зурова и, наверно, его любили. А у меня, его большого друга, сохранилось о нем вот какое тяжелое воспоминание: после гибели нашего корабля я очутился в холодной воде, держась за какой-то деревянный обломок. И вот вижу, на мостике «Светланы», отражающей последнюю атаку миноносцев, стоит Зуров и, сняв фуражку, машет ею нам в знак последнего привета. Солнце блестело на его лысой голове. Я почувствовал, что он одобряет нас за то, что мы не спустили Андреевского флага. Это было последним видением в моей первой жизни.

– Почему в первой? – спросил я.

– А потому, что перед потерей сознания я считал себя погибшим, а Зурова живым. Но меня вытащили японцы, а Лыски не стало, – закончил Шихматов».

Можно снова и снова приводить примеры исключительного мужества русских матросов и офицеров, проявленного в самых безнадежных ситуациях. Нет, русские моряки не забыли ни Ушакова, ни Лазарева, ни Нахимова! А вот система подготовки флота в целом, отражавшая крайнюю нелепость всей царской государственной машины, обрекала их на гибель с тем большей вероятностью, чем больше подвигов они совершали во славу Отечества. И это проявлялось тем явственнее, чем выше они стояли на флотской ранговой лестнице.

Не может быть сомнений в том, что адмиралы, участвовавшие в боевых действиях, были далеко не худшими представителями высшего офицерства. Результаты учебы в Морском корпусе это наглядно подтверждают.

Н.И. Скрыдлов закончил alma mater в 1862 г. 26-м. (Новенькие погоны в том году надели 61 человек.) О.В. Старк завершил обучение в корпусе в 1864 г. девятым из 35. П.А. Безобразов тогда был 23-м. В.К. Витгефт стоял в списке выпускников 1868 г. третьим (из 47 человек). П.П. Ухтомский в выпуске 1867 г., состоявшем из 20 человек, занимал четвертое место. Н.К. Рейценштейн был 17-м, а К.П. Иессен третьим среди 48 «молодых специалистов» 1874 г. Об их заслугах мы еще поговорим.

На фоне упадка в общем плане офицеры постепенно деградировали и в управлении кораблями. Цивилизация, как процесс разделения труда, имеет и обратную сторону: человек все меньше зависит от умения что-то сделать сам, он как бы «специализируется» на уменьшенное число «ручных операций». Для человека, постоянно ориентированного на прогресс, это является стимулом к активизации интеллекта. Для карьериста, озабоченного только поиском наиболее удобного места для сидения, – напротив, влечет за собой ограничение умственной деятельности.

На паруснике любой вахтенный начальник обязан был управлять маневрами корабля самостоятельно – от этого зависела жизнь десятков людей. В противном случае офицер обязан был уйти – срабатывал естественный отбор. Командирам кораблей старших офицеров не навязывали – они их подбирали себе лично, естественно, для «каторжной» работы.

На паровом корабле, не столь зависимом от морской стихии, офицеры не обучались управлению большими кораблями в то время, когда они на них плавали, и единственная практика, которую они имели по части обучения, состояла в том, что они иногда присутствовали при управлении командирами своего корабля. Но ведь опыта, подобного парусному, ни у кого не было и быть не могло – если управлять парусниками люди учились многие тысячелетия, то необходимость освоения управления паровым броненосным флотом возникла на протяжении одного поколения моряков! Когда «грянул гром», времени на учебу не было.

Многое, если не все, зависит от командиров кораблей. Поставленные морским уставом в исключительное положение, они фактически не руководили боевой подготовкой. Способствовало, конечно, этому и деление экипажа по вахтенному признаку. В командиры судов выдвигали всех лиц, раз только они стояли в очереди. Негодность для этой цели некоторых сознавали даже начальники эскадр, но сделать ничего не могли, раз таковой режим существовал на флоте. Для штаб-офицеров не существовало аттестаций, и только по приказанию государя императора, чуть ли не за два года до войны, стали составлять аттестационные листы на адмиралов, командиров и старших офицеров (в штаб-офицерском чине), но за этот короткий срок нельзя было ничего сделать.

Сложившийся порядок чинопроизводства, пресловутый плавательный ценз, привел к тому, что на флоте были не командиры кораблей (в полном смысле этого термина), а гастролеры. Усугублено такое положение дел было принципом строгого соблюдения старшинства при назначении на должность. Наши флотоводцы следовали привычным порядкам, и на боевую организацию эскадры исключительное влияние оказывал возраст командиров.

Эффективную систему назначения на должность начальников на конкурсной основе учредил еще Петр I. Официально ее никто не отменял. Но к началу русско-японской войны закон конкурсного замещения вакансий давно уже не действовал: флотская бюрократия его негласно упразднила. Морской корпус в Санкт-Петербурге являлся не только единственным, но и привилегированным учебным заведением, куда вход был для «черной кости» из народа закрыт.

Интересно составить небольшой перечень высших руководителей флота, имевших непосредственное отношение к русско-японской войне.

Главнокомандующий армией и флотом император Николай II (1868–1918).

Его августейший папа, император Александр III, скончался, не успев присвоить сыну генеральского чина. Николай II сохранил чин полковника, соответствующего флотскому капитану 1-го ранга. Являясь на корабли, он носил соответствующий мундир, что, естественно, не влияло на его действительное «служебное положение» и могло восприниматься как забавный маскарад, если бы не влекло за собой печальных последствий для страны. Он лично назначал высших руководителей флота, начальников его эскадр и командиров кораблей, производил в адмиральские чины, а также утверждал представления о производствах и отчасти перемещениях офицеров. Знал лично в лицо и по фамилиям многих офицеров, особенно флотских. Считал сильный флот необходимым для России и не жалел на него средств.

Однако вопросы направленности строительства флота, его сосредоточения и боеготовности в первое десятилетие своего правления Николай II «отдал на откуп», мягко говоря, не всегда компетентным помощникам, главным среди которых был его дядя – генерал-адмирал. На важнейших особых совещаниях, решавших судьбу флота и империи, зачастую отмалчивался, скрывая свою державную волю. Не любил самостоятельных людей с мнениями, отличными от его собственного, но далеко не всегда это обнаруживал. Попадал под моральное влияние германского императора Вильгельма II, своей матери и старших родственников (дяди императора). Не сумел согласовать политику и стратегию России накануне войны. Последней отнюдь не желал, справедливо считая ее «бедствием для России», но не верил в возможность военного выступления «маленькой Японии» против его огромной державы. Но события не преминули показать, что масштабам и значимости огромной державы прежде всего не соответствует его собственная персона, с чем он не желал соглашаться вплоть до 1917 года. Несет личную моральную ответственность за допущение внезапного нападения японцев на наш флот в Порт-Артуре и в Чемульпо. Любил парадную сторону военно-морской службы, не очень вникая при этом в суть дела. Тратил большие средства на личные морские походы и на содержание больших быстроходных яхт для своей семьи. Позволял подобное и своим родственникам (естественно, за счет казны), не мстил за неудачи и был милостив к верноподданным, особенно благородного происхождения. Как, однако, хорошо получается – быть милостивым государем за казенный счет! Как Верховный Главнокомандующий, больше других в ответе за то, что наш военно-морской флот, по горькому признанию офицеров, прошедших японскую войну и тяжело переживавших горечь поражения, был превращен из могучей военной силы в красивую игрушку для парадов и развлечений царской семьи.

Главный начальник флота и Морского ведомства, генерал-адмирал, великий князь Алексей Александрович (1850–1908)

Был назначен для военно-морской карьеры еще своим дедом – императором Николаем I, стал мичманом в 7-летнем возрасте (чин ему присвоил отец – император Александр II), получил домашнее воспитание и военно-морское образование под руководством адмирала К.Н. Посьета. С 10-летнего возраста участвовал в морских походах, в возрасте 23 лет стал во главе Гвардейского экипажа, а в неполных 25 лет – командиром фрегата «Светлана». В 1868 г. пережил крушение фрегата «Александр Невский» в проливе Скагеррак. За руководство действиями моряков против турок на Дунае в 1877 г. был награжден боевым орденом Св. Георгия 4-й степени. С 1880 г. – генерал-адъютант, с 1881 г. – член Государственного совета. Таким образом, Алексей Александрович «сделал» быструю карьеру, недоступную совершенно любому другому офицеру-дворянину. В июле 1881 г. своим братом, императором Александром III, был назначен главным начальником флота и Морского ведомства, в мае 1883 г. «возведен в звание» генерал-адмирала, а 1 января 1888 г. (38 лет!) получил чин адмирала. Непосредственно участвовал в разработке 20-летней судостроительной программы (1881 г.), определившей «лицо» русского флота, вступившего в войну с японцами.

Отличался красивой, представительной внешностью. Будучи холостяком, подолгу жил в Париже, а в семье Романовых имел репутацию гурмана, большого любителя охоты и красивых женщин. Делами флота занимался «по мере необходимости», зачастую попадая под влияние своих более энергичных и знающих помощников. Однако последние были надежно защищены от критики широкой спиной генерал-адмирала, дяди самого императора, и пользовались этим. Бывал вспыльчив, но быстро «остывал» и не был мстителен. Использовал в качестве личной яхты единственный в 1898–1904 гг. на Балтике новый крейсер «Светлана». Постоянно благоволил к Гвардейскому экипажу, считая себя «отцом-командиром» (в 1904 г. Гвардейским экипажем комплектовался новейший броненосец – «Император Александр III», а «Светлана» комплектовалась 5-м флотским Его Императорского Высочества генерал-адмирала Алексея Александровича экипажем). Несет личную ответственность за низкую боеготовность и невыгодное распределение сил флота к началу войны с японцами.

Накануне войны вел переговоры с Аргентиной по поводу покупки двух броненосных крейсеров новейшей итальянской постройки (типа «Гарибальди»), оснащенных дальнобойными восьмидюймовыми орудиями и способных вести эскадренный бой наравне с броненосцами. Умудрился совершенно расстроить эти переговоры, в результате чего покупка кораблей не состоялась, а крейсера (действовавшие в дальнейшем под именами «Ниссин» и «Касуга») были немедленно закуплены японцами при активном посредничестве англичан и нарушили примерное равновесие броненосных сил на Дальнем Востоке в пользу Японии.

Во время войны проявил несостоятельность, а иногда и безалаберность в решении вопросов по кругу обязанностей. Его роль в 1904–1905 гг. в основном свелась к простому утверждению поспешных и недостаточно обоснованных решений. В частности, в январе-феврале 1904 г. Алексей Александрович под влиянием мнений А.А. Вирениуса, Ф.К. Авелана и З.П. Рожественского отказался от немедленного движения на Дальний Восток подкреплений, а летом 1904 г. – под давлением министра иностранных дел и З.П. Рожественского – от крейсерской войны против Японии, доктрина которой в течение длительного времени разрабатывалась лучшими флотскими руководителями, в том числе С.О. Макаровым.

После Цусимской катастрофы Николай II был вынужден «уволить» Алексея Александровича от «управления флотом и Морским ведомством». В высочайшем рескрипте от 4 июня 1905 г. это снятие с должности было завуалировано личной просьбой, «искренней благодарностью», сохранением чинов и званий. Фальшивый тон рескрипта был вскоре пародирован в ходившем по Петербургу остром сатирическом рескрипте («самиздат») на имя балерины Е.Л. Баллета, которая «в продолжение 14 лет несла на себе всю тяжесть генерал-адмиральского тела возлюбленного дяди Нашего». В этой пародии содержался и намек на то, что туалеты и бриллианты своей подруги генерал-адмирал не стеснялся оплачивать из «отпускавшихся на флот средств». Но официальная и просто открытая печать по вполне понятным причинам воздерживалась от любой критики «дяди Нашего», который скоропостижно скончался в Париже в 1908 г.

Управляющий Морским министерством адмирал Павел Петрович Тыртов (1836–1903)

Опытный моряк, который начал карьеру еще во время Крымской войны 1853–1856 гг., блестяще окончил Морской кадетский корпус в 1854 г., участвовал в боевых действиях против англичан в Финском заливе. В дальнейшем командовал многими кораблями, участвовал в дальних походах, проведении научных исследований в Тихом океане, в январе 1886 г. назначен помощником начальника Главного морского штаба и в том же году произведен в контр-адмиралы. В 1891–1893 гг. командовал эскадрой Тихого океана. С 1896 г. до скоропостижной кончины 4 марта 1903 г. возглавлял Морское министерство. Умер почти за год до начала войны с Японией, но своей деятельностью на посту управляющего министерством заложил те принципы строительства и дислокации флота, которые роковым образом сказались в ходе боевых действий.

^{Управляющий Морским министерством адмирал Федор Карлович Авелан (1839–1915)}

Один из опытнейших моряков, определявших военно-морскую стратегию России накануне войны с Японией. Окончил Морской кадетский корпус в 1855 г., в звании гардемарина совершил длительное заграничное плавание, после чего получил звание мичмана (1857 г.). В дальнейшем вся его служба проходила на Балтике. В 1878–1890 гг. командовал многими кораблями, в том числе фрегатом «Светлана», который передал великому князю Алексею Александровичу, служившему непродолжительное время под его командованием.

Пользовался (видимо по этой самой причине) особым расположением царской семьи, обеспечившей ему быстрое дальнейшее продвижение. В 1891-93 г. занимал должность начальника штаба Кронштадтского порта, активно занимался подготовкой кадров для быстро растущего флота. В 1893–1894 гг. – начальник эскадры Средиземного моря, сыгравшей большую роль в русско-французском сближении. В 1894 г. передал командование эскадрой С.О. Макарову и был отозван в Петербург. В 1895-96 г. – помощник начальника Главного морского штаба, затем командующий отрядом новых кораблей Балтийского моря, проходящих испытания перед вводом в строй. В 1896–1903 гг. – начальник Главного морского штаба.

В 1903 г. передал управление Главным морским штабом З.П. Рожественскому и был назначен Управляющим Морским министерством. Имел солидную, представительную внешность, пользовался покровительством генерал-адмирала и императора, поддерживал С.О. Макарова, с которым его связывали дружеские отношения.

На высших должностях, однако, не проявил должных компетентности и самостоятельности, действуя в рамках ранее утвержденных, иногда коллегиальных решений. Испытывал влияние более энергичных и волевых флагманов (В.П. Верховской, С.О. Макаров, З.П. Рожественский). Во время войны фактически оказался в тени и обнаружил неспособность положительно влиять на действия флота. После Цусимы уволен в отставку.

Наместник императора на Дальнем Востоке и главнокомандующий всеми вооруженными силами, действующими против Японии, адмирал Евгений Иванович Алексеев (1843–1916).

В обществе считался внебрачным сыном наследника престола Александра Николаевича – впоследствии императора Александра II, следовательно, братом генерал-адмирала и дядей Николая II. Воспитанник Морского кадетского корпуса, который окончил в 1863 г., участвовал в кругосветном плавании на корвете «Варяг» (сразу после окончания кадетского корпуса), произведен в мичманы в 1865 г. В 1869–1877 гг. участвовал во многих дальних плаваниях, получил несколько чинов «за отличие». В 1878 г. назначен командиром крейсера «Африка», совершившим под его командой в 1880-83 гг. кругосветное плавание. С 1886 г. командовал новым крейсером «Адмирал Корнилов», на котором также совершил ряд дальних плаваний. Непродолжительное время (1891-92 гг.) был военно-морским агентом во Франции.

С производством в контр-адмиралы в 1892 г. стал помощником начальника Главного морского штаба. В 1895–1897 гг. – начальник эскадры Тихого океана. В 1898 г. командовал Практической эскадрой Черного моря. С 1899 г. в должности главного начальника и командующего войсками Квантунской области и Морскими силами Тихого океана (с 1903 г. – наместник, а с 1904 г. – главнокомандующий).

Фактически являлся «первым лицом» во всех событиях на Дальнем Востоке. Лично руководил действиями армии и флота в военном конфликте с Китаем 1900–1901 гг. Его заслуги в этой войне, в частности, были отмечены золотой саблей, украшенной бриллиантами, с надписью «Таку, Тянь-Цзинь, Пекин 1900 г.». Отличался волевым характером, всемерно заботился о престиже России. С недоверием относился к германской морской политике и внимательно следил за военными приготовлениями Японии.

Образ жизни и манеры поведения Е.И. Алексеева на Дальнем Востоке напоминали европейский двор средней руки. С подчиненными держался высокомерно, мог вспылить и накричать (многие командиры его боялись), а иногда и припомнить «проступки» против его особы. Старался избавиться от «слишком самостоятельных» и нес моральную ответственность за назначение накануне войны начальником эскадры бесцветного О.В. Старка, во всем послушного его воле. В то же время был против учреждения наместничества и еще до войны просил о назначении полномочных командующих армией и флотом на Дальнем Востоке.

Реально оценивал угрозу внезапного нападения японцев и был сторонником упреждающего удара, но при этом оказался ограниченным в средствах и полномочиях, а потом и дезориентированным Петербургом (Николай II, генерал-адмирал, министр иностранных дел). Во время войны проявил стремление вмешиваться в распоряжения ближайших подчиненных и на этой почве конфликтовал с проявлявшими собственную инициативу генералом А.Н. Куропаткиным и вице-адмиралом С.О. Макаровым. Однако он же и поддерживал все достаточно обоснованные планы и предложения последних, правда, всегда с опозданием. Некоторое время после гибели С.О, Макарова лично командовал флотом, правда, в море не выходил, ожидая окончания исправления поврежденных броненосцев.

Отъезд Е.И. Алексеева из Порт-Артура, по мнению очевидцев, напоминал бегство. Однако следует признать, что, как главнокомандующий, он поступил мудро, не желая оставаться без связи в осажденной крепости. В дальнейшем настойчиво требовал от А.Н. Куропаткина и контр-адмирала В.К. Витгефта, которому вверил судьбу флота в Порт-Артуре, активных действий против японцев. Оба командующих, к сожалению, не оказались на высоте положения и упустили представлявшиеся им возможности.

После наступившего кризиса в войне (сдача Порт-Артура, поражение под Мукденом) выехал в Петербург. Был отмечен в числе очень немногих участников войны орденом Св. Георгия 3-й степени, хотя это награждение крайне трудно признать соответствующим каким-либо успехам. В 1905 г. назначен членом Государственного совета. Известно, что Николай II очень высоко ценил Е.И. Алексеева даже после окончания войны, хотя адмирал стал объектом критики в печати, а в советской историографии был объявлен одним из главных виновников поражения.

Командующий флотом в Тихом океане вице-адмирал Степан Осипович Макаров (1848–1904)

Выдающийся флагман рубежа XIX–XX столетий, подобно французскому адмиралу Фурнье, германскому Тирпицу, английскому Фишеру и японским Ито и Того. Имел мировую известность и признание.

Воспитанник Морского училища в Николаевске-на-Амуре и адмиралов А.А. Попова, И.А. Ендогурова, П.В. Казакевича, Ф.С. Керна и Г.И. Бутакова, герой Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., благодаря своим личным заслугам и достоинствам сделал необычайно быструю карьеру и обогнал по службе не только ровесников, но и значительно более старших офицеров, многие из которых были у него в подчинении. С 1876 г. самостоятельно командовал кораблями, с 1894 г. эскадрами. Единственный из наших флагманов, который стремился проводить боевую подготовку, исходя из возможных условий действительного боя и свойств техники и оружия. Считал необходимым базировать практику плаваний и учений флота на прочной теоретической основе, создал ряд оригинальных научных трудов в области тактики, наиболее важным из которых были «Рассуждения по вопросам морской тактики» (1897).