Текст книги "Эхо Порт-Артура"

Кстати, повреждения, полученные «Цесаревичем» и «Ретвизаном» при обстреле 25 и 27 июля, были ликвидированы самым ударным образом – к утру оба корабля были готовы к бою. Правда, рубка «Цесаревича» так и осталась плохо защищенной, что сыграло роковую роль в сражении, а команда «Ретвизана» аврально работала всю ночь – при обстреле 27 июля броненосец получил 5 попаданий, в том числе подводную пробоину на восьмифутовой глубине, заставившую корабль сильно накрениться.

Поскольку водонепроницаемость переборок после ремонта была уже вполне обеспечена (не то, что после Крампа с сыновьями), дальше носового отсека вода не пошла. Для ликвидации крена был затоплен отсек с другого борта, в результате чего броненосец успел набрать не менее 500 тонн воды. Командир «Ретвизана» Щенснович был при обстреле ранен в голову, но, посчитав ранение легким, перевязался без обращения в лазарет и отправился с докладом к Витгефту на «Цесаревич».

Выслушав доклад, Витгефт решил, что если за ночь не удастся подкрепить переборку со стороны отделения, соседнего с наполненным водой от взрыва, то броненосцу оставаться в Артуре, а если «Ретвизан» будет следовать с эскадрой, то надлежало сообщить, какой ход Щенснович считает безопасным для корабля. Адмирал прибавил, что будет держать эскадренный ход по «Ретвизану» и, если переборки начнут сдавать, то действовать по усмотрению – возвращаться самостоятельно в Артур или воспользоваться для спасения команды кораблём Красного Креста «Монголия», который будет следовать с эскадрой.

Ударная работа продолжалась всю ночь – переборку удалось надежно подкрепить, но столь же успешно заделать пробоину не удалось – пришлось так и оставить 500 тонн балласта в отсеках. Броненосец, тем не менее, вышел в море наравне со всеми и даже не потерял хода. Вот что значит достойное командование кораблем!

Главный аргумент, которым руководствовался Щенснович – это необходимость участия в бою могучих орудий «Ретвизана», без которых эскадра значительно утратит огневую мощь. Все остальное – и опасность, что переборки не выдержат, и ранение – имеет только вспомогательное значение.

Диспозиция японцев к 28 июля была следующей: главный броненосный отряд под командованием самого Того находился в районе острова Роунд вблизи Порт-Артура (броненосцы «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Сикисима»); крейсера «Якумо», «Касаги», «Такасаго» и «Читосе» – южнее Ляотешаня; броненосный крейсер «Асама» и бронепалубные крейсера «Акаси», «Сума» и «Акицусима» – у Энкаунтер-Рока; крейсера «Хасидате» и «Мацусима» – в бухте Сикау в непосредственной близости от Порт-Артура; новейшие и сильнейшие броненосные крейсера «Ниссин» и «Касуга» вместе со старой калошей броненосцем «Чин-Иен» фланировали в дозоре, контролируя выход с рейда. Кроме того, 13 отрядов миноносцев общей численностью до 50 вымпелов постоянно вертелись между Порт-Артуром и Дальним.

Все эти силы могли быть сосредоточены в считанные часы; адмирал Камимура, как и полагалось, сторожил со своей эскадрой Корейский пролив, имея приказ не допустить в Желтое море Владивостокские крейсера.

По всей видимости, выход 28 июля был так же хорошо известен Того, как и предыдущий 10 июня, поскольку диспозиция японцев была исключительно благоприятной для встречи и уничтожения нашей эскадры. «Гроссмейстер» Того вооружился кучей домашних заготовок и предвкушал расправу с игроком-любителем.

Однако, между прочим, «гроссмейстер» не учел, что его паучья сеть может порваться. 15 двенадцатидюймовок «Цесаревича», «Ретвизана», «Севастополя» и «Полтавы» и 8 десятидюймовок «Победы» и «Пересвета» – это не муха, а крупный шмель. Правда, по вспомогательной артиллерии у японцев большой перевес. Очень, конечно, нужен был бы «Баян», оставшийся в Артуре. Но! При всех достоинствах броненосных крейсеров (несопоставимая с броненосцами скорость хода, та же дальнобойность у «Ниссина» и «Касуги»), они обладают недостаточной для эскадренного боя бронезащитой – плата за скорость хода. Поэтому при работе в огневой линии наравне с броненосцами они являются слабым местом. Миноносцы же в ходе эскадренного боя можно не принимать в расчет – они опасны только в условиях плохой видимости и тогда, когда броненосцы уже сильно пострадали.

Итак, перевес у японцев хотя и заметный, особенно в средней артиллерии, но даже с чисто арифметической точки зрения ситуацию безнадежной назвать нельзя. Единственно, что необходимо – это настоящее командование эскадрой, умение использовать возникающие тактические преимущества и соблюдать общую стратегию боя. Как раз этого у Витгефта и нет, поскольку он вышел в море, будучи заранее уверенным в поражении. Ничем не лучше и его дублер – младший флагман князь Ухтомский. Он вообще был бы очень рад, если бы корабли ходили только задним ходом, уклоняясь от боя.

И вот такие-то адмиралы решали судьбу России! А ведь на кораблях – прекрасные команды, готовые к бою и проверенные в деле.

С восходом солнца наши корабли начали выходить на рейд и занимать свои места по диспозиции. На этот раз траление рейда было проведено значительно быстрее, чем 10 июня, и уже в 8.45 эскадра вышла в море, следуя за тралящим караваном в кильватерной колонне. Головным шел «Цесаревич» под флагом Витгефта.

Оставляя Порт-Артур, Витгефт телеграфировал Алексееву: «Согласно предписанию выхожу с эскадрою прорываться во Владивосток. Лично и собрание флагманов и командиров, принимая во внимание все местные условия, были против выхода, не ожидая успеха прорыва и ускоряя сдачу Артура, о чем доносил неоднократно».

Витгефт лишний раз напоминал Алексееву о том, что его приказ невыполним. Ай да флотоводец! Лучше бы он сообщил о своих планах прорыва – тогда можно было бы скоординировать его действия с Владивостокскими крейсерами! Ну разве не прав был Эссен насчет крайней бестолковости адмирала?

В 10.30 был отпущен тралящий караван. Эскадра легла на курс зюйд-ост 52^{0 –} на Шантунг. Видимость была идеальной, погода словно благоприятствовала японцам для скорейшего обнаружения нашей эскадры. Впрочем, «гроссмейстеру» Того и не требовалось ее искать – дозорные крейсера уже сообщили ему все, что нужно, и поспешили присоединиться к главному броненосному отряду. И противник не замедлил появиться – в 11.30 главные силы японцев под флагом адмирала Того возникли на видимости (130 кабельтовых) с северо-востока.

Расчет Алексеева на возможность прорыва, избегая боя, был в корне неверен. Но прорыв с боем был вполне возможен, несмотря на все «домашние заготовки» Того. В главной огневой линии Того шли 4 броненосца и два сильнейших броненосных крейсера – «Ниссин» и «Касуга». Разбросанность японских сил, в соответствии с «паутиной», привела к тому, что на нашей стороне оказался перевес в главном калибре – «гроссмейстер» угодил на грань обмана самого себя. Так что Эссен и здесь был прав!

Японская эскадра шла на пересечку курса нашей. Тактический план Того явно обозначал намерение охвата головы противника, пользуясь преимуществом в скорости (изначально скорость нашей эскадры была 8 узлов, японской – не менее 15). На момент открытия огня (12.20) наряду с главными силами японцев, пересекавшими наш курс на расстоянии около 75 кабельтовых, еще 4 крейсера (броненосные «Якумо» и «Асама» и 2 бронепалубных) шли параллельным с нашим курсом на расстоянии также около 75 кабельтовых; 3 крейсера находились к северу на расстоянии 80–85 кабельтовых; наконец, к северо-востоку на расстоянии около 100 кабельтовых появились еще 3 крейсера.

«Паутина» Того, тем самым, оставляла только путь обратно на Порт-Артур, где наши корабли караулили 4 отряда миноносцев и осадные орудия генерала Ноги, уже пристрелявшиеся к гавани. Первая «гроссмейстерская заготовка» явно подсказывала Витгефту повернуть обратно, как и 10 июня, и угодить под полный разгром.

Но в эту ловушку наш флагман на сей раз не пожелал попадать. На открытие огня японцами наши корабли принялись дружно отвечать, и одновременно эскадра увеличила ход до 13 узлов. При этом Витгефт приказал изменить курс влево на 4 румба. «Гроссмейстеру» пришлось признать, что и вторая домашняя заготовка не сработала – эскадры оказались на контркурсах, охват головы не удался.

Определенный «дебютный перевес» Того все же получил – в результате поворота условия стрельбы для русских кораблей ухудшились, японцы просматривались под острым углом и против солнца. Однако сам по себе бой на контркурсах был более выгоден нам, чем японцам – в этом случае преимущество в главном калибре ставило в критические условия броненосные крейсера, попадающие последовательно под удары наших двенадцатидюймовок. Кроме того, японцы, будучи прилежными учениками англичан, не осваивали приемов боя на контркурсах, а наши, несмотря на все недостатки в боевой подготовке, умели вести встречный бой – уроки адмирала Макарова не пропали даром!

Поэтому Того применил третью «домашнюю заготовку» – пока наши броненосцы не успели пристреляться – пустил поперек курса нашей эскадры отряд миноносцев, набросавших плавающих мин. Эта заготовка Того сработала, хотя и не полностью – подорвать ни один из наших кораблей не удалось, но пришлось несколько раз менять курс, обходя мины. В результате сосредоточить огонь на слабейших вражеских кораблях оказалось невозможно, поскольку наши корабли при маневрировании несколько раз перекрывали друг другу сектор обстрела.

Преимущество в скорости у японцев хоть и уменьшилось, но осталось. В результате при прохождении на контркурсах под огонь попали не японские, а наши крейсера, получившие несколько попаданий. Особенно досталось флагману крейсерского отряда «Аскольду», на котором находился командующий крейсерами новоиспеченный контр-адмирал Н.К. Рейценштейн. 12-дюймовый снаряд сбил на «Аскольде» одну из пяти труб. Впрочем, ни артиллерия, ни машины при этом не пострадали. Командир «Аскольда» К.А. Грамматчиков приказал выбросить за борт обломки разбитой трубы, и крейсера по приказу с «Цесаревича» ушли на левый траверз броненосцев, туда же переместились и все 8 миноносцев.

Пока что «гроссмейстер» своими домашними заготовками ничего существенного не добился. Даже фактор солнца использовать не удалось, а попадания в крейсера не уменьшили их боеспособности – все они благополучно вышли из-под обстрела. Более того, обстрел крейсерского отряда броненосцами нельзя расценить иначе, как злорадную насмешку над неопытным игроком – дескать, вот я сейчас над тобой малость поиздеваюсь. Но Витгефт на этой стадии боя показал себя вовсе не таким уж дилетантом – он не попался ни в одну из ловушек и, более того, вынудил противника ошибиться – после прохождения на контркурсах и обстрела крейсеров Того вдруг обнаружил, что… наша эскадра прорвалась! Стрелять-то японцам уже не в кого, а прямо по курсу нашей эскадры – открытое море без всякой «паутины». К тому же японский флагман получил несколько весьма чувствительных попаданий – на встречных курсах наши стреляли лучше японцев, несмотря на всю пресловутую выучку тоговских комендоров.

«Гроссмейстер» явно почувствовал себя обескураженным.

В 13.25 стрельба прекратилась, и Витгефт лег на прежний курс. Запоздалая попытка Того охватить хотя бы хвост, а не голову, нашей эскадры, тоже не удалась – Витгефт дал команду прибавить ход до 14 узлов. Теперь путь во Владивосток был открыт.

Все бы прекрасно – и «гроссмейстер» посрамлен, и наш адмирал оказался значительно умнее, чем ему самому казалось. Увы! Концевой броненосец – «Полтава» – стал отставать, поскольку из-за неисправностей машин он не мог держать скорость 14 узлов. Этим, естественно, воспользовались японцы. Отряд крейсеров, шедший параллельным курсом с нашей эскадрой («Якумо», «Асама» и два легких крейсера), набросился на отставшую «Полтаву». Хоть калибр их орудий и уступал 12-дюймовкам «Полтавы», все же четверо на одного – это много.

Пришлось остальным броненосцам сбавить ход и поддержать «Полтаву», в результате чего противник отвернул и прекратил огонь. После этого ни один отряд из тех, которые плели «паутину», не имел намерений подходить к нашей эскадре ближе, чем на 70 кабельтовых, а с такого расстояния их крейсера не могли нанести вреда нашим броненосцам.

Первая фаза боя на этом закончилась. Можно было подвести некоторые предварительные итоги.

Все противоборствующие корабли остались в строю. Наиболее сильные повреждения получили флагманы – «Цесаревич» и «Микаса», а также концевые – «Полтава» и броненосный крейсер «Ниссин». Повреждения «Ниссина» (а он вел дуэль в основном с «Пересветом») оказались настолько серьезными, что Того спешно включил в главную огневую линию еще один броненосный крейсер – «Якумо», выведя его из состава 3-го боевого отряда. Бой на контркурсах все-таки принес свои плоды, несмотря на «гроссмейстерские» домашние заготовки.

Витгефту удалось по сути выиграть эту фазу боя, поскольку прорыв в открытое море состоялся. Если бы наша эскадра имела хотя бы равный с японцами ход, то можно было бы окончательно вырваться из «паутины». В этом случае желанный план выхода в Японское море и соединения с Владивостокскими крейсерами был бы реализован, потому что эскадра адмирала Камимуры из 7 крейсеров вряд ли бы решилась принять бой против броненосцев, пусть и получивших повреждения в предыдущем бою.

Невыполнимый приказ начинал выполняться! Но – увы! – у японцев было преимущество в ходе.

Главный броненосный отряд Того, выполнив поворот и идя параллельным с нашей эскадрой курсом, медленно, но верно нагонял нас, находясь сзади и справа. Остальные отряды японцев можно было в этот момент не принимать во внимание. «Гроссмейстер» стремился теперь, перейдя из дебютной стадии в миттельшпильную, не просто настигнуть противника, а навязать бой «со всеми удобствами», т. е. заставить наши корабли на параллельных курсах стрелять против солнца. В таком бою преимущество было у японцев – за счет большей скорости хода они могли осуществить охват головы нашей колонны, а если мы опять будем поворачивать, то собьемся с курса.

Необходимо было срочно искать встречный план, чтобы опровергнуть эту, теперь уже очевидную, тактическую заготовку.

Около 15.00 Витгефт запросил у командиров кораблей сведения о повреждениях. Ответы были благоприятными – существенных повреждений и потерь в вооружении не отмечалось. Поскольку намерение Того снова навязать бой сомнений не вызывало, Витгефт со своим штабом провел совещание на предмет выбора тактики боя.

Большинство штаб-офицеров высказало предложение перестроиться в строй фронта и уходить именно таким строем. В этом случае противник не сможет воспользоваться преимуществом в скорости хода, а преимущество в главном калибре, причем существенное, будет у нас. Такая тактика, кроме всего прочего, даст свободу маневра крейсерам и миноносцам, которые в случае боя на параллельных курсах будут не у дел. Перестроение во фронт заставит перестраиваться и японцев, поскольку угроза охвата головы колонны в этом случае нависнет уже над ними.

Вот то самое встречное решение, которое опять посрамит «гроссмейстера» Того!

Безусловно, если бы Витгефт был уверен в управляемости эскадры, он согласился бы с этим предложением. Пускай он не допускал возможности победить в бою (а такая возможность в этот момент явно просматривалась), но возможность увести эскадру в полном порядке вопреки всем заготовкам Того была для него крайне привлекательной.

По всей видимости, опять сыграла решающую роль убежденность Витгефта в том, что «он не флотоводец». Опасаясь, что при имеющемся уровне управляемости эскадры (а, собственно, чем он был так уж плох – никаких тактических просчетов пока что не было сделано!), уязвимость наших кораблей при перестроении во фронт возрастет, он принял решение: уходить, насколько это позволит фактор времени, прежним порядком, и принять по возможности более кратковременный бой, рассчитывая на наступление темноты. В этом, конечно, был свой резон, – первая фаза боя показала, что японцы уязвимы, что они выходят из боя после нескольких удачных попаданий, и, следовательно, под покровом темноты уйти от них будет легче. Тем более что практика отражения минных атак у нас уже более чем достаточная, и вполне можно закладываться на то, что все наши корабли сумеют справиться с налетами «морских ос».

Чистый горизонт прямо по курсу манил Витгефта, создавая у него надежду на выполнение казавшегося совершенно невыполнимым приказа. И он принял решение не на уровне хотя бы мастера (пускай не гроссмейстера), каким было бы перестроение во фронт, а на уровне дворового шахматиста, не способного рассуждать глубже, чем «если он меня съест, я его съем». Здесь-то и проявилась разница в уровнях тактического мышления флотоводца Того и «паркетного моряка» Витгефта.

Но даже и это еще не обрекало нас на поражение. Пока главные силы Того с воловьим упорством нагоняли нашу эскадру и заходили со стороны солнца (а оно уже стало переваливаться на западную сторону неба), в распоряжении Витгефта появился еще один тактический ход, который и без строя фронта мог обеспечить нам возможность оторваться от противника. Это – атака миноносцев.

Снова аналогия с шахматной партией: одна пешка – ничто, но пешки, стоящие фалангой или расположенные по диагонали – сила. Атака миноносцев «из-под солнца», представляющая собой набросанные на курсе противника плавающие мины либо – в случае выбора удачного угла атаки – пуск торпед, даже в случае успешного уклонения противника от мин или торпед непременно замедлила бы ход вражеской эскадры и дала бы нам столь необходимый выигрыш времени. Тем более что Того уже применил совсем недавно именно такую атаку против нас, а теперь ему очень полезно было бы отведать кушанье своего собственного приготовления. Да, против восьми наших миноносцев японцы имели более чем двойной перевес – их миноносцы все время вертелись вокруг, но, как и в линейных силах, у них просматривалась сильная разбросанность, и фактор неожиданности и стремительности атаки, безусловно, можно и нужно было использовать. Однако, похоже, Витгефту это и в голову не пришло, а штаб-офицеры, обиженные неприятием их предложения насчет строя фронта, не стали более высовываться.

Перед началом новой фазы боя Витгефт передал семафором по линии: вести огонь по головному кораблю противника, а с заходом солнца следить за «Цесаревичем». И все! Это было последним распоряжением командующего эскадрой, после этого бой шел вроде как сам по себе. Как действовать, если с «Цесаревичем» что-то случится? Что делать, если в результате маневрирования головной корабль противника выйдет из сектора обстрела? Эти и другие вопросы, требующие наработанных тактических заготовок для своего решения, не были даже поставлены. А практика сражения поставила их сама!

В 16.45, на момент открытия огня, эскадры сблизились на расстояние 45 кабельтовых. Само по себе это расстояние показательно: японцы тянули с открыванием огня, хотя имели более совершенные дальномерные устройства. Наши тоже не стреляли, поскольку стремились выиграть еще хоть какое-то время. Почему же японцы не открывали огня со своей любимой дистанции 70–80 кабельтовых? Ведь в первой фазе боя они стреляли именно так.

По всей видимости, мы встретились еще с одной тактической заготовкой Того. Он уже почувствовал, что маневрирование под огнем при стрельбе с дальних дистанций ведет к постепенному сближению, а в этом случае возрастает эффективность наших бронебойных снарядов. Японским «шимозным» снарядам все равно, с какой дистанции их выпускают, но на меньших расстояниях процент попаданий выше. Наши же снаряды при стрельбе с малых расстояний в случае попадания мимо броневого пояса могут пробить оба борта навылет и не разорваться (у них запальные трубки работают с замедлением). Да, конечно, со стороны Того это был риск (на каждом снаряде вовсе не написано, успеет он взорваться еще до вылета наружу, или не успеет), но риск оправданный.

Вот – опять проявляется разница между гроссмейстерским подходом к партии и подходом дворового шахматиста. Риск перестроения во фронт был гораздо меньше, но Витгефт на него не пошел. Риск подставить себя под сосредоточенный огонь всей эскадры граничил с безрассудством, но Того на него пошел.

Первым из наших кораблей открыла огонь концевая «Полтава», затем, по мере того, как японская эскадра обгоняла нашу, последовательно вступали в бой остальные корабли. При этом «гроссмейстер» Того просчитался – «Микасе», прошедшей сквозь строй всей нашей эскадры, весьма крепко досталось. В момент открытия огня «Микаса» сама попала в положение «охвата головы» – по ней могли стрелять все шесть наших броненосцев. И они не преминули приложить все старания. Именно в этой фазе боя японский флагман получил наибольшие повреждения. Но он продолжал вести эскадру за собой, несмотря на то, что на корабле Того вышла из строя почти вся артиллерия и большинство верхней команды, включая командира.

Японские корабли, как и наши, сосредоточили огонь на флагмане, но эффективными попадания в «Цесаревич» стали только после того, как японцы вырвались вперед. Снова Того попытался охватить голову нашей эскадры, что было теперь не просто тактической заготовкой, а жизненной необходимостью – огонь «Микасы» настолько ослабел, что вся надежда была на орудия остальных кораблей.

Витгефт приказал, как и в первой фазе боя, повернуть на два румба влево и увеличить ход до 15 узлов. Такая скорость была не под силу не только «Полтаве», но и «Севастополю», они стали отставать, и ход – в который уже раз! – пришлось снова уменьшить.

Но полного охвата Того сделать все равно не смог – «гроссмейстер» почувствовал, что его силы на исходе. Просто обе эскадры изменили курс. Все же солнечный фактор Того частично использовал, но теперь уже и силуэты японских кораблей неплохо смотрелись на фоне клонящегося к закату солнца.

Бой достиг кульминации. Обе огневые линии напрягали все силы, несмотря на то, что с выходом орудий из строя огонь постепенно слабел. Теперь уже огонь сосредотачивался не только на флагманах, но и на остальных кораблях, попадавших в сектор обстрела.

Примерно через полчаса после открытия огня 12-дюймовый снаряд противника угодил в середину фок-мачты «Цесаревича». Находившийся на нижнем мостике Витгефт был разорван на куски, погибли также несколько офицеров его штаба и матросов. Штаб командующего как таковой перестал существовать.

Но это еще не было потерей управления. Эскадру повел оставшийся в строю командир «Цесаревича» капитан 1-го ранга Н.М. Иванов. Еще полчаса ожесточенной артиллерийской дуэли, в течение которых эскадры сблизились на совсем уж ничтожное расстояние – до 20 кабельтовых. Командир «Цесаревича» в течение этих критических получаса умышленно не подавал сигнала о гибели командующего, чтобы в разгаре боя не вызвать растерянности.

Именно в этот период наибольшего сближения наши моряки смогли визуально рассмотреть результаты работы своих комендоров. «Микаса» практически не стрелял, «Асахи» горел, «Фудзи» почти не управлял действиями своей артиллерии – похоже, был разбит дальномерный пост, «Сикисима» мучительно рыскал на курсе и больше был озабочен восстановлением рулевого управления, чем стрельбой по противнику, броненосные крейсера усиленно заделывали пробоины.

Но вот в 17.45 еще один 12-дюймовый снаряд противника разорвался в непосредственной близости от боевой рубки «Цесаревича». Мы помним, что рубка флагмана пострадала от попадания 25 июля и практически не защищала от осколков тех, кто в ней находился. Поэтому все офицеры, находившиеся в рубке, были выведены из строя. Взрыв также вывел из строя все приборы управления огнем и повредил рулевой привод. Броненосец начал описывать циркуляцию. Сигнала о выходе из строя подать было некому. Строй эскадры нарушился.

Этому предшествовал диалог в рубке флагмана японцев, приведенный в знаменитой книге А.Н. Степанова «Порт-Артур»:

«Адмирал оторвался от бинокля и взглянул в сторону русских. Склонявшееся к западу солнце хорошо освещало эскадру. Несмотря на разрушения и пожары, она продолжала двигаться прежним курсом и не снижала интенсивности своего огня.

Того в задумчивости отправился обратно в рубку…

В рубке он кивком головы подозвал к себе капитана второго ранга Изиду, заменившего раненого начальника штаба. Офицер тотчас подошел и почтительно вытянулся в ожидании приказаний. Адмирал мгновение помолчал. В его голове вихрем проносился целый рой мыслей. Тяжелое положение японской эскадры было очевидно. Встал вопрос о выходе из боя, но отступление обозначало провал основного плана войны – не допустить соединения Артурской и Владивостокской эскадр. С другой стороны, продолжение боя грозило такими повреждениями, после которых броненосный отряд может надолго выйти из строя, и русские приобретут хотя бы временное превосходство на море. Правда, у острова Цусима находится еще эскадра броненосных крейсеров адмирала Камимуры, а в Корейских шхерах скрывается три десятка миноносцев. Но зато к русским могут подойти на помощь Владивостокские крейсера.

Осторожность все же взяла верх.

– Поднять сигнал: «Я имею передать приказ», – обратился адмирал к Изиде.

– Готово, – через минуту доложил офицер.

– Эскадре отходить в Сасебо, – раздельно проговорил Того.

Изида с удивлением и испугом посмотрел на своего адмирала.

– Разве ваше превосходительство считает, что русские выиграли бой? – робко спросил он.

– Да.

Офицер широко раскрыл свои чуть раскосые черные глаза, затем взглянул в сторону неприятельской эскадры и радостно воскликнул:

– Флагманский корабль русских вышел из строя!»

Быть может, именно такого разговора в рубке «Микасы» и не было. Допустим, что писатель допустил авторский вымысел, болея душой за русских моряков и представляя сверхдраматическую ситуацию вокруг выхода из строя нашего флагмана. Однако признание Того в фактическом проигрыше сражения зафиксировано не только в книге «Порт-Артур», но и иностранными наблюдателями – французским адмиралом Эмилем Оливье и британским военно-морским атташе капитаном 1 ранга Уильямом Пэкинхемом, непосредственным участником всех боевых выходов Того.

Темпераментный Оливье, явно симпатизировавший русским, отметил, что Того был потрясен решимостью русской эскадры, которая надвигалась на него, «…готовая погибнуть, чтобы спасти судьбувойны и честь России. Того дает приказ к отступлению!».

Допустим, что и француз, помнивший о союзе России и Франции, хотя и подорванном декларацией Франции о нейтралитете, тоже был пристрастен.

Но уж англичанина-то если и можно заподозрить в каком-то пристрастии, то уж никак не к русским, а именно к японцам. И что же?

Несмотря на все свое британское высокомерие, Пэкинхем (впоследствии адмирал, герой Первой мировой) пишет в воспоминаниях: «Того увидел, что перед невероятным упорством русской эскадры, которая решила во что бы то ни стало пробиться (во Владивосток), ему придется отступить…»

То, что японские корабли были повреждены сильнее наших и понесли бóльшие потери – никакой не авторский вымысел, а исторически достоверные сведения, которые можно прочитать где угодно. И – это независимо от пресловутых разрывных японских снарядов, начиненных «шимозой», вызывавшей страшные разрушения при попадании во что угодно, даже в трап или кучу сложенных коек.

Вывод: наши комендоры Артурской эскадры стреляли лучше японских, вышколенность которых стала «притчей во языцех» у военно-морских историков. Между прочим, количество выпущенных японцами в бою 28 июля снарядов превосходит даже Цусимское сражение 14 мая 1905 г. (более 5 000). Ни один наш корабль при этом не был потоплен!

Что же произошло после выхода из строя нашего флагмана?

Командир «Ретвизана» капитан 1-го ранга Щенснович, чтобы помочь эскадре восстановить боевой порядок, повернул на неприятеля с намерением таранить один из его кораблей. Вот как пишет об этом сам Щенснович:

«Один из следующих больших дымов, показавшийся на «Цесаревиче», вследствие разрыва на нём неприятельского снаряда, сопровождался полным поворотом «Цесаревича». Из этого поворота вполне ясно было видно намерение адмирала изменить курс, я последовал за адмиралом. Мой задний мателот «Победа», следуя в кильватер, тоже повернул. «Цесаревич», не останавливая циркуляции, продолжал ворочаться, шёл на пересечение нашей колонне. Когда я увидел, что «Пересвет» (корабль младшего флагмана контр-адмирала князя Ухтомского) сильно подбитый, без стеньг и без адмиральского флага, изменяет свой курс и поворачивает за «Победой», решил, что творится что-то неладное.

Следовало избрать какое-либо решение. Образовывалось скопление и, сознавая, что неприятельский снаряд, попавший в эту кучу, будет зловреден для кого-либо из нас, я громко произнёс: «Я в куче не буду, лево на борт» – и, не изменяя хода, лёг на курс SO 45. Следовал на сближение с неприятелем под углом 15 градусов к его курсу (SO 60). Казалось, что наша эскадра как бы остановилась на месте. «Ретвизан» удалялся от эскадры всё с той же скоростью 13 узлов. Ни один корабль эскадры не последовал за ним, и весь огонь неприятеля был сосредоточен на нашем броненосце.

Через некоторое время я заметил, что как будто нос «Ретвизана» опускается, что было причиной сильной прибыли воды в корабль. «Ретвизан» следовал против зыби и с каждым размахом килевой качки он принимал воду в лазаретное отделение. Отделение стало наполняться водой, почему задраили дверь переборки.

Решил использовать «Ретвизан» таранным ударом. Из всех орудий броненосца правого борта оставалось действующих только два 12-дюймовых в кормовой башне, два 6-дюймовых орудия и пять 75-мм пушек. Прочие были повреждены, частью от своих выстрелов. Как только эта идея созрела, объявил громко: «Иду таранить».

На сколько именно градусов положить руль, не успел произнести, как я был контужен горячим осколком снаряда, попавшим мне в живот. Осколок этот застрял в платье и был вынут при помощи лейтенанта Развозова, стоявшего тут же в боевой рубке, рядом со мной. Боль от контузии не дала мне возможности соображать, а потому, не рассчитывая на свои силы по управлению кораблём, я послал ординарца за старшим офицером. Прошёл довольно долгий промежуток времени, старшего офицера не было, и, не будучи в силах отдавать себе полный отчёт в действиях, повернул корабль обратно к эскадре. Неприятель повернул влево, остановил ход. Когда я подошёл к эскадре, то неприятель уже не стрелял».

Щенснович, явно будучи более сильным моряком, чем литератором, не упомянул о важнейшем моменте своего маневра – когда до противника осталось не более 17 кабельтовых, на «Микасе» поднялся черный столб дыма и окутал всю переднюю часть. Снаряд «Ретвизана» явно угодил в боезапас.