Текст книги "Счастливый удар"

Глава 12

Ава

Я просыпаюсь с гудящей головой.

Пытаюсь сглотнуть, но в горле сухо. Не открывая глаз, я приподнимаюсь на локтях и морщусь из-за затекших мышц.

– Что, черт возьми, случилось вчера ночью? – бормочу я.

В приступе храбрости я открываю глаза и оглядываю темную комнату. Свою комнату. Меня накрывает облегчение.

На столе по-прежнему гора заданий и учебников, а плотные шторы до самого пола плотно задернуты, не пропуская солнце. На будильнике десять часов пять минут.

Для этого времени дня в квартире на удивление тихо. Морган ранняя пташка, но, может быть, ее вырубило так же, как и меня.

Я откидываю одеяло и встаю на дрожащие ноги. Подняв руки, чтобы убрать волосы с лица, с удивлением замечаю слишком длинные рукава. Вытягиваю руки и вижу на груди эмблему «Сэйнтс», а на правом плече фамилию «Хаттон».

Я хмурю брови, пытаясь вспомнить, что происходило до того, как я оказалась дома, и в животе порхают бабочки. Последнее, что я помню, как мы с Оукли обнаружили Морган и Мэтта в столовой.

– Любовь моя! Слышала, ты опять выпендриваешься. – Морган сжимает меня в объятиях и снова и снова целует в макушку. – Я горжусь тем, что ты вливаешься в коллектив, – шепчет она, прежде чем отстраниться с широкой улыбкой.

– Ну да. Похоже, в присутствии лучшего кандидата в НХЛ прятаться в тени невозможно.

– Нет, когда он хочет, чтобы ты была рядом, – подмигивает Морган.

– Мо, это был просто пиво-понг.

Она хмыкает.

– Ага-ага. Я согласна на маленькую победу. Но раз уж ты здесь, пришло время выпить. Мэтт трезвый как монашка и отказывается пить со мной.

Я морщу нос.

– Что ты пьешь?

Она поднимает бутылку красного вина.

– Адам вытащил из погреба отцовское вино. Он положил в холодильник бутылку для тебя несколько минут назад.

– Только не вино, – морщусь я. Это ежедневный протест Адама своим родителям.

Теплая ладонь прикасается к моему копчику, когда Оукли снова оказывается рядом.

– Что не так с вином?

– Оно неприлично дорогое. Чем больше мы пьем, тем счастливее становится Адам, – говорит Морган невнятно.

Я поднимаю глаза на него.

– Все так. Просто я ненавижу, что ему приходится доходить до такого, чтобы получить внимание отца.

В груди разрастается боль, и я забираю из рук Морган бутылку и подношу к губам. Я пью вино как воду, прежде чем оторваться от бутылки и вздрогнуть от горечи.

Прикосновение Оукли становится тверже, жар от его пальцев проникает сквозь мой топ.

– Его родители настолько плохи? – спрашивает он.

– Да, – кивает Мэтт. – Они настолько плохи.

– Дерьмо.

– Только не говори при Адаме. Лучше, если мы оставим эту тему, – говорю я.

– Понял. Мне сходить за твоей бутылкой? – спрашивает Оукли.

Я застенчиво улыбаюсь:

– Да. Спасибо.

Он выглядит так, будто ему не хочется убирать руку с моей спины, но приходится. Как только он уходит, я делаю еще один глоток вина и возвращаю бутылку Морган.

– Ненавижу тебя за то, что разыграла карту Адама. Теперь у меня будет ужасное похмелье.

Я вздрагиваю от воспоминания. Оно объясняет пульсирующую головную боль.

Выползая из своей комнаты, я осматриваю пустую квартиру. Единственная обувь возле двери – белые кроссовки, в которых я была вчера вечером.

Если бы не дурнота, от которой меня качнуло посреди гостиной, я бы пошла искать свой телефон и позвонила бы своей пропавшей соседке, но вместо этого я иду к дивану и падаю на подушки.

На лбу выступает пот, но конечности мерзнут, так что я накрываюсь одеялом и включаю телевизор, не утруждаясь переключить канал с какого-то спортивного ток-шоу.

Двое мужчин монотонно бубнят о предстоящем хоккейном сезоне, и их голоса усыпляют меня. До тех пор, пока я не слышу, как они меняют тональность.

– Я знаю, что на программе мы пока не углублялись в претендентов этого года, но лучшее время – настоящее. Райан, твои первые мысли при взгляде на этот список?

Я приоткрываю левый глаз и смотрю на экран. Мужчины взрослые, лет за сорок. У одного коротко стриженные черные волосы и кустистая борода, а у второго блестящая лысина и льдисто-голубые глаза.

Камера фокусируется на лысом крупным планом, а рядом с его головой появляется длинный список из десяти фамилий. Первые пять выделены ярко-желтым.

Мои глаза расширяются, когда в верхней строке я вижу имя Оукли.

– Первые мысли? Это будет сложный год. Мастерство невероятное. Гонка будет напряженнее, чем в последние годы.

– Абсолютно. Знаете, я смотрю на этот список и не могу с уверенностью сказать, кто из этих игроков окажется на первом месте во время драфта. Сезон только начался, но за ними наблюдают уже несколько лет. За одним дольше, чем за остальными.

Лысый мужчина, Райан, смеется:

– Это слон в комнате, не так ли? Оукли Хаттон наконец-то вышел на драфт. Не буду врать, я немного нервничал по этому поводу.

Во мне просыпается любопытство. Внезапно Райана сменяет запись хоккейного матча. Я узнаю игрока на первом плане по цифре одиннадцать на свитере.

– Это последняя игра Оукли за «Пентиктон Сторм». Смотрите, как игроки окружают его и сражаются за шайбу, но он в мгновение ока ускользает от обоих и выводит товарища по команде на победный бросок в одно касание. Оукли уникальный нападающий.

– Я смотрел этот повтор сотни раз, и он всегда вызывает мурашки.

– У меня тоже, Маркус. – Райан машет кому-то за камерой. – Выведите запись домашнего стартового матча «Ванкувер Сэйнтс».

Я перекатываюсь на бок и подпираю голову рукой, глядя на смену кадров. На льду мельтешат черно-красные свитера «Сэйнтс». Камера следует за игроками. Я вижу, как Брейден получает удар сзади и падает на лед, и борюсь с желанием скривиться, когда Оукли хватает игрока, который нанес удар, и начинает его бить.

– Невзирая на то, что в юношеской лиге подобные драки не поощряются, не могу не восхититься одиннадцатым номером. Будь я сейчас генеральным менеджером, то смотрел бы на все, что Оукли может принести в команду. Он не только агрессивно проводит атаки, но не боится снять перчатки и защитить свою команду, – говорит Маркус как будто с восторгом. Я улыбаюсь этой мысли.

Когда ведущие начинают говорить про второй пункт списка, я ложусь обратно на спину. Не то чтобы мне не интересно, я просто не хочу фокусироваться на конкуренте Оукли.

Конечно, я знала, что Оукли хорош. Мэтт не скрывал, как упорно их тренер пытался убедить его подписать контракт с «Сэйнтс», но так открыто увидеть это по телевизору – совсем другое. Реальнее.

Теперь дружба с ним пугает еще больше, чем раньше.

Я гоню эту мысль прочь и закрываю глаза. Чем скорее я усну, тем быстрее пройдет похмелье.

* * *

Не знаю, сколько я проспала, но меня будит хлопок двери и голоса.

– Потише, Мо. Она может еще спать.

Это Мэтт.

– Если она еще не встала, чур, я вылью ей на голову ведро воды, – с энтузиазмом говорит Морган.

Я бью затекшей рукой по дивану.

– Никто не будет лить воду мне на голову.

– И она не спит.

Глубокий голос заставляет меня сесть и посмотреть на компанию через спинку дивана.

В руках Оукли огромный пакет из «Макдональдса», и у меня в животе громко урчит. Он улыбается и, сбросив обувь, садится ко мне на диван. Я убираю ноги, чтобы освободить ему место.

Поставив пакет между нами, он начинает расставлять передо мной еду.

– Мы не знали, что ты захочешь.

– Поэтому купили всего понемногу? – дразню я.

Он смеется.

– Почти, да.

Я беру хашбраун.

– Спасибо. Я умираю с голода.

– Это похмелье. Говорю тебе, то вино плохое, – ноет Морган и садится на кушетку, таща Мэтта следом за собой.

– Сколько я выпила? – спрашиваю я, доедая свой хашбраун.

– Бутылку и еще немного, – отвечает Оукли.

Морган цокает языком.

– Ты пыталась допить мою, прежде чем Оукли убедил тебя поехать домой. Скажи ему спасибо, что не позволил тебе уснуть в луже собственной рвоты.

– Он привез нас сюда, и Морган уложила тебя в кровать. Еда тоже была его идеей. Благослови господь его душу, – вставляет Мэтт.

Я тереблю рукава худи, в которое одета.

– Когда я надела это?

– Перед тем как мы уехали с вечеринки. Ты сказала мне, что замерзла. – Я смотрю на Оукли, его щеки еле заметно розовеют. Он смотрит мне в глаза, и мы сцепляемся взглядами. – Тебе идет. Оставь себе.

Я киваю и давлю расцветающее внутри счастье. Приложив невероятное усилие, я отвожу глаза от него и сосредотачиваюсь на телевизоре. На этот раз там показывают вчерашнюю игру «Ванкувер Варриорс».

– Этим ты занималась все утро? – спрашивает Морган с набитым ртом, так что ее слова еле слышно.

Все смотрят на меня, а я отвечаю:

– Нет, в основном я спала.

– Скажи, что ты хотя бы смотрела игру получше, чем эта. Вчера вечером ванкуверцы проиграли шесть – один, – говорит Оукли.

Мэтт втягивает воздух сквозь зубы.

– Ну это хотя бы только предсезон.

– Все равно, – ворчит Оукли.

Он протягивает мне бутылку апельсинового сока, и я без колебаний беру.

– Спасибо, – улыбаюсь я. – А эта игра, наверное, началась, пока я спала. Когда я пришла сюда, шло какое-то спортивное ток-шоу.

Это привлекает внимание Оукли. Его брови взлетают вверх.

– Какое шоу?

– «Маркус и Райан», Ава? Я с прошлого сезона пытаюсь заставить тебя посмотреть эту программу! Маркус такой горячий с этой своей аурой обросшего горца, – млеет Морган.

Мэтт хмурится:

– Тебе же не нравятся бороды.

– Может, они не нравятся мне только на тебе. Твоя челюсть слишком скульптурная, чтобы скрывать ее бородой.

– Мо, из-за тебя у меня появится комплекс.

– Как будто у тебя его еще нет.

Мы с Оукли переглядываемся с одинаково веселым выражением лиц, слушая пререкания парочки.

Он наклоняется ко мне, и я повторяю за ним, пока между нами почти не остается места.

– Что скажешь, если мы закончим завтрак, а потом ты позволишь мне отвезти тебя кое-куда? – произносит он низким и хриплым голосом.

Это возбуждает мое любопытство.

– Это будет секрет? Поэтому мы шепчемся?

– Ава, ты не та девушка, которую держат в секрете. Я просто подумал, что ты не захочешь, чтобы Морган заставляла тебя ехать со мной, если она услышит, как я спрашиваю.

Я чувствую, как теплеют щеки, и не могу остановить румянец. Этот парень продолжает находить каждый из моих стереотипов насчет хоккеистов и разбивает их голыми руками.

– Я это ценю, – признаю я. Он улыбается. – Моим единственным планом было валяться овощем в кровати, но, если у тебя есть идея получше, я согласна.

Его глаза озорно блестят.

– Вызов принят.

Глава 13

Ава

Спустя душ и два часа я сижу на пассажирском сиденье пикапа Оукли, когда он заезжает на парковку арены «Сэйнтс».

Я и катание на коньках как масло и вода. На льду я как олененок, но увидев, как загорелись глаза Оукли от перспективы провести день, обучая меня кататься на коньках, я не смогла отказаться. И вот мы здесь.

В кабине пикапа хорошо и тепло по сравнению с осенним холодом снаружи. Я не удивилась, когда впервые за утро выглянула в окно и увидела дождь и хмурое небо, но все равно расстроилась. Погода никак не помогала моему похмелью.

Оукли снова позволил мне выбирать музыку по дороге, и я начала думать, что он опасается, что мне не понравится его обычная музыка.

Как только он ставит пикап на ручник, я поворачиваюсь к нему. На фоне белого худи его зеленые глаза кажутся ярче обычного. Я решаю стиснуть зубы и удовлетворить свое любопытство.

– Какую музыку ты любишь?

Он выглядит застигнутым врасплох, но обращает все в шутку.

– Я не слишком привередлив. Обычно то, что разгоняет кровь. На тренировках и разминках мы слушаем рок. А что?

Да, я представляю его слушающим рок. Или что-то еще, вызывающее желание двигаться.

– Ты всегда разрешаешь мне выбирать музыку, – сообщаю я.

– Да.

– Почему?

Он трет рукой шею.

– Ты входишь в азарт, когда выбираешь ее. У тебя дергается нога, и ты улыбаешься.

Я откидываю голову на подголовник и рычу. Даже не глядя на него, я понимаю, что он растерян.

– Подожди… это плохо?

– Нет. Это мило. Неимоверно мило, – вздыхаю я.

Он посмеивается, но как-то натянуто.

– Тогда почему у тебя такой вид, будто я написал в твои хлопья?

Я открываю один глаз и смотрю на него.

– Ты раньше писал в чьи-то хлопья?

На этот раз его смех очень естественный.

– Черт, нет. Не знаю, откуда это взялось. Ты взрываешь мне мозг.

Погоди…

– Я взрываю тебе мозг?

– Да. Разве это не очевидно?

– Нет.

– Ну, вот.

Я фыркаю.

– Ага, ты тоже взрываешь мне мозг. Как будто хочешь что-то доказать, растоптав все, что, как мне кажется, я знаю о хоккеистах.

– Ты права только отчасти. Меня не волнует, что ты думаешь о других, но мне важно твое мнение обо мне.

* * *

Оукли сваливает свою хоккейную сумку на лавку в командной раздевалке и достает две пары хоккейных коньков. Свои и старую пару, которую купила мне мама несколько лет назад. Он двигается по комнате с непринужденной уверенностью, которая показывает, как легко он чувствует себя в привычном окружении.

Мои глаза округляются при виде коньков, которые подошли бы снежному человеку.

– Не удивительно, что ты хорошо катаешься. У тебя ноги размером с лыжу.

Оукли ржет.

– Спасибо?

– Удивляюсь, что ты не спотыкаешься о них, когда ходишь.

Он качает головой, улыбаясь.

– Садись и надевай свои, юмористка.

Я быстро натягиваю коньки и пытаюсь завязать шнурки, хотя понятия не имею, какого черта делаю. Я всегда подмазывалась к кому-нибудь, чтобы делали это за меня.

– Давай помогу, – говорит он, после чего встает передо мной и опускается коленями на твердый пол.

Одна большая ладонь обхватывает мою щиколотку и ставит мою ногу в коньке на мускулистое бедро.

Его пальцы быстро и умело протягивают шнурки в отверстия, а я жадно наблюдаю. Моя кожа нагревается, когда он сосредоточенно прикусывает нижнюю губу. Теперь мне лучше видно шрам над его верхней губой, и я понимаю, что он не такой старый, как я сначала подумала. Слишком рельефный и розовый.

Я теряю нить рассуждений, когда он ставит мою ногу на пол и берет вторую, повторяя процесс. Его пальцы задевают голую кожу моей щиколотки, где сполз носок, и я шиплю от дрожи, которая рождается от этого прикосновения.

– Слишком туго? – спрашивает он, в его глазах мелькает беспокойство.

Я качаю головой:

– Все хорошо. Извини.

Он не настаивает и заканчивает шнуровать. Сверкнув белоснежной улыбкой, ставит мою ногу на пол рядом со второй и хлопает себя по бедрам.

– Готово. Как ощущения?

Я встаю и шевелю пальцами в коньках.

– Идеально. Спасибо.

Тогда он садится рядом со мной и надевает свои коньки, зашнуровав их словно одним слитным движением. Я не успеваю опомниться, как он уже стоит рядом со мной и показывает на дверь.

Я благодарна, когда он кладет ладонь мне на спину и помогает проковылять к выходу из раздевалки и по коридору, ведущему на лед. Острие моего левого конька застревает в пористом резиновом покрытии, и я спотыкаюсь, но Оукли обнимает меня за талию и не дает упасть.

– Осторожно, – говорит он, и я слышу в его словах намек на веселье.

– Не смешно, – бурчу я.

Он сжимает мой бок.

– Верно. Совсем не смешно.

Когда мы доходим до катка, то останавливаемся у борта, и я осматриваюсь вокруг. Я никогда не видела его пустым. На льду нет ворот, только отметки там, где они должны стоять. Судьи не катаются кругами и не подают сигналы свистком, пытаясь разнять игроков. Никто не сидит на уродливых красных сиденьях, занимающих половину стадиона, наполняя воздух пронзительными воплями.

– Тихо, правда? – Оукли поворачивается ко мне. – Не пойми меня неправильно. Я обожаю играть в хоккей, но иногда приятно просто покататься. Когда катаешься, не ощущаешь давления.

Я смотрю на него и замечаю в глазах проблеск эмоции, которую не могу расшифровать. Может, печаль? Нет, это сейчас неважно.

– Готова? Обещаю, я фантастический учитель.

Он шагает на лед и протягивает мне руки.

Я медленно иду к нему и хватаюсь за его руки. Жар от них проникает в мою кожу, пока он крепко держит меня.

Оукли начинает медленно тянуть меня по катку, смеясь каждый раз, когда я теряю равновесие.

– А ты не врала. Катаешься ты ужасно, – дразнит он, когда я чуть не падаю на задницу второй раз.

– Не все из нас хоккейные виртуозы, – закатываю я глаза.

– Не уверен насчет виртуоза.

– Разве не так тебя называют? Считается же, что тебя задрафтуют первым. Тебе не обязательно скромничать. Не со мной.

В его глазах вспыхивает интерес, и он усмехается.

– Ты наводила справки обо мне, Ава?

Мои щеки горят.

– Не было необходимости. Про тебя говорили по телевизору сегодня утром.

– Что ты узнала?

– Только что на тебя большой спрос. Они, похоже, нервничали, что ты не выйдешь на драфт в этом году.

Он ненадолго напрягается.

– Да, я некоторое время откладывал. Мама пыталась убедить меня на драфт с тех пор, как мне исполнилось семнадцать и скауты начали обращать на меня больше внимания.

Я ахаю.

– Семнадцать? Так рано?

Он пожимает плечами.

– Больше игроков, чем ты думаешь, получают такое признание. Талант становится лучше с каждым годом.

– Почему ты не вышел раньше? – выпаливаю я, не успев остановить себя, и морщусь из-за личного вопроса. – Ты не обязан отвечать. Это не мое дело.

Он сжимает мои ладони.

– Ты можешь спрашивать. Я тебе доверяю.

С груди словно камень свалился. Не знаю, почему знание того, что он мне доверяет, так успокаивает. Может быть, потому, что я, кажется, тоже доверяю ему свои секреты.

– Я еще не был готов уехать от семьи и не закончил школу. Мне не хотелось давления, которое на меня навалилось бы, выйди я на драфт тогда. А еще мне казалось, что я недостаточно хорош. Этот год – мой последний шанс по возрасту, так что я решил: лучше поздно, чем никогда.

Мне хочется побольше расспросить про его семью, например, почему он никогда не говорит об отце, но я передумываю, чтобы не рисковать испортить такой хороший день.

– Ну, сейчас ты определенно хорош.

Лучший из всех, кого я видела, но это откровение я оставляю при себе.

Он мягко улыбается:

– Спасибо.

Оукли переплетает наши пальцы и разворачивает нас по широкой дуге. Я задерживаю дыхание и выдыхаю, только поняв, что не споткнулась и не шлепнулась на задницу.

– Ты привыкаешь, – замечает он.

– У меня отличный учитель. Не каждый может похвастаться, что будущая звезда НХЛ держала его за руки и помогала скользить по катку. Смогу ли я оправиться после такого незабываемого события?

Мой голос полон сарказма, но улыбка как никогда настоящая.

Внезапно он набирает скорость – большую, чем должно быть возможно при езде спиной. Мои холодные щеки обдувает ветерком, и я вздрагиваю.

– Ты маленькая трусишка.

– Ты убьешь нас обоих, – верещу я, когда он резко поворачивает, и слишком сильно сжимаю его руки.

– Иногда надо развлекаться, Ава. Почувствуй приток адреналина. Впитай его.

– Мне нравится жить безопасно. Не нужен мне никакой адреналин, – пищу я.

– Слишком поздно. Ты не можешь не чувствовать его. Это беспорядочное биение в груди? Огонь в крови? Это адреналин, красотка.

– Ага, это вовсе не от адреналина, – бормочу я себе под нос.

Неожиданно Оукли отпускает одну мою руку, и я пошатываюсь. Рука гирей падает вдоль бока, и я тут же взмахиваю ей и дергаю Оукли за вторую руку, пытаясь сохранить равновесие.

– Расслабься. – Оукли замедляется до ровного скольжения. – Следи за моими ногами. Делай медленные, мелкие, плавные движения. Представь, что ты отталкиваешься ногой на самокате.

Я киваю и смотрю на его ноги, когда он едет спиной вперед. Каждый его шаг уверенный и ровный.

Пальцы на ногах поджимаются, когда я отталкиваюсь левой ногой, пытаясь ехать вместе с ним, а не тащиться прицепом. Это гораздо страшнее, чем я ожидала, но через некоторое время я чувствую себя свободнее.

С каждым шагом у меня получается все лучше. Как только я начинаю скользить сама, Оукли отпускает мою руку. К собственному удивлению, я отказываюсь отпускать его.

На его вопросительный взгляд я только пожимаю плечами:

– Я еще не доверю себе.

В ответ он понимающе улыбается. Одним плавным движением он оказывается сбоку от меня и едет рядом.

Мы продолжаем медленно кружить по льду, и каждый наш шаг хорошо различим в тишине катка. Обычно в тишине мне неуютно, но это не тот случай. Здесь она почти умиротворяет.

Но через пару минут голос Оукли нарушает молчание.

– Я пытался найти тебя после той ночи.

Я резко поворачиваюсь к нему и таращусь, распахнув глаза. Он продолжает смотреть вперед.

– Правда?

Он кивает.

– На следующий день. Однако никто не знал твоего имени. Теперь это понятно, учитывая, что ты не из Пена, но да. Я подключил к поискам всю команду, но в то время я не знал даже имени Дэвида. Не было никакой возможности тебя отыскать.

В животе порхают бабочки. Я считала нашу встречу случайной. Два человека, нуждающихся в собеседнике, пусть и совершенно незнакомом. Конечно, я тоже о нем думала. Но я ни за что не стала бы искать такого парня, как Ли. Который настолько мне не ровня, что меня наверняка подняли бы на смех, начни я расспрашивать про него.

– Справедливости ради, мы мало что рассказывали о себе, чтобы было от чего оттолкнуться, – легко поддразниваю я.

– А надо было. Надо было дать тебе свой номер. Я хотел.

Взяла бы я?

Да, взяла бы.

Я качаю в воздухе нашими соединенными руками.

– Мы здесь. И мне нравится проводить время с тобой так же сильно, как тогда.

Я чувствую исходящие от него волны счастья, впитывая его кожей.

– Хорошо, потому что я хочу проводить с тобой гораздо больше времени. Ты замечательная.

Вот так просто Оукли Хаттон проникает в мое сердце чуточку глубже.