Текст книги "Трикси Трейдер"

Среда, 18 октября
(до «Дня X» 27 дней – я заключила сделку, и мне больше не о чем беспокоиться; ты мня увжаешшь?)

Огромный букет подсолнухов на моем стуле – вот что я вижу, вернувшись в офис вначале пятого. Проклятые часы! Маленькая стрелка и впрямь стоит на четверке, а вот больших почему-то две. Нет, в часовой промышленности итальянцам доверять нельзя. Ни в коем случае.

– Трикси, – шипит Бладхаунд, когда я, спотыкаясь, бреду мимо него к своему столу, чтобы вынуть из букета записку, – ты представляешь, сколько времени?

– Хрший вопрос… Не-а. – Я трясу запястьем и подношу его к уху – Эти проклятые часы сломались. – И я взмахиваю рукой, дабы он сам мог убедиться. – В последний раз я покупаю Гууши. Никак не могу разобрать, что там написано – то ли полчетвертого, то ли четверть пятого. – Я поворачиваюсь к Бладхаунду и изящно пожимаю плечами.

– Ты что, пьяна? – Он быстро окидывает взглядом зал: не смотрит ли на нас кто. – Идиотка! Во имя всего святого, о чем ты думаешь? Только этого Джиму и не хватало для полного счастья!

– Ш-ш-ш, – отвечаю я, прижимая палец к губам. Ишь ты, какой чудный вышел звук. Может, мне присоединиться к джазовому оркестру? Я так и вижу афиши: Трикси Трейдер и ее феноменальные губы – играет на свадьбах, вечеринках и похоронах. Бладхаунд глядит на меня как на капризного ребенка, так что я предостерегаю его. – Не вздумай ниччё гворить. Не привлекай внимания. – Я покачиваюсь из стороны в сторону под влиянием четырех больших кюммелей. Воздушные потоки из кондиционеров грозят сдуть меня на пол. – Никгда больше не буду есть этого мрского окуня. Ты согласен?

– Сядь! – резко говорит Бладхаунд, когда я в очередной раз кренюсь на бок.

– Не могу, – отбиваюсь я, раскачиваясь на шпильках.

– Я тебя не спрашиваю. Сядь немедленно. Сейчас же. Прекрати болтать! – Он указывает на стул.

Что это он о себе возомнил? Что он Барбара Вудхауз? Я, может, сейчас и не в кондиции, но, как сказал однажды Уинстон Черчилль, главное – быть трезвым наутро…

– Не могу, – повторяю я, выписав изящный пируэт.

Несколько коллег за соседними столами недоуменно поднимают глаза.

– Ради бога, Трикси! Люди же смотрят, – шипит он. – Ты надралась как портовый грузчик!

Вот ублюдок. Я смотрю на него.

– Я не могу съесть… то есть сесть, птму что там букет на стуле… – Яркий желтый цвет подсолнухов слепит глаза, и я принимаюсь рыться в сумочке в поисках солнечных очков.

– О господи! – Бладхаунд подкатывается ко мне вместе с креслом, хватает цветы и кладет их на пол. Я пытаюсь протестовать, но он решительно перехватывает мою руку. – Приди в себя! Джим тебя искал, тебе звонили из департамента кредитов, и доктор Норико тоже звонил. Два раза. Я же не твой секретарь. – Он протягивает мне бутылку газированной воды. – На. Выпей это. Как прошел ланч с Фредериком? Впрочем, я и сам вижу.

– А то! – отзываюсь я.

– Черт возьми! – Он роется в кармане пиджака и вынимает платок.

С ума он, что ли, сошел? Да я лучше вытру нос наждачной бумагой.

– Ничё подобного, – мямлю я. – Его теперь зовут Фредерика. Он теперь женжжина. Почти. Я тыкаю пальцем в район бладхаундовской ширинки. – Кроме этого. Он хотел, чтоб я дала ему денег, чтоб ему отрезали все причиндалы. – Ия разражаюсь жемчужным смехом, но Бладхаунд сохраняет каменное выражение лица. На глаза его наворачиваются слезы. – Если я дам ему десять тыщ, он обеспечит сделку своей компании… То есть моей компании… То есть… В общем, сделка… Мне нравится эт-та мысель. А тебе? – Я улыбаюсь Бладхаунду, но тотчас отвожу глаза. Его трое – больше, чем я могу вынести. Будто мне мало одного.

– Кажется, Сэм сильно впечатлился, – сообщаю я Бладхаунду. – Но ему теперь от нее не избавиться. Может, они подружатся и станут лучшими друзьямми – ему как раз такой нужен. Ха! Я буду звать его Тото – за глаза. Как ту собачку из «Волшебника Оззззз». Он был маленький, аморальный и никогда не был рядом, когда был нужен. – Могу поклясться: я слышу чей-то смех. Я пытаюсь встать на ноги и оглядеться в поисках виновника, но Бладхаунд поспешно ловит меня за плечо и усаживает обратно.

– Я принесу тебе кофе, – говорит он. – А ты сиди здесь и не пытайся тронуться с места. И я тебя умоляю: ни в коем случае не бери трубку.

Я киваю, но когда он направляется к кофейному автомату, взмахиваю рукой.

– С-стой!

– Что? – Он резко оборачивается. – Сиди тихо. Это все, о чем я тебя прошу. – Он в отчаянии всплескивает руками.

– Только хотела глянуть, кто прислал цветы. Пжлста, дай сюда. – Я указываю на записку.

Он протягивает ее мне с непередаваемым выражением лица. Я разрываю конверт. Цветы от Киарана… Киаран. Одна мысль о нем настраивает меня на романтический лад. Несколько секунд я сижу спокойно, поскольку читаю послание Киарана. Почерк у него просто кошмарный. Все буквы расплываются и прыгают вверх-вниз. Но все равно я чувствую себя прекрасно. Мне тепло и хорошо. Возможно, во всем виноват кюммель? Я откидываюсь на спинку стула и тут вижу, что на телефоне начинают мигать сразу три лампочки. Кто-то звонит. Что там говорил Бладхаунд? И с какой стати я должна его слушаться? Надо ответить. Я поднимаю трубку и тыкаю в кнопочку. И кто только выдумал располагать их так близко друг к другу? Что за дурацкий дизайн? Или они не знают, что люди в Сити потребляют алкоголь во время ланча? В компании транссексуалов. А вот это не входит в их обязанности…

– Алло. Трикси Трейдер к вашим услугам.

– К моим услугам? Не думаю, дорогая. – Раздается голос Сэма. – Хотя, если ты так настаиваешь…

Черт! Я все-таки нажала не ту кнопку.

– Не дождешься, – говорю я в трубку и разъединяюсь. Три огонька по-прежнему продолжают гореть. Или их шесть. Я нажимаю первые два.

– Алло, это вы, Трикси? – Я узнаю голос Шарлотты из департамента кредитов. Так! Трезвей, живо! Соберись. Веди себя естественно.

– Эт я. Вы звоните по поводу моего запроса? – Хорошо. Она ни в жизнь не догадается, что я нетрезва. Слава тебе господи, не изобрели еще телефонов, передающих запах…

– В каком-то смысле. – Шарлотта, похоже, колеблется. – С ней все не настолько однозначно, как мы решили вначале. Возможно, понадобится несколько дней, чтобы утрясти детали…

Несколько дней? На языке этих департаментских клерков это обозначает «недели», а то и «месяцы». И что мне прикажете теперь делать?

– Ой, да ладно, – ною я. – Может, поскорее? И тогда я твоя должница до конца дней. – От такого предложения она не сможет отказаться. А вот я, не исключено, сама себе рою яму. Шарлотте уже за шестьдесят. Все может кончиться тем, что мне придется до конца ее дней за ней ухаживать, кормить тертой морковочкой и все такое…

– Это очень мило с вашей стороны, Трикси, но…

Она не успевает докончить фразу, ибо я перебиваю ее и говорю своим самым чарующим голосом:

– Ой, да ну ладно… Ну пжлуйста… Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Я могу встать на колени. – Я уже начинаю сползать со стула, дабы осуществить свое намерение, когда железная рука хватает меня за плечо и вздергивает обратно. – Это еще что такое? – возмущаюсь я.

Бладхаунд вынимает трубку у меня из руки, бормочет в нее что-то насчет моего игривого настроения. Я различаю слово «месячные»… Бладхаунд оборачивается ко мне, протягивает кофе и приказывает пить его маленькими глотками.

– По-моему, Трикси, тебе лучше бы поехать домой, – говорит он, когда я делаю первый маленький-премаленький глоток. – Если Джим увидит тебя в таком состоянии, он сума сойдет. Я тебя прикрою. Скажу, что ты поехала к клиенту или еще что-нибудь сочиню. – Он поворачивается к столу и отвечает на очередной звонок. Я узнаю, что, оказывается, уехала на какую-то презентацию и появлюсь в банке завтра утром. Рано утром. Провозглашая это, Бладхаунд переводит на меня испепеляющий взгляд.

– Хорошо. – Он кладет трубку и обращается ко мне. – Лили сегодня у тебя? – Я киваю. – Я позвоню ей, попрошу дождаться тебя и уложить в постель.

– Скжи ей, что я утром видела специальное предложение шесть-по-цене-четырех, – сообщаю я. – О, нет. Лучше пзвони Джулии. Скажи, что она мой лучший друг и я ее очнь увжжаю. Мы собирались сегодня встретиться в «Мет-баре»…

– Я с этим разберусь, – твердо говорит Бладхаунд. Он помогает мне подняться на ноги, собрать вещи и упихнуть их в сумку; потом берет букет. – Ты уверена, что не потеряешь его по дороге?

Мы идем к лифтам. Я старательно держу равновесие. Не думаю, чтобы хоть у кого-то может зародиться подозрение. В сущности, никому до меня нет дела. Все уткнулись в свои компьютеры и бумаги. И кто только придумал эту поломоечную машину? Об нее ведь можно споткнуться и сломать ногу! К счастью, мы уже дошли до лифта. Бладхаунд нажимает кнопку и поворачивается ко мне.

– Увидимся завтра. Слушай, не делай так больше, ладно? У тебя осталось – сколько там? – двадцать семь дней. Не делай глупостей. Заставь Фредерика – или как он там себя называет – заключить эту сделку. После фиаско с доктором Норико тебе не стоит больше впутываться во всякие сомнительные мероприятия. Понимаешь? (Я трясу головой. Ого! Желудок подскакивает к горлу. Глубокий вдох. Еще один.) Бладхаунд продолжает разглагольствовать. – Уверен, у тебя еще осталась парочка козырей в рукаве… (О, вот и лифт. Давай-ка, двигай прямо домой. Не заходи больше ни в какие бары.) Он подталкивает меня в сторону кабины. Слава богу, она пуста. – Я позвоню Джулии и Лили.

– Спсибо тебе, Бладхаднуд, – говорю я, ткнув в него пальцем. – Ты мой друг и я тя уважжаю. Не то штобы лучший друг, но все-таки. Таки… – Двери закрываются. Могу поклясться, что Бладхаунд покраснел…

Четверг, 19 октября
(до «Дня X» 26 дней – …а на восьмой день Он сотворил ПОХМЕЛЬЕ)

Я изменила свое мнение о Боге. Как мог Он, столь сведущий и всепонимающий, дважды так жестоко ошибиться? Временные зоны – это, разумеется, первое. Это я вам говорю с полной ответственностью – как банковский работник, вынужденный посещать эти кошмарные утренние планерки. Но создать еще и похмелье! Видимо, у Него был неудачный день или же Он сам не ведал, что творит. Какой же надо иметь извращенный ум, чтобы такое создать! Причем человек и не подозревает об опасности, пока его возраст не подойдет к тридцати. До поры живешь в счастливом неведении. А потом… Всего-то и выпьешь бутылочку сидра в «Ламбраско», – и немедленно осознаешь, что пьянство – зло. И проникнешься пониманием…

Пейте дорогое шампанское, учил меня мой добрый друг, – и никаких последствий. Я так и делала. К сожалению, добрый друг не предупреждал насчет дозы, так что я была уверена, что это нечто вроде микстуры. Две бутылочки каждые четыре часа. Не более восьми бутылочек в сутки. Если лечение не помогает, обратитесь к своему врачу.

Тот же самый добрый друг предупреждал, что ни в коем случае не нужно смешивать напитки. Я и не смешивала. Несколько месяцев. Однажды даже попросила официанта в американском баре принести мне составляющие коктейля в различных емкостях…

Но вчера я презрела все эти советы. Я перебрала. Я смешивала все подряд, и посему нынешним утром я чувствую себя полным дерьмом. Нет другого слова, чтобы адекватно описать мое состояние. Нет его! Сегодня – один из тех дней, когда старая Трикси, бедняжка, звонила бы на работу и объясняла насчет сломанного будильника, пробок на дорогах, женских проблем и перебоев с электроэнергией. Но новая Трикси не может себе этого позволить… Нет.

Я сижу за своим столом, заливая в себя «Люкозейд» и пытаясь сфокусировать взгляд на экране компьютера. Бладхаунд неодобрительно качает головой всякий раз, как я отворачиваюсь от монитора и протираю слезящиеся глаза.

– Глупо, – наконец говорит он, когда я надеваю темные очки, чтобы хоть немного облегчить свои страдания. – Глупо показывать всем и каждому, что у тебя похмелье. Ты еще одолжи у Сэма подставку для флажков и выстави у себя на столе белый флаг. Ты же демонстрируешь Джиму, что тебе наплевать на его ультиматум. Ты этого хочешь?

Хм. Интересно, есть у Джима какой-нибудь антипохмелин?

– Мне не наплевать на его ультиматум, – бурчу я. – Вчерашний день так хорошо начинался, но все пошло прахом, когда мне на пути повстречался идиот в женском платье. Как ты не понимаешь? Я полагала, что сумею достичь даже большего, чем ожидает от меня Джим. Две сделки вместо одной. Две. Я хотела убедить его, что я изменилась. Но все мои надежды рассеялись как дым. – Я безнадежно машу рукой. – И все из-за тебя.

– Из-за меня? – Бладхаунд делает удивленные глаза и откатывает свое кресло подальше – на всякий случай. Может, боится, что я снова примусь за старое?.. – Но чем же я виноват, если Фредерик решил переделаться в женщину?

– Но именно ты навел его на меня.

– Да, потому что я знал, что его компании нужны займы. И ничего не знал об этих… заморочках с половой принадлежностью, – протестует Бладхаунд. – Я бы не стал предлагать тебе этот путь, если б знал, что все так обернется. – Он отворачивается к экрану. Его спина выражает жестокую обиду.

Я знаю, что он прав. Бладхаунд может быть надоедлив, но он не мстителен. Просто похмелье заставляет меня быть стервозной. Я подозреваю, что и Бладхаунд это понимает, поскольку по прошествии двадцати минут холодного молчания оборачивается испрашивает, не хочу ли я кофе. И предлагает сходить за датскими пирожными. Подлец! Знает ведь, что это предложение, от которого я не смогу отказаться. Десять минут проходит в тишине – пока мы жуем пирожные. Потом Бладхаунд говорит:

– Лили вчера дождалась твоего возвращения? Как она поживает?

– Дождалась. Поживает прекрасно.

Бладхаунду незачем знать, что Лили натянула на себя пластиковый передник – вроде тех, что используют санитары «скорой помощи», перестелила простыни и поставила возле кровати тазик. Когда я приехала, она стояла перед домом, болтая с мороженщиком. Из его фургончика доносились «Зеленые рукава». В итоге эта кошмарная мелодия пронизывала все мои пьяные сны. Мне грезилось, что я – Гиневра. Я стояла возле окна, и мои тициановские кудри струились по плечам и падали на спину. А Киаран, само собой, был влюбленным сэром Ланселотом. Он прискакал под мое окошко, дабы спасти меня от тягот и забот, что вечно преследуют королеву…

– Она приготовила мне чашку крепкого кофе и велела выпить все до дна, а потом уложила в постель. Я отрубилась часов около восьми, а когда проснулась, обнаружила ее записку Она сообщала, что ты звонил вечером – очень мило с твоей стороны, а также, что купила круассаны, поскольку французская пекарня распродавала их по дешевке. Если я их не съем, Лили несомненно приготовит пудинг по рецепту какого-нибудь Гэри Родеса или еще что… В общем, она впихнет их в меня – в том или ином виде.

Бладхаунд хихикает:

– Я позвонил Джулии. И еще – сказал Джиму, что у тебя встреча с клиентом в Ритц – за чашечкой чая.

– С чем тебя и поздравляю. – Я, послюнявив палец, принимаюсь собирать со стола упавшие крошки. – И прости за то, что я на тебя накричала. Это все похмелье виновато. (Он кивает.) Джулия, надо сказать, так мне и не перезвонила. Может, нашла себе другую собутыльницу? Она говорила тебе что-нибудь по этому поводу?

– Нет. Зато она говорила, что собирается тебе позвонить. – Бладхаунд кивает мне и отворачивается к своему монитору. – Кофе кончился, пора за работу. В следующий раз пирожные с тебя.

Джулия на месте, впрочем, это терпит. Не буду звонить: может, у нее все-таки проснется совесть? Почему, интересно, она не дала себе труда позвонить сама? Трудно было сказать несколько ободряющих слов? Тем временем звонит Лили. Она желает знать, добралась ли я до рабочего места. А что, у нее были сомнения?.. Следующим номером на связи доктор Норико. Интересуется, как продвигается дело. Я сообщаю, что все идет точно по плану – разве что возникли маленькие затруднения технического характера, но они разрешатся в наиближайшее время. Разумеется, я опускаю свои вчерашние переговоры с департаментом кредитов. Незачем.

Джулия все никак не звонит. В конце концов я теряю терпение и набираю ее номер.

– Привет, – говорю я самым что ни на есть ледяным тоном. – Как приятно тебя слышать… Где, интересно, ты была вчера вечером, когда я так нуждалась в тебе?

– Как это где? В«Мет-баре». Я же говорила. – Голос Джулии звучит довольно-таки растерянно.

– Когда это ты говорила?

– Вчера вечером, когда звонила – около десяти. Ты была очень сонная и несла какую-то чушь про короля Артура. Ты что, не помнишь?

– Да брось… – Некоторое время я пребываю в ступоре. – Я просто шучу. Интересно мне знать, с кем это ты была в«Мет-баре»? У тебя что, появился приятель? Тогда просто нечестно скрывать это от меня.

– Не смеши меня, – фыркает Джулия. – Как ты себя чувствуешь? Лучше?

Немного. Правда, каждый раз, как я двигаю головой, кто-то начинает стучать меня по лбу изнутри. Маленький человечек с большим молотком. Как ты думаешь, мне пойдут большие надбровные дуги?

– Ты ведешь себя как ребенок. Ладно, ты по-прежнему хочешь, чтобы я пришла и помогла тебе выбрать наряд для завтрашнего великого вечера?

– Да. И заодно, может, прихватишь колье? Может, я у тебя его одолжу… Ладно?

– Лады. Извини, у меня тут телефон разрывается. Увидимся в восемь. – Иона вешает трубку. Затем до меня доходит: Джулия так и не ответила, с кем она была в«Мет-баре». Может, спросить Бладхаунда? Вдруг она ему сообщила? Я поворачиваюсь к его столу, но Бладхаунда нет. Я обозреваю торговый зал и примечаю его поблизости от пестрого букета флажков. Он разговаривает с Сэмом. Предатель!

Он такой же непостоянный, как мировые рынки. Каждый раз, стоит мне взглянуть на монитор, я вижу, как изменяется баланс. Если отдел кредитов не подсуетится с этой сделкой для Норико, мне придется пересчитывать все заново. Или сделка вообще уплывет… Нет! Только не это! Учитывая, сколько у меня осталось времени, я не знаю, что хуже. Остается только надеяться, что Нью-Йорк предоставит мне новые перспективы.

– Трикси. – Я поднимаю глаза и вижу Джима. Он явно одевался второпях, поскольку его галстук с золотистым узором смотрится омерзительно поверх рубашки в темно-зеленую полоску… – Хотел узнать, как продвигаются дела. Ты выяснила насчет поездки в Америку?

– Да, – отзываюсь я. – Улетаю в понедельник утром, возвращаюсь вереду. Я думала взять билеты на воскресенье, но, видишь ли, семейные обстоятельства… – Я многозначительно замолкаю.

– Ах да, – говорит он со странной интонацией. – Семья превыше всего, даже ввиду глобальной нехватки времени для работы. Так. Сколько встреч у тебя запланировано? И стоят ли они билета первого класса? – С чего это Джим стал таким жадным? Можно подумать, он платит из своего кармана.

– Восемь. В том числе два ужина и ланч. – Отвечаю я, а потом вру для большего правдоподобия. – Предполагалось еще два завтрака, но оба, к сожалению, пришлось отменить по независящим от меня обстоятельствам… – Прими озабоченный вид, Трикси. И не упоминай, что две из этих встреч – со служащими дорогих магазинов.

– А как насчет вчерашнего чая? Что сказал клиент?

Хм. Интересный вопрос. Непростой. Или Джим пытается меня подловить? Он что-то подозревает?

– К сожалению, ничего обнадеживающего. – Я прикидываюсь, что усиленно изучаю диаграммы на экране монитора.

– Ну-ну. Я смотрю, ты очень занята. – Джим собирается уходить. – Кстати, я вчера разговаривал с отделом кредитов.

– Да? – осторожно отвечаю я. – К сожалению, они не могут сразу принять решение относительно доктора Норико. Им нужно несколько дней.

– Хм, – бурчит Джим. – Шарлотта сказала, что ты очень убедительно просила ее поторопиться с решением…

Могу поклясться, что вижу в его глазах хитрую искорку. Джим отходит от меня и направляется к своему кабинету.

– Птрпитться с принятъем ршення, – бросает он через плечо.

Вот так вот… Ну и ну.

Пятница, 20 октября
(до «Дня X» 25 дней – «Боевая стратегия»? Какая еще «Боевая стратегия»?)

Я прибываю в «Айви» с десятиминутным опозданием. Сегодня днем мы договорились с Киараном, что встретимся прямо там. Не могла же я допустить, чтобы он явился ко мне домой и увидел, как я ношусь по квартире с накрученными на бигуди волосами и расшвыриваю косметику в отчаянных попытках выбрать тени нужного оттенка.

Официант проводит меня к столику. Я издалека рассматриваю Киарана. Никаких следов нетерпения на лице. Никаких поглядываний на часы. Он явно не задается вопросом, куда это я запропастилась. Ничего подобного. Киаран сидит себе, спокойненько потягивает шампанское и приветливо болтает с парочкой за соседним столиком.

– Трикси! – восклицает он. Парочка отворачивается и делает вид, что Киарана вообще никогда не существовало. – Ого! – прибавляет он, перегнувшись через стол, дабы поцеловать меня в щечку. – Сногсшибательно выглядишь.

Уж я думаю! Три часа в салоне красоты и час в парикмахерской. Макияж, сотворенный при помощи волшебницы Джулии. Плюс платье от Версаче, туфли от Джины и серебряное колье от Джулии. Общая стоимость: две с половиной тысячи фунтов. Результат: сногсшибательно. Вывод: деньги – великое благо.

– Ты тоже неплохо смотришься, – отзываюсь я.

И это правда. На Киаране черный костюм от Дольче и Габбана и белая рубашка с расстегнутым воротом. И серебряные запонки в виде сердечек…

– Шампанского? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, наливает янтарный нектар в бокал, стоящий передо мной. Стайка пузырей вырывается из глубин бокала. (Этот мужчина будет моим. Безраздельно. Никаких полумер.) – За встречу. – Мы чокаемся. – Ты бывала здесь раньше? – небрежно интересуется Киаран.

Я поднимаю на него глаза.

– Конечно. Я однажды привела сюда Лили – вдень ее рождения. Правда, мне пришлось долго убеждать ее, что эти передники на официантах – необходимость, а не последний писк моды. Они понравились ей больше всего.

Киаран смеется, и парочка за соседним столиком кидает на меня острые взгляды. Я обвожу взглядом зал.

– Похоже, сегодня здесь нет никаких знаменитостей, – прибавляю я. Впрочем, имя Лайама Нисона уже передается из уст в уста. По крайней мере, я слышала, как перешептываются официанты, пока шагала к столику.

Внезапно оконное стекло на противоположной стороне зала освещается яркой вспышкой, словно снаружи бушует невероятная гроза.

– Это что, молния? – спрашиваю я Киарана. – Увы, нет. Это папарацци. Похоже, какая-то знаменитость все же здесь будет.

И в этот миг в ресторан входит Мадонна. Она шагает к своему столику, который стоит через три от нашего, и внезапно замечает нас. Вечная дева меняет направление и заворачивает к нам.

– Лайам, – говорит она Киарану, не удостоив меня даже взглядом. – Я и не знала, что ты в городе. Собираешься на вечеринку к Элтону в субботу?

– Да нет, – отзывается он. – Извини меня, но… – Ион многозначительно кивает в мою сторону.

Мадонна косится на меня и идет к своему столику. Я так и вижу заголовки завтрашних газет: «Лайама Нисона видели в сопровождении неизвестной красавицы». А потом, должно быть, появится еще более интригующий заголовок: «Лайам Нисон раздвоился».

– Надо же! – восклицаю я. – И часто такое случается?

– Только когда Мадонна оказывается в Лондоне… Ладно, не пора ли нам перекусить? – Он протягивает мне меню. – Рекомендую пастуший пирог.

Рядом с нами материализуется официант. Киаран оглашает заказ. Салат «Цезарь» и рыбные пирожки для меня. Тарталетки с луком и грибами, сыр грюйе и пастуший пирог – для Киарана. И бутылку чего-нибудь невероятного. Простите, две бутылки. Одна для закусок, и одна – для главной части… Боже, вот это мужчина!

Что тут скажешь? Мы приступаем. Часы летят незаметно. Мы беседуем о работе, о жизни и об университете… Хотя вообще-то насчет университета я соврала. Кому это интересно? Но глянцевые журналы про светскую жизнь («Вог» сюда не входит) всегда его упоминают, так что, может, его и стоило бы вставить в беседу.

Я рассказываю Киарану о том, как Лиз нынче утром явилась на работу. Она сильно спала с лица с тех пор, как узнала о Сэме и триппере, но сегодня явилась во всеоружии. Спина прямая, грудь вперед… Истинные чудеса творит вондербра! Мы постоянно смеемся – заметно раздражая парочку за соседним столиком – в основном над Лиз. Она хвасталась новым клиентом, который позвонил ей с предложением сделки.

«И как его зовут?» – спросила я тогда словно бы между прочим. Вдруг пригодится… Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. А в отчаянном положении выбирать не приходится.

«Это не он. Это она», – ответила Лиз.

«Хорошо. Как ее зовут?»

«Фредерика…»

Я застыла с открытым ртом.

«Ты ее знаешь?» – поинтересовалась Лиз.

«Да так, немного. – Давай, Трикси, добей ее. Она это заслужила. – Кое-что слышала. Она немного странная. У нее есть… – я колеблюсь, – как бы это сказать… фетиш».

«Надо же! – Лиз взволновалась. Еще бы, теперь у нее появится способ подкатиться к клиентке. Секретная информация, так сказать. – И что же это такое?»

«Ну… – Я наклонилась поближе к ней, словно не желая, чтобы меня услышали посторонние. – Ей нравится, когда люди отмечают, что она очень похожа на мужчину. Такая забавная фантазия…»

Внезапно киарановское шампанское выплескивается на белую скатерть и на салфетку прямо передо мной. Он хохочет так, что ему с трудом удается перевести дыхание.

– Боже, Трикси, ты просто невероятная… – Он покаянно оглядывает залитый вином стол. – Извини. Я просто не в состоянии был… – его снова начинает разбирать смех, – себе представить, что ты можешь быть так жестока с бедным, беззащитным созданием…

Беззащитным? Он пытался подойти поближе к Лиз в последнее время? Да запах ее духов валит наповал – почище любого химического оружия. От него начинает щипать в глазах, словно туда перца насыпали…

– Ты только глянь на скатерть. Я сейчас попрошу ее заменить. Мне так неловко.

– Никаких проблем, – великодушно отвечаю я и жду, пока официант перестелет скатерть. Парочка за соседним столиком глядит на нас во все глаза. – Так вот, возвращаясь к Лиз и работе… Забавная была неделя. Я говорила тебе, что отдел кредитов принял на рассмотрение сделку доктора Норико? Кстати, что там говорят инвесторы?

– Брось, Трикси. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Беседа о работе – это вовсе не романтично.

Что? Романтично? Все сомнения относительно сегодняшнего вечера развеяны как дым. Я смотрю на Киарана. Его синие глаза поблескивают. Похоже, он развлекается, подкидывая мне приманку – кусочек за кусочком. Очень хорошо. Я попадусь. Я уже попалась.

– Прошу прощения. Как скажете, босс, – отвечаю я. Мужчинам нравится подобострастие.

Оно тешит их самолюбие. – О чем же нам тогда поговорить?..

В конце концов, мы переходим на музыку. К счастью, не на классическую оперу, в которой я мало что смыслю. К несчастью, Киарану не нравится мое мнение о «Риверданс». Он несколько уязвлен, когда я говорю, что меня пробрала дрожь, когда я увидела сорок танцоров, размахивающих в воздухе прямыми как палки ногами – и долго гадала, что им вставили в ноги, так что они абсолютно не гнутся…

Увы, наступает момент слишком быстро, на мой вкус, – когда приходит пора подняться из-за столика. Стоя на Уэст-стрит, я спрашиваю себя, что же дальше? Как я поеду домой? Или как мы поедем домой? Замечаю желтый огонек свободного такси. Окончание свидания только в этом случае такси подъезжает моментально…

– Думаю, мне пора… – Мое сердце сжимается, когда Киаран кивает и вскидывает руку, чтобы заловить транспорт.

– В Ислингтон, – командует он водителю, а затем опускается рядом со мной на пассажирское сиденье. – Трикси, ты не возражаешь, если я поеду с тобой? Моя мама никогда меня не простила бы, узнай она, что я не проводил даму до дома…

Благослови вас Бог, миссис Райан!

Мы сидим молча. Он прислонился клевой стенке салона. Я – к правой. Таксист бурчит что-то насчет пробок и, пока мы стоим водной из них, рассказывает нам, как плохо работать в Сити. Он отчаянно жестикулирует, а мы сидим и улыбаемся, словно его история – самое захватывающее повествование, которое мы когда-либо слышали.

– Это был чудесный вечер, – говорю я, когда такси сворачивает к дому. – Мне очень понравилось.

– Мне тоже, – отзывается Киаран и, прежде чем я успеваю сказать, что не почистила зубы после салата, целует меня в губы. Ого! Когда он поднимает голову, я с удовлетворением отмечаю, что моя помада и впрямь не стирается от еды… – Я весь вечер хотел это сделать. Но меня смущали возможные заголовки в газетах…

– К счастью, – говорю я и отключаю интерком связи с водителем, – здесь нет репортеров. – Я наклоняюсь к нему. Он берет мои руки в свои. Наши губы сливаются, и я забываю обо всем…

– Эй, леди! – Водитель глядит на нас, вывернув шею под невероятным углом… Я и не знала, что такое возможно. – Вы собираетесь выходить?

Я отшатываюсь от Киарана и озираюсь по сторонам. Такси стоит бок обок с моей «Тойотой». Скользкий момент номер три. Лили оставила свет в холле, но квартира все равно выглядит пустой и безжизненной… Я не хочу оставаться одна!

– Да. Простите. Уже выхожу. – Я выпрямляюсь на сиденье, одергиваю платье и подбираю сумочку. – Что ж… э… кажется, пора пожелать тебе спокойной ночи… если ты, конечно, не хочешь зайти на чашечку… э… чего-нибудь…

«Кофе» – это звучит пошло.

– А что у тебя есть?

Надо же! Он и не собирается уходить. Он что, и вправду хочет чашечку «чего-нибудь»? А может, просто позволяет мне проявить вежливость.

– Портвейн, – отзываюсь я. – Марочный.

– Великолепно. – Киаран выбирается из машины. – Тогда чего же мы ждем? – Он помогает мне выйти, протягивает таксисту десятифунтовую купюру и шагает к двери. – Если бы не портвейн, – бормочет он, пока я ищу ключи, – я бы, пожалуй, поехал домой.

Но я каким-то двадцать пятым чувством понимаю, что это последнее утверждение лживо насквозь.

Я вхожу в квартиру и зажигаю настольные лампы в гостиной. Киаран бросает пиджак на спинку кресла и шагает следом за мной в столовую, где располагается бар.

– Я еще в прошлый раз хотел спросить тебя об этих картинах, – говорит он, указывая на стену, где висят написанные маслом портреты. – Они выбиваются из интерьера. Весь остальной дизайн у тебя – в гораздо более современном стиле.

Я вынимаю бутылку и два бокала и подхожу к Киарану. Он разглядывает суровое лицо джентльмена на картине. Художник был искусен. Он прорисовал даже красноватую полоску на шее, натертую жестким воротником.

– А, это просто один из моих предков, – беззаботно говорю я. – Пошли. В другой комнате гораздо уютнее.

– Надо же! – восклицает Киаран. – По материнской линии или по отцовской? А что ты о нем знаешь? Моя бабушка часами рассказывала мне историю нашей семьи. Она постоянно повторяла, что важно знать свои корни.

– Да? Никогда об этом не задумывалась. Вот это, – я тыкаю пальцем в другую картину, изображающую девушку в маленькой шапочке и пышной юбке, – его жена… Я так думаю.