Текст книги "Книга Дины"

Книга третья

Глава 1

Иной сыплет щедро, и ему еще прибавляется; а другой сверх меры бережлив, и однако же беднеет.

Книга Притчей Соломоновых, 11:24

Молодая портниха, которую пригласили в Рейнснес еще до Рождества, так там и осталась – выяснилось, что ехать ей некуда.

Она убрала за собой все катушки и лоскутки, подмела пол в людской. Стине застала ее одетую, с перевязанной коробкой и в слезах. С портнихой уже рассчитались.

Стине сохранила в тайне печальную историю портнихи. Но ясно было одно: нельзя выгонять человека из усадьбы под Рождество. Это стало бы известно всему приходу, и на Рейнснес лег бы позор.

Портнихе поручили вымыть пол в конторе и в лавке после предпраздничной торговли и угощения. Мало приятного мыть щербатые полы с прилипшей табачной жвачкой. Но она не жаловалась.

Проходя мимо буфетной, Дина случайно услышала разговор портнихи с Аннетте. Они говорили о Нильсе.

– Я и не заметила, как он там появился, – сказала портниха.

– Да ты его не бойся, он тут не хозяин, – объяснила Аннетте. – Прогнала бы его – да и делу конец.

Дина остановилась за дверью.

– А я и не испугалась. Просто он пришел не вовремя. Чудной какой-то. Однажды двигал там тяжелый умывальник, ну прямо как дурачок.

– Умывальник?

– Ну да, у себя в конторе. В сочельник Олине мне велела проверить, не осталось ли где огня, может, печь какая не прогорела. Не дай Бог пожар, ведь был же у вас тут пожар от молнии… Вот тогда-то я его и видела. Он задернул занавески, но щелка все равно осталась, я подошла к самому окну. Знаешь, он сдвинул умывальник с места, сел на корточки и что-то там делал в углу. А потом с грохотом поставил умывальник обратно и закурил. Ну разве умный человек будет двигать умывальник?

Наступили синие февральские дни.

Дина не постучавшись вошла в контору. Нильс приподнял голову от бумаг и поздоровался с ней. В конторе было жарко. Раскаленная докрасна печка шумно вздыхала.

– Ты, Нильс, как всегда, работаешь даже в праздники? – спросила Дина.

– Хотел разнести все по книгам, пока Андерс не вернулся со своими счетами. Дел много.

– Понятно.

Она подошла к массивному письменному столу и остановилась, скрестив на груди руки. Нильс вдруг вспотел. Неприятная слабость сковала его.

– Что-то я хотела тебе сказать… Ах да… Это правда, что ты собираешься уехать в Америку?

Нильс весь сжался. На висках встопорщились поседевшие волосы. Жилетка была расстегнута. Шея у Нильса была жилистая и худая, руки тоже.

Но вообще он был недурен собой. И для конторского служащего, пожалуй, даже слишком силен и мускулист. Прямой нос, благородные черты лица.

– Кто тебе это сказал? – Он облизнул губы.

– Не важно кто. Но я хочу знать: это правда?

– Уж не ты ли стащила у меня со стола карту Америки?

Он собрал все силы для ответного наступления. И был доволен собой.

– Нет, не я. А у тебя и карта была? Интересно! И куда же ты собрался ехать?

Нильс посмотрел на Дину. Их разделял стол. Он уперся ладонями в столешницу и поднял к ней лицо. Потом выпрямился так резко, что чуть не опрокинул чернильницу.

– Карта пропала бесследно! До сочельника она еще была здесь!

Он замолчал.

Дина тоже молчала и наблюдала за ним.

– Да все это так, мечты, – ответил он наконец.

– Такая поездка стоит много денег, – тихо заметила Дина.

– А я и не собирался…

Нильс покраснел и несколько раз пригладил рукой волосы.

– Может, у тебя есть деньги?

– Столько нету…

Нильс мысленно ругал себя, что не предусмотрел заранее такого разговора. Не приготовил ответов.

С Диной всегда так. Она, как хищный палтус, умеет застать добычу врасплох.

– Я уже давно хотела поговорить с тобой об одном деле, Нильс, – вкрадчиво сказала Дина, как будто переменив тему разговора.

– О чем же? – Нильс вздохнул с облегчением.

– Да все о цифрах… Они существуют, а найти их невозможно. Неуловимые какие-то. Вдруг появляются, когда начинаешь считать бочки – что грузили, а что разгружали – или поговоришь с людьми, кто сколько и за что задолжал или вернул. Я тут записала кое-что. Не для ленсмана, не для судьи… Но знаешь, все-таки я нашла верные цифры.

Нильс судорожно глотнул воздух. Потом собрал всю свою злость и посмотрел ей в лицо.

– Ты и прежде обвиняла меня в том, что я мошенничаю, – хрипло проговорил он чуть-чуть раньше, чем следовало.

– Вот именно, – почти шепотом сказала Дина и схватила его за руку. – Но на этот раз я уверена в своей правоте!

– Какие же у тебя доказательства? – В душе у него шевельнулось предчувствие, что дело приняло серьезный оборот.

– Пока, Нильс, я оставлю их при себе.

– Потому что их не существует! Ты злая, Дина! Все это твои злоба и ложь! С тех пор как Стине родила свою девчонку…

– Твою девчонку! – поправила Дина.

– Называй как хочешь! Но с тех самых пор Рейнснес перестал быть моим домом. А теперь ты хочешь перед всем миром выставить меня мошенником! Какие у тебя доказательства? – кричал он.

При свете лампы его лицо казалось белым, подбородок дрожал.

– Ты прекрасно понимаешь, что я не стану выкладывать тебе свои доказательства. Но я хочу дать тебе возможность загладить вину.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты откроешь мне все цифры и вернешь деньги! А об остальном мы договоримся, и я гарантирую тебе билет в Америку.

– Нет у меня никаких денег!

– Есть! Ты и родного брата объегорил на те десять процентов, что он должен был получить после расчета за поездку в Берген. Ты сжульничал, твои цифры не соответствуют сумме, которую Андерс брал с собой с Берген. Это твоя самая большая ошибка, Нильс. Ты хотел переложить свою вину на брата, чтобы в случае чего выглядело, будто мошенничает он, а не ты! Но ты не учел, что я хорошо знаю вас обоих!

Нильс в бешенстве погрозил Дине кулаком и сделал движение, чтобы обежать вокруг стола и наброситься на нее.

– Садись! – приказала Дина. – Или хочешь, чтобы я вызвала ленсмана с его людьми и выложила все, что мне известно? Отвечай!

– Нет! – прошептал он. – Но только ты не права…

– Ты откроешь мне все цифры и вернешь деньги. И немедленно! Что ты с ними сделал? Потратил? Зарыл в землю? В банке их, во всяком случае, нет.

– Откуда ты все это взяла?

Она улыбнулась. Нильс весь покрылся гусиной кожей. Съежился, словно боялся, что она проникнет в него сквозь поры и добьет изнутри.

Он снова сел за стол. Его взгляд то и дело обращался к умывальнику, словно у ребенка, который невольно смотрит туда, где спрятал деревянную лошадку, украденную у товарища.

– Так ты их зарыл? Или они у тебя под тюфяком?

– Нет у меня ничего!

Ее глаза сверлили его насквозь.

– Хорошо! Даю тебе время до вечера. А потом пошлю за ленсманом! – жестко сказала Дина и повернулась, чтобы идти.

И тут же, будто по наитию, снова обернулась к нему. Его взгляд был прикован к умывальнику! Он понял, что она за ним наблюдает.

– Вообще мне надо посмотреть счета. А ты можешь идти, – медленно сказала она. Кошка. Которая вдруг показала когти.

Он встал и прошел мимо нее, стараясь держаться как можно прямее.

Дина заперла за Нильсом дверь, не смущаясь, что он слышит это. Потом закатала рукава и принялась за дело.

Большой умывальник с тяжелой мраморной плитой не хотел поддаваться. Дуб и мрамор. Массивный и прочный.

Дина навалилась всем телом.

Нильс тем временем ходил взад и вперед по лавке. Дина достала жестяную коробку и при свете лампы начала считать деньги.

На другое утро Дина куда-то уехала через горы. Она взяла трюгеры[10]10
  Трюгеры — приспособления для ходьбы по снегу, представлявшие собой деревянные рамы, переплетенные ветками ивы или стальной проволокой. Трюгеры в виде деревянных дощечек прикреплялись и к ногам лошадей.


[Закрыть] для себя и для Вороного, они были навьючены вместе с дорожной сумкой.

Нильс как раз вышел из лавки, когда она проезжала мимо кузницы.

При виде этой крупной женщины, сидевшей на Вороном, у него потемнело в глазах. Он знал, куда она едет.

С той минуты, как Нильс услыхал, что она двигает в конторе мебель, содержимое его нутра неодолимо рвалось наружу. Причем с обоих концов. Он едва успел добежать до уборной, что была при лавке. Вечером он несколько раз порывался подняться к ней в залу, чтобы повиниться и молить о пощаде. Но не преодолел себя.

Ночь он провел в муках, ему снились покойники и кораблекрушения.

Утром Нильс тщательно намылил и сбрил седую щетину, словно это для него сейчас было самое главное.

Он все еще подумывал о том, чтобы пойти к этой каменной Дине Грёнэльв и молить о снисхождении.

Но не мог заставить себя. Тянул минута за минутой. Наконец он увидел, как она выехала со двора, но даже тогда еще можно было остановить ее. Догнать, схватить лошадь за поводья…

Однако он знал Динину твердость. Знал, что она не смилостивится, пока он не встанет на колени.

И не мог.

Ему следовало уехать. Пока было время. Нечего было тянуть до Рождества только потому, что в усадьбе появился этот Лео, с которым можно было разговаривать по-человечески.

А карта! Ну что за ребячество считать, будто в Америку нельзя ехать без карты! Теперь же у него не было ни карты, ни денег.

Нильс зашел на кухню к Олине, чтобы узнать, не к ленсману ли поехала Дина.

– Думаю, у них есть о чем поговорить, – с сухим смешком сказала Олине.

Черный жар ударил Нильсу в голову. Он ничего не видел перед собой. Слышал только, как над ним грохочет голос судьи.

От кофе он отказался.

На кухне было светло и слишком жарко. С трудом дыша, Нильс добрался до своих комнат.

Днем одну из служанок послали к нему узнать, почему он не показывается. Он ответил из-за двери больным голосом, но к себе не впустил. Поднос с едой так и стоял нетронутый, когда служанка снова пришла, чтобы забрать его.

Девушка пожала плечами. Нильс и раньше, бывало, жаловался на недомогание. Чистый ребенок.

Дина везла через горы много денег, у нее были дела в банке. Часть пути им с Вороным пришлось преодолеть на трюгерах. Покорно, не подгоняя Вороного, Дина шла за ним по заледенелой, а в некоторых местах занесенной снегом дороге.

Они остановились на вершине. Отсюда река почти круглый год с вечным грохотом падала в ущелье и дальше в омут. Нынче струя воды была чуть заметна. Зеленые сосульки затейливым узором свисали с обрыва.

Дина долго смотрела на крутой склон, с которого когда-то сорвались сани.

Я Дина. Иаков не в омуте. Он со мной. Он не особенно тяжелый. Но назойливый. Всегда дышит на меня. Ертрюд нет в малиннике, что вырос на месте кузницы в Фагернессете. Есть только ее крик. Крик падает на землю, когда я беру ягоды в руку. И лицо у Ертрюд опять целое. Как виолончель Лорка. Я все считаю и выбираю за них за всех. Я нужна им.

Дина неожиданно вскочила на Вороного. Он вздрогнул и заржал. Эту расселину он недолюбливал. Не мог отделаться от воспоминаний. Дина громко засмеялась и похлопала его по шее.

– Н-но! – крикнула она и натянула поводья.

Поездка была трудная. Дина добралась до цели лишь после полудня. Кое-где ей приходилось расчищать дорогу для Вороного, который проваливался в рыхлый снег.

Наконец показались первые дома, люди выходили на крыльцо посмотреть, кто едет. Так здесь было принято.

Они сразу узнали Дину из Рейнснеса, которая без седла ехала на своем Вороном. Важная дама, а ходит в мужских штанах. Женщины и завидовали ей, и презрительно морщили носы. Но всем одинаково хотелось узнать, что привело Дину в эти места, зачем она пожаловала сюда в самое темное время года.

Под благовидным предлогом они подсылали к ней ребятишек или работников. Но так ничего и не узнали. Дина здоровалась со всеми и проезжала мимо.

Чуть повыше ленсманской усадьбы она остановилась, заглядевшись на куропатку.

Куропатка не взлетела, когда они с Вороным приблизились к ней. Только распласталась по земле, моргая глазами и думая, что ее не видно.

Дина свернула к ней и заставила отлететь в сторону. Засмеялась и снова пошла к ней по снегу. В конце концов куропатка зашипела.

В детстве, когда Дина жила у арендатора в Хелле, они с Фомой любили эту игру.

Зимой куропатки, что жили в кустах вокруг Фагернессета, становились ручными, как куры, и не боялись людей. Другое дело весной и летом, когда у них появлялись птенцы. Тогда они прижимались к вереску или летали над самыми головами людей, отвлекая их, чтобы птенцы успели скрыться.

И все это с хриплым криком «габа-у, габа-у». Крохотная тварь, а какая смелая!

Дина знала, что в Эйдете живет медведь. Поэтому для безопасности взяла с собой ружье Фомы. Но обычно медведи не покидали берлогу в это время года.

Ленсман испугался. Близоруко прищурившись, он выглянул в окно конторы, когда услыхал, что кто-то подъехал. Потом, бросив дела, выбежал на крыльцо.

На Дину обрушилась лавина упреков: почему она не послала гонца? Как могла пуститься без седла в такую дальнюю поездку, да еще по плохой дороге? Неужели у нее, матери и вдовы, не хватает ума одеваться как подобает женщине?

Он ни словом не обмолвился о том, что последний раз в Рейнснесе они расстались не совсем мирно. Но громогласно возмущался, что она одна ехала в такую темень и навлекла позор на своих родственников. Встретился ли ей кто-нибудь по дороге и кто именно? Узнали ли ее?

Дина сняла шубу и бросила ее на пол у лестницы, что вела на второй этаж. Она отвечала на вопросы ленсмана невозмутимо, как оракул. Не сердясь, но и не давая ему разойтись.

– Я замерзла. У вас есть пунш? Только погорячее! – крикнула она в конце концов, чтобы остановить ленсмана.

Наконец пришли Дагни и мальчики. Оскар сильно вытянулся – этакий длинный росток. Сразу видно, что он, старший, был лучше воспитан и уже сознавал лежащую на нем ответственность. Жизнь научила его подчиняться более сильной воле и не смотреть людям в глаза.

Дина взяла его за подбородок, поглядела в лицо. Глаза у него забегали, и он постарался освободиться от ее руки. Но она держала крепко. Потом кивнула ему и сказала серьезно, переводя взгляд на ленсмана:

– Ты его слишком подавляешь. В один прекрасный день он сбежит от тебя, вот увидишь! Приходи в Рейнснес, Оскар, если тебе здесь станет невмоготу, – шепнула она, склонившись над головой мальчика.

Потом села на стул у двери.

Эгиль, младший сын ленсмана, как собачонка, протиснулся между Диной и братом.

– Добрый день, господин Эгиль Холм! Сколько тебе лет?

– Скоро десять! – сияя, ответил он.

– Ну хватит глазеть на меня, сними-ка с меня сапоги! Посмотрим, не поморозила ли я ноги?

Эгиль тянул сапог, как настоящий мужчина. Наконец сапог поддался, и Эгиль с ним в руках отлетел к стене. Они с Оскаром были не похожи. Эгиль – невысокий и темноволосый, Оскар – длинный и белокурый. И характер у Эгиля был совсем другой. Он преданно любил Дину, не замечая никого, кроме нее. При встречах это всегда приводило к перепалкам и дракам с Вениамином.

Дина никогда не вмешивалась в их ссоры.

Дагни скрепя сердце терпела любовь сына к Дине. Она вежливо сокрушалась, что не знала заранее о приезде Дины, – а то бы приготовила праздничный обед.

– Я приехала не на праздничный обед, а по делам! – отрезала Дина.

Дагни уловила презрение в этом ответе, но промолчала. У нее всегда было чувство, что Дина смеется над ней и считает глупой. Лишь когда Дина, захватив с собой пунш, увела ленсмана в кабинет, Дагни вся вспыхнула от полученного оскорбления.

За закрытой дверью Дина изложила ленсману свое дело. Она хочет, чтобы он положил в банк ее деньги.

Ленсман всплеснул руками и заохал, увидев, как она считает перед ним толстые пачки купюр.

– Откуда у тебя столько наличных? – по-ленсмански официально спросил он, затаив дыхание; он не сводил глаз с денег. – За торговлю еще не рассчитались. Лов на Лофотенах не закончен, и в Берген суда еще не ходили. Неужели ты, дочь ленсмана, в такие ненадежные времена хранишь деньги где-нибудь в ящике комода?

Дина засмеялась. Но не пожелала объяснять, откуда у нее столько денег. Сказала только, что это резерв, до сих пор она не знала, где он лежал…

Ей не по душе самой идти в банк. Она считает ниже своего достоинства явиться туда с деньгами в пакете. Эту работу за нее должен сделать отец. А квитанцию привезет ей, когда в следующий раз приедет в Рейнснес. Треть суммы должна быть положена на имя Ханны, треть – на имя Вениамина и треть – на имя самой Дины.

Ленсман очень серьезно отнесся к этому поручению. Но его возмутило, что Дина отдает столько денег какой-то лопарской девчонке, зачатой в блуде. Разве мало того, что Дина из сострадания держит у себя и ее, и Стине, предоставив им кров, пищу, а также все необходимое? Неужели нужно выбрасывать на них еще и столько денег?

Дина улыбалась, но взгляд ее в бешенстве ощипывал его усы.

Ленсман знал Динин нрав, ему ничего не оставалось, как уступить. Однако он донимал Дину, как ребенок донимает родителей перед сочельником, – он хотел выпытать, откуда у нее столько денег.

За столом он спросил будто невзначай:

– Надеюсь, ты не продала ни землю, ни карбасы?

– Нет, – коротко ответила Дина и предостерегающе взглянула на него.

Они договорились, что все это останется между ними.

– Почему ты вдруг спросил об этом? – тут же вмешалась Дагни.

– Да так… пришло в голову.

– Я спрашивала у него, во сколько вогов он оценил бы Рейнснес, – спокойно ответила Дина и рукой вытерла губы. Последнее – чтобы позабавить мальчиков и позлить Дагни.

Приезд Дины привел ленсмана в прекрасное расположение духа. Он рассказал ей о своем столкновении с амтманом[11]11
  Амтман – губернатор провинции.


[Закрыть] Тромсё. Ленсман считал, что амтман оказывает слишком много внимания ленсманам, имеющим юридическое образование, этим господам, которые приехали сюда с юга и ничего не знают ни о людях, ни об обычаях Нурланда. А старые честные труженики, знающие свой округ и всех его жителей как свои пять пальцев, стали уже вроде и лишними.

– По-моему, нет ничего худого в том, что люди получают образование, – заметила Дина, чтобы подразнить ленсмана. Она знала его уязвимые места.

– Плохо не образование, а пренебрежение к жизненному опыту и житейской мудрости старых людей! – Ленсман был оскорблен.

– Может, ты просто утопил суть дела в словах? – Дина подмигнула Дагни.

– Нет, он только хотел помирить противников, – сказала Дагни.

– А в чем там дело?

– Речь шла об одном слишком суровом приговоре, – ответил ленсман. – Вдову одного арендатора приговорили на тинге к двум месяцам тюрьмы в Трондхейме за то, что она украла фартук, три головки сыру и сколько-то денег на усадьбе, где работала. Я пожаловался помощнику судьи в Ибестаде. И на решение суда, и на свидетелей. Но они все заодно с амтманом.

– Ты поосторожней, отец, это сильные враги, – засмеялась Дина.

Ленсман обиженно взглянул на нее:

– К маленьким людям они относятся как к скотине! И ни во что не ставят старых честных ленсманов! Такие нынче времена. Люди забыли, что такое уважение.

– Это верно. – Дина откровенно зевнула. – А у тебя, отец, нет ли на совести какого-нибудь не праведного приговора?

– Нет! Клянусь Богом и королем!

– А приговор мне?

– Тебе?

– Да.

– За что же я осудил тебя?

– За Ертрюд!

Все перестали есть. Служанка отступила к двери. Стены и потолок покрепче вцепились друг в друга.

– Дина… Дина… – просипел ленсман. – О чем это ты говоришь?

– Или о чем я молчу!

Дагни велела сыновьям выйти из-за стола и сама ушла вслед за ними. Ленсман и Дина из Рейнснеса остались одни под хрустальной люстрой. Двери были затворены, раны прошлого дали себя знать.

– Ребенка нельзя судить! – мрачно сказал ленсман. Он не смотрел на Дину.

– Почему же судили меня?

– Никто тебя не судил!

– Ты судил!

– Но, Дина…

– Ты отослал меня прочь из дому, словно ненужную вещь. А потом продал Иакову. К счастью, он оказался хорошим человеком. Но я была как волчонок.

– Бессовестные слова! Продал! Как ты можешь?..

– Могу, потому что это правда! Я мешала тебе. Была невоспитанна. Если бы пробст не пристыдил тебя, я бы до сих пор доила коз и коров у Хелле! Думаешь, я не знаю? А вот чужую женщину, которая украла цветной передник и деньги, тебе жалко! Знаешь, что говорится в черной Книге Ертрюд о таких, как ты?

– Дина!

Ленсман величественно поднялся, приборы звякнули, рюмка опрокинулась.

– Сердись сколько хочешь! Но ты не знаешь, что написано в Книге Ертрюд! Ничего-то ты, ленсман, не знаешь! Собираешь вокруг себя мелких людишек и пускаешь им пыль в глаза. Вешаешь их себе на цепочку от часов, как брелоки. Смотрите все, какой справедливый человек ленсман Холм из Фагернессета!

– Дина…

Ленсман вдруг согнулся над столом и весь побелел. Потом медленно опустился на стул и сполз на пол. Ноги больше не держали его.

Вбежала Дагни. Она плакала и обнимала лежавшего на полу ленсмана. Дина посадила его на стул, дала напиться из своего стакана и вышла из комнаты.

Ленсман быстро оправился.

– Сердце подвело, – смущенно объяснил он.

С опозданием на час они мирно принялись за десерт.

Ленсман громким голосом кликнул Дину со второго этажа. Он держался за балясины лестницы и чувствовал себя пристыженным.

Когда Дина снова заняла свое место, мальчики смотрели на нее со страхом и восхищением.

Вообще им не полагалось ни видеть, ни слышать того, что случилось. Но сегодня они еще раз оказались свидетелями того, как Дина справилась с отцовским гневом. И убедились, что она не умерла от этого. Напротив. Чуть не умер ленсман.

Лицо Дагни все время менялось, пока Дина была у них. На ленсмана смотрел растущий у ручья лютик. На Дину – гнилые водоросли.

Я Дина. Ноги мои врастают в пол, я стою в ночной рубашке и смотрю, как луна плывет по небесам Ертрюд. У нее есть лицо. Глаза, рот, нос. Одна щека немного впалая. Ертрюд еще стоит над моей кроватью и плачет, когда думает, что я сплю. Но я не сплю. Я иду по небесам и считаю звезды, чтобы она увидела меня.

Приезжая к ленсману, Дина забавлялась тем, что передвигала и переставляла вещи. На их прежние места. Туда, где они стояли еще до приезда Дагни.

Дагни не подавала виду, что замечает это. Она давно раскусила Дину. И не хотела доставлять ей удовольствие своим раздражением. Стиснув зубы, она ждала, пока гостья уедет.

На этот раз ей пришлось ждать лишь до утра. Потом она со злостью бегала по комнатам и возвращала все на свои места. Корзинку с рукоделием из курительной обратно в кабинет. Портрет Ертрюд из столовой – в коридор на втором этаже.

Этот портрет Дина поменяла местами с синим фарфоровым блюдом с золотой каймой, на котором был изображен принц Оскар.

И помилуй Бог того, кто попадется Дагни на пути или спросит, чем она занимается.

Позже, когда ленсман курил послеобеденную сигару и, наслаждаясь покоем, не чуял опасности, Дагни не сдержалась:

– Нельзя быть такой бестактной и бесстыдной, как Дина!

– Ну-ну… Что случилось на этот раз?

Ленсману надоели женщины. Он их не понимал. Не желал вмешиваться в их дела и принимать чью-либо сторону. И все-таки он попался на удочку Дагни.

– Выбранила тебя! Испортила нам обед! Передвигает вещи с места на место, будто она здесь хозяйка! Перевесила портрет Ертрюд, чтобы унизить меня, – чуть не плача, перечисляла Дагни.

– У Дины трудный характер… Но у нее не было злого умысла.

– Какая разница!

Ленсман вздохнул.

– Я рад, что у меня только одна дочь, – пробормотал он.

– Я тоже!

– Ну будет уже, Дагни!

– Что ж, подождем другого раза, когда она снова приедет верхом без седла, как простой мужик, и будет распоряжаться здесь, словно вся ленсманская усадьба принадлежит ей. И снова доведет тебя до сердечного приступа!

– Она приезжает редко.

– И слава богу!

Ленсман почесал в затылке, взял трубку и ушел в кабинет. Бразды правления ускользали из его рук. Ему было стыдно, что он не одернул жену, не потребовал тишины и покоя. Он чувствовал, что постарел и многое ему уже не под силу. Вместе с тем он не мог не признать, что с приездом Дины в усадьбу ворвалась струя свежего воздуха. Он окажет ей услугу. Которую никто, кроме него, оказать ей не может. Все-таки она его дочь. Не хватало, чтобы он отказал ей! Кроме того, ему было приятно, что есть человек, с которым можно иногда помериться силами. А то все здесь слишком чувствительные.

Ленсман со вздохом опустился в вольтеровское кресло, отложил трубку и схватил табакерку с нюхательным табаком.

Табак помогает думать. А сейчас ему было необходимо разобраться в собственных мыслях. С чего же начать?..

Что Дина сказала про бедную Ертрюд? Что там написано в ее черной книге?