Автор книги: Хироюки Агава
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)
Тогда среди сторонников войны преобладала теория, что, если все продолжится в том же духе, силы Японии постепенно иссякнут до нуля. В своих записях Савамото говорит, что Йонаи с этим не соглашался, заявлял: ошибка – приходить к решениям, опираясь на эту теорию; надо принимать во внимание ситуацию в Европе, а время, несомненно, само решит некоторые проблемы.
«Сейчас много говорят об истощении сил Японии, – сказал Окада, – но лучше медленное подтачивание сил, чем мгновенное уничтожение… Есть опасность, что армия пользуется этими разговорами о нефти, тянущимися уже год, как предлогом предъявления каких-то требований флоту. Японии следует быть очень осторожной, принимая в данный момент решение о войне. С внутренними проблемами можно как-нибудь разобраться, если проявить твердость. Промах в международной политике принесет народу несказанные страдания, и надолго». Но к этому времени на самом флоте существовало распространенное мнение, особенно среди молодых офицеров, в поддержку начала военных действий.
Кстати, интересно отметить, что годовая потребность Японии в нефти в мирное время составляла 3500 тысяч тонн, из которых 2 миллиона уходило на нужды флота, 500 тысяч тонн – армии, а 1 миллион тонн – на гражданскую экономику. Таким образом, вопрос, вступать ли Японии в войну с Америкой, напрямую зависел от количества горючего, эквивалентного У35 от 120 миллионов тонн сырой нефти, которые Япония ежегодно импортировала и потребляла, например, в 1969 году.
«Флот не может воевать без нефти, – говорил Томийока Садатоси после войны. – Императорский флот лихорадочно создавал запасы и перед началом войны имел в наличии 5500 тысяч тонн. Без этого мы не могли бы начать войну; нравится это или нет, нам следовало согласиться с тем, что говорила Америка. В известном смысле эти тщательно накопленные резервы оказались проклятием Японии».
7
В длинном письме к Симаде Сигетаро, написанном в конце октября, Ямамото говорит:
«В случае, когда обстановка вынудит нас к действию, я как офицер, командующий флотом, думаю, что останется мало шансов на удачу, если мы применим традиционный метод ведения операций… Похоже, есть люди, имеющие серьезные сомнения в отношении моего характера и способностей как командира. В чрезвычайной обстановке, которую сейчас переживает нация, нельзя полагаться на личные рассуждения, да и я сам никогда не считал себя соответствующим посту главнокомандующего Объединенного флота… Короче, план мой задуман от отчаяния, – недостаточно развиты мои способности, я не уверен в полной безопасности; найдется кто-то другой, более подходящий для этой должности, – я готов уйти, с радостью и без колебаний».
Однако тогда не нашлось никого, кто позволил бы Ямамото уйти с радостью. За пять дней до того, как написано это письмо, морской генеральный штаб формально утвердил план Гавайской операции в более или менее точной форме, как того желал Объединенный флот.
Тем временем подготовка всего флота продолжалась по плану. Как-то Фучида поинтересовался у штабного офицера авиации Объединенного флота Сасаки, доволен ли главнокомандующий результатами тренировок в заливе Кагосима и других местах.
– Нет, – ответил Сасаки. – Судя по тому, что говорит, он все еще беспокоится. Однажды отметил, что удары наносятся издалека, и поручил мне передать летчикам, чтобы подлетали ближе.
– Это плохо, – отреагировал Фучида. – Если главнокомандующий недоволен, и морякам нечему радоваться. Отправлюсь на «Нагато» и сам поговорю с главнокомандующим.
На флоте принято, особенно среди офицеров морской авиации, весьма свободно высказывать свое мнение – независимо от ранга собеседника.
Прибыв на борт «Нагато», Фучида попросил приема у Ямамото.
– Я слышал, что вы не совсем довольны состоянием сил атаки, сэр. Если это так, хотел бы попросить вас издать другой приказ о построении кораблей для маневров. Пожалуйста, введите в действие все шесть авианосцев. Мы представим, что перед нами Пёрл-Харбор, а не залив Саеки и мы вступаем в контакт с противником где-то в районе мыса Асизури, а закончим, отбомбившись в самом Саеки.
Уже недалек день отплытия, флот невероятно занят, но Ямамото соглашается. После полуночи 3 ноября вышел приказ о финальных специальных учениях, а наутро четвертого, за полчаса до восхода солнца (как и должно было произойти в реальности) самолеты первой атакующей волны взлетели с авианосцев. Четыре группы – горизонтальные бомбардировщики, пикирующие бомбардировщики, торпедоносцы и истребители сопровождения – сошлись над заливом Саеки, выполнили предписанные действия и вернулись на авианосцы. Учения, занявшие три дня, по большей части оказались успешными.
– Ну, сэр, сейчас вы довольны? – спросил Фучида, когда все кончилось.
– Да, уверен, что вы можете делать свое дело, – ободряюще ответил Ямамото.
Теперь война стала практически неизбежной; начало военных действий назначили на 8 декабря. В дневнике, который вел контр-адмирал Угаки Матоме, начальник штаба Объединенного флота (позднее опубликован под названием «Сенсороку»), запись от 3 ноября содержит следующее хайку:[2]2
Хайку – японская поэма из трех строк, по 5, 7, 5 слогов, обычно комического содержания. (Здесь и далее примеч. пер.)
[Закрыть]«Приходит ли он, чтобы рассмотреть / флот в полном одеянии, / Этот косяк макрели?» – вместе с замечанием: «Мне сообщили, что дата подписания соглашения с армией намечена между восьмым и десятым. Все идет нормально. Все, все вы погибнете! И я тоже погибну за свою страну!» 5 ноября, на второй день специальных учений Объединенного флота, начальник морского генерального штаба Нагано Осами издал «Приказ № 1 генерального штаба императорского флота» – от имени императора:
«Командующему Объединенным флотом Ямамото:
1. С целью самообороны и выживания нации император обязан начать военные действия против Соединенных Штатов, Британии и Голландии в первые десять дней декабря. Подготовка к соответствующим операциям должна быть завершена.
2. Главнокомандующему Объединенного флота поручается провести подготовку к операциям под его командованием.
3. Детали будут сообщены начальником морского генерального штаба».
В соответствии с этим длинный, детальный «Секретный оперативный приказ № 1 по Объединенному флоту», с той же датой, издан Ямамото. Он начинается так: «Операции Объединенного флота в войне против Соединенных Штатов, Британии и Голландии будут вестись, как предусмотрено в сопроводительной брошюре». Дата и происхождение документа указаны письменно: «5 ноября 1941 г. на борту флагмана „Нагато“, залив Саеки»; однако уже 8 ноября в Токио делались последние добавления и принимались меры для рассылки в части, которым предназначалось выполнить эти директивы.
6 ноября Ямамото в сопровождении начальника штаба Угаки и других штабных офицеров вылетел на самолете в Токио для обсуждений, а после обеда 11 ноября, закончив дела в столице (издав приказ номер 1, а за ним приказ номер 2) и подписав соглашение об операциях с армией в колледже военного штаба, он на транспортном самолете вылетел в Ивакуни, а оттуда вернулся на «Нагато». Спустя два дня, 13 ноября, он вызвал на морскую базу Ивакуни командующих, начальников штабов и старших офицеров штаба всех флотов, кроме флота, направляющегося на Гавайи, для объяснения и обсуждения оперативного приказа. В ходе этого совещания он проинформировал собравшихся о том, что дата начала военных действий установлена примерно на 8 декабря и что основная ударная сила соберется в заливе Хитокаппу, возле Эторофу[3]3
Эторофу – Итуруп.
[Закрыть] на Курилах, а оттуда отплывет в конце ноября курсом на север, к Гавайям.
– Однако, – добавил Ямамото, – при условии, что идущие сейчас в Вашингтоне переговоры окажутся успешными, мы прикажем нашим войскам остановиться. Получив такой приказ, вы развернетесь и вернетесь на базу, даже если ударные группы уже взлетели с авианосцев.
Это последнее заявление вызвало возражения. Вначале поднялся командующий ударной группой вице-адмирал Нагумо:
– Вернуться после того, как мы уже начали? Этого не следовало бы делать. Это повредит морали, да и просто непрактично.
Его поддержали другие командиры, причем кое-кто стал утверждать, что вернуться означает что-то вроде физиологической неспособности.
Ямамото встал с мрачным выражением лица:
– Как вы считаете, почему мы затратили столько времени на тренировку боевого состава? Если здесь есть хотя бы один командир, считающий, что не может повернуть назад, даже получив приказ, я таким запрещаю уходить в поход.
Больше, похоже, возражений не было. Это совещание стало первым случаем, когда контр-адмирал Инуэ, которого перевели из командования департаментом аэронавтики на должность командующего 4-м флотом, появился на оперативном совещании Объединенного флота. Работа завершилась провозглашением тостов и фотографированием на память; Инуэ зашел в кабинет командира базы Ивакуни и увидел Ямамото, одиноко сидевшего на диване.
– Ямамото, – обратился к нему Инуэ, оторвав от размышлений, – ведь это же черт знает что, а? Хасегава (Кийоси. – X. А.) говорит, что нам не поздоровится – ведь их промышленные мощности в десять раз больше наших. Ну а министр – не могу его понять. Захожу к нему попрощаться и сказать, что еду в Ивакуни, так он вовсю улыбался, как будто все идет прекрасно.
– Да, ты прав, – хмуро ответил Ямамото. – Симада живет в раю для дураков.
Тем не менее, насколько известно Инуэ, это было в последний раз, когда Ямамото высказался против войны. «Императорское решение» принято (хотя Ямамото хорошо знал истинное отношение императора к войне), и с этого дня он воздерживался, по крайней мере публично, от всяких подобных заявлений.
8
В полдень следующего дня, 14 ноября, лайнер «Татсута-мару», обслуживавший Североамериканскую линию, доставил в Йокогаму множество японских репатриантов из разных стран, включая семьсот – восемьсот человек, уезжавших в Калифорнию как иммигранты. Среди них и контр-адмирал Кондо Ясуйчиро, до этого военно-морской атташе в Англии. Тот самый Кондо, старший советник в морском министерстве, когда Ямамото работал заместителем министра, выделенный Ямамото за то, что наделал слишком много шума в связи с прибытием принца Такамацу. Он пережил много налетов на Лондон и знал, как Англия переносит несчастья, лучше, чем вообще это понимали в Японии. Не мог поверить, что воздушные налеты когда-нибудь поставят Англию на колени, – только вторжение заставит ее капитулировать; Кандо, однако, сомневался, что у Германии найдутся для этого силы. Более того, темпы потерь британских судов от германских субмарин, кажется, снижались. Если японская политика базируется на эмоциях – на идее, что Британия уже на грани коллапса, – то страна будет за это наказана. Кондо часто посылал в министерство телеграммы об этом из Лондона, но сообщения от его коллеги из Берлина были совершенно другого содержания.
Руководство морского министерства и морского генерального штаба, совершенно очевидно, должно было придавать одинаковый вес этим двум пакетам информации. Но лидеры отдавали восемьдесят процентов доверия атташе из Берлина и только двадцать – своему человеку в Лондоне, даже отправили Кондо инструкцию (возмутив Кондо и военного атташе, придерживавшегося тех же взглядов) – пусть прекратит слать столько телеграмм одинакового содержания.
В итоге ему отправили распоряжение возвратиться домой. Пережидая неделю в Лиссабоне на пути домой через Америку, он обратился к морским атташе в других европейских странах с призывом соединиться с ним для обмена информацией и обсуждения ситуации в мире. По этому случаю Йокои Тадао, атташе в Берлине, и Мицунобу Мотохиро, атташе в Риме, высказали взгляды, очень отличавшиеся от его собственных.
Он приехал в Японию с намерением по крайней мере дать людям знать, что он думает. Но даже это оказалось труднее, чем он ожидал. Возвращение военно-морского атташе, прожившего за рубежом около трех лет и дослужившегося до контр-адмирала, обычно отмечают шикарной вечеринкой с гейшами в хорошем ресторане; оперативно организуется прием в министерстве, чтобы дать ему возможность сделать доклад и ответить на вопросы. Но в случае с Кондо вначале не предпринималось никаких попыток что-либо устроить.
После четырех-пяти дней, когда приличия уже не позволяли откладывать дальше, у министра организовали совещание, чтобы Кондо доложил о себе. Примерно час он выступал перед собравшимися (среди них – министр Симада, заместитель министра Савамото, начальник генерального штаба Нагано и его заместитель Ито) – рассказывал о своем опыте, накопленном во время налетов на Лондон, о повседневной жизни лондонцев и (с цифрами и множеством деталей) о военных аспектах. Сделал заключение, что Англия – крепкий орешек, и попросил всех учесть это при выработке военно-морской стратегии. Его выслушали в гробовом молчании, вопросов не задавали.
После совещания Кондо зашел в кабинет Ито, – тот молча сидел на диване, обхватив голову руками. Через короткое время он произнес с совершенно подавленным видом:
– Я тебя слышал. Это все правда?
Тем временем корабли, намеченные для участия в атаке на Гавайи, уже закончили выгрузку на берег воспламеняющихся веществ, личных предметов и всяких прочих ненужных принадлежностей и загружали оружие, снаряжение и продукты. Авиаэскадрильи, так напряженно тренировавшиеся на береговых базах, уже находились на борту кораблей. Поскольку им предстояло плыть на север, все дверцы, рули смазали антифризной смазкой.
Теоретически никто имевший звание ниже заместителя командира не знал точно, куда направляется флот. Матросы, которых снабдили и зимней шерстяной одеждой, и тропическим комплектом, только чесали затылки в недоумении.
В конце концов предназначенные для операции корабли отплыли, каждый отдельно и втайне, для встречи в заливе Хитокаппу. 17 ноября, за день до отплытия, «Нагато», с главнокомандующим на борту, завернул в Саеки, и Ямамото принял участие в прощальном вечере в честь командующего Нагумо и его команды на борту «Акаги», флагмана ударной группы. Этот эпизод описан в книге Угаки «Сенсороку»: «Главнокомандующий Ямамото обратился с приветствием на взлетной палубе. Слова командира глубоко запали в сердца всех присутствовавших. Лица офицеров и матросов были угрюмы, но все равно установилась общая атмосфера спокойной уверенности».
Подняв чашку саке для тоста, Ямамото был очень краток:
– Желаю вам удачи и молюсь за ваш успех!
Как вспоминают присутствовавшие, он имел печальный, чуть ли не подавленный вид.
Утром 18 ноября, в 9.00, «Акаги» покинул залив Саеки. Как только корабли выходили из гавани, они тут же прекращали радиосвязь. Для получения информации и приказов с этого момента они полагались на станцию связи номер 1 в Токио; даже «Акаги» прекратил со своей стороны все контакты с командованием Объединенного флота и с материком.
В полдень девятнадцатого «Акаги» отошел далеко к югу от Токио, а спустя три дня, утром двадцать второго, вошел в залив Хитокаппу. Длинный узкий остров Эторофу лежит рядом с Кунаширом, в Южных Курилах, а залив Хитокаппу (Танкан) расположен на его южной стороне, в самом центре острова. В западной части залива виднелась гора Танкан, сверху донизу покрытая снегом.
Некоторые корабли прибыли раньше «Акаги», а другие – позже. С прибытием «Каги», который появился в гавани день спустя, нагруженный множеством малоглубинных торпед, основные элементы ударной группы оказались в сборе, на якоре на своих предписанных позициях. Несколько позже все перевозки и связь между маленькими деревнями на Эторофу и внешним миром прекратились.
Масуда Шого, командир эскадрильи на «Акаги», писал в своем дневнике, что воды залива были черными и холодный дождь перемежался со снежными зарядами; сам себя он представлял одним из сорока семи свободных самураев из знаменитой истории «Чусингура», собравшихся на втором этаже лавочки, торгующей лапшой, перед тем как отправиться с мщением.
Глава 10
1
Вечером двадцать пятого на Токийском вокзале Каваи Чийоко села на экспресс в Симоносеки по пути в Мийядзиму, где ей предстояло встретиться с Ямамото – договорились заранее. Устроилась в купе спального вагона – не такая уж редкость в те времена. Ямамото, в цивильной одежде, – поблизости, на вокзале Мийядзима-гучи, – встречал ее. Вдвоем пересели на паром до Ицукусимы, острова неподалеку от Ивакуни, возле юго-западного побережья основной части Японии; там зарегистрировались в старой, элегантной гостинице. Им предложили приятную, без претензий комнату рядом с маленьким красным мостиком через ручей; здесь они провели ночь вдвоем.
Ямамото записался в регистрационной книге под чужим именем – отчасти, возможно, потому, что он с женщиной, но и из соображений безопасности. За несколько лет до того на курорте горячих источников в префектуре Ниигата он проставил в регистрационной книге отеля адрес города Нагаока псевдоним: «Ямамото Чорьо, 52 года, моряк». Возможно, и на этот раз он использовал то же вымышленное имя – Чорьо, – написанное с двумя китайскими иероглифами: его можно прочесть и как «Нагаока», и к тому же он любил им пользоваться, когда писал стихи.
Никто в гостинице какое-то время не обращал особого внимания на позднего гостя. Даже когда хозяин и еще один-два человека догадались, кто это, – согласились: может быть, есть какая-то особая причина, что главнокомандующий Объединенного флота в такое время приехал на их остров инкогнито, – и решили держать язык за зубами. Кто-то, зайдя к нему в номер, чтобы приветствовать, обнаружил его сидящим в молчании перед Чийоко за игрой в цветочные карты.
А утром 26 ноября ударная группа под командованием Нагумо подняла якоря и отчалила от сборного пункта в Эторофу. Когда носы кораблей стали медленно разрезать волны и показались якоря, покрытые илом со дна бухты Хитокаппу, офицеры и матросы на кораблях наверняка с волнением думали, что, возможно, в последний раз видят японскую землю.
Ударная группа, состоявшая из тридцати одного корабля, выстроилась в «кольцо», растянувшись так, что в итоге дистанция между передним и задним судами составила около 50 миль. 1 декабря, на шестой день после отплытия из бухты Хитокапту, на пути к Гавайям, ударная группа пересекла Международную линию. В два часа в тот же день в Императорском дворце в Токио состоялась заключительная конференция; на ней присутствовали весь кабинет Тодзио, президент Тайного совета Хара, начальник морского генерального штаба Нагано и начальник генерального штаба сухопутных войск Сугийяма. Тодзио Хидеки руководил церемонией и изложил свое видение проблемы как премьер-министр. Нагано Осами, представляющий оперативный персонал армии и флота, сделал обзор плана операций. Президент Тайного совета Хара задал ряд вопросов, на которые отвечали правительство и генеральный штаб. Таким образом было принято официальное решение объявить войну Соединенным Штатам, Британии и Голландии. Сам император во время заседания хранил молчание.
В тот же день Ямамото получил телеграмму из морского министерства с вызовом в Токио и, оставив свой флагман на якоре в Хасидзимаво, во Внутреннем море, сел на поезд, идущий в Токио через Ивакуни. На следующий день он зашел в морское министерство для обсуждения некоторых вопросов. Закончив дела, заглянул к начальнику бюро статистики Такеи Даисуке. Такеи несколько раз слышал, как Ямамото заявлял, что начинать войну, которую невозможно выиграть, – безумие; сам он держался того же мнения и спросил Ямамото:
– Ну и что вы собираетесь сейчас делать?
– Закрой дверь! – попросил Ямамото и, когда они остались одни, продолжал: – Учитывая, насколько я против этой войны, я, честно говоря, должен подать в отставку, но это просто невозможно. Единственное, что мы сейчас можем предпринять, – это рассеять на юге Тихого океана как можно больше субмарин: пусть противник окажется внутри роя шершней. Когда шершни сильно жужжат, даже такие крупные животные, как лошади и коровы, начинают тревожиться. Американское общественное мнение всегда отличалось способностью быстро меняться, так что остается одна надежда – заставить их как можно скорее почувствовать, что бесполезно бороться с роем смертельных жал.
Дальнейшие события наглядно показали, что эта «шершневая» теория Ямамото основывалась на неправомерной переоценке боевых возможностей японского подводного флота. Еще он добавил тогда, чем, по его мнению, является налет на Пёрл-Харбор:
– И кроме того, нам следует избегать риска, чтобы не потерять в самом начале половину наших боевых сил.
В 17.30 того же дня различные подразделения Объединенного флота получили приказ от имени Ямамото: «Ниитака-йяма ноборе (поднимайтесь на гору Ниитака. – X. А.) 1208».
Сейчас многие знают, что это означало: «Операции начнутся 8 декабря, в 0 часов»; но это послание не было, как многие полагают, отправлено азбукой Морзе, буква за буквой. В целях удвоения мер безопасности на флоте обычно имелись книги кодовых фраз, покрывающих все аспекты боевых действий, и фраза «Ниитака-йяма ноборе», которая означала начало военных действий, во многом похожая на телеграфные сокращения, была отправлена слог за слогом, используя пятизначный код случайных чисел. Каким бы совершенным ни был код, все равно методом азимутальных засечек можно установить местонахождение корабля, регистрируя посланный им сигнал. Даже если пользоваться кодовыми обозначениями кораблей, то, несмотря на любые попытки замаскироваться, всегда существует вероятность, что противник догадается об их содержании. А даже если не разгадает кодовые обозначения или не сумеет расколоть код, то, пока ловит радиосигналы и определяет местонахождение корабля, их излучающего, ему остается лишь пропустить эту информацию через осциллограф, чтобы выявить различие между, скажем, «Нагато» и «Акаги» по характерной форме волн, излучаемых передатчиками.
Короче, одного слова достаточно, чтобы выдать ударную группу; потому на всех кораблях под командованием Нагумо ключи на радиопередатчиках были опечатаны или сняты, чтобы сделать корабли немыми (но не глухими), пока они следуют к Гавайям. Оставалось полагаться на станцию связи номер 1 в Токио, – из-за этого все испытывали тревожное состояние.
Во избежание каких-либо недоразумений в приеме сигнала по техническим или «человеческим» причинам эта станция излучала одновременно одно и то же закодированное сообщение на четырех различных длинах волн – три на коротких волнах, на частотах 10 тысяч, 8 тысяч и 4 тысячи килогерц, и одно на сверхдлинной волне, которое улавливалось подводной лодкой при поднятом над водой перископе.
Ночью 8 декабря ударная группа получила из Токио короткую цифровую радиограмму, озаглавленную «Срочное оперативное сообщение». Шифровальщик раскодировал его, зарегистрировал сообщение «Ниитака-йяма ноборе» на обычном бланке и доставил старшему шифровальщику, а тот передал в группу связи. Так главнокомандующий Нагумо и его группа узнали, что жребий брошен.
Запись в дневнике Масуды, командира звена на «Акаги», гласит: «Все решено; ни здесь ни там нет ни печали ни радости».
2
Примерно в то время, как ударная группа получила и переваривала его приказ, Ямамото отправился на секретную встречу с Чийоко в Уменодзиму. Умерью – под этим именем ее там знали – не было на месте; одна гейша ему сказала, что та уехала домой к господину Ямасите в компании с господином Хори. В доме влиятельного бизнесмена, где среди гостей были маркиз Кидо, Хара Йосимичи и Хори Тейкичи, а Чийоко и еще одна гейша из Симбаси развлекали гостей, вечеринка была в разгаре. Днем раньше Хори получил назначение на новый пост – президента верфи Урага, так что эта компания, возможно, собралась, чтобы отметить его назначение.
Ямамото позвонил домой Ямасите, попросил Чийоко к телефону и сказал ей, что приехал в Токио под большим секретом и хотел бы встретить Хори этим вечером. Примерно в восемь Хори, которому Чийоко тут же обо всем сообщила, отправился в Накамурайю. Ямамото он застал (как вспоминал потом) лежащим на татами, явно в подавленном настроении.
– Что случилось? – спросил Хори.
– Принято окончательное решение. Он вылетает, вероятно, двадцать шестого. («Он» – это генерал Тераучи Хисаичи, верховный главнокомандующий сухопутных войск. – X. А.) – Кажется, хотел высказать многое, но…
– Бесполезно. Теперь ведь быть беде?
– Да, быть беде. Полагаю, приняты меры, чтобы остановить флот, если на переговорах что-нибудь получится, но…
– Когда ты встречаешься с императором?
– Завтра. Послезавтра утром улетаю.
– Я тебя провожу.
– Помни, что официально я отъезжаю от здания министерства.
На следующий день, 3 декабря, Ямамото прибыл во дворец на аудиенцию у императора, от которого получил следующее предписание: «В части командования нашими действующими вооруженными силами мы вверяем Вам командование Объединенным флотом. Перед Объединенным флотом стоит задача огромной важности, и вся судьба нации зависит от него…»
В распоряжение, позднее отправленное Ямамото по радио всему флоту, включен и его ответ: он «благоговейно принял приказ императора и заверил его императорское величество, что все офицеры и матросы Объединенного флота целиком посвятят себя выполнению возложенной на них миссии, чтобы осуществить пожелания его императорского величества».
Можно только догадываться о сложных чувствах этих двоих – правителя, который не любил войн, и его подданного, который лучше чем кто-либо понимал нежелательность этой войны, – когда они совершали ритуальный обмен фразами. Ответ Ямамото подготовлен начальником штаба Угаки. Днем раньше Ямамото послал его Такеи Даисуке, главе бюро статистики, чтобы узнать его мнение.
– Сам бы я так не написал, – высказался Такеи.
– Я тоже, – ответил Ямамото.
У Такеи сложилось впечатление, что, громко прочитав императору ответ, Ямамото хотелось что-то добавить о своих истинных чувствах.
В тот вечер впервые за много месяцев Ямамото неожиданно появился у себя дома в Токио. Его жена Рейко и четверо детей все удивились этому визиту. Несмотря на полную, внушительную фигуру, Рейко не отличалась хорошим здоровьем, – в тот день она оставалась в постели, однако тут же поднялась. Вшестером они поужинали, и – редкое событие – Ямамото провел ночь под одной крышей с женой.
В девять часов утра 4 декабря в морском министерстве были устроены секретные проводы Ямамото. Среди присутствовавших советник императора вице-адмирал Самедзима Томосиге, принц Такамацу, капитан 1-го ранга Хосойя (помощник адмирала флота принца Фусими), министр, начальник морского генерального штаба и чиновники из министерства, а также Хори Тейкичи – со стороны личных друзей Ямамото. Своим присутствием Хори обязан согласию заместителя министра, но флотские обычно недолюбливали офицеров, ушедших в отставку, так что при его появлении у некоторых поднялись брови.
Разлили вино, специально присланное императором, и подняли бокалы после тоста, провозглашенного министром:
– За успех миссии главнокомандующего Ямамото!
Ямамото вначале намеревался вылететь самолетом, но потом решил уехать спецпоездом в 15.00, так что после церемонии поехал в Уменодзиму повидаться с Чийоко. В тот день ее подруга Тосико собиралась купить китайской писчей бумаги, которую Ямамото попросил ее достать, поэтому удивилась, застав в Уменодзиме самого Ямамото за поздним обедом вместе с Чийоко. Ваза полна роз, которые он принес ей.
Через некоторое время Тосико поручила служанке вызвать такси и ушла с Ямамото. На нем марлевая маска – из тех, что иногда надевают при простуде, – чтобы его не узнали, – в руке обернутый темно-красным крепом рулон. Судя по бережности, с которой он обращался с рулоном, не доверяя ей нести, она догадалась – там либо послание императора, либо еще что-то в этом роде.
Расстались они в районе Гинза, – Ямамото уехал в такси на Токийский вокзал.
В то время действовали строгие ограничения на проводы людей на вокзалах, поэтому Хори поехал на вокзал Йокогама, где заставил начальника станции продать ему билет на перрон, и уже ожидал на платформе «Фудзи», поезда Ямамото до Симоносеки, – тот подошел в 15.26. Ямамото уже на смотровой площадке; при стоянке в одну минуту можно обменяться лишь несколькими фразами. Не успел поезд прибыть на станцию, как зазвучал колокол отправления. Хори взял Ямамото за руку:
– Ладно… Береги себя.
– Спасибо, – ответил Ямамото. – Не думаю, что вернусь.
А когда поезд начал отходить, крикнул с площадки:
– Береги Чийоко!
В этом случае «Чийоко» относилось к жене Хори, – она заболела.
По сравнению с тем, как два года и четыре месяца назад Ямамото уезжал с назначением на пост главнокомандующего Объединенного флота, сейчас происходило грустное короткое прощание. Так Хори в последний раз увидел друга всей своей жизни Исороку.
Младший брат друга Ямамото, хозяина бани в Нагаоке, оказался в том же поезде. Армейский доктор по службе, он направлялся в Пекин, чтобы руководить армейским медицинским корпусом в Северном Китае. Как только проехали Ханамацу, Ямамото зашел в его купе и болтал с ним более часа о Нагаоке и прочих подобных вещах в своей обычной манере. Конечно, в тот момент средства массовой информации еще ничего не знали о Пёрл-Харборе или о том, что вот-вот разразится война; и, только приехав в Пекин и услышав эту новость, он понял, что происходило в тот момент.
«Фудзи» прибыл в Миядзима-гучи на следующее утро, в 6.09. В книге Угаки «Сенсороку» есть такие слова: «5 декабря, пятница; погода отличная. Главнокомандующий вернулся на борт в 8.30 утра».
Услышав от Ямамото о его аудиенции у императора, Угаки записал в своем журнале: «Его величество, как мне конфиденциально сказано, в очень хорошем настроении с того момента, как он определил для себя, что война неизбежна, и на заключительном совещании при императоре первого числа этого месяца он немедленно дал согласие на такое решение. При мудром правителе нет трусливых воинов». Тем не менее сомнительно, чтобы император и в самом деле был в таком «жизнерадостном настроении». В книге «Гавайская операция», подготовленной отделом военной истории Агентства обороны, утверждается, что в конце дня, предшествовавшего этому последнему императорскому совещанию, во дворец неожиданно вызвали Нагано и морского министра Симада и задали им ряд вопросов о положении дел на флоте.
– Похоже, стрела будет окончательно пущена, – сказал император. – Если это произойдет, я уверен – это означает затяжную войну. Сможете ли вы управлять ходом событий согласно плану?
Спросил еще, чего можно ожидать, если Германия выйдет из войны. Отсюда можно сделать вывод – он все еще глубоко озабочен, тот ли курс избрала Япония.
– Всё и все готовы, – ответил Симада, – и ждут приказа императора… Верю, что мы выиграем эту войну, какие бы трудности ни пришлось преодолеть. Что касается Германии, мы не возлагаем на эту нацию больших надежд. Уверен, что как-нибудь справимся, даже если она выйдет из конфликта.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.