Текст книги "Нежная обманщица"

Глава 20

Хейт вернулась довольно скоро – свежая, в чистом платье, с влажными волосами. Изабелла сидела у нее на руках.

– О Господи! Симона! – воскликнула Хейт, останавливаясь рядом. – А где Минерва?

Симона вздохнула и поднялась с пола.

– Она ушла с Дидье. Я думаю…

– Как же она оставила тебя одну? – сердито воскликнула Хейт.

– Нет, Хейт, нет. – Симона хотела коснуться ее плеча, но увидела пятна крови на своих ладонях и опустила руки. – Она ушла только что. Не ворчи на нее.

Симона сама не знала, почему ей показалось важным защитить Минерву. Может, потому что она помогла им с Хандааром? Без нее бы он, конечно, умер.

И оставил бы Ивлин в Хартмуре совсем без родных.

Хейт хотела снова заговорить, но тут появился Тристан, а следом за ним в зал вошел Николас. У Симоны защемило сердце. Ник с ног до головы был покрыт грязью, оставленной на нем событиями этих двух дней. Казалось, скорбное выражение не покидало его лица все это время.

Увидев Симону, он сбился с шага, но тут же взял себя в руки и подошел. Она надеялась, что он спросит о ее самочувствии, извинится за свои суровые слова, объяснив их гневом на валлийцев. Она неуверенно улыбнулась.

– Он приходил в себя?

Улыбка сползла с ее лица.

– Что?

– Лорд Хандаар, Симона. Он говорил что-нибудь? – нетерпеливо переспросил Ник.

– Нет. Нет, он же так плох.

Николас коротко кивнул, не сводя глаз со своего друга.

– Мне кажется, он выглядит получше.

В разговор вмешалась Хейт:

– А его нога… Это в бою?

Ник перевёл взгляд на нижнюю часть туловища Хандаара.

– У меня не было выбора. В Обни он умер бы сразу.

Симона замерла, осознав, что пришлось вынести ее мужу.

Отрезать ногу старому другу.

Леди Хейт мягко положила руку на плечо Николаса:

– О, Ник. Как я тебе сочувствую.

Симоне тоже хотелось так же легко коснуться мужа, но после его возвращения она не знала, как он воспримет такую ласку.

«Перестань меня мучить сказками о причудах твоих родных. Я не хочу слышать о них ни сегодня, ни в будущем».

– Ничего не поделаешь, – резко ответил Ник. – Что сделано, то сделано. Я лишь надеюсь, что он очнется и я смогу с ним поговорить. – Он окинул Симону мрачным взглядом и спросил: – А моя мать?

Симона кашлянула.

– Минерва отослала ее в спальню, чтобы она…

Слова Симоны были прерваны раздавшимся пронзительным, но негромким стоном, скорее даже визгом, похожим на скрип старого дуба под ударами урагана. Звук становился все громче. Симоне показалось, что она узнала его источник. По спине побежали мурашки. Она слишком хорошо знала, как звучит горе.

– Папа!

Этот крик проник в самое сердце. Дверь в зал распахнулась. В проеме появилась женская фигура.

– Папа!

Опухшие глаза гостьи обежали зал, не сразу обнаружив тело Хандаара у ног Симоны. Ивлин подавила рыдание, побежала по устилавшему пол камышу, упала возле отца на колени и склонилась к его лицу. Никто не шевельнулся и не произнес ни слова. Только Симона инстинктивно отступила. Ивлин была одета в просторное одеяние из грубой коричневой шерсти. Даже голова и шея были закрыты. На шее висел простой деревянный крест.

Ивлин сцепила руки у груди и подняла заплаканное лицо к потолку. Слезы градом катились по бледным щекам. Ивлин быстро-быстро шевелила губами, исступленно произнося молитвы. Все ее тело сотрясалось от дрожи.

Симона завороженно смотрела на эту горестную сцену, не в силах отвести глаз от тонкого, чуть покрасневшего носа с россыпями веснушек, от темных, слипшихся от слез ресниц, от губ, в отчаянии просивших милости у Создателя.

«Мой дорогой Николас…»

Даже в таком страшном горе чистая красота Ивлин сияла, как утренняя звезда.

Симона чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Перед ней была та, которой принадлежало сердце Ника и симпатии всей семьи. Симона не могла не чувствовать, насколько она проигрывает от такого сравнения: полусумасшедшая француженка, похожая на какую-то экзотическую дикарку. Глаза Симоны наполнились слезами.

Вперед вышел Николас, но не приблизился к ней, а упал на колени и привлек к себе Ивлин. Она, рыдая, припала к его груди. Губы Николаса дрогнули. Симоне казалось, что она становится все легче и легче и скоро оторвется от каменных плит пола и улетит в небо.

Но нет, она еще не сдалась!

– Милорд, – тихонько позвала она мужа, не сводя глаз с его лица. Она поможет ему, если только он ей позволит.

Ник открыл глаза, и Симона ощутила дурноту от страшного выражения в их глубине.

– Симона. – Ник посмотрел на нее и отвернулся. – Иди к себе. Тебе нечего здесь делать.

Его слова кинжалом вонзились в ее сердце, но Николас ни на секунду не задержал на ней своего внимания. В зале раздался стук. Симона обернулась и в проеме дверей увидела двух монахов с гладко выбритыми макушками и широкими палашами.

– Ивлин Годвин, – бесстрастно провозгласил один из монахов. – Ты повидала своего отца на смертном одре. Время возвращаться в монастырь.

Симона услышала, как вскрикнула Ивлин:

– Ник, пожалуйста, не позволяй им увезти меня от Хандаара!

Ник погладил ее по плечу:

– Не бойся, Ивлин.

Он встал с колен, вытащил из ножен липкий от крови меч и двинулся к монахам.

– Покиньте мой дом, слуги Господни, – грозно произнес он, заставляя монахов взяться за рукоятки своих палашей. – Леди Ивлин останется здесь, сколько пожелает. И вы не тронете ее.

– На то не твоя воля, барон, – фыркнул один из монахов. – Сестра принадлежит Небесному Отцу и должна служить только Ему.

Николас поднял меч и, держа его на высоте пояса, быстро приблизился к монахам. Казалось, схватка неизбежна. У Симоны перехватило дыхание.

– И ты тоже, наглец! Или я отправлю тебя испытать Божью милость, если ты сейчас же не оставишь нас в покое!

Тристан встал между готовыми к бою противниками. Симона прижала ко рту грязную ладонь.

– В этом зале не будет кровопролития, – громко заявил Тристан. Симона перевела взгляд на Ивлин, которая по-прежнему стояла на коленях возле своего отца. Ивлин смотрела на нее, затуманенные синие глаза явно отметили жуткие пятна на платье Симоны. Гостья заговорила. Ее голос звучал мягко и слабо, как моросящий дождь.

– Благодарю вас, – дрожащими губами выговорила она, положив руку на грудь Хандаара. – Благодарю вас за то, что вы сделали для моего отца. Вот… – Она полезла в кошелек, вынула искореженную монету и протянула ее Симоне. – Я знаю, этого мало, но больше у меня ничего нет. Возьмите, пожалуйста.

Симона застыла, не сводя с монеты глаз.

– Пожалуйста, – повторила Ивлин и нервно оглянулась на монахов. – Пока они не видят.

Симона протянула руку, всю в засохшей крови Хандаара, и Ивлин вложила в нее свою убогую монетку.

– Благослови вас Бог. А теперь идите, как приказал вам хозяин, иначе он вас накажет.

Симона онемела, ее пальцы сжимали монету так, что на ладони остались кровавые следы от ногтей, но тут рядом с ней возникла Хейт.

– Леди Симона, позвольте мне…

Симона отшатнулась и побежала к лестнице, не оглядываясь на недоуменное восклицание Ивлин.

– Я сам разберусь, Тристан. Отойди, – сквозь стиснутые зубы процедил Николас.

– Нет, Николас. Ты сейчас не в себе, – возразил Тристан. Ник на мгновение испытал желание повернуть оружие против брата. Хартмур принадлежит ему, Тристан не имеет права командовать здесь.

– Я сказал – отойди! – Ник надвигался на монахов до тех пор, пока его плечи не уперлись в грудь Тристана. Брат схватил его за руку.

– Ты сейчас зол, Ник, – тихо проговорил он. – Но остановись на минуту и подумай. Эти люди неровня тебе, а их смерть вызовет нежелательные последствия. Клянусь, они не заберут Ивлин, пока Хандаар не испустит дух.

Словно почувствовав колебания Николаса, один из монахов сказал:

– Мы не желаем ссориться с тобой, Николас Фицтодд, но у нас есть приказ, и мы должны ему повиноваться.

Душа Ника пылала от гнева и унижения. Тристан, черт его подери, опять оказывался прав. Нельзя нападать на монахов. Королю донесут, и он прогневается. Известие о гибели Обни разозлит Вильгельма еще больше. Нельзя позорить свое имя.

Издав грозный рык, Ник вложил меч в ножны.

– Убирайтесь из зала. Можете остаться в конюшне до тех пор, пока… – Ник запнулся, с трудом сглотнул неожиданный ком в горле. – Когда он умрет, вы сможете вернуться с ней в Уитингтон. Клянусь, вам не придется долго ждать.

Монахи убрали палаши. Один из них заговорил.

– Мы должны вернуться сегодня, – твердо произнес он, но глаза его жадно блеснули. – Возможно, мы могли бы забрать нашу сестру через две недели, будь у нас деньги, чтобы возместить ее богоугодные труды. Видишь ли, барон, наш монастырь – слишком бедное прибежище богомольцев…

Ник презрительно фыркнул. Жадность монаха вызвала в нем отвращение. Он почти наверняка знал, что не было никакого приказа вернуть Ивлин в монастырь через определенный промежуток времени. Скорее всего, эти две недели монахи проведут в трактире, пропивая полученные за нее деньги.

– Сколько? – спросил Николас. Тристан понял, что беспокоиться больше не о чем, и удалился от договаривающихся сторон.

Монахи переглянулись, затем один из них заявил:

– Пятьдесят золотых монет возместят труды сестры за две недели.

– Вы получите десять, – непреклонно произнес Ник. – Подождите у конюшен. Кастелян принесет деньги.

Монахи поклонились и начертали в воздухе крест.

– Да благословит тебя Бог, благородный господин. Да не оставит Он тебя своей милостью в это…

Ник развернулся и пошел прочь, не слушая фальшивые пожелания. Тристан – очень решительно и непреклонно – вызвался проводить незваных гостей до конюшни. Двери зала захлопнулись.

Ивлин все еще стояла на коленях у ложа отца. Ник пошел к ней, испытав облегчение оттого, что Симона в кои-то веки ему подчинилась.

Николасу было невыносимо видеть ее рядом с бесчувственным телом Хандаара, всю в крови старого лорда, и знать, что она стала свидетельницей его страшных ошибок, приведших к смерти людей, которых он поклялся защищать.

«Я совсем запутался».

Слезы Ивлин высохли. Сейчас она сидела на камышах, поглаживая мех, который укрывал тело Хандаара. Ник присел рядом.

– Монахи ушли, – негромко сообщил он. – Они вернутся через две недели. Ты сможешь побыть с Хандааром.

– Благодарю вас, милорд, – ответила Ивлин, не поднимая на него глаз.

Милорд? Ивлин лет десять не называла его так. Может быть, это потому, что он оставил ее: не стал мужем, не защитил отца?

– Как ты живешь, Ивлин? – спросил Ник, надеясь, что она посмотрит на него. – Я не хотел оставлять тебя одну. Думал, что моя невестка…

– Она ушла с леди Симоной, – бесстрастно произнесла Ивлин, а потом все же взглянула ему в глаза. – С твоей женой.

Ник смотрел на нее, предчувствуя, как заноет сейчас сердце – у него другая жена, не Ивлин. Но боль не пришла.

– Да, Симона моя жена. Мы поженились в Лондоне несколько недель назад.

Ивлин прикрыла глаза, из-под темных ресниц по щеке скатилась единственная слеза.

– После всех моих писем? Почему ты не сказал мне, Ник? Почему позволил мне унижаться снова и снова? – Она открыла глаза, В их синих глубинах Николас увидел сверкнувшую искру. Ивлин перевела взгляд на отца и склонила голову. – Неужели это мое наказание? За то, что я оставила Обни и тебя? Теперь мой отец умирает, а дом разрушен…

Ник почувствовал, как сдавило грудь.

– Нет, Ивлин, ты не виновата. Тебе не за что себя корить. Я…

– Но в каждом моем письме…

– Я не прочел ни одного. – Наступила тяжелая тишина.

– Понятно, – наконец произнесла Ивлин. – Значит, я так сильно обидела тебя?

Ник не мог признаться Ивлин, что боль, которую он испытал после ее отказа, была вызвана не разбитым сердцем, а раненой гордостью, недовольством, что он не сумел выполнить просьбу матери и жениться, как Тристан, не обеспечил наследника отцовского достояния.

Он не мог сказать ей, что чувство, много месяцев назад принимаемое им за любовь, было лишь бледной тенью того, что он испытывал сейчас. Испытывал к Симоне.

Ивлин проницательно смотрела на старого друга. Прочла ли она правду в его глазах? Если да, то сумела это скрыть, а может, ей было уже безразлично. Она перевела взгляд на дверь его кабинета.

– Я бы хотела получить их назад. Мои письма, – не повышая тона, проговорила она. – Вдруг они попадутся на глаза твоей жене.

– Они уничтожены, – сказал Ник.

Ивлин кивнула.

Шаги на лестнице привлекли их внимание. Ник увидел, что спускается Хейт, и поднялся на ноги.

– Как себя чувствует леди Симона?

Хейт поджала губы.

– Я иду распорядиться насчет ванны. Она хочет проститься с братом и лишь потом вернется в зал.

– Значит, Минерва приехала?

Хейт кивнула, и он испытал невероятное облегчение, но длилось оно недолго.

– Да. Прости, Ник, но мне надо найти служанку, а потом заняться Изабеллой. – Хейт говорила холодно, но ее тон изменился, когда она обратилась к Ивлин: – Если хотите, я посижу с вами, леди Ивлин. Вот только управлюсь с делами.

Ивлин слабо улыбнулась:

– Леди Ивлин… Меня давно так не называли. Конечно, мне будет очень приятно, если вы посидите со мной. Благодарю вас.

Хейт быстро пошла в сторону кухни.

– Оставь меня, Ник, – отворачиваясь к Хандаару, попросила Ивлин. Казалось, она не могла больше смотреть на Ника. – Я должна побыть с ним с глазу на глаз.

– Я не могу, – ответил Ник. – Если он проснется…

– Я закричу так, что затрясутся стены. Уверяю тебя, никто сильнее меня не жаждет мести за моего отца, – с горечью сказала Ивлин. – Иди к жене. Оставь меня.

Ник направился к лестнице, но у подножия остановился. Как же ему попросить прощения у Симоны за свои жестокие слова? Как помириться с ней?

Он не знал и, гонимый стыдом и раскаянием, не стал подниматься, а вышел из зала.

Глава 21

Оказавшись в конюшнях, среди лошадей и воинов, готовящихся к походу, Ник отыскал полную бочку с дождевой водой, снял ремень и ножны, стянул с себя разодранный плащ и до пояса окунулся в холодную воду. Выпрямился, потер ладонями загоревшуюся кожу и еще дважды нырнул в бочку, чтобы до конца смыть кровь и грязь этих двух дней. Только тут он сообразил, что ему нечем обтереться. Сквозняк в конюшнях пробирал до костей. Ник выругался и замотал головой, чтобы стрясти воду с волос.

На плечи ему легло что-то теплое. Оглянувшись, Ник увидел Тристана с куском полотна и рубашкой в руке.

«Ну конечно, – мрачно подумал Ник, – разве Тристан может бросить своего маленького братика?» Но вслух лишь коротко поблагодарил брата.

– Монахи ушли, – сообщил Тристан.

Ник бросил намокшее полотенце на перегородку, взял рубашку, встряхнул ее: грубая, в старых пятнах, но чистая.

– Отлично, – пробормотал он, натянул на себя шерстяное одеяние и взялся за шнуровку. – Не хочу, чтобы они путались под ногами и канючили деньги. – Он подобрал ножны.

Тристан подошел ближе.

– Из Хартмура уезжает еще кое-кто.

Ник сорвал влажную ткань с перегородки и стал протирать лезвие меча.

– Вот как?

– Да. Кое-кто из гостей. – Тристан заговорил тише: – Сэр Бартоломью уверил их, что ты навлек на себя беду. Хартмур подвергнется набегу. Бартоломью намекал, что следует обратиться к Вильгельму.

– Бартоломью, эта жирная крыса, меня не волнует, – заявил Ник, начисто протирая меч. – Вильгельм не станет слушать его болтовню. Уоллесом Бартоломью движет зависть и жадность.

– Возможно, – задумчиво протянул Тристан. – Однако кое-кто из лордов к нему прислушивается. Многие уже отослали жен и слуг, а другие говорят, что надо убираться.

Ник замере ножнами в одной руке и с мечом – в другой.

– Они не могут сбежать. Если будет бой, их долг – сражаться. Отказ – это измена.

Тристан пожал плечами:

– Я сделал все, чтобы уговорить их остаться, но Бартоломью очень настойчив.

Ник со свистом вложил меч в ножны.

– Брат, мне не нужна твоя благотворительность.

– Благотворительность? – Тристан отстранился и хохотнул. – Мой Бог! Я вовсе не из благотворительности говорил с другими лордами. Просто не хочу, чтобы мы оказались плохо подготовлены к боевым действиям. Кто знает, что ждет на границе? Если мы лишимся поддержки значительного числа лордов, то перевес будет на стороне противника и мы погибнем, как все в Обни.

У Николаса похолодело в груди.

– Этого никогда не будет!

– Ты мог бы по крайней мере…

– Нет, – оборвал его Ник. – Я должен вернуться к Хандаару. Все будет хорошо, Тристан.

Тристан собрался спорить, но тут его внимание привлек человек у входа в конюшни. Ник заметил, как окаменело лицо брата, и обернулся.

Лорд Бартоломью, нарядный и самоуверенный, вместе с двумя другими лордами быстро шел по проходу.

– Бартоломью! – позвал Николас и вспыхнул от гнева, когда один из гостей бросил на него нервный взгляд, но не остановился. – Бартоломью, я с тобой говорю, остановись.

Тот остановился и с вызовом посмотрел на Ника. В конюшне стало тихо.

– Куда ты направляешься? – грозно произнес Ник. – Нам скоро сражаться, и твой отряд тоже понадобится.

– Думаю, нет, Фицтодд, – отвечал Бартоломью. – Я не собираюсь рисковать своими людьми только потому, что ты проявил легкомыслие. Я говорил Вильгельму в Лондоне, что так и будет.

– Значит, ты считаешь, что я виноват в том, что произошло в Обни? – с обманчивым спокойствием спросил Ник.

– Да, черт возьми! – фыркнул Бартоломью. – Теперь посмотрим, что подумает Вильгельм о своем любимчике. – Бартоломью сплюнул на пол конюшни. – Молодой придурок, женившийся на сумасшедшей и вынужденный держаться за братца чужих кровей, чтобы уберечь свои владения! Старый Ричард перевернется в гробу!

– Ах ты, сукин сын! – взревел Николас. – Говори Вильгельму что хочешь. Говори. А я приду посмотреть, как тебе за измену отрубят голову.

Бартоломью ухмыльнулся и пожал плечами:

– Посмотрим. В любом случае ты должен быть счастлив, что красотка Ивлин снова с тобой. Позор, что ее отцу пришлось для этого умереть.

Тристан рванулся к этому злобному фату, но Ник удержал его.

– Убирайся с моих глаз, червяк, – пробормотал он, дрожа от негодования и стыда. – Когда я увижу тебя в следующий раз, это будет последний день твоей жизни.

Бартоломью расхохотался и насмешливо поклонился. Тут подошли два его приятеля, ведя в поводу своих лошадей и жеребца Бартоломью. Вскочив в седло, насмешник церемонно произнес:

– Желаю успехов, Фицтодд. – И, пришпорив коня, он выехал во двор, откуда раздавался какой-то шум. Ник и Тристан тоже вышли из конюшни. Увиденное ошеломило барона. Не менее восьмидесяти воинов вывели своих боевых коней и двигались к воротам. В дверях большого зала, вынося сундуки, суетились слуги. Готовые к отъезду дамы садились на лошадей.

Тристан сквозь зубы выругался.

Ник рванулся к воинам, поднял руки.

– Остановитесь, – закричал он, хватаясь за стремена. – Вы и ваши лорды должны служить мне по ленному праву! Вы обязаны сражаться. Неужели вы допустите, чтобы валлийцы разоряли ваши земли? Жгли города, убивали людей? И никто им не отомстит?

Но всадники, высвободившись, уже отъезжали к воротам.

У Ника внутри все похолодело, он ощутил то, чего никогда не испытывал: панику.

Молодой рыцарь придержал коня и, наклонившись, сказал:

– Простите, милорд. Лорд Бартоломью напугал нас. Сказал, нас точно разобьют. Я не хочу умирать, милорд. Моя хозяйка ждет меня. Ей скоро рожать. – Он кивнул, как будто окончательно что-то решив: – Да не оставит вас милость Господня, милорд.

«Но это же смешно! – в бешенстве думал Ник. – У нас здесь почти пять сотен всадников, было пять сотен, – поправился он. – Ни в одном валлийском поселении нет столько воинов. Неужели они не понимают?»

Он медленно двинулся к дому. На ступенях Тристан разговаривал со старым лордом Сесилом Холбруком. От криков, цоканья копыт, стука повозок у Ника зашумело в голове. Ноги подгибались. Приблизившись к Тристану и Холбруку, Ник закричал:

– Только не вы, Сесил!

– Добрый вечер, милорд. Пусть это и в голову вам не приходит, мой мальчик, – прогудел Холбрук и пожал Нику руку. – У меня не много людей, но все они – ваши.

– Не все убежали, Ник, – с удовлетворением произнес Тристан. – Лорд Холбрук говорил со многими. Они нас поддержат.

Ник перевел взгляд на Сесила. Тот кивнул:

– Бартоломью – напыщенный осел и хвастун. Его не любят.

Ник задумался, потом спросил:

– Сколько у нас людей?

– Э-э-э… – протянул Холбрук. – Не так уж мало. – И он посмотрел на Тристана.

У того дернулся мускул на лице.

– Меньше двухсот.

Ник отвернулся и стал смотреть на арьергард убегающих сподвижников, чтобы Тристан не прочел в его глазах неуверенности.

На Хартмур опустились сумерки. В свинцовом небе громоздились багровые тучи, воздух быстро остывал, изо рта у людей шел пар.

«Такого не может быть», – отстраненно думал Николас. Два дня назад все было благополучно, а теперь положение стало критическим. Ник не знал, успеет ли Рэндалл к королю. Если нет, то битва, которую так легко было выиграть, теперь, когда у них осталось меньше половины воинов, превратится в кровавую бойню на чужой земле. Что может быть хуже?

Но тут из зала донесся отчаянный крик – Николаса звала мать.

Лабиринт коридоров в Хартмуре опустел. Симона решила, что большинство гостей укрылись в своих покоях за плотно закрытыми дверями, чтобы отгородиться от мрачной атмосферы, воцарившейся в замке после возвращения Ника из Обни. Она радовалась, что не встретит никого из брызжущих ядом придворных, однако хартмурские слуги тоже куда-то подевались, очевидно, толкались в зале рядом со своими господами, которые напряженно ждали перемен в состоянии лорда Хандаара.

Симона знала, что следует делать. Она заберет у старухи Дидье и, предупредив Женевьеву, попробует добраться до Лондона, чтобы просить милости у короля Вильгельма. Потом останется разве что вернуться во Францию. Тогда-то Симона и расскажет Дидье правду об их отце.

Но не сейчас. Господи, прости ей эгоизм, но она не может сейчас отпустить Дидье. Тогда у нее никого не останется.

– Леди Симона, вот вы где. – Симона, чьи нервы были напряжены до предела, подпрыгнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела леди Хейт с Изабеллой на руках. – А я вас искала. Только что заглянула к вам в спальню. – Хейт пристально вглядывалась в лицо Симоны: – Как вы себя чувствуете?

Симона попыталась улыбнуться:

– Намного лучше. Я ведь тоже вас искала.

Изабелла пискнула.

– Да-да, дорогуша, идем баиньки, – промурлыкала Хейт дочери. – Она только что поела и хочет спать. Сладенькая моя!

Симона еще раз вымученно улыбнулась, но улыбка тут же угасла.

– Леди Хейт, где Дидье?

– Вот поэтому-то я вас и искала, – мягко проговорила Хейт. – Пошли. – Она двинулась к повороту.

Хейт знала Хартмур гораздо лучше, чем Симона, и молодой баронессе приходилось почти бежать, чтобы поспеть за своей рыжеволосой провожатой. Они остановились у двери в коридоре, примыкающем к той части дома, где располагались покои хозяина. Из-за двери раздался треск. Симона вздрогнула.

– О Боже, кто там?

– Минерва. И разумеется, Дидье. – Хейт взглянула на Изабеллу и погладила ее по головке. Девочка уже спала. – Соберитесь с духом, – посоветовала она Симоне.

Симона, робея, прошла за Хейт в комнату.

– Но почему… – Слова замерли на губах, когда Симона увидела, что там делается.

Старуха удобно устроилась на постели, прикрывшись меховой полостью. В комнате стояла такая лютая стужа, что у Симоны перехватило дыхание. Под потолком в бешеном танце кружились предметы: канделябр, щипцы, кожаная Домашняя туфля, горшок. Они двигались так быстро, что трудно было разглядеть каждую вещь в отдельности. Внезапно горшок сорвался со своей орбиты и грохнулся об пол. Симона испуганно вскрикнула.

– Леди Хейт! Что это? – Хейт в это время укладывала дочку в маленькую кроватку, которая странно светилась призрачным светом. Ответить Хейт не успела – прямо перед Симоной возник Дидье. Он очень изменился. Обычно он выглядел здоровым и вполне реальным, сейчас же от него осталась лишь бледная серая тень. Дидье обеими ручками держал свое белое перышко и полными отчаяния глазами смотрел на Симону.

– Сестра! Заставь ее уйти! – Его голос звучал слабым эхом. Симона заметила, что с брата как будто стекает вода, хотя лужи у ног…

…Нет, ног у него уже не было, тело заканчивалось туманным облачком в нескольких дюймах от пола. Симону охватил ужас.

– О Боже, Дидье! – Она набросилась на старуху: – Что вы с ним делаете?

– Успокойся, детка, – ответила Минерва. – Не надо бояться. Все в порядке. – Ведьма посмотрела на Дидье, и ее глаза потемнели. – Ладно, парень, давай дальше. И перестань пугать сестру.

Она взмахнула скрюченными пальцами. Дидье вдруг приподнялся над полом, с ужасным воплем попятился от Симоны и вместе с вереницей предметов закружился под потолком. У Симоны похолодело сердце.

– Немедленно прекратите! – в ужасе прошептала она, хватаясь за спинку кровати. – Вы же убиваете его!

Старуха приподняла бровь.

Симона застонала от отчаяния и повернулась к Хейт:

– Леди Хейт, пожалуйста!

– Симона, тут ничем нельзя помочь, – ответила Хейт и обернулась к Минерве: – Что, сопротивляется?

Старуха фыркнула.

Хейт мягко взяла Симону за локоть и отвела подальше от кровати. И вовремя. Тяжелый серебряный кубок с грохотом упал как раз на то место, где она стояла.

Дидье взвыл. Резное кресло у камина вдруг заплясало на тонких ножках, а потом поднялось в воздух.

– Ну нет, парень, – пробормотала Минерва, взмахнула рукой, и кресло вернулось на свое место.

Симона проглотила ком в горле.

– Я… я не понимаю, как эта пытка ему поможет?

Хейт грустно улыбнулась:

– Я знаю, на это неприятно смотреть, но чтобы дать мальчику возможность двигаться дальше, надо сначала узнать, почему он остается. А это значит, что он должен вернуться к моменту своей смерти.

Симона пришла в ярость.

– Вы не сказали мне, – закричала она старухе, – как это будет. Почему вы заставляете его страдать?! Ведь он однажды уже прошел через это!

– Если бы я тебе сказала, разве бы ты согласилась? – спросила Минерва. – Нет, не согласилась бы. То, что ты видишь, детка, это не боль. Это страх, просто страх. Мальчик напуган чем-то или кем-то, кто виноват в его смерти. Сейчас парень использует все свои силы, чтобы не увидеть того, что он уже пережил.

– Отпусти его, Минерва, – потребовала Симона.

Старуха посмотрела на нее так, словно Симона сказала нечто несуразное.

– Нет, детка. Остановиться сейчас – это лишь оттянуть неизбежное. – И Минерва улыбнулась. Почти с гордостью. – Он движется вперед.

– Он нужен мне сейчас, – умоляюще проговорила Симона. – Вы можете продолжить в другой раз.

– Нужен тебе? – с насмешкой спросила колдунья. – Зачем? Приносить тапочки?

Хейт с упреком воскликнула:

– Минерва!

– Не ругай меня, детка, – сказала старуха, села в кровати и откинулась на подушку. – Этого малыша надо освободить от пут, которые его удерживают. А наша молодая баронесса слишком много о себе воображает.

– Я хозяйка этого замка! – заявила Симона и сама удивилась, как искренне прозвучали ее слова. – И я требую, чтобы мой брат вернулся ко мне!

– Знаешь, милочка, я этого не потерплю, – сказала Минерва, поджала губы и отвернулась.

Симона знала, что не может покинуть Хартмур без Дидье. Не может, и все!

– Дидье! – обратилась Симона к призраку, кружащемуся под самыми балками. – Пойдем со мной!

Дидье замедлил движение и уставился на сестру блеклым, ледяным взглядом, в котором, однако, светилась немыслимая надежда. Симона побежала к двери.

– Пойдем, Дидье, все будет хорошо! – позвала она брата. – Уйдем отсюда вдвоем – только ты и я. – Голос Симоны звенел на высокой ноте. – Я… я буду тебе читать!

Призрак опустился вниз. В сердце Симоны вспыхнула надежда, но на полпути к двери Дидье вдруг остановился.

– No-o-on! – завыл он, дернулся и отлетел к потолку, словно привязанный к невидимой постромке.

– Отпусти его! – закричала Симона, не в силах совладать с горем. Она была готова броситься на Минерву и выцарапать ей глаза.

Хейт крепко взяла Симону за плечо:

– Остановись, Симона, остановись!

– Ты не понимаешь, он – все, что у меня есть, – рыдала Симона, вырываясь из крепких пальцев Хейт. – Где он? Дидье!

– Он поблек, – мягко объяснила Минерва. – Устал от борьбы, вот и все. Скоро он станет виднее.

Хейт осторожно положила руку на плечо Симоны:

– Почему бы тебе не вернуться в свою комнату, дорогая? День был тяжелым.

Откуда-то, все усиливаясь, долетал женский голос.

– О нет, – вздохнула Минерва, прикрыла глаза, подняла лицо к потолку и заговорила: – Иди с миром, Хандаар Годвин. Иди с миром, старый воин. Мы еще встретимся.

Крики в коридоре становились все громче, слышались чьи-то поспешные шаги. Застучали в дверь. У Симоны упало сердце, она тотчас поняла, что будет дальше.

– Баронесса! Баронесса! Леди Хейт! – закричали из коридора, а потом снова начали колотить в дверь.

Симона взглянула на Хейт, но та смотрела только на Минерву. Тогда Симона сама пошла к двери и распахнула ее. В коридоре стояла горничная Женевьевы Роза. Служанка горько плакала и ломала руки.

– Боже мой, баронесса! – сквозь слезы проговорила она. – Идите скорее! Лорд Хандаар… он очнулся и… Идите скорее!