Текст книги "Азъ есмь Софья. Царевна"

В кровь и в осколки.

Поскольку подумали оба – о царевиче Алексее Алексеевиче.

М-да…

А ведь не одобрит. И высказать все в лицо не постесняется.

Да не в том бы дело, как-никак он – сын, а Алексей Михайлович – отец, поругались да и помирились. Но ведь действительно…

Так-то все звучит прекрасно.

Полюбил, женился, вдовец…

А в реальности?

Любить тебе никто и не мешает, но жениться, когда на могиле царицы еще земля не осела – понятное дело, в переносном смысле, кто б дал царицу в землю закопать, в Соборе схоронили, – некрасиво. Неуважение.

А хочется.

Еще как хочется…

Пусть даже верный Артамошка и уверяет, что ежели девка так государю приглянулась, то ни за кого другого она таперича точно не пойдет, но ведь…

Хочется. А стыдно.

И оба собеседника это понимали, только не говорили. Но про себя Артамон Матвеев клял последними словами наглого мальчишку, из-за которого могла сорваться такая удача. Царь ведь…

А ежели перегорит?

Уж как касимовскую невесту любил, да забыл, утешился с Марией Милославской. Глядишь, и эту забудет, мало ли кто там еще подвернется?

Нет, это дело надо срочно проворачивать, но – как?!

Не уговаривать же царевича? Матвеев отчетливо понимал, что нарвется на такую насмешку, что дальше некуда. И то спасибо, ежели насмешку…

А еще…

– Государь, уж коли ты решил, так не стоит об этом кому третьему знать. Отравят ведь девку! Или еще как попортят!

Вот тут Алексей Михайлович был полностью согласен. Могли и отравить, и что угодно, но любовь же! Так что ему предстояло сражение со своим семейством.

Матвеев же, проводив государя, заспешил к жене. Обрадовать.

* * *

Мэри была в диком восторге. Просто пищала и прыгала. Это ж такие перспективы!

Хоть и на дикой Руси, но тетка царицы – это много! Очень много! Это – власть! Ведь умная женщина всегда может так управлять мужем, что тот и не поймет, как повинуется ее словам. Тут нахмуриться, там рассмеяться, здесь в спаленку поманить – вот и готовы нужные решения.

А ей эти решения ой как были нужны…

Клан Гамильтонов был достаточно знаменитым и роднился даже со Стюартами. Но еще при Иване Грозном Томас Гамильтон, паршивая овечка, решил уехать на Русь. Обжился, устроился, Евдокия вот боярыней стала, но связей с родной землей не утратила. И отстаивала ее интересы.

Да и Артамон Сергеевич, в бытность свою в Англии, полюбил Туманный Альбион.

А теперь у них был шанс приблизиться к трону. Казалось бы, радоваться надо?

Радость опекунам подпортила Наталья.

Артамон Матвеев хотел обрадовать девушку, но эффект получился совершенно противоположным. Наталья побелела… и с плачем кинулась опекунам в ноги.

– Дядюшка! Тетушка! Не отдавайте! Последней служанкой стану, что пожелаете сделаю, у порога спать буду… не отдавайте!!!

И что тут было делать?

Артамон Матвеев только головой покачал – рехнулась девка от нечаянной радости. Евдокия же осталась рядом с девушкой, но толку было чуть. Вытащить из девчонки удалось не так и много – больше было слез, соплей и воплей.

Вот не люб ей царь, она другого любит, а этот – старый, противный и вообще – жуть!

Естественно, аргументами это признано не было. Наталья получила пару оплеух и хлебо-водную диету, пока не поумнеет – и осталась одна в своей комнате.

И задумалась.

Царь желает на ней жениться. А она-то любит его сына! Что можно предпринять в этой ситуации?

Можно броситься царю в ноги с мольбами. Поможет?

Вряд ли. Скорее наоборот, если царевича и простят – он-то ни сном, ни духом, – то ее, Наталью, или в монастырь запрут, или срочно замуж выдадут, да за такого человека, что собственный отец ангелом небесным покажется. И царевича она в жизни не увидит.

Значит, так действовать не стоит. А как?

Наталья была далеко не глупа, но все же мир ее был ограничен. И в том числе читала она и романы, где прекрасный юноша и юная девушка любят друг друга без памяти, только вот все против. Но они обязательно находят друг друга и женятся, а все их еще и благословляют. Господин де Мольер обеспечил подобными чувствительными историями не одно поколение мечтательных девиц, да и господин Шекспир расстарался. А то ж!

Одни его Ромео и Джульетта чего стоили! А в доме известного англофила Матвеева Наталья могла ознакомиться со множеством книг.

Потому вывод был прост.

Надо сообщить царевичу о своих чувствах! А уж он, увидев ее еще раз или просто узнав… Ведь он помог ей, и даже ее руки коснулся – разве это не признак чувств?!

Наталье и в голову не приходило, что ее просто пожалели, как любую глупую девчонку – и только-то. Привыкнув к Софьиным девочкам, Алексей Алексеевич абсолютно спокойно общался с любой девицей, которая оказывалась рядом, не испытывая ни смущения, ни излишнего возбуждения. Уж последнего точно, после Фросиных усилий. Люди как люди, только с косой.

Но поди, убеди влюбленную девицу?

Наталья приняла решение переговорить с царевичем, а уж как это было сложно…

Что для этого надо сделать?

Для начала – смириться. Потом сообщить, что она все-таки была влюблена в кахетинского царевича, и настаивать на встрече с ним, чтобы объяснить свою жестокость, – не она это! Ее заставляют!

И не завтра ж ее замуж выдавать будут? Траур по царице самое малое год должен продолжаться!

А вот потом, когда ее чуть выпустят из поля зрения – тогда и ударить!

Передать записку царевичу, объясниться и сбежать с ним!

А потом все будет просто чудесно.

Они поженятся, бросятся в ноги царю, тот растрогается и обязательно простит их. А как же иначе?

Нет, если бы Наталья подумала здраво, она бы и сама поняла всю безнадежность своей затеи… Но слишком многое тут соединилось! Любовный угар! Ненавистное теперь замужество! Попытка давления со стороны Матвеевых.

И женщина, будучи сильной и решительной, начала сопротивляться. Да по-глупому. Но ведь и жизненного опыта у Натальи было не так много. Не тот возраст, не тот образ жизни.

Были расчетливость, решительность, ум, характер… но когда женщина влюбляется – все это попадает на службу к сердцу… а в данном органе мозг обнаружен не был. Глупое оно…

Так что план был разработан, и Наталья начала претворять его в жизнь.

Впрочем, для начала седмицу пришлось посидеть на хлебе и воде. Для убедительности.

В жизни б ее опекуны не поверили, что она так легко сдалась. Поняли бы, что она что-то задумала, – и вот тогда попалась бы Наташа, как птица в силки.

А так…

Наталья мужественно жевала черный хлеб, пила воду и надеялась, что голод ее красоты не попортит. Впрочем, царевич все равно уехал в свое Дьяково, так что планы предстояло осуществлять по его возвращении, а покамест узнавать подробнее. Где, что, как, куда он ходит, чем занимается…

Вряд ли судьба будет так любезна, что вновь приведет ее возлюбленного в ненавистный ему дом Матвеева.

* * *

Алексей же, уехав в свое обожаемое Дьяково, о Наталье и не вспоминал. Больше его раздражало то, что отец повадился вызывать его в Москву чуть ли не каждую неделю, отрывая от важных дел. И ведь не откажешься! И не отболтаешься, и просто в болото отца не пошлешь!

Сыновняя непочтительность – штука такая, нехорошая, никогда не узнаешь, кто, как и когда ей воспользуется. А при том гадюшнике в Кремле, который называется Боярской думой…

Единственное, чего не мог понять Алексей, – это когда они думают.

Орут – да! Склочничают, заслугами считаются, ладно бы своими, а то еще и всех предков, родовитостью, богатствами… и?!

Польза-то где от этой говорильни?

Конечно, ежели внимательно слушать да примечать, можно выделить, кто с кем, кто кого поддержит, кто из кожи вылезет, чтобы противника утопить, но… сил нет все это слушать!

Хорошо хоть Софья, которой он все эти заседания пересказывал в лицах, потом все перетолковывала на свой лад. Но будь воля Алексея – разогнал бы он всех этих негодяев к такой-то матери… А нельзя.

Пока никак нельзя.

Стрельцы ненадежны, у бояр свои полки есть, опять же иноземцы пес их знает кого поддержат – один Медный бунт вспомнить! Что-то тогда войско царю на помощь не помчалось, теряя по дороге лапти! Пока собрались да пока договорились – их шесть раз убить могли!

Ну ничего, погодите, умники боярские, на каждую хитрую морду найдется свой кирпич… Вы у меня научитесь с вечера сапоги чистить, а утром надевать на свежую голову. Что это значит, Алексей не знал, но Софья так часто приговаривала, со злостью глядя на какую-нибудь бумажку. И ведь помогало…

Так что царевич был готов каждому боярину свежевычищенные сапоги на макушку натянуть. Лично!

Вот езди, сиди рядом с отцом на этих заседаниях, еще и речи о его женитьбе заводят, невест потихоньку подсовывать начинают…

Сталина на них нету.

Кто это – Софья объяснять отказывалась, но пару раз упомянула, что данный человек правителем был и с казнокрадством и разгильдяйством боролся радикально – направляя таких товарищей или лес валить или к Богу на отчет.

Алексей одобрил. Так вот. И даже сам готов был на те же меры.

Отца Алексей любил, но отчетливо видел его одиночество. Тоску, неприкаянность, душевную неустроенность…

Да-да. Мечтал мужчина о друге, на которого можно было положиться в трудную минуту, а судьба такового не дала. То Морозов, то Никон, теперь вот Матвеев… а опереться не на кого, и чувствует это отец, и понимает, что вокруг трясина, и сделать ничего не может.

Жалко его до слез.

Как же Алексей был благодарен сестрице! Софья – была. Она была – у него. Она все понимала, ни за что не осуждала и помогала справиться с любыми трудностями. И если он слышал от нее: «Лешка, ты… герой!» – он даже не обижался. Может, и правда где-то косяк случился. Бывает ведь! Это ж не пустой лай! Это объяснение и помощь!

А еще у него были Ванька Морозов, на которого можно положиться, тетушки, опять же, Аввакум, Ордин-Нащокин со всем семейством, Морозовы – всем родом, была куча выпускников царевичевой школы, которые за него в огонь и в воду, казаки, которые теперь кормились с его руки… царь-то им хлеб сеять не давал на Дону, чтобы не стали слишком самостоятельными. Да тут давай не давай – налетит крымская саранча, что не пожжет, то пограбит. Вот они и зависели от набегов. А Алексею-то деревни принадлежали. И зерно ему привозили. Да и не только зерно… И отправлялась большая его часть на Дон, в качестве оплаты труда казаков. Сами и охраняли – и горе тем разбойникам, которые налетали на казачий караван.

Алексей Михайлович это видел, но предпочитал оставлять заигрывания сына с казаками вне своего внимания. А куда их приспособить?

Они ведь тоже не дураки, на смерть не пойдут, а войны пока нет. Отдохнуть стране надо.

Приставил их царевич к делу?

Вот и ладненько. Заодно – политика! – есть за что его взгреть, коли понадобится.

А с чего царь повадился таскать наследника в столицу?

Да подход к нему искал. Пытался – лучше поздно, чем никогда – понять, что выросло из сыночка. Вроде бы послушен, покорен, но так ожечь словом умеет, что лучше бы плетью вытянул. Матвеев, вон, сутки с красными ушами ходит, ежели на царевича наткнется. Ни на возраст сопляк не смотрит, ни на заслуги. Отца, правда, мальчишка чтит, но…

Приручать его надо. Приручать и ставить под свое крыло окончательно. А то и впрямь женить. Но действительно – лучше ведь на иноземной принцессе, а не на своей какой… тогда и отцовская свадьба легче пройдет?

Может и так быть.

Но развернуться в этом направлении Алексею Михайловичу не дали.

Заболел царевич Симеон.

В обед мальчик пожаловался, что животик болит, лекари сбежались, но никто ничего умного сказать так и не смог.

Болит, прикоснуться нельзя. Настойка опия боль утишает, но и только-то. А потом все опять возобновляется, мальчишка криком кричит. Царь молится, а сделать-то никто ничего и не может.

Будь Софья рядом – она бы сообщила народу об остром аппендиците. А заодно прибавила, что лечение бесполезно. Операция?

Ты ее еще проведи в этих условиях!

Впрочем, ее и так вызвали. Алексей, в первый же день, вместе с Ибрагимом. Зачем? Да потому, что лекции грека о ядах он слушал внимательно – и сейчас надеялся. Что это просто отрава, что малыша можно будет вылечить…

Господи, ну ведь только четыре года ребенку!

Всего четыре года!

Помилуй его!

Софья примчалась во дворец на третий день болезни, и осмотреть ребенка ей даже не дали. Всем и так было ясно, что царевич Симеон уже не жилец. Уже потом, расспросив о симптомах, Софья заподозрила острый аппендицит, перешедший в перитонит. Но потом.

Восемнадцатого июня замечательного четырехлетнего мальчишки Симеона, которого Софья про себя называла Семушкой и к которому начинала приглядываться, – не стало.

Спустя же пару дней царевна Софья стояла в церкви, смотрела на маленький гробик и грустила.

Ведь от такого никто не застрахован. Медицину надо развивать! Медицину! И одного Глаубера, который на ладан дышит, мало для научной базы! Так что она уже поговорила с алхимиком, он уже написал многим своим знакомым в странах Европы, обещая проезд, проживание и достойную оплату их труда на Руси. Кто согласен – пусть отпишет, царевич ему письмо пришлет со своей печатью.

А сама Софья думала сейчас о другом.

У нас осталось три царевича. Алексей, Федор, Иван. Пять царевен, не считая ее самой. Евдокия, Марфа, Екатерина, Мария и Феодосия. Это хорошо.

Если воспитывать детей в нужном ключе – тут хватит и на престол, и на соседние, да и породниться с кем… Но надо и девчонок воспитывать в нужном духе, и мальчишек… Пусть Лешка намекнет отцу, что хорошо бы мелочь постепенно в царевичеву школу на обучение?

Федьку – так точно! Десять лет мальчишке скоро стукнет, а он все вялый да квелый, мамки-няньки с рук его не спускают, а вот воспитатели хвалят за светлую головушку. Надо, надо забрать с собой мальчишку.

Алексей согласился и решил переговорить с отцом спустя три дня после похорон. Но разговор пошел совсем не в ту сторону, в которую хотелось.

Нет, против отправки Федора под крыло старшего брата Алексей Михайлович ничего не имел! Пусть едет.

А вот по поводу достаточного количества наследников…

Алексей Михайлович отчетливо намекнул, что ему бы надо еще раз жениться, потому как все под богом ходят, а Алексей Алексеевич так ошалел, что даже и не подумал возразить. Царь же, видя, что его идея не встречает сопротивления, порадовался и решил, что сын его сможет понять.

Сын не смог.

И позднее, оставшись наедине с сестрой, ругался и плевался так, что от крика стены дрожали. Но – тут ведь главное знать, что у царя возникла такая идея. А вот объект…

Кто?!

Софья дала бы себе косу остричь, лишь бы узнать заранее – на кого повелся ее папаша! И… что делать-то с этой девицей, когда ее найдем?

А посмотреть пристальнее. Может, ее и можно потерпеть в качестве мачехи. Хотя лучше не надо!

Вот так и пожалеешь о французских нравах, где Людовики гребли под себя всех баб, а женились только на принцессах. Лучше б и папаша понравившуюся дамочку пригреб в фаворитки. Но… Это вечное «но».

Кто?!

Софья дала задание всем своим людям – выяснить, у кого из бояр бывал Алексей Михайлович и какие там есть молодые девушки. Но – время.

А с другой стороны, раньше чем через год батюшка и не дернется жениться, иначе позор! Клятый человеческий фактор! Засвербело! Знала бы – ртутные ванны бы прописала, чтобы настали для царя вечные стрелки на полшестого! Называется – убрали свинцовое отравление.

Тьфу!

* * *

Все разрешилось раньше, чем думала Софья.

В один прекрасный день – они пока еще пребывали в Кремле – Алексей вошел к ней и протянул записку. Маленький листочек был обильно полит духами, и в нем затейливой латинской вязью сообщалось, что подательница сего будет ждать государя царевича каждый день на заутрене в Казанском соборе. И жизнь и счастие ее зависит от того, придет ли царевич на встречу.

Софья задумалась.

Мало ли влюбленных баб по Руси?

Много. И все же Алексею стоило сходить. Много-то их много, но ни одна до сих пор на такое не решалась. Эта либо умнее, либо смелее, либо…

Одним словом – недостаточно информации для полноценного вывода.

С другой стороны – а если это покушение?

Думали долго, но в конце концов решили, что Алексею надобно пойти на встречу. Только не одному, а вместе с Ванечкой Морозовым. И кольчугу надеть. А еще – не давать к себе приближаться.

Так и порешили.

Алексей остался ночевать у боярыни Морозовой, а с утра направился вместе с верным другом в собор. Встал в углу и принялся разглядывать входящих.

И – увидел знакомое лицо.

Да-да, та самая девица, которая у Матвеева чуть поднос не опрокинула… как же ее звали?

Наталья, да…

Она тоже увидела царевича и так засияла, что храм могла бы освещать вместо свечек. Даже шагнула к нему, но потом передумала и пошла чуть вперед и левее. Алексей поклясться был готов, что во время службы она чуть сместится так, чтобы они смогли поговорить в одном из сумрачных храмовых углов.

– Я с тобой, – непреклонно заявил Иван Морозов.

– Я и не спорю, – Алексей кивнул другу.

Наталья усердно крестилась, но мысли ее были далеки от благочестия.

Действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло. Ей бы Алексея Алексеевича не застать, но на похороны брата он остался – и удалось передать через верную служанку, которую еще из дома прихватила с собой, маленькую записочку.

А до того Наталья месяц вела себя ангелом небесным.

Неделю она поупрямилась, что было, то было. Потом со слезами сообщила Мэри, что любит своего Ираклия, просто жить без него не может. Матвеева взвилась и изругала Наташу по-всякому, говоря, что девка – дура, раз оценить своего счастья не может. Да царицей став, она не то что Ираклия – она кого хочешь получить сможет. А коли сына царю родит, там еще поглядеть надобно будет, кто на престол потом взойдет. Вон, Симеон преставился, так, может, и Алексей…

Чего стоило Наташе не вцепиться Мэри Гамильтон в бесстыжие глазоньки – знала только она сама. Но промолчала, поклявшись себе, что ежели она узнает – сама опекунов своих отравит и рука не дрогнет.

Ираклия вызвал к себе Матвеев и вежливо отказал мужчине от дома, сообщив, что царевич слишком вскружил голову его воспитаннице. Так что – извините, сударь, приятно было вас видеть, но еще приятнее будет вас не видеть. Примите уверения в совершеннейшем моем благорасположении – и проваливайте. Царевич, конечно, был недоволен, но смирился. Нищим и изгнанникам гордыню проявлять не приходится, тем паче в чужой стране.

Наталья поплакала и согласилась на свидание с Алексеем Михайловичем.

Надо сказать, при второй встрече она хотя бы на Царя всея Руси посмотрела. И все равно не впечатлилась. Мужчина, росту среднего, полный, борода окладистая, глаза голубые… снять с него кафтан драгоценный – никто и не отличит от купчины московского.

А с другой стороны, говорил он ласково, Наталья отвечала разумно, беседовали о Москве, о пьесе, у Матвеева тогда представленной, о театре – Наталья и начала понемногу оттаивать. Вроде как и не такой уж Алексей Михайлович тиран? Ежели она с любимым сбежит – не осудят же ее за это!

Царь-то явно доволен остался, потому как на следующий день дядюшка навестил Наташу, подарил дорогие подвески с лалами и сказал, что судьба ее обязательно будет в следующем году устроена. Наталья же воспользовалась случаем и попросила, чтобы милейший и добрейший дядюшка Артамон разрешил ей ходить хоть к вечерне, хоть к заутрене куда-нибудь в храм. А то ведь ежели она царицей станет…

Не гулять ей тогда по Москве более.

Артамон Матвеев разрешать сначала не собирался, но Наташа начала худеть и дурнеть, а потому он приставил к ней охрану и соглядатаев – и разрешил.

За месяц охранникам это надоело хуже горькой редьки.

Приходит, молится, кланяется, свечки ставит, после службы еще задерживается – черничка, да и только. Ее б не замуж, а в монастырь.

О чем Матвееву и донесли. И постепенно, через месяц-полтора, он и перестал опасаться подвоха. По-прежнему Наталья ходила с охраной, но уже не с тремя служанками, а с одной. И та – доверенная. Так что переглянуться с Алексеем Алексеевичем и потихоньку скользнуть в сторонку, где народу было поменьше, Наталье было несложно.

А вот с чего разговор начать – она и не знала. Начал Алексей.

– Я помню вас. Вы – воспитанница боярина Матвеева.

– Да. Я написала вам письмо.

Голос у Натальи был приятным. Густым, звучным, завораживающим – и она отлично об этом знала. И пользовалась. Только вот царевич смотрел по-прежнему настороженно.

– И что вы хотите мне поведать, красавица?

Много ли надо влюбленной девушке?

– Дядюшка решил выдать меня замуж за государя…

Алексей едва рот шире ворот не распахнул, хорошо вовремя спохватился.

– Артамон Матвеев. Решил выдать вас замуж. За моего отца.

Наталья кивнула. Алексей принялся рассуждать дальше, хоть голова у него кругом и шла. Но выручала привычка к логическому мышлению.

– Вам это неприятно. Вы хотите замуж за другого, иначе с радостью согласились бы. Так?

Опять кивок.

– Чем я могу помочь вам?

– В своем положении я не могу сопротивляться дядюшке. Он властен в моей судьбе.

– Вы хотите, чтобы свадьба расстроилась.

– И меня с моим избранником связал священный Гименей.

Алексей задумался.

– Наталья, я не смогу дать вам ответ сразу. Это все слишком неожиданно. Но хочу заверить вас в своем искреннем расположении.

Наталья улыбнулась. Действительно, если бы царевич согласился на ее слова – она бы в нем разочаровалась. Ему же надо обдумать, узнать, навести справки…

– Государь, как я смогу увидеться с вами вновь?

– Вы часто ходите в этот храм, Наташа?

– Д-да…

– Я постараюсь прийти сюда. Либо я, либо… посмотрите на моего друга. Он может прийти сюда – и вы можете передать ему все, что хотите сказать мне. Я верю Ивану как самому себе.

Наталья чуть опустила ресницы, бросила взгляд на царевича…

Алексей смотрел спокойно и серьезно, а у бедной девушки сердце заходилось от радости.

Он здесь! Он рядом!

Но не бросаться же ему на шею!

И бросилась бы, и повисла, если была бы надежда, но пока ее нет – блюсти себя надобно. Честь девичья дороже золота! А значит – приближаться постепенно надо.

Вот что было непривычно Наташе. Самой на мужчину охотиться. Раньше-то ее внимания добивались, а Алексей Алексеевич смотрит спокойно, серьезно…

Когда-нибудь он станет великим государем. Но дядюшке лучше об этом не знать.

Отравят. И возможно – вместе с ней.

Слишком сильна Русь, чтобы на ее престоле еще и сильный государь воцарился.

* * *

Софья в ответ на такие новости зашипела гадюкой.

Информацию требовалось проверить, а Алексея – расспросить.

– А что ты скажешь об этой Наталье?

– Может, она и не лгала. Она неглупа.

– Но почему тогда отказывается? Любовь? Только к кому?

Для Софьи любовь была terra incognita, земля неизведанная. Теоретически она могла понять, что это и для чего надобно, а практически – идеальный инструмент для шантажа и нервотрепки эта ваша любовь! Но в то же время… Какова вероятность того, что Матвеев не лжет?

Кто может знать о происходящем в доме?

Слуги, и только они!

Вот так и получилось, что Филимон, молодой слуга боярина Матвеева, которого Мэри Гамильтон упорно называла Филиппом, случайно столкнулся на улице с прелестной девушкой.

Более того, столкнулся он так неудачно, что та упала, ногу подвернула, корзинку выронила и даже расплакалась. И что должен был сделать в этой ситуации настоящий мужчина?

Разумеется, довести бедняжку до дома!

А по дороге и чуток посплетничать! Ну кто ж откажется, особенно ежели девушка вздыхает, слезки утирает, глазками в мужчину постреливает и вообще намекает, что не прочь продолжить знакомство?

Жила девушка в доме боярыни Морозовой, работала там служанкой и говорила много и охотно. И о том, какая боярыня благочестивая, и какая она разумница, и как у них часто царевич бывает. Ну и как тут не прихвастнуть?

Как тут было не похвастаться красавице, что у них-де сам царь бывает! Да часто так! Да подолгу с боярином беседует!

И даже ходят слухи, только тс-с-с… Говорят, что царь-то на Наташку Нарышкину, матвеевскую воспитанницу, глаз положил! Хотя там и глянуть не на что!

Чернява, лупоглаза, а характером – гадина! Вот как есть – змеюка чешуйчатая! Вечно всем недовольна, вечно перед хозяевами заискивает, а перед теми, кто ниже ее, царицей ходит. Хотя вот как есть – приживалка деревенская. Из милости взятая.

Ой да что там говорить!

Девку дворовую по щекам отхлестала только за то, что та с ведром упала, да чуток воды на Наташкино платье попало. Кто-то и не заметил бы, а эта – всюду лезет!

Другой раз лакею досталось, что дверь не притворил да поклон неправильно отвесил.

Третий…

Девушка слушала, ахала, охала, поддакивала – и Филимон сам не заметил, как выболтал ей все подряд. Он и не знал, что вечером та же девушка будет стоять перед царевной Софьей, а девочка будет задумчиво крутить в руках карандаш, слушая пересказ сплетен из дома Матвеевых.

– Так, Татьяна, придется тебе еще у Феодосии пожить. Филимон, говоришь, глазами ел?

– Царевна, да ежели прикажу – он у меня с руки есть будет.

– Вот и ладненько. Иди и работай над этим вопросом.

Крупицы информации сыпались от слуг, от Ордина-Нащокина, даже от Морозовых, и все яснее складывался портрет умной и хищной девицы, которая ничем не побрезгует ради своей цели. Собственно, даже влюбленность в Алексея отлично сюда вписывалась.

Наталья считает себя привлекательной, да она наверняка такая и есть. Царь уже у нее в кармане, но – между нами, девочками, сколько там ему осталось?

Год?

Десять лет?

А что потом ждет Наталью?

Тот же монастырь. Однозначно. Вдовые царицы у нас туда и определяются. А ведь ей не хочется. После царского-то престола в монастыре куда как солоней покажется. Это если б она из деревни своей убогой туда ушла – тогда да. Что там репу жевать, что здесь киселем запивать. А после царских палат неуютно там, ой неуютно.

Зато Алексей молодой, холостой, симпатичный, да и править должен следующим. И народ его любит, и отзываются о нем уважительно – ну и? Почему бы не побороться за ценный приз?

Софья скрипнула зубами, сожалея, что не может сама поговорить с Натальей – уж она бы разобралась, что это за птица. А впрочем… почему не может?!

Это она не может пойти к Наталье!

Но кто сказал, что Наталья не может прийти к царевне!

Надо только как-нибудь так это обставить…

И для начала Алексей при отце похвалил матвеевскую постановку. Алексей Михайлович, которому все похвальбы Матвееву – а значит, и его Наташеньке – были медом по сердцу, разулыбался – и тут встряла Софья.

И принялась на пару с подученной Марфой жалеть, что им-де ничего и никогда такого не покажут. Алексей принялся утешать сестренку – и умоляюще посмотрел на отца.

– Тятенька, нельзя ли Матвеева попросить – пусть его люди один вечер для сестренок сыграют?

Надо ли говорить, что идея нашла у царя горячий отклик?

Еще более горячий отклик она нашла у Натальи, которую предупредил Иван Морозов. Мол, царевна отца упросила, хочет с тобой повидаться, так что ты, девка, ничему не удивляйся…

Какая она – царевна, с которой царевич не расстается?

Умная. Так что вы наверняка друг дружку поймете.

Наталья не сомневалась в своей способности обвести кого угодно. И после получения приглашения успокаивала дядюшку.

Да что там может быть такого?

Ну захотелось царевнам представление поглядеть! Да разве плохо? Пусть и ко мне приглядятся. Да пока никто ни о чем и не знает – неоткуда. Но и мне присмотреться надо. Ведь кто-то из детей меня точно в штыки примет!

С этим Матвеев был полностью согласен. И все же чувствовал опасность, ощущал ее всем телом, но откуда?

Откуда?!

Ответа не было.

* * *

Сама пьеса Софью не заинтересовала совершенно. Что словесные кружева Симеона Полоцкого, похожие на геометрически подстриженный парк – красиво, правильно, безжизненно, что сюжет – оставьте еврейские народные сказки евреям. Важно другое. Царевны должны были прятаться за специальной ширмой, чтобы не увидел их никто посторонний – они там и прятались. И что, если за ширмой оказалось на одну царевну меньше? Остальные-то визжали от восторга и внимания не обратили. А если что – Марфа скажет, что у сестренки животик прихватило. Бывает…

А Софья в это время изучающе глядела на Наталью.

С ее точки зрения – так себе. Девица, конечно, неплоха, высокая, статная, полноватая, но сейчас это модно, глаза навыкате – щитовидка? – черные, умные. Волосы гладкие черные. Мелкие белые зубки, румяные щеки, но смотрит как на ребенка. Ну да чего и ждать от девчонки.

– Ты и есть Наталья, которую за моего отца Матвеев прочит, – первой начала беседу Софья. Раскрыться она не боялась, наоборот. Ей надо было за небольшое – минут пятнадцать – время сломать защиту Натальи и понять, что внутри. А как?

А только пробить ее, чтобы наружу все тайное полезло. Иначе никак…

– Я, государыня.

– Так почему бы и не выйти? Богат, стар, на руках тебя носить будет.

Наталья сверкнула глазами, но ответила пока еще кротко.

– Не люб он мне, государыня.

– Так ведь тебе и другой никто не люб. Ни царевич Ираклий, ни сын боярский, ни купец… сватались к тебе уже, не проще ли в монастырь, да не морочить людям голову?

Наталья вспыхнула красными пятнами. Софья усмехнулась.

– По моей просьбе все о тебе разузнали. Бегала ты в деревне, сопли подолом вытирала, ни дать ни взять девка-лапотница. Но Матвеева ты не упустила. За кого б ты замуж ни вышла – все одно боярину верна будешь, благодарить весь век, что из нищеты тебя вытащил. А мужа в спину бить станешь?

– Не стану.

– Знаю я, что не люб тебе никто, а ежели мужа немилого обвести – это и не предательство вовсе, так ведь ты рассуждаешь?

– Плохо вы обо мне думаете, государыня!

– Я пока о тебе вообще не думала. Мой отец заблуждается – его и беда. Мне ты ничего сделать не сможешь. Поцарствуешь десять лет, да и в монастырь.

– Государыня!

– Неуж не знаешь, как у нас вдовые царицы заканчивают? У тятеньки моего сыновей хватает, все не перемрут, так что власти тебе не видать. Да и эти десять лет… Думаешь, легко царицей быть? Это кубло змеиное мать мою в могилу свело, оно и тебя зажалит. Мамки, тетки, боярыни, сударыни… Сама в монастырь сбежишь. Еще и умолять будешь, чтобы отпустили.

Наталья давно бы сбежала, но двери были снаружи заперты, и ждал там Ванечка Морозов, проводивший девушку к Софье. Оставалось только огрызаться, потому что девчонка за столом была серьезным противником. Она говорила чудовищные вещи и пристально смотрела на Наталью, ожидая реакции. И что ужаснее всего – ведь не лгала. Могло так и случиться, что по ее слову сбудется. И тогда – только в петлю.

Что может быть хуже для женщины, чем любить одного, а попасть в руки к нелюбимому?

– Матвеев зря боится, за моего отца тебе никто бы замуж выйти не препятствовал. Поменялись бы Милославские на Нарышкиных – только и дела.