Текст книги "Мировая художественная культура: Античный мир. Древние славяне"

 
Крылатый бог любви, склоняся над сохой,
Оратаем идет за взрезанной браздой;
Впряденные тельцы его послушны воле,
Прилежною рукой он засевает поле,
И, дерзкий взгляд подняв к властителю небес,
Взывает: «Жатву ты блюди мою, Зевес!
Не то, к Европе страсть опять в тебе волнуя,
В ярмо твою главу мычащую вогну я!»[15]15
  Пер. с франц. А. Толстого.


[Закрыть]
 

 
Да, Европа покорилась,
Силе бычьей уступая,
И понятно, что Даная
Золотым дождем прельстилась.
Кто в Семелу камнем бросит,
Если ей казалось: облак,
Идеальный горный облак
Нам бесчестья не приносит?
Но на Леду мы, признаться,
Негодуем и поныне;
Надо ж быть такой гусыней,
Чтобы лебедю отдаться![16]16
  Пер. с нем. М. Лозинского.


[Закрыть]
 

 
В стране роскошной, благодатной,
Где Евротейский древний ток
Среди долины ароматной
Катится светел и широк,
Вдоль брега Леда молодая,
Еще не мысля, но мечтая,
Стопами тихими брела.
Уж близок полдень; небо знойно;
Кругом все пусто, все спокойно;
Река прохладна и светла;
Брега стрегут кусты густые…
Покровы пали на цветы,
И Леды прелести нагие
Прозрачной влагой приняты.
Легко возлегшая на волны,
Легко скользит по ним она;
Роскошно пенясь, перси полны,
Лобзает жадная волна.
Но зашумел тростник прибрежный,
И лебедь стройный, белоснежный
Из-за него явился ей.
Сначала он, чуть зримый оком,
Блуждает в оплыве широком
Кругом возлюбленной своей;
В пучине часто исчезает,
Но, сокрываяся от глаз,
Из вод глубоких выплывает
Все ближе к милой каждый раз.
И вот плывет он рядом с нею.
Ей смелость лебедя мила,
Рукою нежною своею
Его осанистую шею
Младая дева обняла;
Он жмется к деве, он украдкой
Ей перси нежные клюет;
Он в песне радостной и сладкой
Как бы красы ее поет,
Как бы поет живую негу!
Меж тем влечет ее ко брегу,
Выходит на берег она;
Устав, в тени густого древа,
На мураву ложится дева,
Но длань главою склонена.
Меж тем не дремлет лебедь страстный:
Он на коленях у прекрасной
Нашел убежище свое;
Он сладкозвучно воздыхает,
Он влажным клевом вопрошает
Уста невинные ее…
В изнемогающую деву
Огонь желания проник:
Уста раскрылись; томно клеву
Уже ответствует язык;
Уж на глаза с живым томленьем
Набросив пышные власы,
Она нечаянным движеньем
Раскрыла все свои красы…
Приют свой прежний покидает
Тогда нескромный лебедь мой;
Он томно шею обнимает
Вкруг шеи девы молодой;
Его напрасно отклоняет
Она дрожащею рукой:
Он завладел —
Затрепетал крылами он, —
И вырывается у Леды
И девства крик и неги стон[17]17
  Пер. с франц. Е. Баратынского.


[Закрыть].
 

 
Карают боги гнусного Тантала,
чья низость на пиру ввела их в гнев.
Своим обманом мудрость их презрев,
изведал он, что значит их опала:
к воде ладони тянет он устало,
почти касается рукой дерев,
но Эридан уходит, обмелев,
и дерево ему плода не дало.
Ты удивлен, страдальцу сострадая,
что плод, в его уста не попадая,
приманкой служит для его очей?
Ну что ж, окинь округу трезвым взглядом,
и ты увидишь сто Танталов рядом —
несчастных, средь богатства, богачей[18]18
  Пер. с исп. П. Грушко.


[Закрыть].
 

 
Безмерно гордый, что любим богами,
Дерзнул Тантал с небес позвать их в дом,
Они вошли неслышными шагами
И сели за столом.
И вот, всегда ласкаемый на небе,
Вновь был почтен он всех богов отцом:
Дать н́ектара ему велел он Гебе
И наградить венцом.
Он пил – и грудь охватывало пламя;
С тех пор и до конца он был томим
Тоской, не исцеляемой богами,
По радостям земным.
Над ним свершилось Эвменид деянье:
Как повествует древний, темный миф,
Сошел он в дол отверженных, к страданью,
Питья богов испив;
Тугие гроздья, сладким соком полны,
Касались тих жаркого чела,
И, чистые свои вздымая волны,
У губ река текла,
Но от него отшатывался каждый
Ему в мученьях вожделенный плод,
И мимо уст, не утоляя жажды,
Струилась пена вод.
От пития земного нет блаженства
Тому, кем кубок Гебы был испит:
Он в гордом сердце жажды совершенства
Вовек не утолит[19]19
  Пер. с норвеж. А. Шараповой.


[Закрыть].
 

 
Стеная от усталости фатальной[20]20
  Фатальный – безнадежный и неизбежный.


[Закрыть],
За шагом шаг, пятой ища опору,
Он тяжкий камень вкатывает в гору;
Но лишь приблизится к вершине скальной,
Выскальзывает камень колоссальный
Из рук – и вновь, согласно приговору
Судьбы враждебной, вверх по косогору
Он должен груз толкать первоначальный.
Но, как бы ни был труд Сизифа тяжек,
Его измученные казнью руки
Порою ведают отдохновенье;
Лишь мне судьбина не дает поблажек:
От гнета памяти моей и муки
Нет передышки даже на мгновенье[21]21
  Пер. с исп. Г. Кружкова.


[Закрыть].
 

 
Счастливые могли сойти гурьбою
В Элизиум, где медленная влага
Бесшумных рек и полнота покоя
Напоминала им земные блага.
Но мне открылась даль иного мифа:
Зеленый куст, склонившийся над Летой,
Стон музыки и немота Сизифа.
Проходят дни. Зима сменяет лето.
Счастливые несутся пестрой стаей.
Ничтожные бредут толпой унылой.
Он рвется вверх, безмерно вырастая —
Еще гордясь закабаленной силой.
Уже вот-вот он будет на вершине,
Толпа теней его припомнит имя.
Но камень рухнул – и опять в долине
Его следы пересеклись с другими,
Высот не испытавшими следами.
И сам себе он кажется безвольным
Ничтожеством: он не осилил камень,
Который мог бы стать краеугольным.
Нагорный храм мог сделаться итогом
Его мечты, возвысившись над бездной.
Несчастный грешник, ты осмеян богом —
Ты побежден в сраженье с бесполезным.
Но каждым низвержением гранита
Ты давишь змей, крадущихся по склонам.
Храм не воздвигнут, но змея убита.
Ты победил в стремленье непреклонном[22]22
  Пер. с норвеж. А. Шараповой.


[Закрыть].
 

 
После того как он в очередной раз
Вкатил камень в гору и тот скатился,
Сизиф сошел с горы и уселся
На своем мертвом палаче. Ход
Его рассуждений был следующий:
Я осужден; своего палача я сам
Привожу в движенье; стало быть палач
Не может принудить меня к исполнению
Приговора.
Действительно, ад был пуст.
Насколько хватает глаз: гора,
Камень, сухая трава аж до склона неба,
Он сам, Сизиф, воздух для дыханья,
Немного света из неизвестного источника и
Ничего сверх этого. Вывод был правильный:
Палач беспомощен. Сизиф
Закурил папиросу,
Докурил папиросу, погасил
Окурок и пошел. Гора уменьшалась,
Камень (палач) исчез; Сизиф не
Встретил никого, кто мог бы его принудить,
но не почувствовал себя свободнее[23]23
  Пер. с польск. В. Британишского.


[Закрыть].
 

I.4. Прометей

Прометей и люди

Прометей по повелению Зевса вылепил из глины людей и животных. Но увидел Зевс, что неразумных животных получилось гораздо больше, и велел ему часть животных уничтожить и перелепить в людей. Тот повиновался; но получилось так, что люди, переделанные из животных, получили облик человеческий, но душу под ним сохранили зверообразную.

Басня направлена против человека грубого и глупого.

Две сумы

Прометей, вылепив людей, повесил им каждому на плечи две сумы: одну с чужими пороками, другую – с собственными. Суму с собственными пороками он повесил за спину, а с чужими – спереди. Так и получилось, что чужие пороки людям сразу бросаются в глаза, а собственные они не замечают.

Эту басню можно применить к человеку любопытному, который в собственных делах ничего не смыслит, а о чужих печется.

Зевс, Прометей, Афина и Мом

Зевс сотворил быка, Прометей – человека, Афина – дом, и выбрали они в судьи Мома[24]24
  Мом – олицетворение злословия и насмешки в греческой мифологии.


[Закрыть]. Позавидовал Мом их творениям и начал говорить: Зевс сделал оплошность, что у быка глаза не на рогах и он не видит, куда бодает; Прометей – что у человека сердце не снаружи и нельзя сразу отличить дурного человека и увидеть, что у кого на душе; Афине же следовало снабдить дом колесами, чтобы легче было переехать, если рядом поселится дурной сосед. Разгневался Зевс за такую клевету и выгнал Мома с Олимпа.

Нет ничего столь совершенного, чтобы быть свободным от всяких упреков.

Лев, Прометей и слон

Лев не раз жаловался Прометею: сотворил его Прометей и большим, и красивым, в пасти у него – острые зубы, на лапах – сильные когти, всех он зверей сильнее. «И все-таки, – говорил лев, – боюсь я петуха!» Отвечал ему Прометей: «Зря ты меня винишь! Все, что мог я сделать, ты от меня получил; просто душа у тебя слишком слабая!» Начал лев плакаться на свою судьбу и жаловаться на свою трусость и решил наконец покончить с жизнью. Шел он с такой мыслью и встретил слона, поздоровался и остановился поговорить. Увидел он, что слон все время шевелит ушами, и спросил: «Что с тобой, почему у тебя такие беспокойные уши?» А вокруг слона в это время как раз порхал комар. «Видишь, – сказал слон, – вон этого, который маленький и жужжит? Так вот, если он заберется мне в ухо, то я погиб». Сказал тогда лев: «Зачем мне умирать? ведь я должен быть настолько же счастливее слона, насколько петух сильнее комара!»

Ты видишь, как могуч комар: даже слон его боится.

И.-В. Гете. Прометей

 
Ты можешь, Зевс, громадой тяжких туч
Накрыть весь мир,
Ты можешь, как мальчишка,
Сбивающий репьи,
Крушить дубы и скалы,
Но ни земли моей
Ты не разрушишь,
Ни хижины, которую не ты построил,
Ни очага,
Чей животворный пламень
Тебе внушает зависть.
Нет никого под солнцем
Ничтожней вас, богов!
Дыханием молитв
И дымом жертвоприношений
Вы кормите свое
Убогое величье,
И вы погибли б все, не будь на свете
Глупцов, питающих надежды,
Доверчивых детей
И нищих.
Когда ребенком был я и ни в чем
Мой слабый ум еще не разбирался,
Я в заблужденье к солнцу устремлял
Свои глаза, как будто там, на небе,
Есть уши, чтоб мольбе моей внимать,
И сердце есть, как у меня,
Чтоб сжалиться над угнетенным.
Кто мне помог
Смирить высокомерие титанов?
Кто спас меня от смерти
И от рабства?
Не ты ль само,
Святым огнем пылающее сердце?
И что ж, не ты ль само благодарило,
По-юношески горячо и щедро,
Того, кто спал беспечно в вышине!
Мне – чтить тебя? За что?
Рассеял ты когда-нибудь печаль
Скорбящего?
Отер ли ты когда-нибудь слезу
В глазах страдальца?
А из меня не вечная ль судьба,
Не всемогущее ли время
С годами выковали мужа?
Быть может, ты хотел,
Чтоб я возненавидел жизнь,
Бежал в пустыню оттого лишь,
Что воплотил
Не все свои мечты?
Вот я – гляди! Я создаю людей,
Леплю их
По своему подобью,
Чтобы они, как я, умели
Страдать, и плакать,
И радоваться, наслаждаясь жизнью,
И презирать ничтожество твое,
Подобно мне![25]25
  Пер. с нем. В. Левика.


[Закрыть]
 

1

 
Титан! На наш земной удел,
На нашу скорбную юдоль,
На человеческую боль
Ты без презрения глядел;
Но что в награду получил?
Страданье, напряженье сил
Да коршуна, что без конца
Терзает печень гордеца,
Скалу, цепей печальный звук,
Удушливое бремя мук
Да стон, что в сердце погребен,
Тобой подавленный, затих,
Чтобы о горестях твоих
Богам не смог поведать он.
 

2

 
Титан! Ты знал, что значит бой
Отваги с мукой… ты силен,
Ты пытками не устрашен,
Но скован яростной судьбой.
Всесильный Рок – глухой тиран,
Вселенской злобой обуян,
Творя на радость небесам
То, что разрушить может сам,
Себя от смерти отрешил,
Бессмертья даром наделил.
Ты принял горький дар, как честь,
И Громовержец от тебя
Добиться лишь угрозы смог;
Так был наказан гордый бог!
Свои страданья возлюбя,
Ты не хотел ему прочесть
Его судьбу – но приговор
Открыл ему твой гордый взор.
И он постиг твое безмолвье,
И задрожали стены молний…
 

3

 
Ты добр – в том твой небесный грех
Иль преступленье: ты хотел
Несчастьям положить предел,
Чтоб разум осчастливил всех!
Разрушил Рок твои мечты,
Но в том, что не смирился ты, —
Пример для всех людских сердец;
В том, чем была твоя свобода,
Сокрыт величья образец
Для человеческого рода!
Ты символ силы, полубог,
Ты озарил для смертных путь, —
Жизнь человека – светлый ток,
Бегущий, отметая путь,
Отчасти может человек
Своих часов предвидеть бег;
Бесцельное существованье,
Сопротивленье, прозябанье…
Но не изменится душа,
Бессмертной твердостью дыша,
И чувство, что умеет вдруг
В глубинах самых горьких мук
Себе награду обретать,
Торжествовать и презирать
И Смерть в Победу обращать[26]26
  Пер. с англ. В. Луговского.


[Закрыть].
 

 
Когда титан с высот, огнями опаленный,
Тобой низвергнут был, разгневанный Кронид,
Он поднял к небу взгляд свирепый, непреклонный
И ни одной слезы не пролил на гранит.
Под клювом коршуна, его крылом избит,
Боль братскую копил гигант непокоренный
И верил, что опять он встанет, озаренный,
Свободу обретет, за муки отомстит.
Нас и теперь казнят за милосердье к людям,
Но справедливости ждать больше мы не будем —
К нам не придет Геракл: богов нет в небесах.
И океан стыда, нас призывая к мести,
На душу давит нам, а возмущенной чести
Горячая роса блестит у нас в глазах![27]27
  Пер. с франц. М. Гордона.


[Закрыть]
 

 
…Но встречу их теснина разделяла.
– Кто ты в цепях? – Титан. А ты? – Герой.
Печальных скал неясный реял строй.
Текла заря, мертва и дымно ала.
И клубы тьмы, дрожащей и сырой,
Из черных ртов бездонного провала
Неслись к заре, свивая покрывала
Над спящей в льдах двуглавою горой.
Закатной мглой прощально пламенея,
Внимал Кавказ, как ропот Прометея,
Стихая, гас в безгласности могил.
И, опьянев, в последний раз к ночлегу
Над головой Геракла коршун плыл,
Роняя с лап и клюва кровь по снегу.
 

I.5. Посейдон (Нептун) – владыка морей

 
Солнце лучами играло
Над морем, катящим далеко валы;
На рейде блистал в отдаленьи корабль,
Который в отчизну меня поджидал;
Только попутного не было ветра,
И я спокойно сидел на белом песке
Пустынного берега.
Песнь Одиссея читал я – старую,
Вечно юную песнь. Из ее
Морем шумящих страниц предо мной
Радостно жизнь подымалась
Дыханьем богов,
И светлой весной человека,
И небом цветущим Эллады.
Благородное сердце мое с участьем следило
За сыном Лаэрта в путях многотрудных его,
Садилося с ним в печальном раздумьи
За радушный очаг,
Где царицы пурпур прядут,
Лгать и удачно ему убегать помогало
Из объятий нимф и пещер исполинов,
За ним в Киммерийскую ночь, и в ненастье,
И в кораблекрушенье неслось,
И с ним несказанное горе терпело.
Вздохнувши, сказал я: «Злой Посейдон,
Гнев твой ужасен,
И сам я боюсь
Не вернуться в отчизну!»
Едва я окончил —
Запенилось море,
И бог морской из белеющих волн
Главу, осокой венчанную, поднял,
Промолвив в насмешку:
«Что ты боишься, поэтик?
Я нимало не стану тревожить
Твой бедный кораблик,
Тебя не заставлю излишней качкой
Бояться за бедную жизнь.
Ведь ты, поэтик, меня никогда не сердил:
Ни башенки ты не разрушил у стен
Священного града Приама,
Ни волоса не спалил на главе
Полифема, любезного сына,
И тебе не давала советов ни в чем
Богиня ума – Паллада-Афина».
Так воззвал Посейдон
И в море опять погрузился;
И над грубой матросской шуткой
Под водой засмеялась
Амфитрита, толстая торговка рыбой,
И глупые дочки Нерея[28]28
  Пер. с нем. А. Фета.


[Закрыть].
 

Глубоко в пучине моря стоит чудесный дворец великого брата громовержца Зевса, колебателя земли Посейдона. Властвует над морями Посейдон, и волны моря послушны малейшему движению его руки, вооруженной грозным трезубцем. Там, в глубине моря, живет с Посейдоном и его прекрасная супруга Амфитрита, дочь морского вещего старца Нерея, которую похитил великий властитель морской глубины Посейдон у ее отца. Он увидал однажды, как водила она хоровод со своими сестрами– нереидами на берегу острова Наксоса. Пленился бог моря прекрасной Амфитритой и хотел увезти ее на своей колеснице. Но Амфитрита укрылась у титана Атласа, который держит на своих могучих плечах небесный свод. Долго не мог Посейдон найти прекрасную дочь Нерея. Наконец открыл ему ее убежище дельфин; за эту услугу Посейдон поместил дельфина в число небесных созвездий. Посейдон похитил у Атласа прекрасную дочь Нерея и женился на ней. С тех пор живет Амфитрита с мужем своим Посейдоном в подводном дворце. Высоко над дворцом шумят морские волны. Сонм морских божеств окружает Посейдона, послушный его воле. Среди них сын Посейдона Тритон, громовым звуком своей трубы из раковины вызывающий грозные бури. Среди божеств – и прекрасные сестры Амфитриты, нереиды. Посейдон властвует над морем. Когда он на своей колеснице, запряженной дивными конями, мчится по морю, тогда расступаются вечно шумящие волны и дают дорогу повелителю Посейдону. Равный красотой самому Зевсу, быстро несется он по безбрежному морю, а вокруг него играют дельфины, рыбы выплывают из морской глубины и теснятся вокруг его колесницы. Когда же взмахнет Посейдон своим грозным трезубцем, тогда, словно горы, вздымаются морские волны, покрытые белыми гребнями пены, и бушует на море свирепая буря. Бьются тогда с шумом морские валы о прибрежные скалы и колеблют землю. Но простирает Посейдон свой трезубец над волнами, и они успокаиваются. Стихает буря, снова спокойно море, ровно, как зеркало, и чуть слышно плещется у берега – синее, беспредельное.

Много божеств окружает великого брата Зевса, Посейдона; среди них вещий морской старец, Нерей, ведающий все сокровенные тайны будущего. Нерею чужды ложь и обман; только правду открывает он богам и смертным. Мудры советы, которые дает вещий старец. Пятьдесят прекрасных дочерей у Нерея. Весело плещутся юные нереиды в волнах моря, сверкая среди них своей божественной красотой. Взявшись за руки, вереницей выплывают они из морской пучины и водят хоровод на берегу под ласковый плеск тихо набегающих на берег волн спокойного моря. Эхо прибрежных скал повторяет тогда звуки их нежного пения, подобного тихому рокоту моря. Нереиды покровительствуют мореходу и дают ему счастливое плавание.

Среди божеств моря – и старец Протей, меняющий, подобно морю, свой образ и превращающийся, по желанию, в различных животных и чудовищ. Он тоже вещий бог, нужно только уметь застигнуть его неожиданно, овладеть им и заставить его открыть тайну будущего. Среди спутников колебателя земли Посейдона и бог Главк, покровитель моряков и рыбаков, и он обладает даром прорицания. Часто, всплывая из глубины моря, открывал он будущее и давал мудрые советы смертным. Могучи боги моря, велика их власть, но властвует над всеми ними великий брат Зевса Посейдон.

Все моря и все земли обтекает седой Океан – бог-титан, равный самому Зевсу по почету и славе. Он живет далеко на границах мира, и не тревожат его сердце дела земли. Три тысячи сыновей – речных богов и три тысячи дочерей – океанид, богинь ручьев и источников, у Океана. Сыновья и дочери великого бога Океана дают благоденствие и радость смертным своей вечнокатящейся живящей водой, они поят ею всю землю и все живое.

 
…Внезапно волна исполинская сверху
С страшным обрушилась шумом на плот и его
                                                                              закрутила.
Сам он далеко упал от плота, из руки ослабевшей
Выпустив руль. Пополам разломилась на самой средине
Мачта от страшного вихря различных
                                                          сшибавшихся ветров.
В море далеко снесло и помост и разорванный парус.
Сам Одиссей под водой очутился. Мешал ему сильно
Вынырнуть тотчас напор вздымавшихся волн
                                                     исполинских.
Сильно одежда мешала, ему подаренная нимфой.
Вынырнул он наконец из пучины, плюясь непрерывно
Горько-соленой водою, с его головы нистекавшей.
Как ему ни было трудно, но все ж о плоте не забыл он.
Вплавь через волны за ним погнался, за него ухватился
И в середине уселся плота, убегая от смерти.
Плот волна и туда и сюда по теченью носила.
Так же, как северный ветер осенний гоняет равниной
Стебли колючие трав, сцепившихся крепко друг
                                                                               с другом, —
Так же и плот его ветры по бурному морю гоняли.
То вдруг Борею бросал его Нот, чтобы гнал пред собою,
То его Евр отдавал преследовать дальше Зефиру.
Кадмова дочь Левкотея, прекраснолодыжная Ино,
Тут увидала его. Сначала была она смертной,
Нынче же в безднах морских удостоилась божеской
                                                                                  чести.
Стало ей жаль Одиссея, как, мучась, средь волн он
                                                                                 носился.
Схожая летом с нырком, с поверхности моря
                                                                          вспорхнула,
Села на плот к Одиссею и слово такое сказала:
«Бедный! За что Посейдон, колебатель земли,
                                                                              так ужасно
Зол на тебя, что так много несчастий тебе посылает?
Но совершенно тебя не погубит он, как ни желал бы.
Вот как теперь поступи – мне не кажешься ты
                                                                               неразумным.
Скинувши эту одежду, свой плот предоставь произволу
Ветров и, бросившись в волны, работая крепко руками,
Вплавь доберися до края феаков, где будет спасенье.
На! Расстели на груди покрывало нетленное это.
Можешь с ним не бояться страданье принять иль
                                                                                    погибнуть.
Только, однако, руками за твердую схватишься землю,
Тотчас сними покрывало и брось в винно-чермное море,
Сколько возможно далеко, а сам отвернися при этом».
Так сказавши, ему отдала покрывало богиня
И погрузилась обратно в волнами кипевшее море,
Схожая видом с нырком. И волна ее черная скрыла.