Текст книги "Социальная работа как служение. История, современные практики, перспективные направления"

И. В. Астэр, Н. Ю. Кучукова, Г. Г. Судакова
Социальная работа как служение. История, современные практики, перспективные направления

© Астэр И. В., Кучукова Н. Ю., Судакова Г. Г., 2011

© СПбГИПСР, 2011

Слово к читателям протоирея Владимира (Хулапа)

Социальные проблемы существовали всегда. В отечественной истории их решали по-разному – нередко совершенно разными методами, руководствуясь разнообразной мотивацией, создавая и развивая различные формы социальной работы. Русская Православная Церковь с самого начала своего бытия играла активную роль в деле помощи нуждающимся и обездоленным – российская история изобилует яркими примерами церковной благотворительности. Запрещенное в советские годы и возрожденное в последние десятилетия, социальное служение Церкви переживает новый этап своего развития. Спонтанно возникавшие инициативы активных священников и мирян в социальной сфере постепенно обретают ясные структурные формы. На епархиальном и приходском уровне реализуется множество социальных проектов, в рамках которых ведется работа с зависимыми, бездомными, пожилыми и молодежью, инвалидами и т. д. Священник уже давно перестал быть «диковинкой» в больницах, детских домах, местах заключения – там, где требуется слово и дело христианской поддержки.

В настоящее время все чаще говорится о необходимости введения должности приходского социального работника (по крайней мере, в крупных городских общинах). Для того, чтобы эта должность не была формальностью, но реально помогала реализации церковной благотворительности в современных условиях, православный социальный работник должен знать, как решаются социальные проблемы в государстве, разбираться в действующей законодательной базе, иметь представление о формах работы с различными целевыми аудиториями и т. д. В связи с этим чрезвычайно важным становится сотрудничество и соработничество Русской Православной Церкви и всех тех, кто занимается социальной работой в государственных учреждениях, в общественных организациях, в рамках добровольческого движения.

Предлагаемая вниманию читателей хрестоматия, подготовленная в Санкт-Петербургском институте психологии и социальной работы, является одним из мостов подобного диалога. Она представляет широкий спектр современной российской социальной работы читателю, который будет организовывать приходское социальное служение. Конечно, сложно вычленить из многообразия имеющейся литературы концентрированный минимум информации, дающий полное представление о рассматриваемом предмете (поэтому в конце каждого раздела читателю предлагается ознакомиться с дополнительными материалами по теме). Однако эта книга, надеюсь, поможет многим сориентироваться в сложном и многообразном пространстве современной социальной работы, позволит активизировать обмен опытом, будет способствовать поиску новых моделей взаимодействия Церкви и общества в деле совместного служения нашим ближним.

Протоиерей Владимир Хулап, проректор по учебной работе Санкт-Петербургской православной Духовной академии, зав. кафедрой церковно-практических дисциплин

Введение

Реформирование системы образования и социальной сферы России актуализирует разработку и внедрение новых форм обучения специалистов, занятых как в области светской социальной работы, так и в сакральном пространстве социального служения Русской Православной Церкви.

Развитие диалога конфессий и гражданской толерантности, упрочение социального партнерства государства и Церкви находят свое отражение в развитии ярких и полезных проектов, направленных на формирование профессиональной компетентности прихожан Русской Православной Церкви в сфере теории и практики современного социального сервиса.

Именно к таковым и относится проект, в рамках которого создана эта хрестоматия. Ее изначальное целевое предназначение – предложить слушателям удобную в учебной работе, компактную по содержанию и современную по структуре книгу. Обращение к ней позволит читателю найти ответы на базовые вопросы, актуальные в процессе практической реализации высокой миссии социального служения. Изучение материалов данной хрестоматии будет полезно и для освоения нового уровня профессионального статуса слушателей в области современной социальной работы. Материалы хрестоматии представлены в соответствии с логикой развития самой социальной работы как профессиональной и добровольческой практики.

Во-первых, речь идет о генезисе социальной работы как практико-ориентированной деятельности, исторических истоках становления института светских и конфессиональных социальных практик в России. Особое внимание уделяется социальным проектам современного Санкт-Петербурга.

Во-вторых, в хрестоматии компактно представлены академические сведения о духовно-нравственных основаниях социальной работы. Поскольку, именно высокие духовные составляющие личности в сочетании со строгим внутренним нравственным «цензором» актора социальной работы позволяют ему стать подлинным профессионалом своего дела. Знание основ профессиональной этики социального работника позволит слушателям более глубоко осознать свою собственную мотивацию включенности в процесс социального служения и поможет в конкретных ситуациях принятия решения в контакте со своими клиентами.

Следующий раздел хрестоматии познакомит читателей с теоретико-методологическими основаниями социальной работы, позволит понять ее место и роль в системе современного научного социогуманитарного знания. С целью более четкого осмысления слушателями практической направленности социальной работы, в данный раздел включены материалы об организационных аспектах деятельности современных социальных служб как в светской социальной практике, так и в сфере социального служения Русской Православной Церкви.

В формировании нового профессионального уровня в сфере социальной работы у слушателя образовательных программ социального профиля большое значение принадлежит его технологической компетенции. Именно она является важнейшим индикатором профессионализма и позволяет осознавать причину эффективности, или наоборот – неэффективности – применения тех или иных методов и технологий практической социальной работы. Поэтому в следующем разделе хрестоматии представлен широкий спектр материалов, которые помогут слушателям не только познакомиться, но и принять к практическому применению современные наработки в сфере развития классических, традиционных методов и технологий социальной работы, усвоить инновационные технологии, оценить возможность их применения в практике церковного социального служения.

В целом, исторические, духовно-нравственные, научно-организационные и технологические основания социальной работы находят свое отражение в процессе обучения этой специальности и нацелены, в конечном счете, на успешное развитие социальных практик «вспомоществования страждущим».

Поэтому в хрестоматию включен раздел, материалы которого знакомят слушателей с исходными направлениями современного социального образования, направленного на формирование профессионального мировоззрения и компетенций современного специалиста социальной сферы. Процесс подготовки персонала социальных учреждений связан и с политикой, проводимой в области высшего образования, и с потребностями в квалифицированных кадрах, в которых нуждается социальная сфера России. Поэтому знакомство с исходными положениями современного социального образования, некоторыми особенностями организации учебного процесса по новым (кредитно-модульным) технологиям обучения будет способствовать повышению профессиональной аутентичности наших слушателей, представителей системы социального служения Русской Православной Церкви.

Данный проект объединяет в себе возможности науки с возможностями современного социогуманитарного вуза в целях повышения результативности светской и церковной социальной практики.

В хрестоматии, главным образом, представлены материалы из публикаций профессорско-преподавательского состава Санкт-Петербургского государственного института психологии и социальной работы и Санкт-Петербургского государственного университета.

Хрестоматия предназначена для специалистов, занятых в области современных социальных сервисов, сотрудников волонтерских миссий, персонала общественных организаций, ориентированных как на профессиональную, так и на непрофессиональную социальную работу.

Особая целевая группа, для которой предназначено данное издание – слушатели программ дополнительного образования, работающие в системе социального служения Русской Православной Церкви.

Раздел I. История социального служения и социальной работы в России

Пути развития церковно-монастырской и государственной благотворительности в России

Платонова Н. М.

У древних славян основные формы поддержки были в руках родо-племенной общины. Род поддерживал своих сородичей, обеспечивая всех пропитанием, одеждой, жильем, опекал малолетних. Социальная взаимопомощь проявлялась в совместной хозяйственной деятельности, в защите своих территорий от завоевателей, в различных ритуальных действиях. Так называемые «помоги» оказывались членам рода при пожаре, наводнении, внезапном нападении. В хозяйственной деятельности осуществлялись совместная обработка земли, использование животных, заготовка кормов и уборка урожая. Род вырабатывал особые обычаи охранительного порядка, которые помогали выжить в тяжелых условиях его сородичам. Особо выделялась общинная помощь немощным старикам, детям-сиротам, вдовам. Нуждающимся оказывалась не только помощь продуктами, но и особая «мирская» помощь, когда нуждающийся переходил из дома в дом на кормление. Особое место отводилось круговой поруке («верви») как системе взаимоподдержки членов общины. Уже в этот период складывались специфические формы заботы о нуждающихся. Многие историки связывают эти традиции с особенностями русского национального характера, которому присуще обостренное чувство справедливости, милосердия и сострадания. Общинная жизнедеятельность способствовала распространению чувств равенства и солидарности людей.

Появление в 863 г. славянского алфавита, а затем и письменного славянского языка стали важнейшими факторами развития самобытной славянской цивилизации, главными чертами которой стали сострадательность и взаимопомощь. Для народов России милосердие, будучи выражением совестливости и особого состояния души, исторически являлось не просто проявлением жалости и сочувствия, а служило средством духовного очищения, внутреннего совершенствования.

Начиная с X в. на Руси постепенно разрушаются родоплеменные отношения, что приводит к созданию новых форм поддержки и защиты нуждающихся. В период с X по XIII в. складывается модель княжеского и церковно-монастырского попечения, в рамках которой создавались приюты, ночлежные дома и богадельни. Многие князья лично раздавали нуждающимся деньги и продукты. По свидетельству летописцев, на княжий двор позволялось приходить «всякому нищему и убогому» для того, чтобы прокормиться. Больным, которые не могли самостоятельно приходить, отправлялись повозки с продовольствием, им оказывали и врачебную помощь. При князе Ярославе были открыты первые училища для обучения юношей из малообеспеченных семей. Первые больницы для бедных, где они получали бесплатную помощь, были учреждены киевским митрополитом Ефремом в 1090 г. <…>

Милостыня как подаяние в виде денег или иных материальных средств нуждающимся впоследствии была вознесена церковью в религиозную обязанность. Милостыня сохранилась и до наших дней как форма сострадания нуждающимся.

В Московской Руси дело призрения бедных и немощных было в основном сосредоточено в монастырях и церквах. «Призреть» означало «опекать» или «заботиться о ком-то». Призрение выражалось, прежде всего, в предоставлении нуждающимся приюта и пропитания. Благодаря десятине и обычаю частных лиц оставлять церкви свое имущество в монастырях имелись средства для оказания помощи нуждающимся.

Церковная практика призрения развивалась не только в монастырях, но и в приходах. Приходская благотворительность выражалась в виде выдачи ссуды из церковной казны деньгами, хлебом, семенами. Ссуды выдавались «скудным» крестьянам и целым деревням, которые подверглись стихийному бедствию. <…> Приходы защищали слабых, прежде всего женщин от тирании мужчин. Для больных и одиноких при приходах создавались богадельни. Для детского призрения при богадельнях устраивали приюты для сирот. Важную роль приходы играли в распространении грамотности среди населения, много внимания уделялось и духовному перевоспитанию.

Свой вклад в развитие благотворительности внесли и православные братства, которые считали ее своей основной задачей. Братства выдавали пособия для бедных, учреждали больницы, богадельни, заботились о воспитанниках духовных учебных заведений. С укреплением крепостного права и централизацией церковного управления приходские общины и православные братства были вынуждены закрывать богоугодные заведения.

Первые попытки создания системы общественного призрения были предприняты во времена царствования Федора Алексеевича. Делами призрения стали ведать особые Приказы, которые в рамках государственной, а не церковной службы принимали решения об открытии богоугодных заведений.

При Петре I идеи общественного призрения как особой отрасли государственной опеки активно воплощаются в жизнь. <…> Петр I положил начало развитию государственной системы попечения о нуждающихся.

Выделяются отдельные категории нуждающихся, для которых рассматриваются особые меры попечения. Ставятся вопросы о профессиональном нищенстве и его искоренении. Государство приглашает частных лиц направлять свои пожертвования в закрытые учреждения (богадельни, госпитали, школы), для того чтобы помощь нуждающимся носила постоянный, систематический характер. Решаются задачи предупреждения воспроизводства нищеты, бедности, тунеядства. Предпринимаются меры по созданию специализированных социальных учреждений, таких, как больницы, богадельни, приюты для «зазорных» (незаконнорожденных) младенцев, смирительные дома, прядильные дома для лиц, склонных к профессиональному нищенству. Постоянное внимание уделяется призрению солдат, матросов, офицеров, получивших ранения и увечья в ходе многолетних войн. Только в Москве было устроено более 90 богаделен, в которых находилось до 4500 человек, получавших содержание от казны.

Растет роль государства в деле борьбы с голодом. Издается ряд законов, регламентирующих действия властей, церкви, помещиков, крестьян в период голода. Предусматриваются введение государственной монополии на цены, раздача хлеба в долг, формирование запасов зерна и продовольствия на случай неурожая или других стихийных бедствий. При оказании социальной помощи государство стремилось проводить политику, направленную на <…> пресечение распространения профессионального нищенства, на борьбу с голодом и эпидемиями.

Екатерина II продолжила политику Петра I. Система общественного призрения стала охватывать практически все слои населения. Приказы общественного призрения осуществляли попечение и надзирание народных школ, сиротских домов, госпиталей и больниц, богаделен для убогих, увечных и престарелых, которые не имели пропитания, особых домов для неизлечимо больных; домов для сумасшедших и смирительных домов; работных домов для лиц обоего пола. Эту систему дополнили учреждения Вдовьей ссудной и сохранной казны. Важное значение имело создание Воспитательных домов в Москве и Санкт-Петербурге – заведений для призрения незаконнорожденных детей. Воспитательные дома строили попечительскую деятельность через систему округов, расширяя зону своего влияния и обеспечивая максимальный охват нуждающихся в помощи. Средства Воспитательного дома складывались из пожертвований царской семьи, доходов от предприятий и капиталов самого дома, государственных субсидий, благотворительных взносов, прибыли игорных домов и др. Через 100 лет своего существования, в 1892 г., под опекой Воспитательного дома Санкт-Петербурга находилось 34 тыс. детей и взрослых, которые были распределены в семьях, в приютах, в больницах, на обучении в училищах, в земледельческих колониях, на служебных должностях. Воспитательный дом представлял собой комплекс разнообразных учреждений, выступая как центр попечительства и опеки, социальной защиты обездоленного детства [12, с. 54].

С 1802 г. Приказы общественного призрения были отнесены к ведению Министерства внутренних дел, а затем к ведению Министерства полиции. До середины XIX в. вся благотворительная деятельность и социальное вспомоществование были преимущественно сосредоточены в рамках государства и церкви. Это выражалось в установлении чиновничьего контроля за деятельностью учреждений общественного призрения.

Для улучшения призрения детей и женщин Указом Павла I его супруга Мария Федоровна была назначена руководителем Ведомства учреждений императрицы Марии, которое взяло под свою опеку почти все образовательные учреждения для детей и все воспитательные дома. Ведомством была основана система женского обучения для девочек из бедных сословий, а также для слепых и глухих детей. В 1797 г. было учреждено сиротское училище для детей разночинного сословия: дочерей купцов, мещан, ремесленников, священников. Позже училище было переименовано в Мариинский институт, просуществовавший до 1917 г. Знаменательным актом Ведомства было открытие в 1806 г. первого в России училища для глухонемых детей, а в 1807 г. – первого института для слепых.

Почти одновременно с Ведомством учреждений императрицы Марии по инициативе Александра I была основана еще одна крупная благотворительная организация – Императорское человеколюбивое общество, также находившееся под патронатом двора. <…>

На благотворительные цели вносились суммы от сотен тысяч до нескольких миллионов рублей. В течение только одного 1898 года благотворительностью в России воспользовались более 7 млн. человек, не считая 20 млн. разовых обращений к благотворительной помощи.

Примерно треть благотворительных сумм расходовалась на помощь взрослым; другая часть – на помощь детям и учащимся; еще треть – на медицинскую помощь. <…>

В условиях крайней поляризации богатства и бедности благотворительность выступала некоторым регулятором социального равновесия, центром устранения острых социальных конфликтов.

В зависимости от своего назначения благотворительные учреждения подразделялись на шесть типов:

• призрение детей и взрослых;

• дешевое и бесплатное обучение;

• дешевое и бесплатное проживание;

• дешевое и бесплатное пропитание;

• трудовая помощь;

• лечебная помощь.

Система защиты детей и подростков включала в себя специфические учреждения общественной помощи. Передовые технологии социально-помогающей деятельности, патронаж и усыновление позволяли вовлекать призреваемых в решение их жизненных проблем. <…>

Наиболее признанными в обществе благотворителями были Ведомство учреждений императрицы Марии, Императорское человеколюбивое общество, Общество Красного Креста, городские и земские благотворительные учреждения, сословные благотворительные учреждения. Существовала широкая сеть церковно-приходских обществ и братств, благотворительных заведений при церквах иноверных исповеданий, иностранных благотворительных учреждений (табл. 1). Были организованы благотворительные учреждения для увечных воинов, их семей и вдов лиц, убитых на войне; общества попечения о слепых, глухонемых, калеках, идиотах и эпилептиках; благотворительные общества при больницах; общества попечения об освобожденных из тюрем и о семьях заключенных. Получили распространение благотворительные заведения разных обществ и частных лиц, многие из которых имели профессионально подготовленных сотрудников. <…>

Таблица 1

Число заведений духовного ведомства

Платонова Н. М., Нестерова Г. Ф. Теория и методика социальной работы: учебник для студ. сред. проф. учеб. заведений. – М.: Издательский центр «Академия», 2010. – С. 16–22.

Роль православного монашества в развитии социального служения Церкви

Астэр И. В.

После крещения Руси в ней получают распространение методики византийского православного исихастского аскетизма.[1]1
  «Исихазм в переводе с греческого языка означает покой, безмолвие и понимается в широком смысле как аскетическое учение о внутренней духовной сосредоточенности с помощью определенных приемов медитации, разработанное раннехристианскими отшельниками V в.» (Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль Х – ХV веков: учебное пособие. М., 1990. С. 138).


[Закрыть] <…>

Необходимость для приверженцев исихазма постоянно поддерживать свое сознание в режиме жестокой чистоты делает для этой аскезы актуальным вопрос о разрыве с мирской средой. Многие исихасты полагали, что духовное оздоровление будет полноценным только в иноческом бытии, отгороженном от мирской суеты стенами монастыря. Более того, многие аскеты приходили к выводу, что и монашеская келья является недостаточной формой уединения. Как и в Византии среди русских исихастов зарождались движения пустынников, столпников, молчальников, накладывающих на себя более суровое бремя оторванности от мира.

Однако, наиболее авторитетные православные аскеты, прошедшие этот путь, утверждали, что метод отшельничества нужен только на первых порах, еще недостаточно опытным людям, которым трудно все время держать внутреннюю молитву и заниматься одновременно чем-то другим. Но по мере возрастания духовной аскетической силы, становится уже второстепенным делом для исихаста его местонахождение и род занятий, внутренне он постоянно находится в общении с Богом. Скажем, и Сергий Радонежский, и Серафим Саровский, и Феофан Затворник прошли ступени сосредоточения в пустынных местах, а затем жили активной не мирской, но наставнической жизнью, синхронно сочетая ее с аскезой исихазма: Сергий Радонежский способствовал прекращению междоусобицы на Руси, Серафим Саровский занимался обустройством женской Дивеевской монашеской общины, Феофан Затворник нес проповедническую миссию, учил молодых исихастов правильно вести аскезу. «Устройте себе внутреннее уединение, – пишет он. – … Пустынь – быть с глазу на глаз с Господом… Хорошо уединяться в стенах от развлечений, но в себя уединяться еще лучше. Уединение внешнее придет само, когда установится внутреннее… Можно быть уединену среди шума мирского и можно быть как в суматохе мирской, в келии».[2]2
  Умное делание. О молитве Иисусовой: Сборник поучений Святых Отцов и опытных ее делателей. М., 1994. С. 310


[Закрыть] <…>

Монашество выдвинуло особый тип духовности: смысл человеческого бытия и внутреннего, духовного мира человека, идеал «быть», а не «иметь» (по терминологии Э. Фромма), свобода духа, равенство всех людей перед Богом, спасение как мотив истинной моральности, чувство греха как стимул к нравственному самоусовершенствованию. <…>

Секуляризация оказала огромное влияние на женское монашество. <…> В конце XVIII века благодаря стараниям наиболее деятельных монахинь, из числа изгнанных после закрытия их монастырей, стали создаваться первые неофициальные православные общины, по аналогии с монастырем, но ориентированные на активную деятельность в миру. Пример монахинь в деле организации подобных общин поддержали мирянки, им помогали окрестные города и деревни, ждавшие духовной и социальной помощи. Эти общины, за очень редким исключением, придерживались общежительного устава и располагали незначительными капиталами.[3]3
  В целом, женские русские монастыри были гораздо беднее мужских и не только из-за патриархальной системы управления РПЦ, женщины не могли быть священниками, а доход от этой деятельности в большинстве мужских монастырей – основная статья прибыли.


[Закрыть] Жили они на выручку от продажи изделий своего изготовления. Общая молитва постепенно приводила к введению правильного монастырского богослужения, Божественную литургию совершали священники из близлежащих приходов.

Между 1764 и 1917 годами в России было основано 220 женских религиозных общин. С течением времени церковь и государство, не отягощая государственный бюджет финансовой поддержкой общин, стали выказывать одобрение их деятельности; позже многие из них благодаря социальному служению превратились в официальные монастыри.[4]4
  Впрочем, не все общины преобразовывались в монастыри. Например, Крестовоздвиженская община создана в 1854 году русскими женщинами с единственной целью – подготовить сестер милосердия для осажденного Севастополя. Н. И. Пирогов оценил усилия патриоток и помог в деле обучения, в дальнейшем сестры доблестно проявили себя на войне и влились в русский Красный Крест. Как медицинское учреждение существовала в Петербурге Георгиевская община. Она тоже не стала монастырем, а превратилась в крупную больницу.


[Закрыть] Как результат, в 1810 г. было 94 женских обители, через четыре десятилетия, в 1855 г., насчитывалось 129 монастырей (97 штатных и 32 заштатных) с 2508 монахинями и 6606 послушницами, а к 1914 году общее количество женских монастырей и общин достигло 475, причем они были весьма плотно населены (56 016 монахинь и 94 629 послушницы). <…> При этом государство год от года снижало бюджетное финансирование монастырей. В 1880 году им полагалось 4,1 % от сметы Синода, а в 1900 – только 1,7 %.

Значительное увеличение монахинь и послушниц в XIX веке нельзя объяснить одним только подъемом аскетических настроений у русских женщин; это было не только проявление религиозных исканий. Одной из причин численного роста женского монашества были демографические и социальные процессы, происходившие в России. В связи с разрушением патриархального типа семьи в деревне появилось большое количество незамужних женщин, для которых было неприемлемо монашество в том виде, в котором оно существовало. Именно они пополняли ряды послушниц женских монастырей, жаждавших принятия не собственно монашества, а участия в растущей внешней деятельности своих обителей при больницах, богадельнях школах, приютах. <…>

Женские монастыри в социальной миссии православной религии играли большую роль, чем мужские, они же создавали благоприятные условия для становления церковного института сестер милосердия или его аналога.[5]5
  Женское монашество откликалось на все запросы общественного бытия: воспитанницы Чуфаровского монастыря как сестры милосердия участвовали в освобождении Болгарии от турецкого ига; сестры Кимляйского монастыря первыми в Троицком уезде наладили правильное медицинское обследование населения; сестры Краснослободского Успенского монастыря создали степендиальный фонд для учащихся духовного училища; сестры Куриловского монастыря организовали курсы пчеловодства, монахини Чуфаровского монастыря спасли от смерти тысячи людей во время голода конца XIX в., – тогда за монастырский стол садились за раз по 300–400 человек.


[Закрыть] В 1887 г., например, российские монастыри содержали 93 больницы и 66 приютов для престарелых, две трети которых приходились на женские монастыри; при этом мужских монастырей было тогда 469, а женских только 202 (отчет за 1887 г.). В 80–90 гг., в эпоху Александра III, когда правительство поощряло учреждение церковно-приходских школ, почти во всех женских монастырях открывались такие школы, обычно для девочек, и всегда на средства самих монастырей.[6]6
  Смолич И. К. Русское монашество (988–1917). Приложение к «Истории Русской Церкви». М., 1997. С. 295.


[Закрыть]

Социальная направленность женщины объясняется не одним только различием между мужской и женской натурой (как утверждает большинство современных православных богословов), но и тем, что многие женские монастыри выросли именно благодаря своей социально-благотворительной деятельности, стали в этом отношении примером для других обителей и обрели признание народа. Так женщина получила больше свободы: возможность самореализоваться, обрести профессию и т. п. <…>

Со второй половины XIX века женские монастыри становятся центрами социальной работы. Религиозные идеалы напрямую начинают соотноситься с понятиями о социальной справедливости, важен не столько подвиг во имя индивидуального спасения, но общественное значение монашеского служения. Появившиеся в конце XIX века «деятельные» монастыри – Костромской Богоявленско-Анастасиин, с училищем для подготовки сестер милосердия, Киево-Покровский, с прекрасной больницей и лечебницей, Леснинский, со школами, приютами, лечебницами, – вызвали неоднозначную реакцию епископата и бурную церковную дискуссию. Понятно, что такого рода социальная активность никак не сочеталась с существовавшими монастырскими уставами, монашеским чином и практикуемой монашеской аскезой [3, с. 139–141]. К тому же монашество еще помнило, как в Петровскую эпоху государство пыталось утилитарно низвести монастыри в приюты для инвалидов, раненных, «подкидышей». <…>

На путь «делания» в ХIХ веке выходят и мужские монастыри. Реформы, начатые Петром I, во-первых, развили «ученое» монашество, а, во-вторых, породили старчество. Костяк немногочисленного ученого монашества составляла иерархия, занятая административной работой, сюда же можно отнести преподавателей духовных академий и отдельных настоятелей монастырей. Многие из представителей ученого монашества занимались миссионерской и просветительской деятельностью [6, с. 176.]. Церковь, впрочем, не поощряла занятия светскими науками. В 1908 году Синод отметил, что в большом количестве получает прошения священников и монашествующих о дозволении обучаться в университетах, и пришел к выводу, что «такое стремление лиц священного сана представляется несоответствующим непосредственным и истинным задачам пастырского служения» [9, с. 176.].

В большей степени поощряла Церковь старцев, но отношение ее было неоднозначным. Благодаря подвигу старцев монастыри крепли как хозяйственно, так и духовно, люди шли исключительно к ним, не в приход, не к настоятелю, а напрямую к Богу посредством старца. Отсюда – запрет на прием людей (например, оптинскому отцу Леониду), отсюда – так и оставшиеся неизвестными подвижники, подвизавшиеся в глухих лесах и не признанные как истинные монахи церковной администрацией. Люди шли к старцам и на исповедь, и за утешением, и за советом. К тому же психологически сложно честно покаяться своему знакомому, пусть и батюшке, а со старцем впредь и не встретишься, да и вера в его мудрость, питаемая людской молвой, была беспредельна. <…>

В конце ХIХ – начале XX вв. православная публицистика относит таких видных старцев, как Серафим Саровский, Амвросий Оптинский и др. к представителям жизни «созерцательной» в противоположность людям деятельным. Мы более склонны полагать, что институт старчества был своеобразным мостом между этими направлениями. Чтобы обрести связь с людьми и иметь, что сказать, необходимо достичь путем индивидуального развития гармонизации внутреннего мира и личностной целостности, в том числе, используя практики созерцания. От «природы» старцы могли быть и «деятелями» и «созерцателями», но посредством культовых практик, молитвенного делания, они достигали состояния духовного покоя. <…>

Поместный собор 1917–1918 гг. определил, что «для удовлетворения нужд богомольцев и местного населения монастыри устраивают: а) приемные покои и аптеки, б) приюты для сирот, в) убежища для инвалидов, г) странноприимные дома»; монастыри обязаны обеспечивать приют и уход престарелым и больным инокам, «если монастыри каждый в отдельности не могут устроить своих богаделен и лазаретов, то изыскиваются средства на учреждение общих для всех монашествующих епархии богадельни и лазарета в одном из монастырей» [18, 4-й вып., с. 38–39].

Русская Православная Церковь вступила на путь обновления. Но было уже поздно. <…> В советские времена система церковной благотворительности была разрушена, и теперь восстанавливается с огромным трудом.

Однако новое время формирует новую мораль. В 2000 году начался медленный процесс модернизации РПЦ. Принципиально новый для истории РПЦ документ, принятый Юбилейным Архиерейским собором в августе 2000 года, – это «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». Он является ответом Церкви на требования времени и предлагает целую палитру областей, в которых взаимодействие с государством могло бы служить общественной пользе. Среди них – сотрудничество в области образования и воспитания, социальной работы, культуры. <…>

Сегодня можно наблюдать возобновление функции социального патронажа, как то: уход за больными в клиниках, организация церковных больниц, домов для престарелых, интернатов для сирот, обедов для нуждающихся и пр. Есть новшества, связанные с особенностями времени, – общины для лечения наркоманов, алкоголиков.