Текст книги "Кот с Монмартра. История давно минувших дней"

– А как сестра добиралась к тебе? – спросил Амьен, немного поразмыслив.

– Пешком, и я думаю, что она таким же образом возвращалась домой… ведь она была не богата.

– И вероятно, что она жила не далеко от тебя? И значит ты её не провожала, когда она тебя оставляла в твоей мансарде?

– Нет. Она мне запретила это делать.

– И ты её никогда не встречала на улице?

– Никогда. Я столь редко выхожу из дома, и то, только для того, чтобы отправиться к вам… и для этого и туда и обратно я пользуюсь омнибусом.

– Скажи мне, малышка, твоя сестра носила, как и ты, народные костюмы Субиако?

– О! Нет, месье Поль. С тех пор как она стала петь в театрах в больших городах Италии, она одевалась на французский манер.

Амьен собирался продолжить эти расспросы о жизни пропавшей сестры Пии, но странный шум привлёк его внимание.

Осторожное царапанье в дверь донеслось до его уха, и вскоре послышалось жалобное мяуканье.

– Ах! Мой Бог! Ведь это Улисс! – воскликнула девушка.

– Улисс! – машинально повторил Амьен.– Быстрей, давай посмотрим, в чем дело! Ты же уже знаешь, что он умер. Кошки не воскресают.

– Но, однако, кажется… это действительно кошка. Послушайте! Она скребётся в дверь.

Второй каскад мяуканья, гораздо плачевнее, чем первый, заставил их одновременно вздрогнуть.

– Бедный зверь умирает от голода, – продолжила Пия. —Можно я ему открою?

– Моя бог! Конечно же открывай дверь. Если даже это не душа моего ангорского кота, которая пришла с того света, то тогда это мой новый кошачий компаньон, который хочет жить со мной. Я очень скучаю с тех пор, как у меня больше нет никаких животных дома. Я уже был готов купить обезьяну или попугая, но понял, что все-таки предпочитаю кошку. Это менее затруднительно в содержании, и так как само Провидение мне посылает…

Пия была уже у двери, но едва она её открыла, как до Амьена донёсся испуганный крик, даже, можно сказать, вопль испуганной девушки.

Верро стоял перед нею, шляпа на затылке, руки в карманах брюк, насмешливые глаза на лице и трубка во рту.

– Как! Это – ты! воскликнул Амьен, – что означает эта глупая шутка?

– Мой дорогой, – ответил горе-художник, прокрадываясь в мастерскую, – я подозревал, что ты рассердился на меня и вряд ли мечтаешь о встрече со мной. Если бы я, как обычно, сделал просто тук-тук в твою дверь, ты узнал бы мой привычный способ стучаться в твою дверь и… я прекрасно знаю тебя… ты вполне способен не открыть мне дверь. И так как природа меня одарила особенным талантом и способностью имитировать крики животных, я спародировал мяуканье Улисса. Разве это было не похоже?

– Тебе должно быть стыдно напоминать мне о твоей жертве.

– Она была необходима, эта жертва, – сказал Верро, размахивая руками, как актёр дешёвой мелодрамы.– И она мне ещё раз помогла, так как сумел проникнуть в твою мастерскую… И раз я уже попал сюда, то и останусь здесь, чтобы ты не говорил, мой разлюбезный друг.– И начинающий сыщик продолжил, обращаясь к Пие, – Добрый день, малышка. Ты красива, как рассвет этим прекрасным утром.

Пия не ответила на этот комплимент. Она вернулась на свою скамеечку, чтобы Амьен понял, что она не хочет больше говорить о своей сестре перед этим посетителем, которого она почти что откровенно не любила.

Но Амьен, которого вероломное проникновение Верро в его студию ввергло в мрачное настроение, и он не стеснялся в выражениях, чтобы донести до него ход своих мыслей.

– Я должен был бы вышвырнуть тебя, – пробормотал он.– Тебя не было видно уже четыре дня. Ты, без сомнения, сел на мель на скамьях какого-нибудь кабачка, хозяева которого имели неосторожность открыть тебе кредит… а у меня ты укрываешься, потому что с тебя, поняв твою натуру, пытаются его взыскать. Это происходит уже не в первый раз. Я готов оказать тебе услугу и потерпеть некоторое время твоё присутствие у себя, но при одном непременном условии, что ты не разожмёшь свои зубы и рот. Я должен побеседовать с Пией, прежде чем снова примусь за работу, и я тебе запрещаю вмешиваться в наш разговор.

Пия, услышав эти слова, бросила на него умоляющий взгляд, в котором недвусмысленно читалось её желание…

– Ничего не бойся, моё дорогое дитя. Я не доверю твоей тайны скромности этого пьяницы Верро, но у меня есть ещё один или два вопроса которые я хотел бы тебе задать. Посмотрим! Сегодня у нас понедельник… следовательно, прошло пять дней со времени исчезновения, которое тебя так беспокоит. Как ты думаешь, что случилось с… этой персоной? Несчастный случай?

– Увы! Это возможно, ведь Париж столь опасен, и главным образом, по вечерам. Я придумываю и представляю себе самые ужасные вещи… ведь она могла быть раздавлена каретой или убита бандитами… уже не раз я думала о том, чтобы сходить в Морг… но я не осмелилась… боюсь её там найти.

– Вот как! В Морг! Это место мне хорошо известно! – закричал Верро, который набивал свою трубку в углу мастерской.

– Молчи ты там! – прикрикнул на него в ответ Амьен.

– А я с тобой и не разговариваю. Это я сам себе сказал. Монолог… Ты же мне не запретил это делать… Тогда, какие могут быть претензии?

– Я тебе запрещаю всё. Переваривай спокойно свой абсент, который до сих пор бродит в твоём теле, и оставь нас в покое.

И Поль сказал тихо Пие:

– Послушай, малышка. Я тебе обещаю сделать все возможное, что необходимо, чтобы её найти. В нашей стране… не то что в твоих горах… невозможно исчезнуть, не оставив следов. Будет достаточно лишь сигнализировать о факте её пропажи префекту полиции, и они организуют её поиски… и найдут её, я тебе за это отвечаю. Иностранец, который прибывает в нашу страну, должен арендовать квартиру или гостиницу, хозяева которых обязаны спрашивать имена своих арендаторов и записывать их в регистр жильцов, который инспекторы полиции имеют право просматривать, когда им заблагорассудится.

– Её зовут Бьянка, – прошептала девушка.

– Это её имя, а фамилия?

– Такая же, как и у меня.

– Да, я совсем забыл, что у вас фамилия вашей матери. Ты мне раньше называла, но я забыл… Напомни мне её, пожалуйста.

– Романо, – ответила Пия.

Она говорила тихо, но у Верро был тонкий слух.

– Романо! – вдруг вскричал он.– Вас интересуют данные о персоне, которую зовут Романо! Я могу дать вам справку.

– Ты опять вмешиваешься? – Закричал ему Амьен.– Я же тебе уже сказал, чтобы ты оставил нас в покое.

– Хорошо! Я помолчу, – пробормотал Верро.– Но ты ошибаешься, не давая мне сказать ни слова, ведь я мог бы тебе рассказать много интересных вещей.

– О чём?

– О персоне, имя которой Пия назвала только что.

– Ты нас подслушивал! Ты за нами шпионишь! Господи, как же я был глуп, когда сдался на твои уговоры и впустил тебя сюда. И поверь мне, ты доставишь мне большое удовольствие, если выйдешь из моей мастерской той же дорогой, какой и зашёл сюда.

– Ты не прав, я не подслушивал, и доказательством тому то, что я не услышал слова ни слова из того, что ты сказал малышке. Но она сама повысила голос в конце вашего коллоквиума, а я как-то не забыл помыть уши сегодня с утра, так что невольно в них влетело имя, которое мне прекрасно известно.

– Откуда ты его знаешь?

– А тебе не все равно? У меня есть секрет… представь себе, что у меня, как и у тебя, тоже могут быть свои секреты, которые я храню от чужих ушей… Забудь этот разговор, мой дорогой друг. Я не нарушу больше мирное течение вашей беседы. Буду нем, как рыба. Пусть у меня язык отсохнет, если я произнесу ещё хоть одно слово.

– Хватит паясничать, я хочу знать, что тебе известно об этой персоне по фамилии Романо.

– Этой Романо. Вот как! Значит ли это, что она женщина?

– Не изображай невинность и познания во французской грамматике. Что ты знаешь о ней?

– Совсем ничего.

– Ты лжёшь. Ты сказал только что, что мог бы сообщить мне новости о ней.

– Это вполне возможно. Но я их храню для себя.

– Пия взволнованно и с большим вниманием слушала эти вопросы и ответы. Она не осмеливалась принять участие в этом диалоге, но внимательно смотрела на Амьена, пытаясь прочитать в его глазах то, о чем он думал после слов, брошенных этим сумасшедшим Верро.

– Послушай! – серьёзным тоном сказал художник маляру, считавшему себя художником, – я тебя поддерживал до сих пор во всех твоих начинаниях, но сейчас я тебе категорически заявляю, что если ты немедленно не объяснишься со мной, я попрошу тебя убраться из моего дома, и больше ты меня в этой жизни никогда не увидишь.

– Ты это серьёзно?

– Очень серьёзно. Даю тебе слово чести.

– Тогда, я собираюсь встать на путь признаний, и то, что я делаю, это только в твоих интересах. Ты бы всю оставшуюся жизнь жалел о том, что поссорился со мной. Я не хочу, чтобы твоё существование было отравлено горем утраты.

– Когда ты наконец закончишь со своими дурацкими шутками?

– Уже закончил. Так ты у меня просишь сведения о некоей Романо. Я тебе могу сказать, что ты её знал.

– Я…! Ты безумен.

– Отнюдь. Ты, правда, видел её лишь однажды, но зато провел с ней около часа… или рядом с ней, проще говоря.

– Где это?

– Мой друг… Ты совсем не догадываешься… обратись к своему воображению и памяти?

– Пытаюсь… но не могу уловить суть твоей иронии.

– Подумай хорошенько! У тебя короткая память. Напряги её и свой разум. Как ты провел свой вечер в прошлый вторник?

– Во вторник? – прошептал Амьен, совершенно не помнящий обыкновенно, что он делал пару ней назад, а не то что произошло на предыдущей неделе.

– Я тебе помогу освежить память. Ты возвращался в этот день к себе домой, и позволил себе заметить меня сидящим за столиком в кафе… куда ты соизволил все-таки войти.

– Сойдя с омнибуса? – спросил очень взволнованный этими словами Амьен.

– Совершенно точно. И именно в этом омнибусе ты встретил синьору, о которой осведомляешься сейчас с таким тщанием.

– Что! Эта девушка… которая… была…

– Эту девушку как раз и звали Бьянкой Романо. Я обнаружил это вчера, и осмеливаюсь тебе сказать, что это открытие оказывает мне честь, так как оно вызвано исключительно моей настойчивостью и проницательностью.

– Как ты убедился в том, что её на самом деле так звали?

– Я нашел квартиру, в которой она жила. Ну… квартира, это громко сказано… так, мансарда с голубями. Она жила совсем близко отсюда, на улице Аббатис на Монмартре. Я беседовал с хозяйкой квартиры, которая мне дала самые точные сведения о ней, и которая… не буду излишне скромен… благодаря моим наставлениям была так любезна побеспокоиться о том, чтобы отправиться в Морг, дабы опознать её тело. Эту респектабельную даму зовут Софи Корню, и у нее доброе сердце, так как она оплатила расходы на похороны девушки, которые имели место этим утром. Я шёл во главе траурной процессии вместе с нею.

– Замолчи!

– Но было уже чересчур поздно. Пия все услышала. Она вскочила и сделала шаг в сторону Верро, который не догадывался и не понимал, какой эффект могут произвести его слова.

– Моя сестра умерла, – прошептала девушка и упала в обморок.

– Несчастный! Видишь, что ты наделал, – закричал на Верро Амьен.

– Разве я мог догадаться, что эта малышка тоже из рода Романо? – сказал сквозь зубы Верро.– Я знал только, что её зовут Пией.

Верро можно было упрекнуть в нехватке такта и здравого смысла, но в его сердце отнюдь не было ни капли злобы.

И как бы в оправдание этого он быстро вскочил с места и бросился к Пие, чтобы помочь своему другу поднять её с пола.

Вдвоём они поставили девушку на ноги, но так как она была без сознания, Амьен отнёс её на руках к окну и положил на тахту.

– Её сестра! – шептал он, совершенно растерянный, – это была сестра Пии! Я должен был бы сам об этом догадаться, услышав её рассказ. Эта та самая девушка, исчезнувшая во вторник вечером, в тот самый вечер моего трагического приключения в омнибусе…

– И я не намного лучше тебя, черт возьми! Мне следовало сразу все понять, – воскликнул Верро.– Мёртвая девушка походила чертами лица на Пию. Как я не подумал я об этом? Возраст… итальянский тип лица… все было так явно. Правда, нужно сказать, что я не подозревал, что у Пии была сестра. Она очень скрытна, эта малышка.

– Замолчи, животное! И принеси мне флакон нюхательной соли… там, на столике, около бюста Наполеона.

– Уже иду… приоткрой ей корсаж… или ты ждёшь, когда она задохнётся, ожидая от тебя этой милости.

Амьен последовал этому совету, и смуглые плечи девушки показались из под её красного платья.

– Вот флакон, который ты просил– воскликнул Верро.– Поддержи её голову, пока я поднесу его к её носу. Это её обморочное состояние не продлится долго. Я не знаю, что в этой английской бутылке, но я попробовал, и мне кажется, что запах такой, что разбудит и мёртвого… Продирает мозг насквозь.

Пия, распростёртая на тахте, прислонила свою прелестную голову на грудь Поля Амьена, волосы её были распущены и кудрявые локоны спускались вниз прямо по бледным щекам, глаза закрылись, и едва заметное дыхание исходило из слегка приоткрытых губ.

– Ты её убил, – сказал Амьен горе-художнику, который стал на колени, пытаясь заставить дышать парами соли бедного ребёнка.

– О! Что ты, нет. Не пройдёт и одной минуты, как она вернётся к нам, и я попытаюсь её успокоить. Кто бы, черт возьми, догадался, что она столь чувствительна? Это не изъян… и не слабость, присущая всем итальянкам. Я знавал одну, которая потеряла своего мужа утром и позировала, изображая вакханку, уже в полдень, в мастерской Жан-Жака Эннера… ты его знаешь. После этого ему ничего другого не оставалось, кроме как стать её мужем.

– Достаточно! Я извиняю твою глупость, но запрещаю тебе рассказывать Пие, как умерла её сестра. Этого будет достаточно, чтобы добить малышку.

– Не бойся… я придумаю безобидную… насколько это возможно… историю, и чтобы она меня простила, я отведу Пию к месту, куда мы проводили её сестру этим утром. Софи Корню все хорошо организовала. Очень милая служба состоялась в церкви на Монмартре, и концессия на пять лет на кладбище Сент-Уэн дорогого стоит. А я расщедрился на большой букет Пармских фиалок.

Болтая таким образом, Верро без особого успеха играл перед носом Пии флаконом с ароматическими солями. Вдруг Пия судорожно вздрогнула, но по прежнему не пришла в сознание, и у Амьена возникло непреодолимое желание вырвать язык у этого неисправимого болтуна, этот корень зла, причину всех его горестей.

И вдруг, в этот критический момент, в дверь неожиданно постучали.

– Дай мне флакон и открой дверь, – раздражённо сказал Амьен.– Если я не открою дверь, они продолжат стучать и ещё раз испугают Пию. И когда ты увидишь, кто посмел ко мне явиться в неурочный час, ты доставишь мне удовольствие закрыть дверь перед носом того дурака, который позволяет себе прийти и беспокоить меня без предупреждения.

– Если бы я знал, что у тебя есть кредиторы, то был бы уверен, что это один из них, – ворчал Верро, направляясь к двери. Стук был властным и настойчивым.

Пия, должно быть, услышала его и испугалась. Она вдруг обвила своими руками шею художника, а Поль привлёк её к себе так, чтобы его губы буквально касались лица девушки.

Сами о том не подозревая, они образовали группу, которую любой художник мечтал бы изобразить на своём холсте.

Это была картина маслом наяву.

Верро, который этого не видел, приоткрыл дверь и высунул голову наружу. Он мысленно приготовил фразу, которая бы обратила в бегство любого чужака, которого он предполагал встретить на лестничной площадке, и слова эти так и вертелись на его языке, так как он обладал обширным репертуаром насмешливых дерзостей, а миссия, которую Амьен ему поручил, была как раз из тех, которые он любил выполнять где он мог применить свои познания.

Но слова застыли в его глотке, когда он заметил молодую женщину ослепительной красоты, сопровождаемую господином с внушительным лицом и респектабельного вида.

Верро исповедовал культ Рубенса, короля цвета, и одно из произведений голландского маэстро наяву явилось на свет перед ним.

Впечатление было столь живым и сильным, что он буквально застыл, открыв дверь нараспашку…

Верро думал: «Амьен может говорить все, что ему заблагорассудится, но я не могу оставить этот шедевр на лестнице.»

В то же самое время он снял свою шляпу и поклонился до земли, отступая на три шага, чтобы уступить дорогу этой триумфальной персоне, которая вошла внутрь непринуждённым шагом, даже не удостоив его взглядом.

Господин, который её сопровождал, последовал, немного поколебавшись, за ней, а Верро поднёс руку к своему лбу, изображая безоружного солдата, капитулирующего перед превосходящими силами противника.

И тут Амьен испустил радостный крик, увидев, что Пия открыла глаза.

Этот возглас со стороны можно было бы трактовать, как возглас удивления, потому что одновременно он узнал в вошедших в студию персонах месье Дюбуа и его дочь.

Диван, на котором лежала Пия, положив голову на грудь Амьена и обвив рукой шею художника… эта злополучная тахта стояла прямо напротив двери, чуть ниже широкого квадратного окна, которое освещало мастерскую, и следовательно, оказывалась прямо перед глазами людей, которые входили в мастерскую.

Месье Дюбуа внезапно остановился, заметив эту грациозную картину, и стал бормотать непонятные, невнятные слова.

Его дочь, намного менее смущённая увиденным, чем её отец, все таки стеснялась продвинуться вглубь ателье, и на её лицо легла недовольная гримаса и кровь прилила к её щёкам.

Верро спокойно закрыл дверь за вошедшими и созерцал с каким-то выражением восторга эту сцену, которая так радовала его сердце художника.

Но положение Поля Амьена, между тем. было убийственно нелепо. Бедный юноша не мог оттолкнуть несчастную девушку, которая прижималась к нему, чтобы подойти к мадемуазель Авроре и поприветствовать её и месье Дюбуа.

Пия вывела его из затруднительной ситуации. Она пришла в себя и вырвалась из объятий художника. Она даже нашла в себе силы привести в порядок свою блузку, собрать волосы в пучок и встать на ноги. И застыла… бледная и дрожащая, пристально смотря на красивую незнакомку, которая, в свою очередь, рассматривала её с пренебрежительным выражением лица.

– Я вижу, что мы вас побеспокоили… – наконец вымолвил, прерывая ставшее уже неприличным молчание, месье Дюбуа. – Если бы я знал, что у вас происходит, прошу вас, мой дорогой месье Амьен, в это поверить, я не вошёл бы.

– А я бы глубоко сожалел, если был бы лишён возможности наслаждаться вашим визитом, – ответил Амьен с усилием, – и я вас прошу меня извинить. Этой девушке, которая служит моделью для моей картины, стало только что плохо во время сеанса…

– И вы ей помогли. Это так естественно. Но мы вас затрудним, оставаясь здесь, и мы собираемся проститься с вами.

– О! Месье, – воскликнул Верро, – Вы не будете так жестоки… вы ведь не покинете нас столь стремительно… поверьте, что как только мадам закроет дверь, мне покажется, что солнце погаснет и мир канет в бездну.

Пройдоха встал перед красавицей Авророй и стал нагло её рассматривать, прикидываясь Ясоном, прибывшим на остров Лемнос, и ослеплённым красотой царицы Гипсипилы. Но этот его манёвр, казалось, не рассердил мадемуазель Дюбуа, и красавица Аврора как и Гипсипила, тут же организовавшая в честь Ясона состязания по пентатлону, одарила Верро такой улыбкой, что тот тут же воспарил на небесах, несмотря на то, что Амьен задыхался от гнева.

– Малышка уже на ногах, – продолжил нахальный маляр, – несколько мгновений отдыха на этом зелёном диване, и она уже в порядке. Не так ли, carissima11
  Carissima (ит.) – дорогая


[Закрыть]? – добавил он, обращаясь к бедной девушке, которая в это время плакала.

– Нет, я ухожу, – ответила Пия, вытирая слезы.

– Ты права, моя дочь. Свежий воздух тебя полностью излечит. Прогуляйся по пляс Пигаль и возвращайся, когда ты почувствуешь себя в состоянии держать позу.

– Я не вернусь, – прошептала Пия.

И она направилась, пошатываясь, к двери. Амьен хотел броситься к ней, чтобы задержать девушку, но взгляд мадемуазель Авроры буквально приковал его к месту.

Пию удивил этот требовательный властный взгляд. Её бледные щеки покраснели, а милое личико поразила гримаска мучительной боли. Было откровенно понятно, что она ранена в самое сердце.

Но Пия не остановилась.

Этот раз Амьен не сдержался. Он прошёл перед мадемуазель Дюбуа и присоединился к Пие, когда она пыталась открыть защёлку замка двери.

– Возвращайся к себе домой, моя дорогая Пия, и будь мужественной, – сказал Поль ей достаточно громко, чтобы месье Дюбуа и его дочь слышали его слова.– Я приду к тебе сегодня, а завтра мы пойдём вместе на кладбище и отнесём цветы на могилу.

– Прощайте! – ответила итальянка, подавляя рыдание.

Она вышла, оставив Амьена терзаться угрызениями совести, ведь ему частенько и до этого недоставало сил и решимости поступить так, как требовало его сердце.

Боль Пии тронула его сердце, и если бы он был полностью в состоянии контролировать себя, он бы никогда не позволил ей уйти таким образом, но присутствие мадемуазель Дюбуа заставило его потерять голову и частично парализовало волю.

– Я действительно сожалею, – воскликнул отец Авроры. – Вы хотели бы, без сомнения, сопроводить эту малышку…

– Это было бы абсолютно бесполезно, – прервал его Верро. – Я её знаю. У неё железная воля, и если она вбила себе в голову уйти одной, никто её в этом не переубедит. Впрочем, она не больна. У неё большое горе, вот все.

– Какое ещё горе? – сухо спросила мадемуазель Аврора.

– О! Поверьте мне… Большое. Она узнала только что… у неё сестра умерла.

– Именно здесь, в этой студии… она узнала об этом?

– Да, мадам, и совершенно случайно… этакий несчастный случай. Я не слышал никогда, что у неё есть сестра, и собирался рассказать моему другу Амьену, что я помогал только что на похоронах девушки, которую раньше никогда не знал, но случайно увидел её тело в Морге. Мне было известно только её имя, и я имел неосторожность сказать в присутствии малышки, что несчастную девушку звали Романо.

– Романо! Девушку, о которой вы говорите, звали Романо?! – воскликнул месье Дюбуа.

– Да, Бьянка Романо, – ответил Верро, довольно удивлённый тем, что видит, как на лице его собеседника появляются признаки заметного волнения.

– И у вас есть доказательство, что она умерла!

– Сугубо материальное доказательство. Её тело только что похоронили, и я присутствовал при этом.

– Тогда… Это означает, что можно получить свидетельство о её кончине.

– Безусловно. Вчера это было бы трудно сделать ввиду того, что никто в Морге не смог опознать тело бедной девушки, хотя оно было выставлено там на протяжении уже трёх дней, но сегодня все проблемы были решены.

– Это был несчастный случай?

– Да, месье… несчастный случай… но довольно странный…

– Не могли ли бы Вы мне сказать, где она жила?

Этот вопрос, так неожиданно заданный месье Дюбуа, имел непредсказуемый эффект… Верро незамедлительно прекратил свой поток откровений. Он не любил буржуа, а именно так он называл всех людей, которые не имели чести быть художниками… и всегда был настороже с ними. Итак, он сразу же понял, что по его шкале деления людей месье Дюбуа был буржуа первого класса, то есть самого мерзкого, и если он уже успел сболтнуть лишнего, то это лишь благодаря тому, что мадемуазель Аврора его очаровала своей красотой. Но Верро сразу понял, что стоило поменьше рассказывать о трагической истории в омнибусе, ведь известный ему Фурнье заставил его поклясться не рассказывать о ней никому.

– Я не знаю, – ответил Верро с апломбом. – Но если вы желаете узнать её адрес, вы могли бы справиться о нем в префектуре полиции.

Амьен, между тем, сидел как на иголках после ухода Пии. Он прекрасно видел, что мадемуазель Дюбуа украдкой за ним наблюдала, и догадывался, почему.

Поль хотел бы объяснить Авроре, почему он был вынужден обнимать молодую итальянку. А с другой стороны, он чувствовал, что ему не следовало самому идти навстречу вопросу, который его и так ожидал.

Пытаться оправдываться до того, как у него не попросили это сделать… это была почти дерзость и самонадеянность… это было равносильно тому, как если бы он сказал: «Я знаю, что вы ревнуете итальянку ко мне, и я постараюсь вам доказать, что я вам не дал, в сущности, никакого повода для этого.»

Но прекрасная Аврора не привыкла скрывать свои чувства, и без малейших колебаний затронула тему, которую Поль Амьен не осмеливался обсудить.

– Она красива, эта малышка, – сказала мадемуазель Дюбуа небрежно.– Она что… позирует здесь каждый день?

– Да, мадемуазель, с тех пор, как я начал работать над моей последней картиной, – ответил ей художник, который никогда не лгал.

– То есть уже четыре месяца, если я не ошибаюсь.

– Четыре с половиной месяца, мадемуазель, если быть точным.

– Я понимаю, что вы не продвинетесь далеко в вашей работе, если вам приходится также часто прерывать сеансы, как вы это сделали сегодня.

– Это случилось впервые, мадемуазель. Обычно, этот ребёнок держит позу великолепно, но сегодня, непосредственно перед ваши приходом, она внезапно получила столь печальную новость, что потеряла сознание. Я должен был поднять её и отнести на эту тахту.

– Это вполне естественно. Как вы можете быть не заинтересованы в ней? Ведь Вы её видите каждый день в течение трёх или четырёх часов. И мне, впрочем, показалось, что эта итальяночка тоже к вам очень привязана. У нее были слезы в глазах, когда она говорила вам: «Я ухожу.»

– Она плакала, потому что потеряла свою сестру.

– Ах! Это её сестра, та покойница, которую только что похоронили, как я слышала?

– Да, мадемуазель.

– Что! Бьянка Романо была сестрой этой натурщицы! – воскликнул месье Дюбуа.

– Да, месье. Разве я не сказал вам об этом?

Это был приятный сюрприз для отца Авроры – узнать из уст Верро, что месье Бланшелен ему сказал правду. В Париже не могло быть двух Бьянок Романо, и единственная живущая в этом городе действительно отправилась в мир иной, в этом больше не было никаких сомнений, так как персоны, не заинтересованные в его деле, подтвердили это совсем ненароком.

Он радовался, глубине души, смерти молодой девушки, этот превосходный месье Дюбуа. Он даже спросил себя, нет ли средства и возможности избегнуть выполнения своих обязательств по отношению к своему торговому агенту. Разве он нуждался теперь в нем… зачем ему платить сумасшедшие деньги за копию со свидетельства о смерти… теперь, когда он знал, где её достать? Но его радость тут же померкла после того, как он обнаружил только что, что у покойной была сестра. Кто был отцом этой неожиданной сестры? Это был большой… нет… важнейший вопрос, и месье Дюбуа попытался тут же его прояснить.

– Фамилия Пии тоже Романо, – ответил на его немой вопрос Амьен. – Это – фамилия их матери.

«Тогда, все в порядке, – подумал наследник по закону покойного Франсуа Бойе. – Мой брат никогда мне не говорил об этой второй дочери. Следовательно, она не от него, и их связывает только общая мать. И, так как мой братец пережил на один день Бьянку, эта натурщица не имеет никакого права на его наследство.»

– Но, мой отец, – сказала, улыбаясь, мадемуазель Аврора, – мы пришли к месье Амьену вовсе не за тем, чтобы устанавливать родственные связи этих Романо, и так как вы забываете об этом сказать, я сама желаю ему напомнить, что он нам обещал показать достопримечательности своей мастерской, и я прошу его это сделать, поскольку пока что кроме итальянки в красной нижней юбке, распластанной на зелёном диване, я ничего примечательного не увидела.

И Аврора отвесила Полю Амьену явный поклон, который был рад его получить, но тон, которым девушка произнесла слова, касающиеся Пии, дошёл до него не сразу и шокировал его своей грубостью.

Чёрствость, почти жестокость, ироничная манера, с которой она обсуждала бедную девушку… Пия не заслуживала такого презрения.

Она не была ни горда, ни насмешлива, эта Пия, и её не в чем было упрекнуть за столь внезапный уход. Она лишь страдала и терпела, ни на что не жалуясь и безмолвно любя своего благодетеля.

Прекрасная Аврора, напротив, демонстрировала больше уверенности, чем чувствительности, и если она соизволяла показать, что Поль Амьен ей нравился, то при этом совершенно не беспокоилась о том, что её слова могут ранить чувства Поля, ведь она говорила таким тоном о девушке, судьбой которой он, вполне очевидно, интересовался.

Художник был благороден и у него было большое сердце, поэтому он не смог удержаться от мысленных сравнений девушек, результат которых оказался совсем не в пользу богатой наследницы крупного состояния. Но Аврора была настоль красива, что он был готов простить ей её недостатки.

– Мой Бог, мадемуазель, – сказал Поль, прилагая усилия, чтобы грациозно ответить на её любезные, в какой-то мере, слова, – я боюсь, что был нескромен, когда говорил вам, что в моей мастерской есть какие-то исключительные ценности. В надежде встретить вас здесь я позволил себе рассказать вам о чудесах… которые не существуют. Здесь у меня только эскизы, наброски, этюды… всякое старье, которое я собрал в римской провинции во время учёбы… несколько полуистлевших обрывков старых гобеленов, инкрустированная слоновой костью мебель… чрезвычайно ветхая… У месье вашего отца аналогичная коллекция намного красивее и обширнее.

– Но ваши картины, наш дорогой мэтр, – воскликнул месье Дюбуа, – мы специально пришли, чтобы ими восхититься.

Он был в восторге от того, что с его языка слетели эти слова: «Дорогой Мэтр», потому что это выражение не для буржуа.

Верро, который внимательно наблюдал за этой сценкой, намереваясь потом посмеяться над происходящим, понял это намерение, и закусил себе губы, чтобы не рассмеяться.

– Мои картины не заслуживают того, чтобы ими восхищаться, – скромно сказал Амьен, – но я был бы счастлив их вам показать. К сожалению, я не могу их хранить у себя по той простой причине… что я их продаю.

– Вы их продаёте даже очень хорошо, и я вас с этим поздравляю, – воскликнул месье Дюбуа. – Ваше состояние в кончиках ваших пальцев, а живопись сегодня-королева профессий. Если бы у меня был сын, я из него сделал бы художника.

– Хм! – хмыкнул Верро, – а накладные расходы. Краски бесценны. Цена на них чудовищна. Месье, я разорился на Тер де Сьене, краске, как вам несомненно известно, красно-коричневого цвета, и Жён де Хроме, жёлтого, светящегося цвета, столь любимого мной.

– Ах! Месье – тоже художник?

– Я льщу себя этим. Я стал им с самого нежного детства. Мне судьбой, уже при рождении, было предначертано стать художником. Поэтому у меня никогда не было учителя. Я – ученик природы. Поль, представь меня, наконец.

– Жак Верро, мой школьный товарищ и друг, – прошептал Амьен, который много бы дал за то, чтобы этот вечный студент немедленно испарился из его мастерской.

– Очарован знакомством с вами, месье, – серьёзно произнёс месье Дюбуа. – Пишите ли Вы портреты?