Текст книги "Дело о государственном перевороте"

– Было дело, в девяносто … году Ленина, в ту пору он проживал под настоящей фамилией Ульянов был сослан в …. Губернию.

– Значит, Ульянов.

– Совершенно верно, Владимир Ильич Ульянов, родной брат Александра Ульянова, казнённого в тысяча восемьсот восемьдесят … году за покушение на Государя.

– Следовательно, корни давние.

– Корешки, а не корни. Вы слышали, что Керенский и Ульянов знакомы с детства?

– Откуда я мог слышать

– После смерти господина Ульянова—старшего Керенский—старший постоянно помогал детям своего друга. И когда Владимир захотел поступить в Казанский университет, он обратился за помощью не к кому—нибудь, а Фёдору. Тот написал письмо, в котором рекомендовал Владимира Ульянова как образцового ученика. Вот так—то. Не понимаю, почему вам поручили арестовать Ленина? Столь незначительная партия, что её можно не брать в расчёт?

– Кое—кто считает иначе.

– Не подскажите, кто?

Кунцевич в голове прикидывал, какими сведениями он может поделиться со следователем. Потом решил, что скрывать нечего. Не побежит же Тимофей Александрович разыскивать этого Ульянова, чтобы предупредить об аресте.

– В начале апреля из Цюриха через Германию вышел поезд с несколькими вагонам. В которых ехали в Россию три десятка революционеров…

– Среди них был Ульянов?

– Да, – кивнул головою Кунцевич, – их сопровождал офицер Германского Генерального штаба.

– Сведения достоверны?

– Я бы сказал, что они не вызывают сомнения.

– Продолжайте.

– Вот с апреля большевики взяли курс на вооружённый захват власти.

– Их слишком мало, да и вес в Совете невелик.

– Вот поэтому…

– Постойте, – перебил следователь помощника начальника уголовного розыска, – но произведя захват власти, надо на кого—то опереться, а большевикам не на кого. Пусть даже они утроили свои ряды с февраля, но это ничтожно маленькое количество членов партии?

– Тимофей Александрович, я пришёл к вам для того, чтобы вы помогли разобраться, кто такие большевики и кто такой Ленин.

– Хорошо, расскажу всё, что знаю, но предупреждаю, что знаю совсем немного и сможет ли мой рассказ вам помочь.

Алексеев натянул на плечи чёрное пальто, нахлобучил на голову фуражку без кокарды и озадаченно смотрел на Ивана.

– Если мы найдём Рахью, или как там его, то непременно выйдем на Ленина. Зачем тогда дробить нас и заниматься ненужными вещами?

– Николай Яковлевич, тебе никогда не быть начальником уголовного розыска, нет у тебя полёта мысли и не видишь всю картину в целом. Тебе поручена только малая часть расследования.

– Всё равно не понимаю.

– Тебе не зачем, – зло огрызнулся Бубнов, – делай порученную работу, а за тебя начальник будет думать.

– Ну, ну, – Алексеева было не узнать, в кабинете Кирпичникова сидел грамотный сотрудник, выполняющий порученное задание до конца, никогда не останавливался на пол пути, а здесь не узнать. Едкий желчный, словно старик на склоне лет, который остался в одиночестве и теперь винит всех подряд в бедах, упавших на плечи.

– Лучше подумай, Николай Яковлевич, с чего нам начинать. В адресный стол бы, – мечтательно произнёс Бубнов, но, увы, нет более обязательной регистрации приезжих, да и какой революционер побежит добровольно показывать. Вот, мол, я. Хотите, берите. Хотите, следите, а я буду ходить по улицам, не таясь.

– В донесениях сказано, что ранее Рахья останавливался у второго чухонца, – Алексеев на мгновение задумался, – Ялавы, может быть, ты к нему, а я на квартиру Суханова.

– Это какого Суханова, что—то не припомню?

– Что значит какого? Того, где проходило заседание Центрального Комитета и на котором принято решение о вооружённом перевороте.

– Всё равно не помню фамилии, там же вроде еврейская была?

– Всегда ты, Ваня, всё перепутаешь. Ты хоть адрес Ялавы помнишь?

– Лоцманский переулок, дом четыре.

– А квартира?

– Вроде, – Бубнов прикусил губу.

– Двадцать девять, мыслитель.

– Где встречаемся?

– В сыскном, тфу, – Алексеев сплюнул, – в уголовном.

Кирпичников, хотя и занимался всю жизнь преступными элементами, но иногда передавал полученные от уголовников сведения жандармскому управлению, всё—таки служили на благо Отечества. Ведь зачастую революционеры привлекали к делам профессионалов в своём деле: медвежатников для вскрытия сейфов, продавцов оружия, чтобы не привлекая внимания обеспечить себя необходимым количеством пистолетов, гранат, винтовок и, естественно, патронов. Сейчас же Аркадий Аркадьевич ехал на квартиру к подполковнику Мишину, отставленному от службы в жандармском корпусе после февральских событий. Пошли новые власти на поводу у разгорячённого и опьянённого кажущейся свободой народа, вот ныне и получили то, что происходит в стране.

Подполковник Мишин двадцать семь лет отдал служению царю и Отечеству по жандармскому ведомству. Под его непосредственным руководством было сорвано убийство трёх губернаторов, предотвращены четыре покушения на министров внутренних дел, а ныне и не припомнить всего, что произошло.

Викентий Алексеевич встретил начальника уголовного розыска в подпитии и домашнем слегка засаленном халате. После отставки денег осталось немного, вот прислуга и разбежалась по другим домам. Жена Мишина покинула бренный мир до Мировой войны, детишками Бог не обрадовал в былые молодые годы, вот бывший жандармский офицер и коротал отпущенные судьбой дни в одиночестве, продавая периодически украшения, оставшиеся от жены.

– Какими судьбами, нет, нет. Каким революционным ветром вас, любезный Аркадий Аркадьевич, занесло в мою обитель? – Насмешливым с долей пьяного состояния тоном произнёс Тимофей Александровиче, не дав ответить, добавил вполне серьёзным голосом. – Вы уж, батенька, простите за мой вид и некоторое отсутствие порядка в моём скромном жилище. Надоело всё до чёртиков.

– Это вы простите за внезапное вторжение, – начал Кирпичников, но был оборван почти на полуслове.

– Всё служите, ловите жуликов и воров, хотя, простите ради Бога, какие нынче преступники? Преступники с адвокатом заседают и мечтают его в Наполеоны записать. Рюмку коньяку не желаете?

– Не откажусь.

Подполковник достал рюмку и налил почти до краёв, поднял, но немного пролил, протянул гостю.

– Благодарю.

Тимофей Александрович сел на стул и жестом предложил присесть Кирпичникову, последний кивнул и опустился в кресло. Пригубил из рюмки коньяк.

– Всё—таки чем обязан случаю повидать старых боевых, – усмехнулся, – соратников по защите Отечества?

– Мы с вами знакомы, – Аркадий Аркадьевич прикинул, – двенадцать лет?

– Совершенно, верно, двенадцать.

– Поэтому не буду лукавить и говорить, что пришёл просто навестить.

– Это я понимаю.

– В бытность вы занимались расследованием дел, в которых непосредственное участие принимали большевики.

– Было дело.

– Так вот меня интересует некий Троцкий.

– Троцкий? – Удивлённо спросил Мишин.

– Именно, он.

– Странно, но Лев Давыдович Бронштейн, имеющий партийную кличку Троцкий, в мою бытность не имел никакого отношения к большевикам.

– Вы не путаете?

– Отнюдь, он всегда колебался и стремился примирить две фракции социал—демократической рабочей партии. Кстати, имеет определённое влияние на рабочих в столице, в девятьсот пятом году занимал высокий пост, – Мишин усмехнулся, – председателя Совета рабочих депутатов.

– Стало быть, о нынешнем его положении вы не знаете?

– Отчего же, как вернулся из Америки, так сразу же в горнило политической борьбы. В июле даже был арестован, но выпущен на свободу, без какого бы то ни было обвинения. В сентябре опять, как и двенадцать лет тому, занял место председателя Петросовета.

– Стало быть, он не в подполье?

– В каком подполье, если почти ежедневно выступает в совете.

– Что вы о нём можете сказать?

– Тщеславен, рвётся к власти, не потерпит конкурентов, постарается от них избавиться, вы упоминали о вооружённом перевороте, так он может за ним стоять, только появится на трибуне в последнюю минуту и возглавит осиротевшее правительство, – хотя Тимофей Александрович и говорил с долей иронии, но в его словах звучала непреложная истина.– Чем всё—таки вызван ваш интерес к его персоне?

– Ходят слухи, что при вооружённом перевороте Троцкий станет во главе России.

– Вполне допускаю, – Мишин наклонился вперёд, взял в руки бутылку и налил себе полную рюмку.

– Скажите, Тимофей Александрович, этот самый Бронштейн готов подготовить и организовать свой приход к власти?

– Способен, но не в одиночку.

– Если с помощью большевиков?

Подполковник поморщился.

– Большевики, конечно, набирают силу, но их мало, кто поддерживает. Их восемьдесят тысяч, ну, пусть даже в два раза больше, нет, это не та сила, на которую бы я поставил.

– Допустим, что Троцкий действует в союзе с Лениным, тогда каковы шансы на победу.

– Ничтожны. Вы знаете, если не подводит память, то ещё в апреле Ленин призывал к свержению Временного правительства и тогда с ним хотел встретиться в ту пору министр юстиции Керенский.

– Нынешний председатель Совета министров Керенский.

– С какой целью?

– Чтобы объяснить текущий момент истории, ведь их отцы когда—то были дружны.

– Даже так?

– Аркадий Аркадьевич, неужели вы не следите за политической обстановкой в стране?

– Не слежу, – честно признался Кирпичников.

Тимофей Александрович поднялся с кресла, запахнул халат и перевязал поясом.

– Завидую я вам, – подполковник нахмурил лоб, – а мне покоя нет от всех этих октябристов, трудовиков, кадетов, меньшевиков. Сколько не пытаюсь себе приказать, не читай, не лезь, не рассуждай, а всё равно читаю, прикидываю, рассматриваю, словно до сих пор на службе. Значит, вас заинтересовала персона Троцкого? Если столкнётесь, не поворачивайтесь спиной, можете получить кинжал в спину.

– Я знал, что политика ведёт нечестную игру, но не подозревал, что до такой степени.

– Это цветочки, если наш бонапарт, – Мишин говорил о Керенском. Получившем ещё летом не ограниченные полномочия от Совета, – проиграет, полушки не дам за спокойствие в государстве. Начнётся самая натуральная драчка за власть.

– Вы считаете, что бонапарт не самый худший вариант?

– Именно так и считаю.

– Троцкий где проживает?

– Вот это я не знаю, но то, что он ежедневно бывает в Совете точно и, следовательно, там его можно найти. Но всё—таки не советую с ним даже общаться, ещё тот говорун. Насколько могу судить, вам, начальнику, как там его…

– Уголовного розыска, подсказал Кирпичников.

– Вам, начальнику сыскной полиции, – на лице Мишина появилась довольное выражение, что он не забыл, как при Николае Александровиче именовалось отделение, занятое сугубо преступными элементами, – поручили политических или Троцкий кого—то убил или ограбил?

Аркадий Аркадьевич тяжело вздохнул, но ничего не ответил.

– Тимофей Александрович, скажите, кто наиболее опасен – Троцкий или Ленин.

– Однозначно не отвечу, но скажу одно Ленин – теоретик, всю сознательную жизнь бумагу марает, а вот Троцкий, – подполковник задумался, – более практик, так что с какой стороны посмотреть, если с теоретической, то Ленин – словоблуд, а с практической, то опасен второй.

Подполковник всё понял.

– Не буду злоупотреблять вашим временем, – Кирпичников поднялся.

– Понимаю, – только и произнёс Мишин, – смотрите не сломайте хребет.

– Постараюсь.

– Напоследок, – подполковник сжал губы, словно решал сказать или нет, потом всё—таки решился, – зайдите к Игнатьеву.

– Вашему бывшему начальнику?

– Именно к нему, он прояснит вам многое.

– Где я могу его разыскать?

– Адрес он не сменил, поэтому откройте справочник и там найдёте. При разговоре сошлитесь на меня, иначе беседы не состоится.

– Благодарю.

– С Богом.

Бубнов направился прямиком в Лоцманский переулок, двадцать девятая находилась на первом этаже. Ялава служил машинистом на паровозе, но даже для него снимать целую квартиру было дороговато. Скорее всего, партия доплачивала и снимала больше для встреч и собраний, нежели для рядового члена. Не вызывая особого внимания, Иван сперва осмотрелся и выяснил, что его предположение верно. Из квартиры можно было уйти в случае необходимости, как по чёрной лестнице, так и через окна. Всё—таки первый этаж.

– У этого чухонца странное имя, – дворник опирался на метлу и удивительно, что ещё мёл и наводил порядок, – Га… Го…Ги…во, Гуго, – обрадовался обладатель когда—то серого фартука, а ныне непонятного цвета.

– Что можешь про него сказать? – После того, как выпили пива, и дворник не с такой опаской отнёсся к незнакомцу, стали вроде приятелей.

– Живёт с год, квартиру оплачивает вовремя, без задержек. Чтобы какое—то непотребство или, не дай Бог, буянства нет, только последнее время просит ночью ворота не запирать. Приходят к нему какие—то люди.

– Кто такие?

– Кто их разберёт? Я ж говорю спокойные, водки не потребляют, чем занимаются? Да, мне какое дело? Тихо, чинно, но и слава Богу.

– Значит, не видел, кто к нему ходит?

– Да, кто их знает.

– Часто у него собираются?

– До сего месяца не так часто, а в нынешнем, словно с цепи сорвались, почитай, кожный день.

– Ты уж о расспросах ни слова.

– Само собой, – произнёс дворник, пряча в карман царский серебряный рубль, – я ж понимаю.

Не успел Бубнов уйти от разговорчивого дворника, как тот подмигнул и головой указал на человека в чёрной тужурке и кепке с кокардой железнодорожного ведомства. Сперва Иван не понял, но потом догадался, что это мог быть либо Ялава, либо Рахья. Пока размышлял над вопросом оставаться в ожидании, чтобы проследить за пришедшим, то ли уходить, если к себе на квартиру пришёл Гуго. Тогда не скоро выйдет из дома. Дворник шепнул, что, мол, это не их жилец, а тот приходящий, то ли Рахин, то ли Рахов. Кто их чухонцев разберёшь.

На счастье сыскного агента железнодорожник вновь появился из дверей. Осмотрелся внимательным взглядом и двинулся по Лоцманской в сторону Пряжки, потом к Благовещенскому мосту.

Иван следил по всем правилам конспирации, и в нём росла уверенность, что служащий железнодорожного ведомства, а это на самом деле был Эйно Рахья, приведёт, куда надо, ведь сказано в документах, что Ленина везде сопровождает чухонец или отправляется по поручениям, но непременно возвращается на конспиративную квартиру, где живёт Ленин.

Бубнов шёл следом.

Сперва железнодорожник шёл к Чёрной речке, но там начал плутать, то ли что—то заметил, то ли по революционной привычке.

Иван не отставал, но и не маячил на глазах. Часа через два Рахья подошёл к дому под номером один по Сердобольской улице, в последний раз осмотрелся и проследовал в квартиру 41.

Сыскной агент начал ждать, теперь не стоило торопиться. По давней привычке заносить всю информацию в записную книжку, Иван достал карандаш и на последней странице записал «Сердоб., 1 – 41, Р. пр. от дома Я.»

Октябрьская погода не слишком способствует ожиданию, но Бубнов был настойчив. Сперва поискал дворника, чтобы у него узнать о квартире сорок один, но последний оказался пьян, спал в обнимку с метлой и громко похрапывал.

Сыскной агент в полголоса выругался и отправился на пост, наблюдать за домом. Решил, что раз уж Рахья зашёл через парадную дверь, то и гости, наверняка, будут пользоваться этими дверями. Видимо, выход на чёрную лестницу за ненадобностью заколотили, тем более что дрова для отопления носили через главный вход.

Ближе к вечеру, когда окончательно продрог и начал из носа пускать целые реки, заметил, что из дома вышел тот чухонец, которого он сопровождал, и низенького роста остроносый господин с бритыми щеками и подбородком, в натянутой по самые брови кепке. Господин показался знакомым, но Иван его не опознал, только расслышал несколько фраз, произнесённых звонким с грассированием голосом, сунул руки в карманы пальто и зашагал по Сердобольской улице в направлении Чёрной речки. Спутники остановились у дома номер 25.

– Здесь? – Спросил картавый.

– Да, – ответил чухонец, – на втором этаже, слева первая квартира.

– А вы?

– Пока посмотрю.

– Бгосьте, батенька, только замёгзните. Сейчас в столице ни одного шпика нет, пойдёмте. Я думаю, здесь мы застгянем надолго, начинаешь объяснять этим идиотам, а они кочевгяжатся.

Иван не заметил, как ещё одна пара глаз наблюдает за ним. Сыскной агент расслабился, вроде бы задание выполнил.

Теперь прямым ходом на Офицерскую.

Бубнов не замечал, как за ним следом идёт человек в тёмном пальто и в фуражке без кокарды.

3.

Полковник Игнатьев адреса не менял и жил всё в том же доме, и той же улице, что и пять, и десять лет тому. При упразднении жандармского управления он сменил мундир и теперь служил при Временном Управлении по делам общественной полиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан.

Кирпичников нашёл полковника в Мариинском дворце, где последний имел собственный кабинет. Обстоятельство, удивившее начальника уголовного розыска. На все вопросы Аркадия Аркадьевича, вроде бы Игнатьев и отвечал с открытым взглядом, но потом сложилось впечатление, что бывший жандармский начальник что—то скрывает.

После разговора с полковником Кирпичников решил посетить Смольный. После того, как Институт Благородных девиц был переведён в Новочеркасск, здание в столице освободилось, его облюбовал Военно—Революционный комитет, созданный для обороны революционных завоеваний от посягательств царских генералов, устраивающих мятежи, и немцев, которые продолжали наступать.

Начальника уголовного розыска не испугало, что для доступа в Смольный необходим документ, или как его называли мандат. Аркадий Аркадьевич, пользуясь тем, что проходили группами, присоединился к одной из них.

В одном из коридоров чуть ли не нос к носу полицейский чиновник столкнулся с Троцким, отступил на шаг в сторону. На Кирпичникова взглянул человек с широким лбом, над которым вздыбившиеся волосы, глаза с какой—то злобой скользнули по начальнику уголовного розыска. Прямой нос заканчивался резким крючком, ноздри расширены, как у зверя, почуявшего добычу. Мефистофельская бородка дополняла характер непримиримого бойца.

– Нет и нет, – говорил он собеседнику, семенившему следом, – передайте ему, что ещё две—три недели и будет поздно что—либо предпринять. Нужно немедленно брать власть в свои руки, я посмотрел присланный этим, – он зло выразился, – план толковый тем более, что Красная гвардия подготовлена мной до завершающего выступления. Несколько дней и войска, верные присяге и Временному правительству, станут нашими и тогда…

Кирпичников не мог дослушать, собеседники зашли в какой—то класс, ныне ставший кабинетом.

Несколько часов, проведённые в Смольном, не пропали даром. Аркадий Аркадьевич убедился. Что подготовка к перевороту идёт полным ходом, подготовлены планы захвата государственных учреждений, играющие главные роли: телеграф и телефон, чтобы держать под контролем новости, которые должны быть, либо дозированы, либо преподнесены в нужном ракурсе, банки, какими бы альтруистами и фанатиками не были революционеры, но кушать хочется всем, правительственные учреждения, так там сосредоточена власть.

Начальник уголовного розыска убедился, что дело поставлено на широкую ногу. Стало страшно, в голове ещё стояли картины недавнего прошлого, когда две столицы – новая и древняя – испытали на себе прелести действий восставшего народа.

Настроение Кирпичникова с каждой минутой, нахождения в Смольном ухудшалось и не добавляло оптимизма вооружённые не только солдаты, но и рабочие.

Кунцевич принёс тоже не радужные вести, воздух был насыщен миазмами грядущего переворота и смены власти, которая представлялось неведомым монстром. Что такое диктат пролетариата? Или вся власть Советам? Кому? Ленину? Троцкому? Какому—нибудь вновь взращённому Робеспьеру или Дантону? Государство разваливалось на части. Россия от Варшавы до Владивостока имела реальную возможность превратится в кучку разрозненных княжеств времён Дмитрия Донского.

Что—то надо было предпринять, но что?

Известий от Андреева и Бубнова не было.

С самого утра Кирпичников отправился в Мариинский дворец к министру юстиции. Пришлось подождать. Малянтович в прошлую ночь допоздна работал и уехал домой к утру, хотел дома принять ванну и повидаться с детьми и женой. Воротился только в десятом часу. Начальник уголовного розыска успел к тому часу выпить две чашки хорошего ароматного чаю.

– Аркадий Аркадьевич, надеюсь с хорошими вестями? – Министр тряс руку Кирпичникова, по—детски заглядывая в глаза. – Не то последнее время сплошное расстройство.

– Увы, Павел Николаевич, я не стану счастливым исключением, – начальник уголовного розыска выглядел озабочено так, что над переносицей появилась предательская складка.

– И вы, – начал Малянтович, но так и не продолжил, слова, словно растворились перед губами.

– Сразу же могу оговорится, где скрывается Ленин не обнаружено, но думаю, скоро я вам доложу об его аресте, но меня сейчас беспокоит другое. По долгу службы вас должны информировать о настроении в городе не только обывателей, но и вооружённых людей, в частности частей петроградского гарнизона. Так вот, вести не утешительные. Со дня на день не только солдаты, матросы, выступят с целью вооружённого переворота, но и рабочие, которым роздали винтовки и пулемёты.

– Мне известно, – жёстко сказал Малянтович.

– Вы знаете, что так называемая Красная гвардия, организованная под лозунгом борьбы с немцами, находящимися недалеко от столицы, на самом деле, ударная сила большевиков, которые всерьёз намерены сейчас взять власть в свои руки?

– Я слышал об этом.

– Вы слышали или принимаете меры?

– Кое—какие меры мы принимаем, – уклончиво ответил министр.

– Павел Николаевич, поверьте, что мне не хотелось бы проснуться в другой стране, раздираемой, между прочим, разными политическими партиями и использующими для этой цели, не трибуну Учредительного собрания, а поле боя.

– Я думаю, вы преувеличиваете, до крайних мер не дойдёт. Кстати, в самом деле, за переворотом маячит тень Ленина?

– Должен вас огорчить, за переворотом стоит председатель Петросовета Троцкий.

– Троцкий? – Удивился министр, – но ведь с ним, – прикусил язык.

– Движущей силой переворота является Троцкий, они с Лениным, хотя и соратники по фракции, члены Центрального комитета Социал—Демократической рабочей партии, но они соперники и неизвестно, кто больший из них диктатор.

– Любопытно, мне об этом обстоятельстве не докладывали, – с досадой произнёс Малянтович. – Дело принимает совсем другой оборот.

– Неужели вас, правительство, держат в неведении или это простая российская небрежность, не обращать внимания на очевидные факты. Если девятьсот пятый год вернётся к нам, то крови прольётся гораздо больше. Господа, мнящие себя наполеонами, не остановятся ни перед чем, чтобы достичь поставленной цели – неограниченной власти, до которой нашим царям было далеко.

– Я сегодня же поговорю с Александром Фёдоровичем.

– Извините, господин министр, но надо не говорить, а действовать. Упустить можно не только время, но и Россию.

– Не надо так высокопарно, Аркадий Аркадьевич, мы с вами говорим о кучке болтунов, которые уже лет двадцать, как кричат о свержении власти, а воз и ныне там.

– Увы, воз тронулся, вы или ваши агенты не были в Смольном и не видели, что там происходит. Надо быть реалистом.

– Благодарю за информацию, продолжайте искать Ленина.

– Как быть с Троцким?

– Не беспокойтесь, мы примем неотложные меры, самые подходящие.

– Да, Павел Николаевич, опасен не только Троцкий, но и весь состав Военно—Революционного Комитета.

– Я вас услышал, Аркадий Аркадьевич, и в ближайшие часы предпримем надлежавшие меры. Если ещё будут новости, то милости прошу ко мне.

Кирпичников кивнул головой и вышел.

– Вот так обстоят дела в нашем королевстве, – подвёл итог под рассказом начальник уголовного розыска, беседуя со своим помощником.

– Что мы можем предпринять? – Настроение Кунцевича с каждым словом ухудшалось, словно с Балтики на Петроград пригнало свинцовые непроницаемые тучи.

– Не знаю, – искренне признался Кирпичников и добавил, произнося по слогам, – не знаю.

– Но что—то же надо делать, иначе всё полетит в тар—тарары.

– Мне нечем вам возражать.

– Ленин и компания приехали делать переворот на немецкие деньги, а мы сидим и ничего не делаем.

– Что вы предлагаете?

– Я – не террорист, – подумав, начал отвечать Кунцевич, – но не знаю, если вдруг верхушка айсберга исчезнет, продолжится ли процесс захвата власти?

– Повторюсь, не знаю. Министр только говорит о разумных мерах, о том, что доложит Керенскому, но действовать надо сейчас, пока не стало поздно.

– Значит, вы предлагаете действовать их же методами.

– Да.

Задумались. Столько лет боролись с преступниками, искали, проводили дознания, а здесь приходится самим думать о том, чтобы себя вовлечь в уголовное деяние.

– Я вот, что думаю…

– Аркадий Аркадьевич, мы с вами старые вояки с уголовным элементом и мне не хотелось бы, чтобы такие же элементы управляли государством. Сколько лет мы с вами, не щадя жизни. – не хватало слов, – а здесь… Я не думаю, чтобы всё завершилось, как в сказке, счастливо и благополучно.

– Но…

– Вот именно, оружие мы с вами держать не разучились, правда, может быть, совесть? – Кунцевич посмотрел сощуренными глазами на начальника.

– Нет, совесть будет молчать.

– Нам надо наметить план действий.

– То бишь с кого начать?

– Да.

– Кто более опасен в данной ситуации?

– Председатель ВРК номинальная фигура, все решения принимает Троцкий и несколько человек в комитете, вот опасны они. Остальные только для того, чтобы выйти на сцену с фразой «кушать подано».

– Вот и ответ на первый вопрос.

– Согласен, – сразу же ответил Кирпичников.

Договорились встретиться с самого утра, приготовиться, написать родным письма, привести дела в порядок, ведь никто не знал, чем может закончиться предстоящая авантюра. Хотя ловили преступников не по одной сотне, но никогда сами ничего не планировали, а здесь, мало того, что наметили цели, но и надо воплотить в жизнь и желательно, чтобы самим не пойти под нож революционной гильотины.

Придя домой, Кирпичников достал из шкафа бутылку наливки, которую держал для особо торжественных случаев. Решил, что более подходящего случая не найдётся. Налил в большую рюмку и сел за рабочий стол. Начал писать жене, которую ещё в мае отправил в Тверскую губернию, где было тише и не так события отражались на течении жизни. Почти лист исписал мелким бисерным почерком, потом скомкал и сжёг в пепельнице. Лучше пусть пострадает он, начальник сыскного, тьфу, уголовного розыска, нежели семья. Катерина поймёт и так.

Жаль, что детей не поставил на ноги, но, увы, ничего исправить нельзя. Не перелистать назад книгу, чтобы начать читать заново. После того, как письмо превратилось в пепел, Кирпичников начал приводить в порядок бумаги. Без жалости комкал, рвал и бросал в ведро, чтобы в огне камина уничтожить документы, которые не должен никто прочитать.

Есть в жизни поступки, которые определяют, каким ты был, думал Аркадий Аркадьевич, вот и сейчас наступил час, когда будет видно, подлец ты или герой. При слове «герой» начальник уголовного розыска усмехнулся. Нет ничего героического в том, что один человек лишает жизни другого из—за того, что второй может разрушить до основания налаженную жизнь, да не только жизнь, а всё Отечество. Если выгорит дело, то все будут на коне. А если нет, так пусть в будущем помянут не злым тихим словом коллежского советника Кирпичникова, состоявшего при государе в должности начальника сыскной полиции Санкт—Петербурга. А ныне начальника уголовного розыска Петрограда.

Налил ещё одну рюмку, хмель не брал, словно пил простую воду. То ли не давало расслабиться напряжение, то ли впереди маячившая неопределённость била по нервам.

Утром поднялся без обычных постельных пяти минут, облился холодной водой. Выпил чаю и направился на Офицерскую, где должен был встретиться с Кунцевичем. Шёл настолько занятый своими мыслями, что не видел ничего и не слышал, как с самого утра разносчики предлагали за гривенник свежие новости.

В кабинете Аркадий Аркадьевич достал из сейфа портфель, который ему вручил министр. Так и остался сидеть с ним в кресле, не зная, куда деть.

Дверь распахнулась. Не вошёл, а прямо—таки влетел возбуждённый Кунцевич. Горящие глаза завораживали. Помощник ничего сказать не мог, тяжело дышал от быстрого бега.

– Вот, – бросил на стол свежий выпуск «Нового времени».

– Что там? – Бесцветным голосом спросил Аркадий Аркадьевич.

– Да вот, – ткнул пальцем в заголовок.

– Не затруднит вас прочесть вслух, что—то неважно себя чувствую.

– «В такие дни, когда решаются судьбы чуть ли не всего мира, когда нет почти ни одного равнодушного человека, думающего о судьбах Отчизны, произошло событие чрезвычайной важности. Сегодня ночью, около двух часов, на заседании Военно—Революционного Комитета, призванного мобилизовать российский народ для отпора вражеской армии, не выдержало сердце члена комитета Льва Давыдовича Троцкого—Бронштейна. Этот пламенный борец за счастье народа не дожил до своего сорока восьмилетия считанные дни. Так уходят из жизни, не покидая служебного места…» и прочая, прочая, прочая, – бросил снова газету на стол Кунцевич.– Есть всё—таки Бог и он с нами, Аркадий Аркадьевич. Я целую ночь строил планы. Даже нажимал сто раз на курок и вуаля – первого заговорщика не стало.

– Вы думаете, что это счастливая случайность?

– Именно, так.

– Я перестал верить в случайности ещё в гимназии, даже, если проведение Господне пришло нам на встречу, то это либо чудо, либо чья—то помощь. Ко второму я склоняюсь более всего.

– Вы предполагаете, что…

– Совершенно верно, так я вижу ситуацию.

– Но кто?

– Есть у меня одна догадка, но я сперва уточню, а потом поделюсь с вами.

– Мне казалось, что мы можем доверять друг другу.

– Я доверяю вам, Мечислав Николаевич, но, честно говоря, не хочется бросаться пустыми словами.

– Всё—таки.

– Хорошо, у меня складывается впечатление, что к этой смерти приложили руку господа из нашего правительства.

– Вы думаете, – не закончил мысль.

– После событий пятого года начали ходить слухи, что при жандармском управлении создано секретное отделение, в котором разрабатывались специфические средства борьбы, в частности устранение неугодных путём заражения различными болезнями.

– Но в статье сказано, что подвело сердце?

– Вполне возможно, но, согласитесь, вовремя.

– Если так, тогда понятен интерес к розыску Ленина.

– Конечно, такой метод борьбы неприемлем, мы сами превращаемся в народовольцев.

– Аркадий Аркадьевич…

– Но я поддерживаю, гадину надо давить в гнезде, а не тогда, когда она наберёт силу.

– Произошло столь печальное событие на заседании ВРК, но кто заменит Троцкого?

– Здесь напечатано, что на заседании присутствовали председатель Лазимир…