Текст книги "Дело о государственном перевороте"

На следующем перекрёстке, скрытые ночной тьмой, стояли три человека. Сафрон сразу отметил, что это не патруль, а подозрительные личности. Захотелось разобраться, поэтому приказал остановиться.

Все трое в начале решительно двинулись к авто, но потом как—то бодрый заряд у них угас, и они с какой—то опаской приблизились к авто.

Бандиты выскочили быстро и направили пистолеты на незнакомцев, те онемели, только один сумел произнести:

– А где, – и умолк.

– Кто такие? – Рявкнул Мартын. – Руки держи на виду, – револьвер сделал в воздухе дугу и упёрся в живот того, кто был постарше.

– Да, мы, – троица переглянулась.

– Документы, – с хозяйским видом произнёс Поручик.

– В кармане, – скосил глаза один из остановленных.

Бандит достал из бокового кармана мужчины бумагу:

«Податель сего мандата капитан 2– го ранга Свирский…»

Поручик посмотрел в лицо поручику:

– Офицер, значит.

– Там всё написано.

Выстрел щёлкнул глухо, словно кнут извозчика, вслед за первым прозвучали ещё четыре или пять.

– Поехали, – сказал Поручик, его щека дёрнулась, хотел, было, бросить мандат на тротуар, но сунул в карман.

– Останови у фонаря, – вдруг приказал Сафрон.

– Ты что?

– Останови, говорю, хочу взглянуть на документ, – почесал ус главарь, – кого ж мы остановили. Видишь, машина какая, не всякому она по карману.

Сафрон вышел из машины, три раза смотрел документ и трижды чесал затылок, шепча: «Не может быть! Не может быть!»

– Гони обратно, – рявкнул он, упав на сидение.

– Что?

– Гони обратно, – сквозь зубы процедил Сафрон, – мы чуть было в заложники не взяли самого Керенского.

– Это какого?

– Дубина, – сказал бандит, сидевший рядом с шофёром, – он же вместо царя теперича.

– Ой, ли.

– Гони назад, надо же самого Керенского из машины выбросил и не узнал.

– Толку—то?

– Что ты понимаешь? Толку? – Передразнил бандита Сафрон. – Могли бы много чего поиметь.

Домчались быстро, но на месте, где высадили из машины Керенского, лежал только мёртвый офицер. Главарь выскочил из машины. Огляделся вокруг, ноздри раздувались, словно у загнанной лошади.

– Опоздали, – Сафрон цедил сквозь зубы, – что ж я сразу не прочитал фамилию, – посетовал он. – Самого Керенского на мушке держал, такого фарта нам более не видать. Ладно, поехали, нас купец в гости ждёт, – щека нервически дёрнулась то ли от злости, то ли от упущенной возможности.

Звонок телефона резкой дребезжащей дрелью раздался в третьем часу ночи.

Кирпичников поднялся с постели и сразу сел. Отчего—то закружилась голова.

Телефон продолжал раздражать своим звонком.

Аркадий Аркадьевич накинул на плечи халат и подошёл к аппарату.

– Кирпичников, – сказал в трубку, обдавшую шипением.

– Аркадий Аркадьевич, – прозвучал глухой голос, прерываемый шипением, – простите за столь поздний звонок, мне поручил Павел Николаевич побеспокоить вас и распорядился выслать за вами машину, которая стоит у вашего дома.

– В чём дело? – Раздражённо бросил начальник уголовного розыска, хотел добавить, кто такой этот Павел Николаевич, но вовремя сообразил, что звонок, видимо, из канцелярии Министра Юстиции.

– Дело весьма спешное, государственной важности, не терпящее отлагательства.

– Но…

– Аркадий Аркадьевич, машина у вашего дома, – трубку на противоположенной стороне положили на рычаг.

Кирпичников скинул халат и начал натягивать штаны, обдумывая внезапный звонок. Что могло произойти в государстве, если его, начальника уголовного розыска вызывает министр, которому несколько месяцев не было дела до сыскных агентов, пока не понадобилось провернуть дело с большевиками. Начал застёгивать жилетку, потом пиджак, на миг задумался и сунул в карман пистолет.

Выглянул в окно. Внизу, действительно, стояла машина.

«Спешное дело», – проговорил вслух Аркадий Аркадьевич и вышел из квартиры.

Сафрон остановился у двери, прислушался. Рядом с ним на лестничной площадке стояли Поручик и Мартын, оба сжимали в руках по револьверу.

– Стучи, приказал главарь.

В подъездной тишине удары разносились громовыми раскатами.

– Кто там? – Раздался заспанный женский голос.

– Парамонов Сидор Викентьевич здесь проживают? – Спросил Мартын.

– Здесь

– Открывайте, полиция!

За дверью послышалось шуршание одежды и какая—то суета, среди которой слышался неясный шёпот.

– Открывайте.

– Сейчас Сидора Викентьича спрошу.

– Пока будешь спрашивать, дверь вынесу, – зло крикнул Поручик, – дело важное, открывай.

Щёлкнул замок, потом звякнула цепочка и последним заскрипел засов. Дверь тихонько начала приоткрываться, в проёме блеснуло бледное лицо девчонки, лет семнадцати восемнадцати, стискивающей на груди края большого цветастого платка.

Мартын плотоядно улыбнулся и провёл рукой по усам.

– Без вольностей, – сквозь зубы процедил главарь, – не за этим пришли, – и погрозил револьвером.

Мартын тяжело задышал, но ничего не сказал.

Министр юстиции стоял у окна и переваливался с пятки на носок и обратно, руки заложены за спину. Лица не было видно, только отсветы от электрической лампочки гуляли по стеклу, огибая фигуру Малянтовича.

Секретарь открыл дверь.

– Павел Николаевич! – Позвал он не очень громко. – Павел Николаевич, Кирпичников прибыл.

Из кабинета раздался обрадованный голос.

– Пригласите, я жду.

Аркадий Аркадьевич, порядком перебравший множество причин вызова к министру, вошёл немного сконфуженный. Так и не смог угадать, зачем он понадобился в столь поздний час Малянтовичу.

– Дорогой вы мой, – шёл навстречу Кирпичникову Министр Юстиции, протягивая вперёд обе руки, – как я рад вас видеть. Вы уж простите за столь позднее приглашение, но дело, произошедшее в столице требует не медлительного вмешательства. Извините, но наша служба не имеет часов отдыха, – говорил он скороговоркой, и Аркадий Аркадьевич не всё понимал.

– Вечер, простите. Скорее доброй ночи.

– Пустое. – замахал руками министр и обратился к помощнику, – Сергей Григорьевич, будьте любезны, подайте нам горячего чаю.

Кирпичников молчал, хотелось всё—таки услышать, что стряслось такого, что не может подождать утра? Может быть, убили кого—нибудь из правительства? А может быть самого? Промелькнуло в голове, но так и кануло, не оставив следа, в Лету.

– Дорогой мой, – не прекращал словоизлияния министр, – на вас теперь вся надежда. Событие чрезвычайной важности и срочности произошло у нас. Я не знаю, с чего начать?

– С чего хотите, – ободрил Малянтовича начальник уголовного розыска, – главное, чтобы было с самого начала.

– Аркадий Аркадьевич, – министр театрально остановился, выдерживая паузу, – сегодня вечером, почти ночью, совершено нападение на особу, весьма высокопоставленную, – Павел Николаевич указал в потолок, – необходимо в кратчайшие сроки найти злоумышленников, —выпалил одним словом Малянтович.

– Понятно, – произнёс вполне отчётливо Кирпичников, – но вы понимаете, что мне надо знать не только личность, на которую совершено нападение, но и место, где совершено преступление, приметы нападавших, что они говорили между собою, какими словами угрожали высокопоставленной особе. Ибо без вышеуказанного, вы предлагаете искать иголку в безлунную ночь в стоге сена.

– Аркадий Аркадьевич, – тон министра стал не только задумчивым, но и каким—то растерянным. – Простите, но без позволения лица, подвергшегося нападению, как вы понимаете, я вам более сказать ничего не могу. – потом с какой—то детской наивностью добавил, – Аркадий Аркадьевич, но ведь вы же сыскная полиция?

– Уголовный розыск, – поправил министра Кирпичников.

– Пусть будет, уголовный, но ведь вы можете найти злоумышленников.

– Могу, но при условии, которое я вам назвал выше.

– Иначе нельзя?

– Увы, для каждого расследования необходимы сведения, за которые можно зацепиться. Вы же поведали мне общими фразами о случившемся событии.

Министр ничего не говорил, видимо, осмысливал услышанное. На самом деле начальник уголовного розыска прав, думалось Малянтовичу, получается, ищи то, не знаю, что или того хуже… Мысль прервалась на середине.

– Вот, – взгляд Павла Николаевича посветлел и на лице появилась довольная улыбка, – вот, – повторил он. – При нападении угнан автомобиль из царского гаража. Может быть, это вам поможет.

– Извините, но авто не иголка, вам стоит разослать или телефонировать в воинские части, патрулирующие улицы города и непременно найдётся машина.

– Сделать так, как вы, Аркадий Аркадьевич, говорите, в силу ряда причин не имеется возможности.

Аркадий Аркадьевич не стал сразу отвечать, а поднёс к губам чашку, чтобы было время для небольшого анализа. Начальника уголовного розыска подняли с постели ни свет, ни заря. Нападение совершено на высокопоставленную личность, разъезжающую в царском автомобиле. Грабители – простые разбойники без политического уклона. Даже ради собрата, министра, Малянтович так бы не старался, значит….

Кирпичников поставил чашку на стол, взглянул прямо в глаза министру, улыбнулся и сказал:

– Я бы хотел о нападении поговорить с Александром Фёдоровичем.

– Как? – изумился Павел Николаевич. – Как? – Потом махнул рукой. – что я удивляюсь? Это вы же начальник уголовного розыска, но всё—таки, как вы догадались.

– Павел Николаевич, ничего сложного в рассуждениях нет, я просто сопоставил некоторые факты.

– Какие?

– Ради кого—нибудь из правительства, простите за прямоту, вы не стали бы среди ночи меня вызывать, утром бы пояснили, кто стал жертвой грабителей. Потом вы упорно не называли имени пострадавшего. Тем более, что на авто из царского гаража ездит Председатель правительства. Ваше нежелание, то есть нежелание высокопоставленного лица афишировать столь печальный случай, говорит в пользу только одного имени. Остаётся его вставить в полученные сведения, и оно….

– Керенский, – с выдохом произнёс Малянтович, – всё просто. Цепь рассуждений и… Хорошо, Аркадий Аркадьевич, я… постараюсь сделать так. Чтобы Александр Фёдорович вас принял, но, – быстро сказал он, – не могу обещать. Сами понимаете, у нашего главы государства слишком много более важных дел, нежели как поиски каких—то там бандитов.

– Павел Николаевич, наше время слишком сложное, когда необходимо решать вопросы, от которых зависит существование государства, но поверьте, я не хочу преувеличивать роли уголовного розыска, спокойствие граждан немаловажное обстоятельство. И если завтра горожане не смогут себя на улицах чувствовать себя в безопасности, то они могут выйти и смести существующую власть, как в феврале.

– Да, вы, – возмутился министр, у него не хватало слов, и он только раздувал щёки от возмущения.

– Павел Николаевич, – спокойным голосом произносил Кирпичников. – мои слова ни в коей мере не направлены против власти, я – сыщик и умею ловить преступников. Никогда в жизни не стремился стать политическим деятелем. Ошибка Временного Правительства в том, что выпустили из тюрем не только противников царского режима, но и всяких воров, грабителей и убийц. Я ни в коей мере не осуждаю этого решения, но надо было сразу же искоренить преступность на улицах или, по крайней мере, сделать всё, чтобы граждане чувствовали дома себя в безопасности.

– Я даже не знаю, – руки Малянтовича вцепились в подлокотники кресла. – устраивать вам встречу с Керенским или нет.

– Если вы имеете желание начать истреблять всякую уголовную шваль, то в вашей власти испросить аудиенции для меня.

– Я вас услышал, – глаза министра горели.

– Разрешите, Павел Николаевич, мне отправится домой. Извините, но сегодня я слишком устал. Тем более предстоят похороны моего сотрудника, погибшего от руки противника нынешней власти.

– Не смею вас задерживать, – сухо сказал Малянтович, но тем не менее протянул руку Кирпичникову и с интересом посмотрел на начальника Бюро уголовного розыска.

Не успел Кирпичников выйти из здания Министерства, дверь которого услужливо открыл привратник, сзади послышался торопливый топот догоняющих ног.

«Как в старые добрые времена, – вначале подумал начальник уголовного розыска. Натягивая на руки перчатки, а потом мелькнуло, – а что этому—то надо?»

Секретарь министра, глубоко дыша от быстрого бега, произнёс:

– Аркадий Аркадьевич, Павел Николаевич просит вас вернуться.

– В чём дело?

– Прошу прощения, но причины я не знаю.

Кирпичников остановился, с минуту подумал и пошёл к лестнице, следом семенил Сергей Григорьевич.

Сафрон с неподдельным интересом рассматривал гостиную, портреты на стенах, дорогую посуду за стеклянными витринами. На лице играли желваки. Мол, могут жить люди, а его детство прошло в кромешной нищете и вечных отцовских побоях.

– Доброй ночи, господа! Чем могу быть полезен? – Раздался довольно громкий приятный на слух голос. У дверей стоял хозяин в надетом байковой халате, перехваченном витым толстым шнуром.

– Сидор Викентьевич Парамонов? – Спросил Сафрон, лицо преобразилось в заискивающее, но с мёртвыми глазами, которые прищуренными щёлочками смотрели на хозяина.

– Совершенно верно, я – Парамонов, позвольте узнать цель вашего визита в столь поздний час? И позвольте полюбопытствовать с кем имею честь разговаривать?

– Николай Михайлович Сафронов, экспроприатор, – улыбнулся собственной шутке главарь.

– Не расслышал вашей должности?

Мартын ступил на шаг вперёд, но остановился под пристальным взглядом Сафрона.

– Нет, – улыбка главаря стала шире и добродушнее, – вы, Сидор Викентьевич, расслышали правильно мою нынешнюю должность, экспроприатор, – поклонился, словно на сцене, поднеся руку к груди.

– Экс…экс…про… – хозяин так и не смог сказать слово до конца.

– Экс—про—при– а—ци—я, – по слогам произнёс Сафрон, – неужели не разу не слышали, Сидор Викентьич?

– Отчего же? – С недоумением говорил Парамонов. – Слышал, конечно, но…

– Никогда не предполагали, что это коснётся вас, лично?

– Да, – признался купец.

– Вы же знаете, Сидор—э—э—Викентьич, что революцию необходимо подпитывать денежными средствами, иначе, придёт старая власть. Вы же не хотите, чтобы вернулся царь?

– Не хочу, – глухо сказал Парамонов.

– Вот поэтому, как представитель революционного народа, предлагаю вам внести посильную лепту в дело революции, как я понимаю. Ранее вы были лишены такой возможности? Так?

– Да, лишён.

– Вот сейчас мы такое положение исправим, итак, какую сумму вы готовы пожертвовать на дело революции?

Мартын осклабился, глядя на главаря, приоткрыв рот, в котором чернели несколько чёрных провалов вместо зубов.

– Я…

– Сидор Викентьевич, мы ждём.

Поднимаясь по лестнице, Аркадий Аркадьевич был готов к отставке, слишком напряжённым состоялся разговор с министром. Начальник уголовного розыска прикидывал, как добраться до родных. Поезда, к4онечно, курсируют между городами, но слишком много задержек и отмен. Времена смутные и непредсказуемые, как сейчас. Ограбили главу государства уголовники, которых росчерком пера сам же глава, будучи министром юстиции и выпустил на волю. Сейчас же пожинаются плоды такого безрассудства.

– Аркадий Аркадьевич, – министр шёл навстречу Кирпичникову, протягивая обе руки, – хорошо, что вы не уехали. Я очень рад, – Малянтович выразительно посмотрел на секретаря, который сразу же покинул кабинет, с осторожностью прикрыв за собою дверь, – Александр Фёдорович готов уделить вам четверть часа и встретиться сейчас.

– Но…

– Никаких «но», машина ждёт.

– Я разве против.

До Зимнего дворца, где располагалась резиденция Председателя Правительства России было недалеко, но картина пустынных улиц, по которым ветер гонял обрывки прокламаций, афиш и всяческого мусора, удручала. Казалось, что столицу навеки покинуло население и теперь пустота берёт верх над обезлюдившим городом.

Кирпичников смотрел в окно, печальные мысли одолевали начальника уголовного розыска.

Вслед за правительственными учреждениями в Зимний Дворец переехал и Керенский. Председатель Правительства занимался текущими делами по двенадцать – четырнадцать часов, поэтому проживание на месте службы диктовалось практическими соображениями. Так сказать, вопросы решались, не отходя от места отдыха. Но престижу Александру Фёдоровичу не добавило. Зимний Дворец больше ассоциировался с именем царя, а здесь глава государства занял покои Александра III, но больший удар нанесён фактом того, что когда Керенский находился во дворце, над крышей вздымался красный флаг, говоривший о том, что первое лицо государства в резиденции, когда отъезжал на фронт или по важным делам в другие города Российского Государства стяг опускался. Так было при Николае II, а значит, и народное Временное Правительство ничем не отличалось от отрёкшегося от престола монарха. Среди недоброжелателей Керенского появился новый повод для нападок. По стране поползли слухи, один нелепее другого. Говорили, что Керенский посватался к одной из царских дочерей, что он спит е кровати бывшей императрицы. Сам Керенский своим неосторожным поведением тоже давал пищу для сплетен. Как—то он пошутил, что его росчерк А. К. напоминает вензель "Александр IV". С тех пор в кругу врагов никто не называл его иначе, как Александр IV.

Аркадий Аркадьевич никогда не смешивал политику и уголовщину, а сейчас, в этом не очень дешёвом авто, под убаюкивающий рокот мотора в голове роились не очень приятные мысли. О деле думать не хотелось, надо было вначале услышать, что будет сказано или утаено от ушей начальника уголовного розыска.

Остановились у подъезда. Пропустили не сразу, в первую очередь проверили. Хотя лицо Малянтовича здесь давно примелькалось.

После поднялись на третий этаж, где в библиотеке бывшего российского монарха располагалась не только приёмная Керенского, но и комната, где проходили совещания, заседания и выслушивание министерских и военных докладов.

Пришедших встретил сам Керенский, лицо которого со следами тяжёлых бессонных ночей, казалось каким—то желтоватым, бритое с нездоровой больной кожей и опухшими красными глазами. Голова слишком большая по туловищу. Френч, галифе, сапоги с гетрами – все это делало его похожим на штатского, вырядившегося на воскресную прогулку верхом.

Александр Фёдорович стоял около стола, рядом полковник Игнатьев. Этому обстоятельству Кирпичников не удивился.

– Доброй…– Керенский запнулся, но потом добавил, – ночи, господа.

Аркадий Аркадьевич ответил на приветствие, Малянтович промолчал.

– Так значит, вы и есть начальник уголовного розыска? – Вопрос прозвучал нелепо и не к месту, ведь именно, Кирпичников настаивал на встрече.

– Стало быть, я, – в голосе Аркадия Аркадьевича не слышались нотки раздражения, но весь вид показывал неучтивое отношение.

– Павел Николаевич, – Керенский пропустил слова начальника уголовного розыска мимо ушей, – не могли бы вы оставить нас на четверть часа наедине с сыскным начальником.

– Добро, – Малянтович кивнул и в раздражении вышел из библиотеки.

– Присаживайтесь, – Александр Фёдорович указал на кресла, стоящие вокруг невысокого стола, – простите, что не предлагаю ни чая. Ни кофе, ни иных напитков, – он закусил губу и продолжил, – но вы просили встречи не для этого.

– Совершенно, верно.

– Тогда прошу, задавайте вопросы. Да, простите, это полковник Игнатьев, которому я всецело доверяю, и который будет с вами на связи и решать все вопросы, возникшие в результате расследования.

– Мы знакомы, – кивнул Кирпичников.

– Прекрасно, тогда я слушаю, что вам необходимо для поисков преступников?

– Александр Фёдорович, позвольте, прежде чем мы приступим к разговору, мне высказать несколько слов.

– Высказывайтесь, – голос усталый, но заинтересованный.

– Вы в феврале рассчитывали на один результат, а получился с точностью до наоборот. Вы, будучи Министром Юстиции, осуществляя якобы благое, гуманное намерение, на самом деле выпустили джина из бутылки. Большая часть из числа освобождённых преступников, а это были десятки тысяч человек, принялась за старое ремесло, начались повальные грабежи, нападения, убийства. Насильники и грабители, бродяги и пьяницы, выпущенные из тюрем Москвы, Петрограда, Киева, других крупных городов, почувствовав слабость новой молодой власти, они не знали иного занятия, как прежнее ремесло, стали наводить в стране свой уголовный порядок. Кроме того, сотни налётчиков перебрались в центральные районы из прибалтийских и польских губерний. Это произошло в результате эвакуаций тюрем из районов боевых действий. Оперативная обстановка в столице становится угрожающей. Пьяные дебоширы громят магазины, подвергали нападениям винные склады, совершают налёты на квартиры, грабят жителей. На руках слишком много оружия. Если не принять меры, то скоро наступит час, когда полицейских будут убивать на улицах, захватывать здания участков и частей для уничтожения документов.

Керенский слушал, полу закрыв глаза, лицо не выдавало никаких чувств, кроме усталости. Игнатьев порывался несколько раз прервать начальника уголовного розыска, но не решался, только губы иногда приподнимались в какой—то гримасе и раздувались ноздри тонкого греческого носа.

В библиотеке повисла тяжёлая пауза, которую Кирпичников ощущал физически всем телом. Его не пугала ни отставка, ни разгромные слова Председателя Правительства, он чувствовал свою правоту. Поэтому был готов в любую минуту покинуть резиденцию и стать свободным от всего, что накопилось за последние месяцы.

– В сущности вы правы, – Александр Фёдорович открыл глаза и с интересом смотрел на Кирпичникова, – я, да и не только я, не предполагали, что этим закончится наше благое дело. Человека невозможно изменить, если он подлец, то он им останется на всю жизнь. Хотели сделать, как лучше, а вышло так, как вышло. Что предлагаете вы?

– Мне сложно давать вам советы, – начал Кирпичников, но его перебил Керенский.

– Так всегда, критиковать мы все мастера, а вот когда доходит дело до конкретных предложений, так мы в кусты. Пусть думает кто—то другой, а если тот другой невольно совершает ошибки, так мы снова в крик: «Ату его, ату!» – Александр Фёдорович махнул головой и совсем миролюбиво произнёс, – простите, нервы. Не хватает времени на элементарный отдых, вот и происходят гневные вспышки. Я вижу, по вашим глазам, что имеете предложения по борьбе с уголовной нечистью. Напишите ваши соображения и предоставьте их Николаю Константиновичу, – Керенский кивнул на полковника Игнатьева. Теперь же давайте покончим с пустословием, а перейдём непосредственно к делу. Вы понимаете, что совершено нападение на Главу Государства, – Александр Фёдорович ткнул большим пальцем себе в грудь. – Совершено нагло в тот день, когда я же получил расширенные полномочия. И как я буду выглядеть в глазах граждан нашей страны и дело не во мне, а в факте такого безобразия. Простите, задавайте мне вопросы, иначе я не смогу вам рассказать всё по порядку, буду сбиваться.

– Да, так будет лучше. Тогда приступим?

– Пожалуй, да.

– Где и в котором часу произошло столь неприятное событие?

– Около часу, точнее сказать не могу, на часы не смотрел. Мы возвращались из Таврического.

– Какой дорогой?

– Увы, не знаю, но об этом вам может рассказать шофёр.

– Хорошо, с вашего позволения я поговорю с ним позже.

– Да, ваше право.

– Так значит, около часу?

– Да.

– Как вас остановили?

– Мне показалось, что впереди патруль, а вы знаете, что идёт война, поэтому я приказал остановиться.

– Именно, вы?

– Да, я, – Керенский провёл рукой по лицу, – если бы я не приказал остановить авто, Овчинников был бы жив.

– Овчинников?

– Полковник Овчинников сопровождал Александра Фёдоровича повсюду, выполнял роль порученца и телохранителя, – пояснил дотоле молчавший Игнатьев.

– Что было дальше?

– Вооружённые люди сказали нам выйти из авто, меня бесцеремонно взяли за рукав, потом грубо вытолкали Овчинникова, даже не дали подняться на ноги. Выстрелили в голову. Шофёра тоже выбросили на тротуар и авто уехало.

– Что—нибудь они говорили?

– Как я понял тот, кто меня вытащил, был у них за старшего, он обшарил мои карманы, забрал пистолет, документы и, пожалуй, более ничего.

– Не называли ли они, каких бы то ни было имён?

– Главного звали Сафроном, это я помню точно, потом звучало то ли звание, то ли фамилия Поручик. Главарь сказал после выстрела в голову Овчинникову, что—то, вроде того, я же приказал, Поручик, без самодеятельности.

– Кто знал, что вы поедите этой дорогой?

– Вы думаете, нападение не было случайностью? – Удивился Керенский.

– Александр Фёдорович, в расследовании и поиске злоумышленников нельзя останавливаться на одном предположении, нужно рассматривать все, даже кажущиеся нелепыми.

– Овчинников знал.

– Не припомните, сколько всего было нападавших?

– Я их не считал, но, постойте, – задумался Председатель Правительства, словно вспоминал, где стояли грабители у машины. – Я могу ошибиться, но мне кажется, шестеро.

– Лучше всех вы видели главаря, он стоял рядом с вами, не заметили ли вы у него каких—либо примет, отметин, шрамов.

– К сожалению, нет. Обычное приветливое лицо, встретив которое я никогда не заподозрил бы в нём бандита.

– Может быть, ещё что запомнили?

– Одного из нападавших называли заячьим именем, – Александр Фёдорович массировал переносицу, потом с радостным выражением взглянул на Кирпичникова, – его звали Беляк и говор такой окающий. Это вам поможет?

– Не знаю, но это кое—что.

– Надеюсь на вас. Да, – спохватился Александр Фёдорович, – я сегодня подпишу декрет об учреждении новой службы, вами возглавляемая уголовная полиция войдёт в неё, как самостоятельное отделение с большими полномочиями. И называться она будет, – Керенский посмотрел на Игнатьева.

– Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, – подсказал полковник.

– Возглавит её Николай Константинович, у вас…

– Аркадий Аркадьевич, недостаточно сыщиков, поэтому можете приглашать на службу столько, сколько нужно людей, естественно, в разумных пределах, – Председатель Правительства позволил себе улыбнуться.

Обыск длился около получаса.

Сидор Викентьевич сидел в гостиной и не двигался с места, взгляд его остекленел. Вначале не верилось, что к нему пожаловала полиция. Старший предъявил бумагу с печатями и подписями, не вызывающие подозрение, потом к троице присоединились ещё трое, явно какого—то уголовного вида. И только тогда хозяин понял, что к нему пришли обычные налётчики, о которых так часто стала писать свободная демократическая пресса. Парамонов сделал состояние в последние годы на поставках продовольствия в действующую армию, капитал свой не афишировал, только замечен в древней российской столице в скупке золотых изделий и драгоценных камней. Доверия к бумажных деньгам подорвалось сразу же с февральскими событиями. «То ли ещё будет», – повторял он родным и близких, запретив тратить умножающееся состояние, даже не пускал в театры. Хотел сменить квартиру на более простую, а не в десять комнат, как занимал сейчас. Ко всему прочему начал переправлять золотые украшения и камни в нейтральную Швейцарию, понимая, что в любой стране, участвующей в Мировой Войне, спокойствия может не быть. Произойдёт смена власти и тогда плакал капитал, нажитый упорными трудами.

Старший, которого уважительно называли Сафрон Иваныч, в обыске участия не принимал, сидел напротив хозяина, вначале молча. Потом тихо заговорил и описал в таких страшных словах, что будет с самим хозяином и его домочадцами, если ничего в квартире не найдётся или Сидор Викентьич сам, добровольно, не выдаст золото, бриллианты, так необходимые для победы.

– Вы, господин Парамонов, меня хорошо понимаете? – Голос главаря завораживал и действовал на хозяина, как удав на кролика.

Сидор Викентьевич только до боли кусал губы, пока капля крови не потекла по подбородку.

– Вы мучаете себя и нас, с деньгами надо расставаться легко, – Сафрон помахал в воздухе рукой, словно дирижировал оркестром, – как пришли, так и ушли. А вы упорствуете, показываете свой героизм. Кому вы хотите, что—то доказать? Мне? Я и так знаю. Родным? Так они могут пострадать в первую очередь. Вот видите, – кивнул подбородком на вошедшего Мартына, вслед за ним мелкими шагами вошла горничная. Волосы сбиты, по лицу размазаны грязные разводы от слёз, платье на плече порвано, чулки спущены. – Каждое сопротивление имеет возможность быть сломленным. Неужели в жизни вы это не усвоили? Печально, я вижу вашим дочерям лет по десять – двенадцать?

– Одиннадцать, – с трудом разомкнул губы Парамонов.

Жена хозяина Марья Тимофеевна прижимала к себе дочерей, испуганным взглядом исподлобья взирала на бандитов и умоляющим на мужа, пыталась что—то сказать, но голос не слушался хозяйки, и она только шевелила губами, иногда целуя детей в головы.

– Неужели их возраст станет помехой для мерзавца, который добился своего, невзирая на сопротивление горничной?

– Мне…

– Нет, дорогой Сидор Викентьевич, мне искренне жаль, если ваши дочери испытают на себе неудержимую страсть этого человека.

– Что вы хотите?

– Почти час я вам пытаюсь внушить, что Господь повелел делиться.

Шофёра вызвал к себе через адъютанта или помощника, было не совсем ясно, в кабинет полковник Игнатьев.

– Значит, жандармское управление возрождается из пепла? – Усмехнулся Кирпичников.

Поначалу Николай Константинович хотел, было, поиграть в отрицание, но сам ослепительно заулыбался.

– Аркадий Аркадьевич, посудите сами. Всякая власть, от какого бы Бога она не исходила, всегда имеет противников, имеющих желание эту власть заменить собою. Стоять на вершине соблазнительно, богатство и управление народом, который за тебя готов биться. Не буду лукавить, я ожидал подобного, но не так скоро. Видимо, время пришло. Раньше было Жандармское Управление Его Величества, теперь Всероссийская Чрезвычайная Комиссия. Дело не в названии, правда же? Ваше Бюро подчиняется мне, но я ни в коей мере не хочу ущемлять ваши обязанности. Я знаю, как трудно бороться со всякой швалью и надо начинать это делать, полка не стало поздно. Пока такие сафроны не захлестнули наши улицы кровавой жижей. Какая помощь вам нужна?

– Мне не хватает агентов. С теми, кто у меня есть, город не очистить.

– Вам дал «добро» Председатель Правительства.

– Могу ли я пригласить чиновников, которые были ранее уволены за неприятие нынешней власти?

– Если не навредит делу, то я не возражаю.

В дверь постучали. Вошёл шофёр в кожаной куртке с накладными карманами, в правой руке держал чёрную кепку.

– Разрешите?

– Заходи, – снисходительно произнёс Игнатьев, – этот господин – начальник уголовного розыска прибыл в наше управление для проведения розыска по делу о сегодняшнем происшествии.

– Ваше имя? – Спросил Кирпичников.

– Сергей Львович Лохницкий.

– Вот что, Сергей Львович, не смущайтесь и присаживайтесь, – Аркадий Аркадьевич опустился на один из стульев.

Шофёр осмотрелся и присел напротив начальника уголовного розыска, скрипнув кожей куртки. Лохницкому, судя по виду, было не более тридцати лет. Невысокого роста, коренастый, с большими руками, он походил более на борца из цирка. Круглое лицо с серыми настороженными глазами, под которыми выделялись тёмные круги от усталости. Волосы русые, но с ранними залысинами на высоком лбу.