Текст книги "Дело о государственном перевороте"

– Вы всегда возите Председателя или с кем—то в смену?

– Нет, один.

– Чем обусловлен выбор?

– Об этом стоило спросить полковника Овчинникова, именно, он так распорядился.

Аркадий Аркадьевич взглянул на Игнатьева, тот кивком головы подтвердил, что дело обстояло именно так.

– Сегодняшняя поездка отличалась от предыдущих?

– Ещё как, – улыбнулся уголками губ.

– О происшествии мы поговорим позже, сейчас меня интересует, отличался ли сегодняшний день чем—то особым от других?

– Нет, было всё, как обычно.

– Кто выбирал маршрут поездки?

– Полковник Овчинников. Он знал расписание Александра Фёдоровича, поэтому ему проще было планировать поездки.

– Что произошло в последнюю поездку?

– Начиналось, как обычно. Полковник мне сказал, что едем в Зимний по Шпалерной…

– Так и сказал, по Шпалерной?

– Больше никаких распоряжений не было?

– Только ехать по Шпалерной и никуда не сворачивать.

– Можно ли доехать иначе?

– По Водопроводному переулку, Воскресенской набережной и далее до дворца.

– Какой маршрут короче?

– По Шпалерной короче, но там сейчас не слишком разгонишься.

– Так, следовательно, вы двинулись вперёд.

– Да.

– Потом?

– Почти перед самым пересечением Шпалерной и Потёмкинской нас остановила группа людей, которые показались нам патрулём.

– Вам всем или только тебе?

– По крайней мере, мне.

– Кто сказал, остановить машину?

– Александр Фёдорович.

– Что полковник?

– Он взял меня за рукав, но ничего не сказал. я остановил авто.

– Сколько было нападавших?

– Шестеро.

– Случайно не запомнил каких—либо имён?

– Отчего же? Запомнил: Сафрон, Беляк, один из них откликался на Поручика. Пожалуй, всё, Александр Фёдорович, как мне показалось, вышел сам, Овчинникова подхватили двое и бросили на тротуар. Спросили его: «Офицер?» Он ответил: «Да». Вот тогда раздался выстрел. Меня ударили в висок и выбросили из автомобиля.

– Значит, Беляк, Сафрон и Поручик. И больше ты имён не слышал?

– Нет, не вспоминаю.

– Потом авто укатило?

– Совершенно, верно.

– Кто им управлял?

– По—моему тот, кого звали поручиком, он же окал, как жители северных губерний.

– Хорошо.

– Дальше мы добрались до первого поста и нас отвезли в Зимний. Пожалуй, всё.

– Не помнишь примет нападавших?

– Абсолютно, они для меня остались безликими, с одним лицом без носа, рта и глаз.

– Тогда не смею тебя более задерживать.

Лохницкий поднялся и направился к выходу, у двери резко повернулся.

– Не знаю, будет ли важно то обстоятельство, полковник Овчинников дважды повторил посему—то: «А где же Свирский?»

– Вы не ошибаетесь?

– Никак нет. Так и сказал: «А где Свирский?»

– Ты не знаешь такого? – Кирпичников, нахмурив лоб, спросил у шофёра.

– Нет, – скривил губы Лохницкий.

– Больше у меня вопросов нет, поэтому не смею задерживать. Только, – Аркадий Аркадьевич помолчал, – только, если, что вспомнишь или увидишь, не сочти за труд сообщить мне. Ведь тебе тоже, видимо, хочется, чтобы всех, этих бандитов, переловили?

Шофёр кивнул головой и вышел.

Игнатьев с тяжелым вздохом поднялся и сделал несколько шагов по кабинету, хотел что—то спросить, но воздержался. Обернулся и посмотрел на начальника уголовного розыска.

– Что вы думаете о случившемся?

Кирпичников закусил губу, потом наклонив голову к правому плечу, сказал:

– Не скрою, что есть некоторые соображения по поводу услышанного.

– И вы, конечно, со мной не захотите поделиться? – Полковник остановился у стола и начал перебирать какие—то бумаги.

– Николай Константинович, вы имеете желание отобрать у меня хлеб? – Пошутил Аркадий Аркадьевич и серьёзным тоном добавил. – Как во всяком деле, надо поначалу отбросить ненужные элементы, а уж потом высказывать оставшуюся версию, которую, между прочим, нельзя будет разбить никакими доводами.

– Аркадий Аркадьевич, я не собираюсь вмешиваться в ваше расследование, но непременно, как ваш непосредственный начальник, жду от вас, хотя бы, устных отчётов. И ещё одно, – полковник закусил губу, словно собирался выдать большую тайну и в то же время её не оглашать, – вы понимаете, что нападение каких—то бандитов на Керенского переходит все мыслимые и немыслимые границы, бьёт по власти не рядовым памфлетом в листовке, а кувалдой, – Игнатьев постучал пальцем по голове.

– Что вы хотите в таком случае?

– Могу я рассчитывать на вашу откровенность.

– Николай Константинович, мы с вами делаем одно дело – стоим на страже власти, поэтому отбросьте в сторону тайны, секреты, недомолвки, а говорите прямо, без утайки.

– Хорошо, я так и думал, – потом продолжил, – имя Керенского не должно упоминаться в связи с расследованием. – Кирпичников в знак согласия кивнул головой. – И когда выйдете на банду, передайте её мне.

– Как я понимаю, вам надо, чтобы они замолчали?

– Вы правильно ухватили мою мысль, – с облегчением произнёс полковник.

– Скажите, почему всё—таки вы сами не объявите на них охоту? Ведь вы обладаете всей мощью государства?

– К сожалению, я знаю, как найти в городе бунтовщика, а вот преступника, увы. Не могу. Вы более компетентны в этом вопросе.

– Договорились, но как же шофёр?

– О его молчании я позабочусь. Есть ли ещё просьбы?

– Тогда мне хотелось бы осмотреть тело Овчинникова.

– Вы думаете…

– Нет, пока я ничего не думаю, я собираю информацию.

– Я распоряжусь, чтобы вас провели к телу.

– Благодарю.

Кирпичников поднялся, наклонил голову и покинул кабинет.

Взгляд Парамонова перебегал с дочерей на бандитов, в глаза жене смотреть боялся. Не хотел увидеть в них нескрываемую боль и осуждение, которого раньше никогда не было. Руки нервически теребили пояс халата, словно в нём находилось спасение.

– Мы теряем время, – Сафрон разминал ноги от долгого сидения, – если хозяин не понимает человеческого языка, то придётся с ним разговаривать другим, более ему понятным, – глазами указал Мартыну на жену Парамонова, тот подошёл почти вплотную к ней и обернулся на главаря, который кивком подтвердил, мол, старшую.

Мартын взял за руку женщину, отстранил дочерей и подтолкнул хозяйку.

На лице бандита играла улыбка, словно зверь плотоядно высунул язык в предчувствии добычи.

Сидор Викентьич попытался встать, но рука, надавившая на плечи, не дала ему подняться.

Жена хозяина тридцати двухлетняя миниатюрная брюнетка с длинными пышными волосами повернула голову к мужу, который прикусил нижнюю губу.

– Оно того стоит, – кинул в пустоту главарь.

– Я всё отдам, только не трогайте никого, – Парамонов опять сделал попытку подняться.

– Ты и так отдашь, но, видишь ли, если бы они не дошли до двери, то я бы мог его остановить, а так, извини, Сидор Викентьич, поздно.

Из соседней комнаты раздался шум, хрип, приглушённый голос, словно зажимали рукой рот, потом мужской голос матерно выругался, послышались удары и спустя минут пять в гостиную вернулся Мартын с расцарапанным лицом и, вытирая руку о пальто.

Брови главаря приподнялись в вопросе, что там. Мартын пожал плечами и провёл рукой по горлу.

Сафрон покачал головой.

– Время вышло, где цацки?

Плечи Парамонова поникли.

– Тайник в спальне за комодом.

– Давно бы так, – главарь кинул, – Поручик, Беляк в спальню.

Минут через пять бандиты вернулись с двумя объёмными кофрами назад.

– Это всё? – Сафрон возвышался над хозяином, расставив в стороны ноги и подперев руками бока, смотрел сверху вниз.

Парамонов кивнул и закрыл лицо руками.

– С этими что?

Подошёл к главарю Мартын.

– В расход, – кинул Сафрон и пошёл к выходу.

Нож описал дугу, в центре которой была шея Сидора Викентьевича, он схватился за неё, пытаясь зажать рану рукой. Из горла вырывались хрипы. Дочери завизжали. Мартын схватил одну из них и, зажимая рот, потащил в соседнюю комнату. Вторая девочка делала попытку отбиться от Федяя, но его рука сжала горло. Захрипела, теряя сознание. Федяй здесь же задрал платье и порвал белые панталончики.

Горничной нож пронзил сердце, и она мешком рухнула на пол.

Через четверть часа бандиты сидели в машине.

– Слишком долго, – Сафрон повернул голову к сидящим сзади, – в следующий раз ждать не буду, будете до хазы добираться пешком. Понятно?

– Сафрон, – начал Мартын, но под гневным взглядом главаря умолк, возражать побоялся. Главарь был гневен.

2.

От Зимнего Дворца до Офицерской улицы рукой подать, идти Кирпичникову по ночному городу не слишком хотелось, тем более что полковник Игнатьев любезно предложил авто. Начальник уголовного розыска не стал отказываться.

В кабинете было зябко и сумрачно. Над городом нависли тяжёлые беременные облака, едва перекаляющиеся по небу толстыми круглыми ножками.

Аркадий Аркадьевич любил стоять в тишине у окна, когда город ещё не проснулся, а нежится в предрассветном глубоком сне. В нынешний тревожный час улицы были пусты по другой причине, чем в прежнее, начальник уголовного розыска усмехнулся пришедшему в голову слову, царское время. Не видно даже патрулей. Складывалось впечатление, что город, как иногда человек, просто умер.

Потом мысли настроились на служебный лад.

«Сколько в эту минуту творится беззаконий, преступлений?»

Далее начал вспоминать про одного Сафрона, которого пришлось задерживать несколько раз. Так звали в прежнее время Николая Михайловича Сафронова, уроженца Тамбовской губернии, судимого пять или шесть раз. Оказывавшего каждый раз сопротивление при аресте, хотя всегда казалось, что само сопротивление показное, так сказать, для поднятия авторитета, хотя никого из служителей закона не убил и даже не ранил. После февральских событий попал под амнистию. Как лицо пострадавшее от прежнего правительства. Ходили слухи, что он организовал банду где—то на юге. Но сплетни всегда остаются только словами. Если этот главарь Сафрон и он переступил кровавую черту, после которой нет возврата, а только возрастает число жертв, то становится страшно за горожан.

В восемь часов постучал в дверь Кунцевич. Как всегда выбритый, подтянутый, в безукоризненном костюме, только нахмуренный лоб да уставшие глаза выдавали некую обеспокоенность.

– Доброе утро, Аркадий Аркадьевич!

Кирпичников махнул головой в приветствии.

– Ранняя сегодня вы – птица?

– Обстоятельства.

– Значит, нам позволили приносить пользу и дальше? – Мечислав Николаевич, хоть и ёрничал, но произносил слова вполне серьёзным тоном.

– Позволили, – начальник уголовного розыска не знал, с чего начать.

Кунцевич не торопил, а терпеливо ждал.

– Сегодня у меня состоялись разговоры не только с министром Юстиции, но и с человеком, стоящим выше его.

– Сегодня?

Кирпичников кивнул головой.

– С Керенским?

Аркадий Аркадьевич ещё раз кивнул.

– Невероятно? Ночью? Даже не верится, – Кунцевич положил ногу на ногу и развёл руками, приподняв плечи.

– Может быть, невероятно, но происшедшее, увы, не является моим вымыслом.

– Тогда в чём будет заключаться наша служба? Не в освобождении же преступников, которых мы сами и ловим?

– Нет, Мечислав Николаевич, вы не угадали. Новая власть, наконец, почувствовала, что спокойствие граждан – это не просто слова. Никто не хочет повторения февраля, а бандиты, выпущенные по амнистии, распоясались, и от них житья не стало никому, в том числе и стоящим на самом верху.

– Кого—то из министров ограбили? – Со смешком сказал Кунцевич.

– Берите выше.

– Неужели самого? – Брови помощника поползли наверх.

– Представьте себе, вы абсолютно правы, но об этом никто, кроме нас с вами не должен знать.

– Власть не может себя защитить, я так и вижу заголовок на первых полосах газет.

– Мечислав Николаевич, – укоризненно сказал Кирпичников.

– Всё—всё, более ни слова, ирония здесь не уместна. И в связи с этим происшествием вас вызвали к самому?

– Совершенно, верно.

– Извините, Аркадий Аркадьевич, – помощник провёл рукой по лицу, – что—то в последнее время хандра заела, веры не осталось. Одно сплошное разочарование и, кстати, не только в службе, но, к сожалению, и в жизни.

– Мечислав Николаевич, я понимаю, что прозвучит пафосно, но свою жизнь, некоторым образом, мы строим сами. Если вы намерены оставить службу, я пойму. Да сегодняшней ночи сам думал о таком для меня исходе. Но появилась маленькая надежда, что никто теперь не будет препятствовать нам, не будет утверждать, что уголовники сами исправятся от выпавшей после прежнего режима свободе.

– Если так, то я готов продолжать избавлять мир от жуликов, проходимцев и убийц.

– Вот теперь я вновь узнаю прежнего Кунцевича.

– Времена, – пожал плечами Мечислав Николаевич.

– Вы добавьте пушкинские слово «О! Нравы».

– Давайте к делу, как понимаю, сегодня ночью наш глава государства стал жертвой нападения грабителей?

– Да, – сказал Кирпичников.

– Если он вызывал вас к себе, то не слишком пострадал?

– Жив, здоров, немного напуган, – констатировал начальник уголовного розыска. – Около часу ночи перед пересечением Шпалерной и Потёмкинской авто с главой было остановлено группой неизвестных, которых сидящие в машине приняли за патруль. Всё—таки центр города, никому в голову не могло прийти, что такое безобразие может случиться.

– Кто находился в машине?

– Сам Председатель, шофёр Сергей Лохницкий и полковник Овчинников, исполнявший роль доверенного лица.

– Значит, трое.

– Именно так.

– Кто приказал остановиться?

– Председатель.

– Так, – задумался, – кто знал маршрут движения?

– Со слов шофёра только Овчинников.

– Нельзя исключать, – в задумчивости почесал щёку Кунцевич.

– Давайте, я продолжу. Приказал остановиться Овчинников, но именно его вытащили на дорогу и застрелили, – Кирпичников видел, как брови помощника в удивлении приподнялись.– Да, полковник Овчинников был убит, но перед тем, как его вытащили из авто он, по словам шофёра, сказал непонятную фразу: « А где Свирский?»

– Он правильно расслышал?

– Видите, Мечислав Николаевич, практически всё, мы знаем со слов шофёра. Про маршрут, про Свирского.

– Вы думаете, он говорит неправду?

– Не знаю, – покачал головой Кирпичников, – хотя при участии в деле Лохницкого, председателя бы не отпустили.

– Тоже, верно.

– Я больше склонен верить Сергею, но надо его проверить, ну, сами понимаете. Знакомые, родственники, друзья, не появилось ли в его жизни неожиданных изменений в поведении.

– Проверим.

– Авто угнали бандиты, их в грабеже участвовало шестеро: главарь, его называли Сафрон, потом подручные Беляк, Поручик и Мартын.

– Сафрон, знакомое имя, – задумался Кунцевич и продолжил, – не тот ли это Сафронов, по—моему Николай, мы его брали несколько раз при прежнем, – усмехнулся Мечислав Николаевич, – режиме.

– Я тоже склонен так думать, но кто знает, кто он каков?

– У меня остались в той среде свои люди, но я не уверен, что они согласятся далее меня информировать о новостях.

– Я тоже не уверен в своих, – посетовал начальник уголовного розыска, – всё меняется настолько быстро, что не успеваешь следить. Да, – Аркадий Аркадьевич смотрел в глаза помощника, – нам позволили увеличить штат сотрудников.

– Хорошая новость, – обрадовано произнёс Кунцевич и лукаво улыбнулся, – и к какому ведомству нас приписали?

– Теперь мы будем подчинены Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.

– Как?

– Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, её возглавит…

– Полковник Игнатьев, – продолжил начатое начальником Кунцевич.

– Совершенно верно, вы знали?

– Нет, но стоило такого события ожидать со дня на день, ведь мы же будем одним из отделений этой самой комиссии?

– Да.

– Значит, я прав, и государство не может обойтись без карающего противников режима организации.

– Лишь бы не мешали ловить уголовных преступников.

С минуту помолчали.

– Тогда я начинаю со своих источников, закину удочку в их среде и сбором информации о Сергее Лохницком, так если не ошибаюсь?

– Именно так.

– Кого я могу привлечь к расследованию?

– Я не ограничиваю вас, но соблюдайте их тайну, – Кирпичников указал пальцем вверх.

– Само собой.

– Я покопаюсь в архиве, может быть, что—нибудь найду. Но меня беспокоит другое обстоятельство. Почему Овчинников упомянул Свирского? И кто это такой? Получается, что авто должны остановить другие люди во главе с таинственным Свирским? Или я ошибаюсь и подозреваю всех в несуществующих смертных грехах?

Только после ухода Кунцевича начальник уголовного розыска почувствовал, что устал. Половина ночи прошла в разъездах, разговорах, да и мысли нагромождались одна на другую, как годовые кольца у деревьев. Но всё равно Кирпичников настроился на рабочий лад, который со времени отречения Государя и прихода к власти обычных горлопанов, которые только и могли, что заводить толпу и бросать в мир лозунги, не подкреплённые делом. Дела же шли не очень хорошо, фронт трещал по швам, солдаты перестали слушаться командиров. Ни один приказ не принимался, пока солдатский совет роты, полка, дивизии не утвердить своим решением. Немцы, хотя и биты союзниками, но в России чувствуют себя на коне. Не хватало в стране железной руки. Недаром даже генерал Корнилов, умница и стратег, попытался навести порядок в стране, но был коварно предан и теперь сидит под стражей, обвинённый в государственной измене и попытке военного переворота.

Аркадий Аркадьевич жил в последние годы службой, в которой есть две стороны – преступники и сыщики. Одни совершают преступления, другие по мере возможности их ловят и отдают правосудию. Сколько раз в начальника уголовного розыска стреляли, пытались воткнуть острозаточенные ножи, но он не отступал и каждое дело доводил до конца, хотя иногда и страдал от вышестоящего начальства, особенно когда преступниками оказывались люди из высших кругов.

Сейчас не хотелось об этом думать. Были другие проблемы, кроме засветившейся банды Сафрона, в столице десятки, если не сотни таких же. Может быть, поменьше, может быть, побольше, но все нацелены на грабёж мирных горожан. Хорошо, если обходится происшествие без крови, но стало в обычае убивать свидетелей. Они же в состоянии опознать.

Аркадий Аркадьевич сжал виски пальцами. Нет худа без добра. Может быть, к лучшему, что напали на Керенского. Может быть, повернётся, наконец, в сторону более жёсткого наказания за совершённые преступления и обратит внимание на проблемы уголовного розыска.

Внештатные агенты остались, не все из них, почувствовав перемены, отказались сотрудничать. Человек по натуре не так прост, каким предстаёт в глазах окружающих. Стоило закинуть сети в поисках обнаглевших бандитов, в частности Сафрона. Получается, что у него есть шайка, в которой, как минимум состоят шесть человек, хотя мнение может быть обманчиво. Оказались в ненужном месте в ненужное время всего шестеро подручных.

Начальник уголовного розыска тяжело вздохнул. Оставались агенты, чуть ли не по всему городу, и в трактирах, и в кабаках, и на постоялых дворах, и даже среди самих преступников. Оставалось расставить сети.

Кунцевич тоже не первый год служил в полиции, сперва в сыскном отделении, прошёл путь от простого агента до помощника, как теперь именовалась отделение, начальника Бюро уголовного розыска. Были свои прикормленные внештатные агенты, способствовавшие раскрытию многих преступлений, в том числе и кровавых.

Прежде чем привлекать к расследованию штатных сотрудников, Кунцевич решил поехать по личным, поставлявшим информацию только ему.

Во второй половине дня во всех газетах столицы на первой странице было опубликовано распоряжение за подписью Председателя Правительства:

«Образовать комиссию по борьбе с контрреволюцией, противниками существующей власти и преступностью под названием Всероссийской Чрезвычайной Комиссией.

Возложить на образованную Комиссию нижеперечисленные функции:

– преследовать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажные попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они не исходили;

– комиссия разделяется на отделы – информационный, организационный отдел (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России), уголовный отдел;

– организационный отдел ведёт только предварительные расследования, поскольку это нужно для пресечения;

– уголовный отдел производит расследования тяжких преступлений, как—то убийства, насилие и нападение на государственные учреждения, связанные с ограблениями и кражами.

Исполнение обязанностей Председателя возложить на полковника Игнатьева».

Ниже следовало распоряжение об освобождении из—под стражи генерала Корнилова из—за отсутствия в его сентябрьских действиях состава преступления и назначение Лавра Георгиевича товарищем Верховного Главнокомандующего с обширными полномочиями, в особенности по военным вопросам.

Кирпичников направился в архив, который после мартовских событий был перенесён в подвальное помещение, разбитое на несколько комнат, откуда вёл только один выход с двумя железными дверями. Тогда целый месяц приводили бумаги в порядок, часть сгорела, часть оказалось настолько испорченной, что не подлежала восстановлению, часть всё—таки сохранилась.

Вначале скрипнул замок, потом несмазанные петли. Аркадий Аркадьевич оказался в маленьком узком коридоре, из которого в архив выходила вторая дверь. С минуту начальник постоял, посмотрел на листок бумаги, на котором размашистым почерком написаны бандитские клички: Беляк, Мартын, Поручик, Сафрон.

Напротив первого прозвища шёл ряд фамилий: Белов, Беликов, Беляков, Белянкин, Белевский, Беляковский и троеточие.

«Можно долго гадать», – пронеслось в голове.

Кирпичников достал с полки первую порцию папок, фамилии уголовников начинались с буквы «б» и углубился в изучение.

Через несколько часов перед Кирпичниковым лежали восемь папок с именами, которые следовало проверить в первую очередь. На двух делах стояла фамилия Мартынов, ещё на двух Белов, по одному Беляков, Белых, Белкин и сверху лежало с надписью, сделанной мастерски, каллиграфическим подчерком, Сафронов. Кличка Поручик не встретилась ни разу.

Соседи, обеспокоенные тем, что дверь в квартиру Сидора Викетьевича Парамонова распахнута настежь и стоит зловещая тишина, режущая слух, вызвали представителей милиции, которая была образована в первых числах марта.

Участковый комиссар достал из кобуры пистолет и сделал знак не шуметь, скользнул в открытую дверь. Через несколько минут вышел назад. Лицо побелевшее, глаза навыкате и хватался за воротник кителя без знаков отличия.

Кивнул головой и осипшим голосом произнёс:

– Сыскную живо, там убийство, – больше добавить ничего не смог, только мотал головой и что—то губами шептал.

Телефон Бюро уголовного розыска не изменился с дофевральских времён, дежурный чиновник нёс службу, невзирая на изменившуюся власть, строй и войну. Сквозь треск услышал:

– Докладывает Кузовкин из второго участка Московской части.

– Дежурный по уголовному розыску Тимофеев.

– У нас семью вырезали.

– Адрес, – коротко сказал дежурный, зная, что много не узнать, лучше сразу выехать на место, пока ретивые милиционеры не затоптали следы, а может быть, сами не покопались по шкафам, столам и всевозможным ящикам.

Пока Кузовкин диктовал, Тимофеев записывал.

Аркадий Аркадьевич сидел за столом, когда в дверь постучали. Пригласил.

Дежурный положил перед начальником записку с адресом и сказал только одно слово:

– Убийство.

– Кто в отделении? Фотограф и врач?

Дежурный ответил.

– Тогда пусть возьмёт свой аппарат, за врачом пошлите посыльного и сообщите адрес.

Тимофеев перечислил фамилии.

– Петров, Васнецов и Мишин пусть ждут внизу, авто к выезду готово? Не реквизировано?

– Нет, Аркадий Аркадьевич, в седьмом часу к нам прибыли ещё две машины с шоферами и запасом топлива.

– Почему не доложили? – Сверкнул глазами Кирпичников.

– Простите, но не хотел нарушать ваш покой.

– Хорошо, – и сам улыбнулся, весть была замечательная. Значит, слова Керенского не просто ночной трёп, а что—то большее, может быть, поворот в сторону безопасности. – Да, пусть оружие возьмут.

«Последнее лишнее», – подумал начальник.

До дома, где проживал Парамонов, добрались довольно быстро. митинговать перестали недавно, видимо, устали от постоянных лозунгов и пустых речей, которые бросались уже на ветер и никого не могли впечатлить, тем более поднять на какие—то действия. Улицы казались брошенными и покинутыми людьми. Хотя дворники начали мести перед домами, но всё равно обрывки газет, листовок, объявлений, прокламаций громадными бабочками пролетали вдоль зданий, уносимые куда—то шальным петроградским ветром.

Дом, в котором произошло кровавое несчастье, находился на Васильевском острове. В четыре этажа возвышался чужеродной скалой среди двухэтажных карликов. Квартира располагалась на третьем этаже, окна спален и гостиной выходили на Седьмую линию, кухня, детские и кабинет хозяина во двор.

– Здравия желаю, – поприветствовал начальника уголовного розыска участковый комиссар, мужчина лет пятидесяти, с тонкими усиками и длинным крючковатым носом и трясущимся подбородком. Сколько прошло времени, пока вызывали уголовку, пока ждали, но так от увиденного не мог прийти в себя. Не привык к крови, хотя почти год провёл на фронте, правда, в тыловых частях.

– Ну, что здесь у вас? – Кирпичников снял с обеих рук перчатки, но руки участковому комиссару не подал, отчего—то тот сразу не вызвал ни доверия, ни симпатии.

– Ко мне прибежал соседский сынок с известием, что дверь у Парамоновых настежь открыта и никто на стук не отвечает. Побоялись войти, вот и послали за мной. Я прибыл, ну, не знаю, но где—то через четверть часа. В квартиру никого не пустил, по комнатам прошёл сам. Простите, – лицо участкового комиссара, хотя было белым, но здесь покрылось такой бледностью, что Кирпичников обеспокоился, как бы вновь назначенный милицейский начальник не лишился чувств. – Там, – покачал головой. – ужас. Я на фронте такого не видел, звери, одним словом. Всё семейство перебито. Я такого ужаса никогда не видел. Нет, нет, я сразу же прикрыл дверь и никого в квартиру не пустил, поставил на пост милиционера.

– Понятно, – Аркадий Аркадьевич сжал губы, потом добавил, – пока мы будем в квартире никого не пускать. А если кто придёт, то задерживать до выяснения.

– Так и сделаю, не сомневайтесь.

Во всех комнатах царил порядок, только в спальне за комодом виднелся опустошённый тайник, видимо, хозяин доверял больше наличному капиталу, нежели банкам.

Окровавленные тела взрослых не вызывали особой жалости, к смерти Кирпичников привык, хотя, иногда рассуждал он, как можно привыкнуть к людям, которые потеряли самое дорогое, что есть для них на земле, самую жизнь. Девичьи тела с раскинутыми в стороны ногами и окровавленными бёдрами вызывали больше гнев, и начинало биться, как сумасшедшее, от щемячьей боли сердце, готовое разорваться на тысячу частей. Удивлённые глаза смотрели в потолок и у каждой под подбородком выделялась заскорузлая улыбка через всю шею. Только горничная лежала навзничь с расплывшимся пятном под левой грудью.

Кирпичников ходил по комнатам и смотрел, казалось, отстранённым взглядом, но всё подмечал, время от времени указывал фотографу, откуда снимать трупы.

Врач опоздал, прибыл, когда заканчивали осмотр.

– Здравствуйте, Аркадий Аркадьевич!

– День добрый, Викентий Сергеевич, хотя, – Кирпичников хотел, что—то добавить, но воздержался.

– Служба продолжается или опять на энтузиазме масс? – Врач имел немецкую фамилию Шульц, но никогда себя иностранцем не считал. Его пращуры поселились в России при Петре I, когда тот только начал возводить деревянные дома во вновь образованном городе, к которому ещё не приклеилось название. За свои пятьдесят лет Викентий Сергеевич повидал многое, но пройдя по комнатам, был ошеломлён и только сумел из себя выдавить, – как же это так.

– Какое время, такие и преступления, – пробурчал кто—то из уголовных агентов, то ли Василий Петров, то ли Спиридон Мишин, Кирпичников не понял.

Врач снял пенсне с худого лица и посмотрел близорукими глазами на начальника уголовного розыска, повторил, – как же так.

– Викентий Сергеич, надо провести все полагающиеся процедуры, хотя, – Аркадий Аркадьевич не выдержал и матерно выругался, такое бывало очень редко, да и то в минуты крайнего раздражения, – и так ясна причина убийства.

– Вы полагаете банда? – Позади стоял самый молодой из уголовных агентов Степан Васнецов, молодой человек лет двадцати пяти, с короткими волосами, которые из—за длины не скрывали торчащие лопоухие уши. Под тонким носом виднелась тонкая полоска редких соломенных усов.

– Наверняка.

– Не смог бы один человек следить за всеми.

– Почему не мог? Собрал в одной комнате и под дулом пистолета, – начал, было, Васнецов, но его перебил Мишин.

– А потом приказал сидеть смирно и водил в соседнюю всех женщин и… маленьких девочек. Так?

Степан только засопел, но ничего не ответил.

Кирпичников отметил, что водили по очереди на насилие и убой. Отпечатков было много, но после того, как часть архива при нападении в марте подверглась варварскому истреблению. Пожар сумели погасить, но множество дел, отпечатков, фотографий оказались уничтожены. Оставалось надеяться, что кто—то, что—то видел.

– Вы заканчивайте здесь, я пройдусь по соседям.

– Аркадий Аркадьевич, – подошёл врач, – может это поможет в дальнейшем, но одна из женщин, видимо, жена хозяина, сопротивлялась и скорее всего, расцарапала лицо насильника. Добавить более ничего не могу, удары нанесены, я бы сказал, профессиональной рукой.

– Понял.

Участковый комиссар, так и продолжавший стоять на лестничной клетке, на вопрос просто указал на соседнюю дверь, на которой висела натёртая до блеска табличка: «Александр Романович Родионов, профессор».

Кирпичников позвонил. Дверь приоткрылась, и сквозь щель Аркадий Аркадьевич увидел миловидное испуганное лицо совсем молоденькой девушки.

– Аркадий Аркадьевич Кирпичников, начальник уголовного розыска, – сразу же представился, – хотел поговорить с Александром Романовичем.

Девушка не сказала ни слова, но дверь прикрыла.

Спустя несколько минут щёлкнул замок.

– Господин Родионов ждёт вас, – произнесла без тени улыбки сухим трескучим голосом, так не вязавшимся с миловидным обликом смущающейся девушки.

– Благодарю.

Профессор в надетом наспех пиджаке стоял посредине кабинета. С интересом посмотрел на начальника уголовного розыска, немного удивился, словно ожидал увидеть гиганта с покатыми плечами и лицом, напоминающим Квазимодо.

Кирпичников поздоровался и представился.

– Александр Романович Родионов, профессор Петроградского Университета, – сказал в ответ хозяин.

– Разрешите…

– Просто Александр Романович, – под густыми усами угадывалась улыбка и густая борода лопатой коснулась груди.

– Александр Романыч, я не буду ходить вокруг да около, вы, видимо, слышали, что ваши соседи … покинули сей бренный мир, вернее, им помогли. Мне, как представителю закона, надо найти мерзавцев, которые не пощадили даже детей. Может быть, сегодня ночью шумели за стеной, раздавались крики? Или тому подобное?