Текст книги "На суше и на море"
Автор книги: Игорь Подгурский
Жанр: Юмористическая фантастика, Фантастика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Он повторил процедуру с бутылками еще дважды, прежде чем ему слегка полегчало.
– А ты чего ж? – благодушно поинтересовался он у Петрухи, протягивая ему последнюю бутылку, на дне которой еще оставалась пена, похожая на мыльную.
– Я не пью по утрам, товарищ заместитель по высокому моральному духу! – молодцевато отрапортовал Петька, пожирая начальника глазами. – Мне Илья не советовал. Говорит, что это первый признак.
Баранов подозрительно покосился на Петруху, но, успокоенный его простодушным видом и неумело заштопанной гимнастеркой, только усмехнулся.
– Много он понимает, твой Илья. Ты, стажер, меня держись, я тебя в люди выведу, понял? Я тобой покамест доволен.
Петруха вытянулся по стойке «смирно».
– Ну-ну, не надо, – благодушно усмехнулся заммордух. – Мы же не на задании, а в творческой командировке. Без чинов, Петрушка, без чинов! Садись. Но бдительность бди! Мы, кстати, не опаздываем?
– Бду! Никак нет! В смысле слушаюсь и не опаздываем.
– А где бек с этим белогвардейцем летучим?
– На скамейке ждут-с.
– Ладно, идем… Нечего тут мне болтать.
Петруха почтительно пропустил вперед Баранова, и они неторопливо направились на улицу. Бек и Нестеров действительно сидели на скамейке в зеленом, несмотря на раннюю осень, сквере перед гостиницей, беззаботно глазея на прохожих и обмениваясь ничего не значащими фразами. Заметив приближающихся Петруху с Барановым, штабс-капитан толкнул батыра в бок и, криво усмехнувшись, что-то шепнул. Бек откровенно заржал.
Начальство не переносит подчиненных, которые при его появлении смеются, а тем более криво усмехаются. Это начальство нервирует, поэтому Баранов, хмуро остановившись перед скамейкой, битых четверть часа читал беку, Нестерову и, для профилактики, Петрухе нотацию на тему сознательности и дисциплины.
Реакция его подопечных была предсказуема: бек зевал, деликатно прикрываясь полой халата, Петруха подобострастно кивал, а Нестеров включил плеер. Но особо раздражал Баранова какой-то бомж, остановившийся в пяти шагах и с вожделением поглядывавший на бутылку недопитого пива в руках у бека.
Наконец Баранову и самому ужасно захотелось пива, и, еще раз предупредив о необходимости держаться вместе, он закончил речь своей обычной угрозой: «Не забывайте, что по итогам командировки я обязан представить рапорт».
Затем Баранов поискал глазами какой-нибудь подходящий булыжник, но не нашел и, ограничившись презрительным «брысь!» в адрес оборванца-бомжа, ласково кивнул любимчику Петрухе и с решительным видом пошел через сквер к видневшемуся за каналом зданию конференц-центра, в котором намечалось проведение традиционной встречи.
В сквере было оживленно и весело. Над парком царило если не празднество, то, во всяком случае, его предвкушение. Ставились какие-то пестрые палатки, размещались многочисленные аттракционы, вешались гирлянды. Баранов с удивлением в очередной раз отметил про себя, что коллеги из Амстердама на организацию симпозиума явно не поскупились. «Жируют, гады», – завистливо подумал заммордух.
Двухэтажное старинное здание конференц-зала украшал красочный баннер, для маскировки гласивший об открытии съезда стоматологов-любителей. Транспарант был наглядно проиллюстрирован: устрашающего размера кариесный зуб огромными клещами в несколько пар рук тащили люди в белых халатах. Рисованная агитка была исполнена качественно – немногочисленные в этот ранний утренний час прохожие, минуя здание, ускоряли шаг. При виде клещей поморщился даже Баранов: они напомнили ему Малюту, который, помимо своих основных обязанностей, в качестве хобби открыл в своих подвалах практику дантиста. Учитывая, что первые дни Скуратова консультировал Дуров, пациентов у контрразведчика было немного.
Рылоконтроль на входе в здание они миновали без особых проблем. Лишь один из охранников – явно вольнонаемный из местных жителей – подозрительно принюхался к планшетке Нестерова, но, принюхавшись, удовлетворенно причмокнул, уважительно кивнул и распахнул перед асом массивные двери особо предупредительно.
За порогом их уже встречали. Три полуголые феи шустро подскочили к аркаимской делегации и безошибочно пришпилили на грудь каждому пластиковую визит-карту с фамилией и гербом реальности. Нестеров радостно обнял ближайшую девчонку и что-то шепнул ей на ушко, отчего та мгновенно зарделась, весело захихикала, а потом кивнула.
Баранов уже собирался было сделать летуну очередной строгий выговор, но тут к ним на роликовых коньках подкатил грациозный двухметровый тролль-подросток с подносом в руках, и заммордух отвлекся на пиво. Нестеров предпочел шампанское, бек ухватил с подноса бокал с пузырящимся кумысом, а Петруха, растерявшись от многолюдья, разноголосья и сутолоки, только прошлепал губами.
Просторное фойе кипело. Вдоль стен за колоннами успешно выполняли план несколько буфетов; в двух дальних углах по бокам широкой лестницы, ведущей на второй этаж, напряженно работали бары. Несколько сотен людей, в основном представителей сильного пола, дефилировали, бродили и слонялись из угла в угол. Мелькали элегантные фраки, строгие набедренные повязки, цветастые восточные халаты, шелковые кимоно, полотняные тоги, шотландские килты, мексиканские пончо, ковбойки и джинсы. Представлен был и практически весь военный гардероб всех эпох и реальностей. Женщин в зале оказалось не так много, но их вечерние платья, деловые костюмы и мини-юбки были кочующими магнитными полюсами, вокруг которых раздавался особо веселый смех, рассыпались самые неотразимые комплименты, точились притупленные остроты и благоухали свежайшие анекдоты.
Впрочем, не скучали и те, кому у этих полюсов элементарно не хватило места. Бары и буфеты, как уже отмечалось, функционировали безостановочно: общих тем у делегатов симпозиума хватало с избытком, а потому то тут, то там завязывались какие-то профессиональные споры, припоминались – правда, пока еще вполне корректно – старые обиды, завязывались новые знакомства и обсуждались последние новости суровой жизни отрядов коррекции реальностей.
Аркаим-лукоморская делегация во главе с чопорным заммордухом неторопливо шествовала по залу. Бек лениво кивал в ответ на приветствия, Петруха испуганно жался к беку, а Нестеров слегка скучал и даже подумывал завести свою электронную шарманку…
– Пьер, дружище! Ты, что ли?
Веселый картавый голос с французским прононсом заставил Нестерова резко оглянуться и расплыться в улыбке.
– Антоша, кот древесный!
Распахнув взаимные дружеские объятия, Нестеров и Экзюпери, не обращая внимания на окружающих, смотрели друг на друга глазами друзей детства, внезапно обретших, казалось бы, навсегда утраченное прошлое.
– А я ведь подозревал, – чуть отстранился от небесного коллеги Нестеров, – еще когда ты водку стаканами хлестал и пикантные анекдоты про … травил, я тебя, дружище, на карандаш взял. Тесны реальности!
– Ну и ты, Пьер, положим, тоже слишком чисто на французском Сирано [39]39
Сирано де Бержерак – поэт, дуэлянт, фантаст. Один из ветеранов французского отряда коррекции реальности «Три лилии на Плющихе».
[Закрыть] цитировал. Для выпускника Оренбургского летного, разумеется… Ши-илока стлана моя лодная, уи?
– Уи, уи, мазила…
– Это я-то мазила?
Это была вторая встреча прославленных асов. Первая состоялась в марте 1945 года, когда Петр Петрович Петров, выпускник Оренбургского летного училища, летал в реальности «Земля-095» в паре с Антуаном Антуановичем Антуано – бравым французским офицером эскадрильи «Нормандия – Неман».
Оба, кстати, лукавили. Ни тот, ни другой друг друга ни в чем не подозревали, а между тем оба авиатора, направленные в командировку руководством соответственно Аркаима и Парижа, выправляя кривобокую реальность, решали одну и ту же задачу: месяц гонялись по небу Европы за опытным образцом реактивного фашистского истребителя.
Реактивный «мессер» они догнали и завалили на пару, чем обеспечили столь необходимый упомянутой реальности последний приступ депрессии Адольфа Шикльгрубера, лишенного надежды на последнее из «чудо-оружий». При этом каждый уверял однополчан, что успех был достигнут исключительно благодаря его мастерству.
Этот принципиальный спор – пока, убедившись в успешности предприятия, их не отозвали из окончательно выправленной реальности – не мешал им, однако, дружно бегать по польским панночкам (авиаполк к тому времени стоял под Краковом), гонять в футбол и пить вонючий самогон.
Справедливости ради отметим, что реактивный истребитель с черными крестами, который рухнул в конце апреля где-то у Бранденбургских ворот, разрешить их спор не дал бы возможности и опытнейшим криминалистам. От аса, сидевшего за штурвалом, не осталось ни рожек ни ножек с копытцами в кожаных летных ботиночках…
– Это я-то мазила?
– А кто петлю недотянул – я, что ли? Квазимодо ты, а не ас!
– Да ты достал своей петлей, висельник. Над твоей «бочкой» [40]40
«Бочка» – элемент высшего пилотажа.
[Закрыть] от Нормандии до Немана вся эскадрилья хохотала.
Судя по всему, былые разборки грозили разгореться с новой силой. Штабс-капитан решительно всучил свой пустой бокал из-под шампанского подвернувшемуся под руку и опешившему Тагунаке из японских «Пасынков солнца». Избавившись от балласта, Нестеров обхватил Сент-Экзюпери за плечи, и боевые друзья устремились за колонны к ближайшей кафешке, где два красноносых гнома щедро разливали за стойкой рижский бальзам пополам с русской водкой.
По пути коллеги мимоходом, но уважительно откозыряли престарелому Икару. Подслеповатый ветеран воздушных трасс в кожаной тунике, узрев черные летные куртки, благодушно кивнул в ответ и, секунду поразмыслив, присоединился к своим коллегам. Старый грек ценил талантливую поросль любой реальности – у летунов свои традиции. К тому же более благодарной аудитории для вечных жалоб на своего отца и первого в мире авиаконструктора Икар бы не нашел.
Возмущенный злостным нарушением недавних инструкций, Баранов намеревался было Нестерова одернуть, но, представив, как унизительно для него прозвучит неизменное «От винта!», зажмурился, поежился и смолчал.
Строго говоря, неслужебные контакты в отряде не одобрялись, хотя, с другой стороны, обычно поощрялись. Тонкость эту Баранов уже уловил, но еще не прочувствовал. Поэтому он мысленно плюнул, быстро спохватился и раскрыл глаза пошире.
Но было уже поздно. Нестеров с коллегами разливали по второй. Петруха между делом нечаянно, но сильно наступил на ногу Олафу Рыжей Бороде и теперь, пользуясь подходящим случаем, вежливо передавал ему привет и какой-то сверток от Муромца. Что-то в лице Петрухи Олафу, видимо, понравилось, потому что шведский викинг тут же утащил Филиппова за те же колонны, на ходу разворачивая сверток.
Что касается меланхоличного бека, то он исчез. Батыр испарился на глазах. Вот только что он лениво зевал и чесался в двух шагах от Баранова, а вот его уже нет. Вот он был, степной батыр, а вот вам хрен, а не товарищ Батырбеков. Теперь на его месте стоял какой-то бородатый забулдыга в доспехах и азартно снимал окружающую кутерьму на портативную видеокамеру.
«Новичок», – решил Баранов и предусмотрительно отказался от предложенного подкатившим троллем стакана виски. Попадать в кадр в непрезентабельном виде он не желал, а потому отвернулся, слегка причесал жиденькие волосенки на лысину, расправил плечи и только тогда счел себя достойным любительской видеосъемки.
К его сожалению, оператор уже куда-то пропал. Баранов нахмурился и задумался. За Петруху он в целом был спокоен: Олаф, по оперативным ориентировкам, был мужиком основательным, положительным и, главное, названым братом Муромца. Обижать или устраивать грязную провокацию воспитаннику своего пусть и названого, но все же братца викинг счел бы ниже своего достоинства. К тому же Петруха тщательно законспектировал все лекции Баранова, проявил себя пока почти образцово, и за его мораль можно было особо не волноваться. «Пусть себе пообтешется стажер», – мудро решил заммордух и слегка покраснел от своего благородного решения.
С Нестеровым все тоже было ясно: публичный дом, мухоморы в планшетке и постоянные пререкания вкупе с демонстративной русско-французско-греческой пьянкой тянули как минимум на трибунал. Оставалось только настрочить соответствующий рапорт, но, памятуя, что впереди еще почти сутки командировки, Баранов решил подождать.
Оставался бек, за кочевую душу которого, несомненно, следовало побороться. Баранов тяжело вздохнул о нелегкой доле штатного моралиста, украдкой перехватил стаканчик виски и пошел искать Батыра.
Руководитель расползшейся по углам делегации искал своего самого степного из блудных сыновей почти полчаса, до тех пор, пока хмельной голос из динамика не пригласил делегатов на второй этаж в конференц-зал. Баранов в очередной раз мысленно плюнул на бека и был прав. Бека в зале давно не было.
Более того, Батыра давно не было и в городе. Он был в пригороде, где сидел за ломящимся от яств дастарханом в маленькой рощице в компании двух очаровательных дам и старого приятеля Насреддина из иранского отряда коррекции реальностей «Зеленый минарет», где тот числился штатным ходжой. Все четверо были навеселе и в прекраснейшем расположении духа.
Ходжа Насреддин был личностью в Аркаиме-Лукоморском популярной. Более того, некогда – еще в Аркаиме-Уральском – он даже проходил сверхсрочную службу. Однако юный тогда ходжа, которого прочили на вакантное место отрядного священника, как-то сразу не сработался с тогдашним заммордухом товарищем Мехлисом. Мехлиса из отряда убрали очень-очень быстро, но Насреддина убрали еще быстрее.
Ходжу уволили сразу после его успешного обеспечения в реальности «Земля-942» встречи Большой тройки в Тегеране. Встречи, едва не сорванной немецкими террористами.
Повод для почетной отставки, признаем, был: ходжа являлся неизменным, хотя и неизвестным автором шестидесяти пяти процентов всех цензурных и восьмидесяти процентов всех нецензурных анекдотов, когда-либо кочевавших и кочующих поныне по всем реальностям. Даже из Тегерана он только за три дня направил в отряд в качестве донесения восемнадцать ехидств.
В главке донесения проанализировали, подшили, поулыбались, ходжу наградили и… уволили за использование нецензурных выражений. Месяц спустя его судьбу разделил и товарищ комиссар – за злоупотребление служебным положением и разбазаривание ценных кадров.
Насреддин вышел на пенсию и устроился в реальности «Земля-777» в том же полюбившемся Иране на работу внештатным ходжой в страшно далекий от народа кружок по интересам «Зеленый минарет» при каком-то ЖЭКе. Потом в стране произошла заварушка, сменилась власть, и узкий кружок из организации общественной стал широким государственным кругом.
С товарищем Батырбеком товарищ Насреддин познакомился в совместной командировке, где впервые поработал ходжой, а бек действовал под псевдонимом Алдар Косе. Тогда в Средней Азии они на пару и всего за три месяца загнали дюжину ишаков и довели до инфаркта тринадцать шахов, семь падишахов, а также пять пресветлых эмиров, двух султанов и сто сорок четыре визиря. Мимоходом им удалось разоблачить перед трудовым народом несколько десятков астрологов-дервишей и мулл.
Короче говоря, однополчанам было за что и было с кем поднять очередной тост.
* * *
…После краткого, горячего и несколько косноязычного приветствия представителя хозяев симпозиума на трибуну конференции, предварительно сочно наплевав на регламент и очередность, выскочил Гуго Гавес, руководитель венесуэльского отряда имени Вана Серемоса.
Красноречивый и порывистый Гуго решительно потребовал остановить ползучую экспансию чизбургеров в окрестных реальностях, обозвал руководителя отряда «Коровьи джедаи» потомственной сволочью и обвинил их в тайном сговоре со вселенской нечистью на самом высшем уровне, вплоть до Сатаны.
В левом крыле и на галерке зала раздались громкие аплодисменты, переходящие в бурные продолжительные овации. Левое крыло и галерка до глубины души ненавидели «Коровьих джедаев», а потому по всем доступным реальностям пакостили им как могли: отказывались – даже под дулом кольта – есть гамбургеры, лобызать джедаям руку при встрече и делать глубокое троекратное «ку» [41]41
Особый способ приветствия в виде похлопывания по щекам и глубокого приседания. Весьма распространен в реальностях с «Земли-114» до «Земли-129». Барановым освоен исключительно в познавательных целях.
[Закрыть].
В правом углу раздавалось глухое и обиженное ворчание. Там в широкополых ковбойских шляпах сидели представители от джедаев, а также их вечные союзники – разгулы из рыцарей Колченогого стола, данди из «Розового кенгуру» и прочие вассалы из отрядов помельче.
В зале между тем назревал скандал. Неистовый Гавес, сотворив традиционный магический жест средним пальцем левой руки в сторону правого крыла конференции, покинул трибуну, и к ней тотчас устремились представители «Зеленого минарета» и «Розового кенгуру».
Зеленому бежать к трибуне было дольше, чем розовому, но розовый неосмотрительно побежал мимо сидевших в первом ряду по центру зала хитайских «краснодракош». Кто-то из последних, разминая ноги, неловко вытянул левую, и данди-кенгуреныш, подлетев к трибуне на карачках, врезался в нее головой.
Трибуна треснула, но устояла. Розовый от стыда данди поплелся на место под улюлюканье левого крыла и галерки. Надо сказать, что его хитайский коллега – виновник случившегося – немедленно встал с места, сложил руки перед грудью и, кивая как китайский болванчик, вежливо извинился за свою неловкость двадцать четыре с половиной раза. Некоторые ему даже поверили.
Уважительно поклонившись высокому собранию, зеленый представитель поднял весьма животрепещущую и больную для всех тему истощающихся энергоресурсов праны-маны.
Свое выступление докладчик закончил неожиданной фразой: «Пусти козла в огород, а он и ноги на стол» – поэтому сорвавшийся с низкого старта «кенгуреныш» к трибуне опять не успел, поскольку ему пришлось предусмотрительно огибать места, занятые хитайцами.
Все это время Баранов благополучно дремал в десятом ряду по центру зала. Лишь изредка он приоткрывал глаза, вяло имитировал внимание и косился на Петруху. Тот, изумленно распахнув глаза настежь, сидел рядом с прямой спиной и прилежно конспектировал все подряд в клетчатой школьной тетрадке с прописями, положенной на откидной столик. Информация лилась в Филиппова Ниагарским водопадом.
Места бека и Нестерова рядом с Барановым пустовали, но, всякий раз настороженно оглянувшись, заммордух успокаивался: на последнем ряду, периодически пригибаясь за спинами сидящих впереди депутатов, сидели Нестеров, Икар, Экзюпери, какой-то чопорный, но веселый барон-летун из Люфтваффе, японский ас-камикадзе из «Пасынков солнца» и еще парочка незнакомых летчиков.
Настораживало Баранова то, что летчики как по команде наклонялись, а разогнувшись, что-то жевали. Успокаивало, что пригибались они по команде Икара, а не Нестерова и закусывали, судя по всему, плотно. В конце концов Баранов смирился и уставился на трибуну.
А там ситуация изменилась кардинально. Розовый «кенгуреныш», трижды делавший фальстарт, наконец-то дорвался до свободы слова.
Данди решительно плеснул в стакан воды из графина и жадно выпил его залпом. Вода оказалась текилой. Данди поперхнулся, но, мужественно справившись с приступом понятной тошноты, для начала рассказал о своем личном вкладе в борьбу с крокодилами-оборотнями. В качестве доказательства докладчик распахнул на загорелом пузе куртку, приспустил джинсы и представил слегка ошарашенным делегатам шрам от аппендицита.
Закончил свою речь данди лозунгами: «Да здравствует джедаизм-дарвинизм! Да победит сильнейший! Смерть слабому! Пятилетке свободы совести – джедайскую гарантию! Осям зла и Гуго лично – нет, нет, нет! Подлунному миру – да, да, да! Подкуем загнанную клячу истории! Свобода нам или смерть вам! Омен!»
Зал, особенно правое крыло, неистовствовал.
Баранов от громких хлопков и топота проснулся, с недоумением оглядел зал и умиротворенно прикрыл веки. Все шло как обычно.
– Слово предоставляется следующему докладчику, – объявил председатель конференции. – Господин Гарри Портер, орден рыцарей Колченогого стола, молодежное отделение.
При слове «портер» половина зала всех крыльев и вероисповеданий от партера до галерки оживилась. С последних рядов некоторые даже потянулись к выходу из зала занимать места за фуршетными столами, уже накрытыми для банкета на первом этаже. Впрочем, подавляющее большинство осталось на месте. О юном даровании разгулов уже ходили легенды.
– Учись, юноша, – толкнул Петруху локтем в бок Баранов. – Вот это карьера! Окончил магоакадемию, палочкой своей владеет лучше, чем ты ложкой. Пропиарил себя как следует. А ты у нас только в бане паришься и все еще в стажерах ходишь. У тебя хоть ПТУ-то за плечами имеется?
Петруха виновато потупился и отрицательно мотнул головой.
– Ладно, – великодушно оставил паренька в покое заммордух, – конспектируй давай, учись. А то сгинешь дураком. Как Иванушка наш.
* * *
Вспомнив Ивана-дурака, заммордух искренне заскучал. В отряде Иван-дурак был любим всеми, даже Барановым. Безотказный и работящий, терпеливый и сносящий любые прихоти начальства, Иван работал и успевал всюду: от конюшен Поповича до зверинца Дурова. Мастер на все руки, он мало спал, чинил печи-самоходы и штопал ковры-самолеты. Он по дружбе чистил сапоги Задову и сутками напролет ковырялся отверткой в испустивших дух свет-зеркальцах, которые после этого ковыряния работали еще по два-три века сверх гарантии. Он добровольно подметал плац перед штабной палатой и всегда первым вызывался в самые опасные командировки – отдохнуть от такой легкой жизни. А еще Иван со всеми соглашался, никуда не лез, а у своего домика на клумбе сажал не цветочки, а рожь.
– Так ежели оно чаво, то завсегда при хлебушке будем, – виновато бубнил он Владимирову, когда тот по анонимному доносу за подписью Хохела пришел осматривать приусадебное хозяйство Иванушки.
Справедливости ради отметим, что донос свой (дескать, на вверенном ему участке Иван нагло растит коноплю) Хохел подписал не по злобе, а исключительно из обиды. Знал он, что на клумбе рожь, но полагал – и полагал, поверьте, с полным на то основанием, – что кормит он личный состав отменно и без крестьянских довесков. Владимиров, выслушав несвязные лепетания Ивана-дурака, трижды обошел клумбу, пристально вглядываясь в колосящиеся растения.
Рожь, которую он за всю жизнь видел только в виде буханки бородинского, командир бы не отличил от конопли даже под расстрелом. В его школьном гербарии конопли не было. В гербарии было пять страниц с засушенными веточками: ясень, осина, дуб, береза, липа.
Убедившись, что на клумбе растет что угодно, но только не конопля, начальник отряда пошел чистить хитрую рыжую физиономию Хохела от гадливой улыбки, с которой тот вручил ему свою анонимку, гордо объявив «Слово и дело». Но Дмитрий Евгеньевич опоздал: Хохел заперся на складе. Владимиров хотел было выломать дверь, но хитрый Хохел через Алешу Поповича намекнул, что в результате санкций может сорваться приготовление на обед воловьей туши, запеченной в тесте и шпигованной перепелами в сметане и рыжиками.
Интересы голодного коллектива Владимиров ставил выше, чем верность полузабытым традициям, а потому обеденное «дело» предпочел мести за облыжное «слово». К тому же Владимиров, как и все в отряде, знал, что Иван-дурак на доносы не обижается и в обыденной жизни – чисто гипотетически, конечно, – его можно сколь угодно долго хлестать по физиономии. Наивный Иванушка только бы подставлял свои щеки, поскольку был правильным христианином.
Напрасно Латын Игаркович, рискуя своим статусом отрядного священника, убеждал его не воспринимать все так буквально – Иван стоял на своем. Он прощал всем и все. Он освобождал в командировках от нечисти целые народы, и освобожденные через полгода в него уже плевали, а он утирался и прощал. Он сходился с ворогом в смертельном поединке, одолевал его – и опять-таки прощал.
Имелся у Ивана, правда, один серьезный недостаток. Был он в свете всего вышесказанного полный и законченный дурак. А потому в один прекрасный день сгинул. Куда – бог его ведает.
Кособокая избушка его и посейчас стояла на отшибе пустой – ломать ее Владимиров, на что-то надеясь, строго-настрого запретил. Скотинку (корову и теленка) забрал под свою опеку добрый Дуров, иконку Богоматери унес в свой дом Илья, а опечаленный чем-то Нестеров тряхнул стариной и как-то в сентябре написал душещипательный стишок, как последняя институтка:
Гнусная осень,
Друзья-с отлетели,
Карман-с опустели.
Только не сжата полоска одна…
Больше и нет-то у нас ни хрена!
Тем же вечером за очередной партией преферанса Нестеров зачитал свои вирши Илье, Алеше и Добрыне, а наутро крамольные стихи ходили в списках по всему отряду. Железный Феликс Эдмундович втихаря ронял над своим экземпляром старческие слезы. Впечатлительный бек перевел стихи на казахский, хинди, этрусский и майя. А Малюта Скуратов втихаря переписал свой список и «забыл» его в родной средневековщине под видом «Голубиной книги».
Триумф был полный. Не портил его даже тот факт, что рачительный Хохел на самом деле регулярно выкашивал клумбу, жал рожь и пек замечательный, быстро черствеющий, но натуральный хлеб без сои. Исторической правды ради упомянем, что Хохел каждую весну рожь на клумбе сам же и сеял. Он по-своему, но любил Ивана-дурака.
Испортил триумф сам Нестеров. Он в какой-то командировке загнал свои вирши одному знакомому помещику-вольнодуму. Помещик писал жалостливые стихи, ужасно любил крепостных крестьян и крестьянок и даже плакал, проигрывая их в карты. Помещик стишки подправил, публикнулся и часть гонорара, как порядочный дворянин, вернул штабс-капитану.
Баранов, озабоченный падением морального духа Нестерова и его неучтенной подработкой на стороне, направил, минуя Фурманова и Владимирова, донесение в главк – исключительно по своей линии, а потому в рамках субординации.
Из главка сей же час в Аркаим прибыла литературная комиссия, обшарила весь отряд, крамольных стихов, естественно, не нашла, но зато нашла неучтенный самогон на складе Хохела и пустующую служебную площадь сгинувшего Ивана-дурака (на балансе того же Хохела).
Комиссия распорядилась избу дурака сжечь до ее (комиссии) окончательного убытия и временно убыла на ужин в столовую. Владимиров вызвал Хохела в штаб и полчаса с ним о чем-то шушукался.
Владимиров знал, кого вызывать. Обозленный реквизицией давно списанного самогона, Хохел Остапович за отрядное добро в виде пустующей служебной хаты готов был на все. Жечь что-либо общественное на его балансе (то есть, по сути, личное) он полагал святотатством. Хохел перепоручил прием высоких гостей Садко и убыл на карусели в неизвестном направлении.
Уничтожив и составив акт на реквизированный самогон под жареного поросенка в трюфелях, комиссия направилась в баню, посетила Лукоморье на предмет проверки нравов местных берегинь (проверкой осталась довольна) и легла спать.
Первое, что увидели утром, едва похмелившись, члены литературной комиссии, – это был домик Ивана-дурака. Не веря своим глазам, проверяющие подходили к избушке и замирали: фасад был увешан бронзовыми, берестяными, никелированными, чугунными, золотыми и прочими табличками.
Основной текст табличек, в отличие от подписей, был стандартен. Он гласил: «Памятник архитектуры. Охраняется».
А подписи были разными: от «ЮНЕСКО» и «ООН» до «Министерство здравоохранения отечественной реальности» и «Наркомат мясо-молочной промышленности» .
Трудно сказать, какая именно из двух сотен табличек привлекла особое внимание проверяющих, но они, переглянувшись, дружно плюнули, позавтракали и на десерт принялись за Нестерова.
Само по себе виршеплетение было литературной комиссии глубоко до премии Букера. Но пройти мимо факта несанкционированного распространения стихов в иных пространственно-временных реальностях они не могли.
Особенно зверствовал председатель группы литераторов-контролеров, некто Лукьян. Он особо напирал на то, что свои стихи Нестеров не провел через цензуру, и все допытывался, не писал ли Петр Николаевич каких иных стихов и в какую реальность их сбагрил.
Нестеров ушел в полную несознанку и даже поклялся, что за свою бытность в отряде отдался музе лишь один раз [42]42
Нестеров не врал. Муза у него действительно была лишь однажды.
[Закрыть]. Лукьян поорал, поворчал, но смирился: Нестеров не производил впечатления клятвопреступника.
Нестерову поставили на вид. Владимиров, Скуратов, а заодно почему-то и Баранов (что последнего особенно задело) получили по выговору. Хохел огреб неожиданную благодарность за сбережение памятника архитектуры и сэкономленный самогон.
Комиссия убыла, и Нестеров, тотчас выпросив у Владимирова карусель, убыл в какую-то популярную реальность. Там он за кружкой пунша сошелся накоротке с каким-то местным поэтом, продиктовал ему две строфы своего нового творения и, честно отказавшись от гонорара, попросил творчески развить вложенные мысли.
Так увидела свет легендарная поэма «Лукьян Мудищев».
* * *
Баранов сладко зажмурился, раскрыл глаза, потряс головой и окончательно очнулся.
«Где-то теперь Иван-дурак? Да, были времена, были люди! Богатыри не вы, – с жалостью поглядывая на Петруху, подумал заммордух. – Хотя, если поднатаскать как следует, то из него тоже толк выйдет. Старательный, дурашка. В хороших руках за троих лямку потянет. Не дурак, но глуповат».
Руководитель аркаимской делегации перевел взгляд на трибуну. Там уже заканчивал свою речь Гарри Портер:
– Таким образом, все здесь присутствующие, а также наши гордые боевые коллеги во всех отрядах без исключения в той или иной степени обладают паранормальными способностями, позволяющими им корректировать реальность. И неважно – за счет внутренних сил или магических артефактов. Важно, что нам нет альтернативы! И не пора ли нам (хотя бы чисто теоретически) пересмотреть наши отношения с маглами, простите с человеками? Мы – не просто элита гомо сапиенс, мы – гомо магикус. Новые времена – новые люди. Давайте наконец посмотрим правде в глаза: так называемая нечисть нам порою ближе глупых, тупых, жадных и расплодившихся человечков. Да, они нам нужны, как те, кто способен воспроизводить человечество и все необходимое для нашего, подчеркну, нашего прогресса.
«А ведь в этом что-то есть, – задумался Баранов, покосившись на Петруху, перевернувшего очередной лист тетради. – Надо Владимирову в рапорте указать на положительные аспекты служебных контактов с коллегами. И съездить в этот, как там его…»
Г. Портер, размахивая палочкой, тем временем авторитетно продолжал:
– Нас обвиняют в преступных контактах с сатанинскими силами. Но где грань между светом и тьмой? Где, я вас спрашиваю?! Ведь даже в сумраке, как доказали последние исследования, нет спасения несчастным душам служителей исправления реальности, бедной нечисти и тому подобным несчастным. И так ли важно, чему служить, если служишь честно и преданно, не теряя солдатского достоинства и чести? Да, сегодня у нас с вами могут быть разные цели, но кто мешает нам выработать единый подход? Нас, в сущности, ведь так мало! Тысяча магов на многомиллионный мир! Избавьтесь же от иллюзий и комплексов, откажитесь от национальностей и религий, обрубите корни гнилых обычаев и обрядов, воспарите к небесам обетованным, забудьте прошлое, встаньте под знамена прогресса и походным шагом вступите под сень подлинно цивилизованных преобразователей человечества. Мы освободим вас от химер! Мы приобщим вас к полету нашей мысли! Вы хотите роскоши – вы утонете в ней, вы хотите борьбы – мы дадим вам борьбу! Вы хотите власти – мы дадим вам власть! Вам надо звезд – так их у нас есть! Каждому магу – счастья, и пусть никто не уйдет обиженным! Да здравствует «золотая тысяча»! Омен!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.