Текст книги "На суше и на море"

Поисковая группа долго и безрезультатно бродила по закоулкам, пока не вышла в небольшой зал. В нем были три пронумерованные закрытые двери. На полу детским почерком было написано большими буквами «СТАРТ». Из стены торчал рычаг, выкрашенный в красный цвет, с табличкой «Не трогать». Пока все пытались отыскать секрет дверей, Петька, предоставленный самому себе, потянул рычаг вниз. Сверху на разведчиков обрушилась груда пуха пополам с перьями. Когда белая метель улеглась, Задов, отплевываясь и стряхивая с головы и плеч перышки, зло сказал:

– Дурак ты, Петька!

– Я знаю, что дурак, – понурившись, согласился Филиппов.

– Теперь об этом знают все, – философски заметил Батыр, подбрасывая в воздух белые охапки. Веселое происшествие его откровенно забавляло.

Дуров только подмигнул Петрухе. Рычаг выполнял еще одну функцию: он был запором, открывающим двери и замки. Перестав отряхиваться, разведчики обнаружили, что двери открылись.

Поисковая группа разделилась. В дверь под номером один вошли Задов и Батыр, во вторую – Петя и Ермак, в третью – Дуров. За спинами громко щелкнуло. Двери в придачу оказались самозапирающимися. Путь назад был отрезан. У поисковиков остался один путь – вперед.

Задов и Батыр за очередным поворотом направо оказались в огромной комнате. Они застыли на пороге в немом восхищении. На полу раскинулась во всем великолепии фантастическая игрушечная железная дорога. Там были маленькие города и станции, между ними змеились железнодорожные пути, через реки были переброшены ажурные арки мостов. В горе, покрытой деревьями высотой не больше карандаша, зиял провал туннеля. По этой маленькой игрушечной стране из конца в конец сновали игрушечные поезда, стуча по рельсам крошечными колесиками. Но что поражало больше всего, так их пассажиры и машинисты. В вагонах сидели крысы разного окраса: белые, серые, с пятнышками и без них. У грызунов была одна общая деталь: у всех из головы торчали тоненькие усики антенн. Машинисты, управляющие паровозиками, тоже были крысы. Было видно, что быстрая езда им по душе. Сбоку от огромного макета игрушечной страны стоял на треноге хромированный пульт с перемигивающимися разноцветными кнопками. Батыр, не отрывая взгляда от поезда с вагонами, выкрашенного в красный цвет, подошел поближе и наугад ткнул пальцем в первую попавшуюся кнопку. Громко щелкнув, маленькая стрелка перевела рельсы на развилке. Поезд резко свернул и умчался в туннель под красный знак семафора. В туннель с другой стороны медленно втягивался товарный эшелон, груженный маленькими бревнами. В глубине горы из папье-маше раздался глухой удар, скрежет металла и возмущенный писк.

К пульту, за которым стоял Батыр, немедленно подъехала дрезина с двумя белыми крысами. Одна соскочила с нее и, перебирая розовыми лапками, засеменила к беку. Требовательно попискивая, она слегка прикусила передними резцами палец. Он отдернул руки и спрятал их за спину. Крыса встала столбиком на задние лапки и, не останавливаясь, продолжала пищать; антенны на голове качались в такт писку из стороны в сторону. Батыр вытащил из кармана огрызок сухаря и протянул ей. Крыса внимательно посмотрела красными бусинками глаз, взяла сухарь в зубы и вернулась на дрезину. Через минуту маленький экипаж скрылся в туннеле. Остальные поезда двигались по рельсам в объезд горы. Батыр стоял как загипнотизированный, не в силах оторваться от волшебного зрелища. В далеком детстве бек любил ускакать далеко в степь и смотреть на проносящиеся мимо поезда. Он всегда был падок на чудеса. На окрики Задова и похлопывание по плечу он никак не реагировал, а только улыбался.

Из-за горы вертикально взлетел серебристый звездолет.

Под прозрачным сферическим блистером за пультом управления сидели две крысы: одна белая, другая черная. Антенны на головах скрывались под защитными пилотными шлемами. Вытянутые мордочки украшали большие черные очки.

Миниатюрный звездолет был размером с кастрюлю. Внешне труженик космических трасс напоминал холодильник «Мир» с антенной на носу и четырьмя крыльями-стабилизаторами по бокам и на корме. На хромированном корпусе не светился ни один навигационный или габаритный огонек.

Крысиный воздушный патруль бесшумно парил в воздухе. Видимо, гравитационная тяга тоже плавно перешла из разряда мифов в реальность. Батыр протянул вверх, к звездолету, сухарик, зажатый в руке. Серебристый кораблик, жужжа двигателем, отлетел назад и отрицательно покачал короткими крылышками. Бек пожал плечами и смачно захрустел сухарем. Продолжая жевать, он потянулся к пульту.

Из боков звездолетика резко выдвинулись обтекаемые кассеты пусковых установок, из которых торчали острые головки реактивных ракет. Ракетная установка правого борта кашлянула огнем. Крошечная ракета, оставляя дымный след, пролетела между рукой и пультом; на месте ее падения, в углу, полыхнуло бесшумное синее пламя. Бек намек понял. Он спрятал руки за спину и сделал несколько шагов назад. Звездолет по плавной траектории ушел за гору с туннелем.

Лева любоваться игрушечной дорогой и ландшафтом не стал. Он сказал напарнику:

– Жди здесь! – и зашагал к двери в противоположной стене комнаты. Это оказался выход на улицу.

Лева шагнул вперед и очутился в скверике со скамейками, окружавшими пятачок детской площадки с парочкой качелей и большой металлической горкой с отполированным до серебряного блеска изогнутым спуском. Рядом с ней стояло чудо плотницкого искусства – песочница в виде небольшого сруба, а рядом торчал непропорционально большой грибок, обитый зачем-то оцинкованной жестью.

Все скамейки пустовали. Зато в песочнице играл ребенок. Не переставая оглядываться по сторонам, Лева двинулся к нему. Поравнявшись с качелями, Задов замедлил шаг. В песочнице возился с игрушечным танком мальчик лет семи в синей футболочке и красных шортиках. Сразу бросалось в глаза – танк был самодельный. В деревянный кубик вместо ствола был вбит гвоздь, по бокам были нарисованы черным колеса и гусеницы.

«Совсем один, – подумал Лева. – Интересно, где остальные».

– У-у-у! У-у-у! – гудел мальчик, ползая с танком зигзагами по песочнице.

Лева подошел ближе. Малыш обернулся и посмотрел на него. Светлые волосики, ямочки на щеках, рука поцарапана. Мальчик как мальчик, только глаза у него были внимательные. Обыкновенные мальчики никогда не смотрят таким цепким, оценивающим взглядом.

– Здравствуй! Не скучно одному играть?

– Не-а.

– А как тебя зовут?

– Адольф. Можно просто Адик.

Задов развеселился. Но тут же взял себя в руки: мало ли детей с такими именами?

– Ты живешь тут?

– Да.

– А где?

– Там, – мальчик показал рукой себе за спину, на ряд одноэтажных коттеджей.

Неожиданно у Левы по спине пробежали мурашки. У него так бывало, когда над головой сгущались тучи. Интуиция подсказывала, что нужно немедленно уходить, бежать отсюда. Еще немного, и случится непоправимое.

– Давай поиграем! – предложил Адольф и поднял игрушку, лежащую рядом на песке. Он протягивал Леве куклу. Куклу в темно-зеленом костюме. Военный френч, галифе, хромовые сапоги с крошечными шпорами, фуражка с длинным лакированным козырьком от солнца… Так любил одеваться его старый командир батька Махно. Лева глянул кукле в лицо и обомлел: на него смотрели глаза Нестора Ивановича, а вот и родинка на подбородке…

– Откуда у тебя такая куколка? – через силу выдавил Задов и шагнул в песочницу.

Адик засмеялся и пулей выскочил из нее, не забыв прихватить игрушечный танк.

Лева сделал шаг к мальчику, ноги с трудом передвигались по рассыпчатому песку. Он сделал еще один шаг. Неожиданно песок поехал вниз под сапогами, и разведчик провалился по пояс, продолжая медленно погружаться глубже и глубже.

– Адик, помоги! – со слезой в голосе взмолился Задов.

Мальчик засунул руку в карман шорт и вытащил часы со сломанным ремешком. Взглянул на циферблат и ответил: «Извиняйте, дядечка взрослый, я опаздываю. Скоро тренировка, фехтование пропускать нельзя». Показал язык и убежал, прижимая игрушки к груди.

– Погоди! Постой! – крикнул вдогонку Лева. Он попытался ухватиться руками за поверхность, но в ладонях оставались лишь горсти песка. Зыбун затягивал все глубже и глубже. Справа раздалось цоканье каблуков. Задов, стараясь не делать резких движений, повернул голову. Мимо песочницы шла стройная девочка-подросток, почти уже девушка, в белом летнем костюме. На плечах красовались нарисованные от руки большие красные звезды. Сбоку штанин тянулись такого же цвета лампасы.

– Девушка! Можно вас на минутку! – жалобно позвал Лева.

Она остановилась и, глядя на него, с улыбкой спросила, с подчеркнуто правильной артикуляцией растягивая буквы: «Мужчина-а-а, а вы успеете за минутку?»

«Лингвистка!» – зло подумал Задов и полностью погрузился в песок, успев набрать в грудь воздуха, закрыть глаза и раздуть щеки. Зыбун сомкнулся над героической макушкой.

Разведчики группы, вошедшей в дверь номер два – Ермак с Петрухой, – дошли до перекрестка, где их коридор пересекался с другим. Из бокового прохода вышел здоровенный черный котище, перешел следопытам все пути, кроме обратного, и исчез с негромким противным мяуканием.

– Ермак Тимофеевич, вы верите в приметы? – спросил осторожный Петька.

– Нет! – без тени сомнения ответил покоритель Сибири и шагнул вперед.

Жаль, любого другого человека должно было насторожить нехорошее предзнаменование. Но люди, которые на двух стругах отправились незнамо куда и умудрились поставить на колени огромный край, не относятся к категории «любых других». Чем выше риск, тем быстрее идешь к цели, тем больше преимущество перед другими. Ермак шагнул, наступив на замаскированную крышку глубокого колодца. Опора ушла из-под ног – и разведчик ухнул вниз. Единственное, что он успел, – уже в полете громко крикнуть всего одно нехорошее слово. Эхо, живущее в узкой длинной трубе, радостно отозвалось, и из черной круглой дыры донеслось: «Ля! Ля-а!.. Ля-а-а!..» Крышка вернулась в исходное положение. Щелкнуло запирающее устройство. Петька вспотел от ужаса и осторожненько, впритирку к стене, двинулся дальше, обходя замаскированный колодец, но после первого же касания к стене спина прилипла. В результате попыток освободиться прилипли ладони, брюки и волосы, сапоги тоже намертво приклеились к полу. Липкая ловушка, о которой Петька и не слыхивал, довершила провал задания второй группой.

Дуров, вошедший в третью дверь, стоял в помещении, стены которого были увешаны картинами, рисунками, расписаны цитатами, поражающими воображение; здесь царил беспорядок и буйство красок, за которыми угадывалась стройная система. Те, кто все это обустроил, были необузданны и отважны и не знали оков и правил.

Окна в галерее отсутствовали, дверей в обычном понимании тоже не было, кроме той, через которую Дуров вошел. Узкий проход открывал слабо мерцающую перспективу. Освещение было довольно сносным, особенно если учесть, что его источник двигался вместе с Дуровым, словно невидимая свеча в его руке. Дуров пошел вперед. Ничего не происходило, но постепенно свет стал более тусклым. Сначала он подумал, что попал в подвал, но никаких канализационных сооружений тут не обнаружилось. Проход не кончался и не расширялся, а только сворачивал поочередно то вправо, то влево, словно его проложил огромный шахматный конь. Дуров сразу вспомнил статью из журнала, где рассказывалось о гроссмейстере в памперсах, у которого никто так ни разу и не выиграл. Была одна ничья, да и та с военным компьютером, предназначенным для расчета траекторий баллистических ракет.

Дуров шагал и шагал. В какой-то момент перед ним оказался не очередной поворот, а маленькая полутемная комната. В дальнем ее конце ожил и подкатился к дрессировщику огромный шар, гремящий костяными пластинами и утыканный полуметровыми иглами. Секунду спустя на этом уродливом бугре сферической формы открылись два глаза с вертикальными зрачками, до этого прикрытые костяными наростами-веками.

Страх словно зацементировал ноги Леонида Владимировича. Он осторожно отступил в сторону, запнувшись обо что-то. Под ногами лежал толстый железный прут. Пока колюче-костяной шар приближался, Дуров успел поднять свою находку. Сразу же захотелось ткнуть им приближающегося монстра в глаз. Вместо этого добрый дрессировщик отступил в сторону, обошел страшное существо и двинулся к дальнему проему в стене, за которым виднелось синее небо. Сзади раздалось разочарованное причмокивание. Дуров ускорил шаг. Он буквально выскочил в тепло летнего дня из сумрака здания. Небо скрывала однородная непрозрачная пелена силового поля светло-молочного цвета. Небольшие темные облака быстро пробегали ниже него, подгоняемые ветром, летящим там, в вышине.

Здесь, где стоял дрессировщик, было спокойно и тепло. Как-то уж слишком спокойно. Улица, на которой он находился, состояла из маленьких одноэтажных коттеджей и напоминала жилую зону студенческого городка. Впечатление оказалось обманчивым. Как только Дуров начинал вглядываться более пристально, контуры зданий искажались, прямые углы становились волнистыми линиями, темные прямоугольники окон расплывались. Здание, из глубины которого Дуров только что вышел, казалось единственным реальным предметом, и отходить от него не хотелось.

Дуров догадался о причине царящего вокруг спокойствия: здесь не было людей – ни детей, ни взрослых. Двигаясь вдоль стены, разведчик повернул за угол, за которым находился сквер с детской площадкой в центре. Внезапно он увидел, что там кто-то есть, и двинулся к ним. На площадке находились двое – маленький мальчик в шортах и девочка лет четырнадцати. Мальчик как мальчик… А вот девочка одета была странно: в белый костюм со звездами на плечах и красными полосами на белых штанах. Дрессировщик в званиях разбирался плохо и поэтому просто не обратил на эту мелочь внимания. Дети заметили Дурова, но не сделали ни одного движения в его сторону.

Мальчик даже не пытался сделать вид, что играет, неподвижно сидя на краешке песочницы. Когда Дуров подошел, он расплылся в улыбке, но глаза остались злыми и холодными.

– Давай поиграем? – сразу предложил он Леониду Владимировичу.

– Адольф, угомонись! – обронила девушка со звездами.

– Здравствуйте, дети! – улыбнулся Дуров. – Меня зовут дядя Леня.

– А я – смерть! – четко и твердо, по-военному, ответила красавица. – В смысле, министр обороны детской коммуны «Ладошки к солнцу».

– Давай в куличики поиграем? – заканючил Адольф. Представляться он не стал, справедливо считая, что о нем должны все знать. Девочка поморщилась:

– Ты прошел стража лабиринта? – спросила она голосом, в котором чувствовалась уверенность, сила и некоторое удивление. – Почему ты не сражался?

Дуров переступил с ноги на ногу, глядя на грозную девочку. Что ответить? Он не знал. Вот если бы объяснили, какого стража он умудрился пройти…

– Он вообще не сражался, – обратилась министр местной обороны к мальчику.

– Странно, – удивился мальчик. – Взрослые всегда нападают на то, что им непонятно. Это проще.

Девочка пожала плечами.

– Что у тебя в руках? – продолжила она допрос.

– Прутик, – признался дядя Леня и спрятал увесистую железку за спину. Девочка криво усмехнулась, услышав его растерянный голос.

– И тебе не хотелось его стукнуть?

– Кого?

– Стража лабиринта. Того, кто встречает!

Дурова осенило: та здоровенная туша, закованная в костяные пластины и утыканная иглами! С ним он и должен был сражаться.

– Почему ты его не ударил?

– Я люблю животных, – улыбнулся дрессировщик. – А надо было ударить? Зачем?

– В любом случае тебе единственному удалось пройти тест. Ты можешь говорить с нами, – заметила она. – Ну, зачем ты пришел?

– Все волнуются. Вы же совсем одни, без взрослых. Мамы и папы все глаза выплакали. Ночью не спят, все о своих детках думают. Вы бы хоть родителей пожалели.

– Какие родители? – Мальчик с девочкой непонимающе переглянулись. – Все дети – собственность государства.

– Ни мам, ни пап? – Удивлению Дурова не было предела.

– Ребенок с момента рождения сразу становится собственностью государства. У его биологических родителей нет никаких прав, – отчеканила девочка. – А ты откуда такой взялся? Не знаешь прописных истин!

– Сами мы не местные, отстали от туристической группы. Но наши знают, где я! – растерянно попытался пошутить Дуров, пародируя известную в отряде комедию.

– А сам-то знаешь, где «ваши»? – Маленький Адольф засмеялся весело и звонко. – Ученики из группы тестирования сейчас вашу туристическую группу вылавливают из мазута, отклеивают от стенки да из песка вытряхивают. Тем, кто вас послал, передайте, что мы нашли потерянную реальность. Ушли почти все. Мы последние. Всё закроем и уйдем. Передайте взрослым: к нам проникнуть нельзя. Все, дяденька, свободны!

– Куда идти, не подскажете? – Дуров оглянулся.

Девочка подошла к стене здания лабораторного корпуса и нажала на кирпич, по цвету ничуть не отличавшийся от других кирпичей. Образовалась арка-проход. В открывшемся проеме замаячило несколько фигур.

– Надо было нажать рычаг два раза, тогда намного сократили бы себе путь! – нравоучительно пояснил Адольф. – Почаще играйте на компьютере.

– На чем? – переспросил Дуров.

– Идите, дяденька турист…

Дуров шагнул в открывшийся проем. Кусок стены плавно скользнул на место, отделив его от странных детей. Он очутился в помещении, где на полу из-под слоя перьев проглядывала надпись «Старт». Туристическая группа была в сборе.

Десантники пребывали в крайне растрепанных чувствах. Зрелище все они, кроме Батыра, представляли довольно жалкое. Бек улыбался и прижимал шевелящийся карман своего халата, из которого раздавался громкий хруст и повизгивание.

В измазанной черной пахучей жидкостью личности Леонид Владимирович с трудом узнал Ермака. Судя по запаху, Ермак Тимофеевич провалился в колодец, наполненный мазутом. Опознание затрудняли перья, облепившие мощную фигуру. Ермак смачно высказывал свое мнение о юных цветах жизни и о мазуте. Задов был занят тем, что высыпал песок из папахи, затем из вывернутых карманов. После Лева вытащил тельняшку, заправленную в бриджи. Посыпался песок. Повернувшись к Дурову, он свистящим шепотом поведал: «Живым закопать хотели! Прямо латышские стрелки, а не дети». Снял сапог и зачарованно смотрел, как струя песка хлынула на пол. Дрессировщик бросился к затравленно смотревшему из угла Филлипову: «Петенька, вас мучали?»

– Ну-у… Да! – ответил понурившийся Петька. – Особенно когда отодрали, то есть вырезали.

– Звезды на спине вырезали! – ахнул Задов и замер, стягивая второй сапог – его аж перекосило от неприятных воспоминаний.

– Да нет, у них там клей размазан по стенам и полу. Моментально затвердевает при соприкосновении… Жуть! Склеили по рукам и ногам, а потом вырезали… одежду, – хлюпнул носом Петька. От сапог его остались голенища, собранные кокетливой гармошкой и теперь напоминавшие кожаные гетры. Изрезанная гимнастерка и галифе только отдаленно напоминали военный покрой. Затылок Петрухи был неаккуратно выстрижен до белой кожи от уха до уха, и казалось, что у него два лица: безносое и без подбородка сзади, и Петрухино хнычущее – спереди.

– Теперь все в сборе. – Ермак вытащил из-за пазухи черного кафтана связь-блюдце, покрытое мазутной пленкой. – Чем бы протереть?

Задов притопнул, загоняя ногу в сапог, и оторвал широкий лоскут от Петькиной недорезанной гимнастерки. Филлипов не возражал. Задов подошел к Ермаку и брезгливо взял связь-блюдце, используя тряпицу как прихватку и как протирку одновременно. Лева, морща нос от резкого запаха, громкой скороговоркой произнес несколько раз: «База, заберите нас отсюда!»

Затем, после недолгой трагической паузы, шепнул: «Пожалуйста!» Последнего слова в исполнении Задова никто из десантников до тех пор не слышал. В отряде, видимо, это «пожалуйста» тоже было отмечено как факт вопиющий, и карусель появилась без обычных задержек. Разведчики полезли на круглый помост. Дуров подсадил Петьку, стыдливо придерживающего обеими руками расползающиеся галифе а-ля тропикано. Шкодливые детские ручонки срезали одежду с юморком. Карусель закрутилась, набирая скорость.

– Кстати, ты мальчика не видел? Там мальчик был… такой, в красных шортах и синей футболке, – спросил Задов дрессировщика.

– Он вам очень нужен? – тихо спросил Дуров.

– Нет. Просто поговорить по душам хочу.

– Извечный вопрос: «А был ли мальчик?»

Карусель торопливо исполнила: «Пора нам, пора! Туда, где за морем синеет гора!»

В смазанном вихре исчезли измазанные, растрепанные и обескураженные десантники, оседлавшие детских карусельных лошадок.

Первым на площадку спрыгнул Ермак и без разговоров двинулся в сторону моря, оттираться песочком. Задов углядел в толпе встречающих отрядного священника и еще с карусели начал громко высказывать претензии. Лева орал, показывая Латыну гнутую пивную пробку:

– Мы горели! Мы тонули! Мы влипли! Ты что подсунул?

Лева совал пробку под нос отрядному священнику и продолжал обвинять и обличать.

– Я сто раз тебе говорил: нет у тебя настоящей веры! – Латын бережно забрал у него пробку, сдул с нее невидимую пылинку, а затем точным щелчком узловатых пальцев отправил ее в полет через клумбу, в урну у штабного крыльца. – Представь на минуту, что могло с вами случиться, если бы ее с вами не было, маловер! – Он махнул рукой и умолк. Вернулись – и хорошо.

Петька, придерживая спадающие лохмотья, попытался незаметно улизнуть, двигаясь бочком от карусели, но столкнулся нос к носу с людьми в черном.

– Вы нашли их? Они живы, наши малыши? – в один голос спросили чернокожий с бледнолицым.

– С детьми все в порядке! – ответил Дуров, оглаживая бритую голову. С недавних пор у него появилась эта новая привычка, которую он про себя называл неврозом. – Они нашли потерянную реальность, открыли проход и ушли. Все. Очень просили не беспокоить. Очень убедительно просили их больше не беспокоить. Серьезные детишки.

– Да я не о них спрашиваю! – с досадой сказал белый человек в черном костюме. – Вы нашли наших крыс-киборгов? – В голосе его звучало неподдельное волнение.

Дуров вопросительно посмотрел на Батыра. Бек еле заметно отрицательно качнул головой. Кстати, сейчас его карман не шевелился и звуков не издавал.

– Ни одного хвоста не встретили по дороге! – Дрессировщик виновато развел руками. – Сгинули ваши питомцы. Пластинчатого страшилу с иголками видел. Вот напасть – с ума сойти можно.

– Крысы-киборги прошли спецподготовку! – взревел черный в черном костюме. – Как они могли пропасть? Да очень просто! Недоработки, а все из-за урезанных ассигнований на новые проекты!

Человека в черном переклинило, он задавал себе вопросы, и сам на них отвечал. Его товарищ, белый человек в черном, сильно дернул черного за рукав. Чернокожий остановился на полувопросе-полуответе, поправил галстук, и оба тяжело зашагали к карусели. Больше их ничего не интересовало. Проходя мимо Батыра, бледнолицый взглянул на него через черные непрозрачные очки и сказал: «А долги в библиотеку надо сдать! Нехорошо!» Бек стремительно повернулся к ним тем боком, где кармана не было. Он заулыбался и, кивая без остановки на манер китайского болванчика, громко сказал: «Сегодня все верну. В целости и сохранности! Всенепременно!» И уже тише добавил вслед удаляющимся черным спинам: «Шагай, джаляпка! Звездный ветер тебе в седло!»

Директриса школы-интерната разжала тонкие змеиные губки и громко сказала: «От меня не уйдут! Я их везде достану! В любой реальности!» У нее под мышкой была зажата объемистая черная папка. Обломок указки она так и не выпустила из руки. В этот раз галантный Задов не предложил помощи. Она с трудом залезла на помост карусели – мешала узкая юбка. Люди в черном уже сидели в макете серебристой летающей тарелки. Заслуженная учительница континента взгромоздилась на черную курицу, усевшись на ней боком, как великосветская дама на конной прогулке. Карусель, поскрипывая, набирала обороты. Женский баритон радостно пропел: «Улетай, туча, улетай!» Недурные ножки директрисы с округлыми коленями слились в сплошную полосу.

– Какие же все-таки гады… – шмыгая носом, сказал Петька, придерживая располосованную одежду.

– Не убивайтесь так, Петенька! С детьми все будет в порядке. Они сумеют постоять за себя, – ласково-успокаивающе произнес Дуров.

– Гады они, а не дети! – выдохнул Филлипов. По его щеке скатилась скупая слезинка.

– Вот и вы, Петя, стали взрослым! – грустно вздохнув, сказал дрессировщик.

Ни к кому конкретно не обращаясь, Задов с чувством произнес: «Чудом ушли! Чудом!»

* * *

Ночью дежурный по отряду вышел покурить на крыльцо. Его внимание привлекло непонятное шуршание и возня около мусорной урны. «Кто здесь?» – громко спросил он и поднял в руке горящую спичку. Урна с грохотом упала и покатилась. В темноте мелькнула полосатая тень. «Енот, в мусоре копался. Наверное, искал вкусненького, – подумал вслух дежурный. – Крупный какой! Отожрались у Дурова!»

«Сам ты енот!» – обиженно подумал убегающий Задов, крепко сжимая в кулаке гнутую пивную пробку.