Текст книги "Доктор Ахтин. Жертвоприношения"

34

Ильюшенков в нетерпении сжимал и разжимал кулаки. Они мчались по трассе в сторону санатория, включая сирену, когда надо было обогнать медленно ползущий транспорт. Кроме него и водителя в автомобиле «Соболь» сидели еще трое вооруженных оперативника. Капитан Ильюшенков по-прежнему считал, что использовать спецназ для поимки Парашистая – непозволительная роскошь.

Зазвонил телефон. Подпрыгнув от неожиданности, капитан схватил трубку.

– Ну, что?

– Коля тоже заметил Парашистая и пошел за ним, – сказал сержант Барболин.

– Какой Коля? – недоуменно переспросил капитан.

– Парень из наружки, который присматривал за доктором Гринберг.

– Какого хрена он делает! Останови его!

– Не могу, – спокойно сказал сержант, – в сосновом бору спрятаться трудно.

– Твою мать! Если Парашистай уйдет, то я этого Колю сгною! – крикнул Ильюшенков.

Сержант отключился. Бросив трубку, капитан посмотрел на водителя и сказал:

– Давай быстрее! Уйдет ведь, сволочь!

Водитель, пожилой мужик со спокойным выражением лица, пожал плечами и кивнул. Нажав на педаль газа, он включил сирену и увеличил скорость до ста пятидесяти километров в час. Он не снизил скорость на железнодорожном переезде, поэтому их подбросило на рельсах.

Ильюшенков, даже не заметив этого, смотрел на ленту дороги, и снова и снова сжимал и разжимал кулаки. Осознание, что он ничего не может изменить, сильно угнетало его. Заметив придорожный указатель, он прочитал, что до санатория осталось еще пятнадцать километров.

Капитан схватил сотовый телефон и нажал на кнопку вызова.

Сержант ответил практически сразу.

– Я думаю, Парашистай заметил за собой хвост. Он сейчас на автостанции в поселке.

– Мы будем через десять минут. Делай что хочешь, но не дай ему уйти.

– Хорошо.

Сержант снова отключился.

Капитан сжал трубку, словно хотел её раздавить.

– Куда ехать? – спросил водитель. – Налево будет дорога прямо в санаторий, прямо – в поселок.

– Давай прямо. Сейчас он там.

Капитан считал секунды и смотрел на дорогу, словно пытался поторопить летящую с воем машину. Вдали показались первые дома.

– Нам надо на автостанцию, – скомандовал капитан, – выключай сирену.

Водитель выполнил приказ и стал постепенно снижать скорость. На территорию автостанции они въехали на скорости сто километров в час. Ильюшенков выскочил из машины и окинул взглядом пустую площадку перед зданием автостанции.

В этот момент зазвонил телефон.

– Где? – крикнул он в трубку.

– Я его взял, – сказал сержант Барболин спокойным голосом, – езжайте прямо по дороге к санаторию до края леса, там вас Коля встретит.

35

Головная боль. Очень сильная и мешающая думать. Она разрывает сознание и не дает мне ни одного шанса вспомнить, кто я и что произошло. Я медленно прихожу в себя и изо всех сил пытаюсь вспомнить.

Пока не получается.

Обрывки событий перемешались в памяти.

Женщина смотрит на меня. Её худое и изможденное тело обнажено. Она смертельно больна. Она что-то говорит, но я не слышу её голос. И я не хочу переспрашивать. Я знаю, что она обречена, и я не в силах помочь ей.

Наверное, я улыбаюсь. Это и есть ответ на вопрос, который не слышу.

Прости, но ничем не могу помочь.

Кто бы мне помог.

Боль, которая разрывает голову. Я ведь знаю, что боль нам дана, чтобы осознать всю тщетность стремлений к Богу.

Даже если я Бог, боль быстро и неизбежно вернет меня туда, откуда я вышел.

В бездну небытия и тишину пустых пространств.

Наверное, я открываю глаза. Хотя я не помню, как я их закрыл.

Худой женщины нет. На меня смотрит лысый мужик. Он спиной загораживает небо. Мне кажется, что я его где-то видел. Совсем недавно.

Мужик стоит и молчит. Может, я просто не слышу, что он говорит, но его губы не шевелятся, поэтому я думаю, что он молчит. Может быть, я что-то говорю, но он не отвечает.

Боль в голове не дает мне связно мыслить, хотя я уже начинаю понимать, что мне не повезло. Может, я упал и стукнулся головой?

Как бы то ни было, вследствие какой-то травмы я потерял сознание и сейчас головная боль мешает мне вспомнить, кто я есть.

Мужик поворачивает голову направо. И я вижу еще людей. Тоже мужчины.

Один из них, склонившись ко мне, что-то говорит. Я вижу это по губам, растянутым в довольной улыбке. Его голос долетает издалека, но я слышу его:

– Привет, Парашистай! Ну, вот ты и попался!

Я пытаюсь вспомнить, что означает это странное слово – Парашистай. Оно мне знакомо. Я даже на мгновение забываю про боль, так сильно мне хочется вспомнить.

И внезапно у меня получается.

Конечно же, парашистай – это жрец в Египте, который готовил тело умершего фараона к погребальной церемонии. Он готовил тело фараона, бога и человека, к вечной жизни.

Почему меня называют этим именем?

Боль в голове снова накатывает волной, и я на мгновение забываю о том, что вспомнил. Когда боль снова немного стихает, я хочу спросить, почему ко мне обращаются, называя этим именем. Но у меня не получается, потому что моё тело поднимают.

Изменение положения тела заставляет меня закричать от боли.

Но я не слышу своего крика.

Я просто проваливаюсь в бездну и падаю в бесконечную темноту.

36

Капитан Ильюшенков почти бегом добрался до того места, где стоял сержант Барболин. Склонившись к лежащему на земле человеку, он внимательно посмотрел на него и, довольно улыбнувшись, сказал:

– Привет, Парашистай! Ну, вот ты и попался!

Ахтин смотрел на него ничего не выражающим взглядом и молчал.

– Сержант, а ты не слишком сильно его ударил?

– Может быть. Зато наверняка.

Капитан покачал головой и сказал подошедшим оперативникам:

– Тащите его в машину.

Затем повернувшись к сержанту, протянул руку и, пожав крепкую ладонь, сказал:

– Молодец! Классная работа! Чем это ты его приложил?

Сержант улыбнулся. И показал свой кулак, величиной с грейпфрут. Потом разжал его и на ладони Ильюшенков увидел свинцовый кругляш.

– Да, я и сам доволен, – сказал сержант, – теперь я могу со спокойной совестью съездить к Саше и сказать ему, что мы взяли Парашистая.

Капитан хотел было спросить, что за Саша и зачем ему говорить о поимке Парашистая, но вовремя вспомнил про друга сержанта, который был ранен два года назад и сейчас находился на пенсии по инвалидности.

– Теперь и на похороны Вилентьева можно идти со спокойной совестью, – сказал он, и, заметив удивление во взгляде сержанта, добавил, – жена решила отключить его от аппарата. Похороны послезавтра.

Сержант грустно покачал головой и пошел к машине.

Капитан Ильюшенков лично проследил за тем, как пойманного убийцу поместили в заднюю часть микроавтобуса, переоборудованную для перевозки задержанных преступников. Подергал за дверцы, проверив прочность запоров. И махнул рукой – можно ехать.

Только теперь Ильюшенков внезапно почувствовал, как вкусно пахнет в сосновом лесу. С удовольствием посмотрев на толстые и высокие коричневые стволы, вдохнув всей грудью свежий воздух, он медленно выдохнул и, жизнерадостно улыбаясь, забрался на переднее сиденье.

– Поехали, но теперь, отец, едем спокойно и никуда не торопимся, – сказал капитан водителю и расслабленно развалился на сиденье. Он жизнерадостно смотрел на людей, которые забирались в автобус на автостанции. Когда они выехали на трассу, он подставил лицо ветру, который залетал в открытое окно. Он смотрел на проносящиеся мимо поля с лежащими на них снопами сена, на перелески из осин и берез, на небольшие деревеньки, и просто радовался. Закатное солнце давало еще достаточно света, чтобы видеть, как здесь, вдали от цивилизации, неторопливо течет жизнь. И это было хорошо.

Он, капитан Ильюшенков, сделал большое дело.

Он получил дело около месяца назад, и вот, пожалуйста, вам готовый результат.

Он поймал маньяка-убийцу, которого не могли изловить почти два года.

Впереди он увидел дорожный знак железнодорожного переезда и вспомнил, как они мчались по этой дороге каких-то полчаса назад. Тогда он еще не был уверен в благоприятном исходе дела.

На светофоре горел зеленый сигнал. Водитель дисциплинированно притормозил, чтобы медленно проехать через препятствие. Когда передние колеса перевалили через одну нитку рельс, мотор неожиданно заглох и машина остановилась.

Ильюшенков повернул голову и недовольно посмотрел на водителя. Чертыхнувшись, тот попытался завести мотор, но сразу не получилось. Услышав с другой стороны непривычный звук, Ильюшенков повернул голову и в вечерних сумерках увидел летящий на них локомотив. Еще достаточно далеко, но на большой скорости и включив сирену, локомотив неумолимо приближался. Картина завораживала своей иррациональностью. Широко открыв глаза, капитан видел, как неотвратимо приближается передняя часть монстроподобного механизма. Стряхнув оцепенение, он повернулся к водителю.

– Ты что копаешься! Давай заводи! – крикнул Ильюшенков. Пожилой мужик, широко открыв глаза, заворожено смотрел на приближающийся поезд, и не делал никаких попыток вернуть мотор к жизни. Капитан с размаху ударил его ладонью по щеке, и водитель, очнувшись, трясущимися руками сделал очередную безуспешную попытку завести мотор.

– Все из машины! – скомандовал капитан, поняв, что ничего не выйдет. Толкнув дверцу, он за секунду до столкновения вывалился со своего сиденья, мысленно похвалив себя за то, что никогда не пристегивается ремнем безопасности.

Капитан, закрыв голову руками и зажав уши, ждал, когда состав остановится. Он слышал звук удара, когда состав наехал на микроавтобус. Он лежал на траве и боялся пошевелиться. Когда наступила тишина, он вскочил и бросился бежать туда, где должен быть автомобиль. К голове поезда. Обогнув локомотив, он увидел машину, лежащую в канаве и смятую в бесформенную лепешку.

Мысленно взмолившись, чтобы все были живы, Ильюшенков бросился бежать. Первым делом он заглянул туда, где должен был быть салон и где ехали оперативники. Увидев безжизненный взгляд открытых глаз сержанта Барболина, капитан побледнел. Желудок сжался, к горлу подкатила тошнота. В ногах появилась такая выраженная слабость, что Ильюшенков не удержался и упал в траву.

Сдержав рвотный позыв, он на четвереньках пополз к задней части смятого автомобиля. Обе дверцы были вывернуты, словно сильный удар изнутри разорвал их. И там, где должен был сидеть Парашистай, никого не было.

Капитан, не веря глазам, протянул руку и потрогал пустое место.

– Господи! Да что же это такое! Как же так! Почему его не раздавило в лепешку?! – недоуменно пробормотал он. Встав на ноги, он обошел машину и заглянул к водителю. Смятое тело пожилого мужика не могло быть живым. Капитан заметил, что в развороченной панели искрят два проводка и сразу же почувствовал запах бензина. Не раздумывая, он бросился в сторону, упав в траву. И вовремя.

Раздался громкий хлопок. Смятая машина вспыхнула.

Капитан Ильюшенков лежал в траве и в бессильной злобе бил обеими руками по земле. Он не помнил, когда в последний раз из его глаз текли слезы. Разве что от усталости, когда он всю ночь сидел над бумагами или пялился в монитор. Даже когда от старости умерла мама, он не пролил ни одной слезинки, – это было вполне ожидаемое несчастье. Все рано или поздно умирают.

Сейчас он лежал в траве, размазывал грязными руками слезы по щекам, видел, как ярким пламенем горит микроавтобус, и проклинал жестокую несправедливость этой жизни.

37

Снова очнувшись, я чувствую, что меня везут. Голова по-прежнему болит, но теперь я хоть могу думать.

И вспоминать.

Сначала была тьма. Я шел по тропе и не знал, куда иду.

Потом появилась Она и взяла меня за руку. Я помню, что почувствовал. Может тогда я не знал слово, чтобы назвать своё чувство. Но теперь я знаю.

Затем впереди я увидел свет далеких фонарей.

Я улыбаюсь. Я вспоминаю, кто я есть. И почему тени, которые стояли и смотрели на меня, назвали меня Парашистаем.

Чуть повернув голову, я пытаюсь понять, где я и что происходит. Тесное помещение автомобиля. Зарешеченные окна.

Меня везут, но куда?

Мужчина, который назвал меня Парашистаем. Его я знаю. Это следователь. Значит, я пойман. И меня везут в тюрьму. Всё просто и прозаично, – мой путь закончен.

Через боль, я переваливаюсь на бок и пытаюсь сесть. Я хочу посмотреть в окно. Увидеть лес. И свободу. Может быть, в последний раз.

Микроавтобус едет медленнее, пока не останавливается.

Наконец-то, подтянувшись на руках, я выглядываю в окно.

Я вижу летящий на меня локомотив.

Вот оно. Время умирать, и время рождаться. Я ведь это знаю. Пришло время, Тростниковые Поля дадут мне успокоение и облегчение. Уйдет боль. Исчезнет сомнение и страх. Больше не надо будет приспосабливаться.

Я просто стану самим собой.

Тени, бредущие стадом, станут миражом в пустыне. И постепенно исчезнут из моей памяти.

Я с радостью в сердце жду. И даже когда чудовищной силы удар отбрасывает моё тело, я не чувствую боль и не закрываю глаза, просто взлетев и моментально переместившись в Тростниковые Поля.

Я лежу в траве и смотрю на толстые стебли. Я слушаю шелест тростника. Боль исчезла. И нет неуверенности и сомнений.

Я – дома. И когда я вижу себя в белой футболке с глупой надписью на английском языке, я говорю то, что думаю:

– Привет, вот я и дома.

– Нет, еще рано, – отрицательно мотает головой собеседник. Он стоит в паре метров от меня и не собирается подходить.

– Ну, как же нет, – я даже привстаю на локтях от удивления, – вот же я, и вокруг Тростниковые Поля. Там, на переезде я погиб, поезд на большой скорости сбил машину, в которой я сидел. В такой аварии невозможно выжить. Сейчас моё мертвое тело лежит в разбитом микроавтобусе.

– Посмотри вокруг внимательно, включи сознание, и будь собой, – говорит он и уходит в густой кустарник на краю леса. Хотя, я только что видел, что он вышел из зарослей тростника.

Я поворачиваю голову и смотрю по сторонам. Головная боль есть, но она совсем не мешает мне видеть и оценивать, думать и решать. Я чувствую своё тело и знаю, что оно в состоянии реагировать и двигаться.

Я жив. И практически не пострадал во время аварии. Несколько ушибов и в кровь разбитая голень правой ноги.

Прямо передо мной метрах в двадцати на железнодорожной насыпи стоит длинный грузовой поезд. Слева от меня метрах в десяти смятый, как консервная банка, микроавтобус, в котором меня везли. Скорее всего, от удара меня выкинуло из машины.

От головы поезда к автомобилю бежит человек. Вечерние сумерки мешают мне понять, кто это. Да и не важно. Мне пора уходить.

Я поворачиваюсь на живот и ползу к лесу. До него пара метров, и когда я заползаю в спасительный полумрак кустарника, то понимаю, что далекие фонари снова манят меня своим призрачным светом.

Да, я хочу жить.

Надо признать это, и больше не ублажать своё сознание сладкими сказками о блаженстве иной жизни. Не смотря на то, что Тростниковые Поля дадут мне спокойствие, я пока не хочу туда.

Я еще не сказал Марии, что я её люблю.

Простые слова, которые люди говорят друг другу.

Я должен был сказать их еще две недели назад, но – еще не всё потеряно. Я знаю, что у меня еще будет такая возможность.

38

Мария Давидовна встала рано утром. Накинув халат, она подошла к окну и посмотрела на предрассветные сумерки. Утренний туман окутывал легкой вуалью парк, скрывая набережную реки. Солнце скоро прогонит туман, но пока еще он создает эффект таинственности и загадки. Может, сейчас туман скрывает того, кто ей дорог.

Она улыбнулась своим наивным мыслям.

И отошла от окна. Взяв приготовленный с вечера пластиковый стаканчик и положив его в карман халата, она пошла в туалет. Надо, в конце концов, пойти и сделать то, что она опасается сделать уже два дня.

Пора уже посмотреть правде в глаза.

В туалетной комнате она пару минут подумала. Потом решительно проделала все необходимые подготовительные мероприятия. Извлекла из упаковки тест и опустила бумажную полоску в пластиковый стаканчик с желтой жидкостью. Посмотрела на часы, отметив время. И внезапно подумала, что, наверное, выглядит очень глупо. В её возрасте первый раз в жизни делать тест на беременность. К тому же она врач, и прекрасно знает, откуда берутся дети, что такое незащищенный половой акт, почему в положенные дни не приходят месячные, и почему тошнит, когда она видит мясо. Зачем еще делать тест на беременность, когда и так все понятно.

Мария Давидовна непроизвольно улыбнулась, хотя все последние дни её постоянным спутником была грусть. Затем, заметив, что пришло время извлекать бумажную полоску, она достала её и посмотрела.

Две полоски. Одна жирная и четкая. Другая – слабая и расплывчатая.

Она подумала, что вроде это называется сомнительным результатом, и пока ни о чем не говорит. Мысленно она почти обрадовалась, хотя в сознании почувствовала разочарование.

Потом она вспомнила инструкцию к тесту, – надо еще чуть-чуть подождать.

Мария Давидовна села на стульчак и стала смотреть на бумажную полоску. Она непроизвольно стала покачиваться вперед-назад, как бы приближаясь и удаляясь от объекта, на который смотрела.

Вторая полоска стала проявляться четче.

Она протерла глаза. Может, ей это кажется. Да, действительно, полоска все такая же бледная. Она выдохнула, потому что поняла, что задержала дыхание.

Усмехнувшись, Мария Давидовна встала и вышла из туалетной комнаты. Ей ли не знать, что если долго смотреть на одну точку, то можно увидеть все, что захочешь.

За окном уже не было тумана. Первые лучи солнца освещали широкую реку и дальний берег. Парк и главная аллея санатория были еще пусты. Мария Давидовна вздохнула, – прошло две с половиной недели, как она приехала сюда, а кажется, что в её жизни не было ничего другого. Та, прошлая жизнь, в которой она верила и ждала, казалась такой далекой и нереальной. Та ночь, когда пришел Ахтин, уже расплывалась в сознании.

Как клочья тумана, растворяющиеся в воздухе под лучами солнца.

Мария Давидовна грустно улыбнулась своим мыслям. И пошла назад в туалетную комнату.

Посмотрев на тест, она увидела две практически одинаковые полоски. Яркие и четкие. Она спокойно смотрела на результат. Именно теперь, когда она получила подтверждение, и сомнения остались позади, Мария Давидовна вдруг поняла, что рада этому событию.

Да, она не уверена в своем будущем, и в будущем человечества. Да, она знает, что с Ахтиным у неё никогда не будет спокойной и размеренной жизни. Она даже не уверена в том, что увидит его когда-либо.

Мария Давидовна смотрела на бумажку с двумя полосками и со счастливой улыбкой на губах беззвучно плакала.