Текст книги "Н. В. Гоголь «Петербургские повести». Основное содержание. Анализ текста. Литературная критика. Сочинения."

Портрет

В сборнике Арабески» в 1835 году Гоголь собрал статьи по искусству («Живопись, скульптура и музыка», «Несколько слов о Пушкине», «Об архитектуре нынешнего времени»), лекции и статьи по истории и размышления об исторических лицах и напечатал их вместе с повестью «Портрет», написав в предисловии: «Признаюсь, некоторых пьес я бы, может быть, не допустил вовсе в это собрание, если бы издавал его годом прежде, когда я был более строг к своим старым трудам. Но, вместо того, чтобы строго судить прошедшее, гораздо лучше быть неумолимым к своим занятиям настоящим. Истреблять прежде написанные нами, кажется, так же несправедливо, как позабыть минувшие дни своей юности. Притом, если сочинение заключает в себе две, три еще не сказанные истины, то уже автор не вправе скрывать его от читателя, и за две, три верные мысли можно простить несовершенство целого».

Уехав из России после скандала, связанного с премьерой «Ревизора» в 1836 году, Гоголь находит пристанище в Италии. Он живет в Риме, окруженный великими произведениями искусства разных времен и современными русскими художниками, которые, закончив петербургскую Академию художеств с медалью, получали пенсию для совершенствования своего искусства в Италии. В кругу русских художников Гоголя особенно привлекал Александр Иванов, который писал картину «Явление Христа народу», делая множество этюдов с натуры, бесконечно меняя позы героев своей картины и цвет, озаряющий их и природу. Критика В. Г. Белинского и неустанная работа А. Иванова побудили Гоголя пересмотреть свое отношение к повести «Портрет» и переделать ее. К 1841 году эта работа Гоголем была закончена. Изменилась фамилия главного героя: раньше его звали Чертков, что подчеркивало связь с нечистой силой, теперь – Чартков. Гоголь практически исключил из повести сцены мистических, необъяснимых появлений портрета и заказчиков. Были развернуты реалистические характеристики второстепенных персонажей: Никиты, профессора, хозяина дома, квартального, дам-заказчиц. В первой редакции облик ростовщика в финале повести исчезал с полотна. Во второй редакции исчезает сам портрет, который опять пошел гулять по свету. Короче говоря, автор в повести ослабил фантастический элемент, и грехопадение Чарткова объясняется уже не столько влиянием демонической силы, сколько особенностями его душевного склада и влиянием на него различных обстоятельств жизни.

Название повести неоднозначно. То ли писатель имел в виду портрет ростовщика, который сыграл роковую роль в судьбе его героев, художников, судьбы которых сопоставлены в двух частях повести. То ли автор хотел дать портрет современного общества и талантливого человека, который гибнет или спасается вопреки враждебным обстоятельствам и унизительным свойствам натуры. То ли эта повесть – портрет искусства и души самого писателя, пытающегося уйти от соблазна успеха и благополучия и очистить душу высоким служением искусству.

Через многие произведения Гоголя проходит тема власти денег. Стяжатель становится для писателя самой примечательной фигурой (в последнем своем художественном произведении, в «Мертвых душах», стяжатель Плюшкин назван «прорехой на человечестве») в обществе, где все покупается и продается: исполнение закона, приговор судьи, человеческая совесть. В этом мире все решают деньги. «Наш век давно уже приобрел скучную физиономию банкира», – замечает Гоголь в «Портрете». И самое страшное, что жаждой стяжания отравлены не только примитивные люди. Она вторгается даже в душу талантливых людей и безжалостно губит их.

Итак, в повести изображается судьба молодого художника Чарткова, начавшего трудиться над своими этюдами и рисунками в бедности, почти нищете. Эта бедность была хорошо знакома молодому Гоголю. Чартков – художник трудолюбивый, честный. Он имеет талант, тонко чувствует натуру, у него есть возможность стать незаурядным живописцем. Главного героя поначалу мы встречаем в тот момент его жизни, когда он с юношеской пылкостью любит высоту гения Рафаэля, Микеланджело, Корреджио и презирает ремесленные подделки, заменяющие искусство обывателю. Увидев в лавке странный портрет старика с пронзительными глазами, Чартков готов отдать за него последний двугривенный. Нищета не отнимает у него способности видеть красоту жизни и с увлечением работать над своими этюдами. Он тянется к свету и не хочет превращать искусство в анатомический театр и обнажать ножом-кистью «отвратительного человека». Он отвергает художников, у которых «самая природа… кажется низкою, грязною», так что «нет в ней чего-то озаряющего». Чартков, по признанию его учителя в живописи, талантлив, но нетерпелив и склонен к удовольствиям житейским, суете. Профессор не раз предостерегал его от щегольства, от избыточной бойкости красок, от увлечения модными картинками в «английском роде», советовал беречь свой талант и не зариться на легкие деньги.

Но молодой художник не внял наставлениям учителя. Деньги, найденные в раме портрета, подавили в нем интерес к искусству: «Все чувства, и порывы его обратились к золоту. Золото сделалось его страстью, идеалом, страхом, наслаждением, целью. Пуки ассигнаций росли в сундуках, и, как только всякий, кому достается в удел этот страшный дар, он начал становиться скучным, недоступным ко всему, кроме золота, беспричинным скрягой, беспутным собирателем…»

И как только деньги, чудом выпавшие из рамы портрета, дали Чарткову возможность вести рассеянную светскую жизнь, наслаждаться благополучием, сразу же богатство и слава, а не искусство становятся его кумиром. Своим успехом Чартков обязан тем, что, рисуя портрет светской барышни, который выходил у него скверным, он смог опереться на бескорыстное произведение таланта – рисунок Психеи, где слышалась мечта об идеальном существе. Но идеал был не живым и, только соединившись со впечатлениями реальной жизни, стал притягателен, а реальная жизнь обрела значительность идеала. Однако Чартков солгал, придав незначительной девице облик Психеи. Польстив ради успеха, он изменил чистоте искусства. И талант стал покидать Чарткова, изменил ему. «Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою», – говорит отец сыну во второй части повести. Эти слова почти дословно повторяют слова Моцарта в пушкинской трагедии: «Гений и злодейство – две вещи несовместные». Но для Пушкина добро – в природе гениальности. Гоголь же пишет повесть о том, что художник, как и все люди, подвержен соблазну зла и губит себя и талант ужаснее и стремительнее, чем люди обычные. Талант, не реализованный в подлинном искусстве, талант, расставшийся с добром, становится разрушителен для личности.

Чартков, ради успеха уступивший истину благообразию, перестает ощущать жизнь в ее многоцветности, изменчивости, трепете. Его портреты утешают заказчиков, но не живут, они не раскрывают, а затушевывают личность, натуру. И несмотря на славу модного живописца, Чартков чувствует, что он не имеет никакого отношения к настоящему искусству. Замечательная картина художника, усовершенствовавшегося в Италии, вызвала в Чарткове потрясение. Вероятно, в восхищенном контуре этой картины Гоголь дает обобщенный образ знаменитого полотна Карла Брюллова «Последний день Помпеи».

Но потрясение, испытанное Чартковым от прекрасной картины, не пробуждает его к новой жизни, потому что для этого надо было отказаться от погони за богатством и славой, убить в себе зло. Чартков избирает другой путь: он начинает изгонять из мира талантливое искусство, скупать и резать великолепные полотна, убивать добро. И этот путь ведет его к сумасшествию и смерти. Действительно, деньги принесли Чарткову славу и почет. Он прослыл модным живописцем, но он и загубил свой талант. И никакие ассигнации не в состоянии вернуть ему былого вдохновения. Именно поэтому, осознав все, что с ним произошло, он начал завидовать всему прекрасному и в припадках бешенства и безумия стал уничтожать истинные произведения искусства.

Что было причиной этих страшных превращений: слабость человека перед соблазнами или мистическое колдовство портрета ростовщика, собравшего в своем обжигающем взгляде зло мира? Гоголь неоднозначно отвечал на этот вопрос. Реальное объяснение судьбы Чарткова столь же возможно, как и мистическое. Сон, приводящий Чарткова к золоту, может быть и осуществлением его подсознательных желаний, и агрессией нечистой силы, которая поминается всякий раз, как речь заходит о портрете ростовщика. Слова «черт», «дьявол», «тьма», «бес» оказываются в повести речевой рамой портрета.

Зло задевает не только подверженного соблазнам успеха Чарткова, но и отца художника Б., который писал портрет ростовщика, похожего на дьявола и самого ставшего нечистой силой. И «твердый характер, честный прямой человек», написав портрет зла, чувствует «тревогу непостижимую», отвращение к жизни и зависть к успехам талантливых своих учеников.

Художник, прикоснувшийся ко злу, написавший глаза ростовщика, которые «глядели демонски-сокрушительно», уже не может писать добро, кистью его водит «нечистое чувство», и в картине, предназначенной для храма «нет святости в лицах».

Все люди, связанные с ростовщиком в реальной жизни гибнут, изменив лучшим свойствам своей натуры. Художник, который воспроизвел зло, расширил его влияние. Портрет ростовщика отнимает у людей радость жизни и пробуждает «тоску такую… точно как будто бы хотел зарезать кого-то».

Сцену тревожного и странного сна Чарткова озаряет луна, «богиня тайн»: «Свет ли месяца, несущий с собой бред мечты и облекающий все в иные образы, противоположные положительному дню, или что другое было причиною тому, только ему сделалось вдруг, неизвестно отчего, страшно сидеть одному в комнате». Автор описывает сон, который похож на быль настолько, что Чарткову кажется, что он просыпается, но потом оказывается, что он «как бы проснулся» – проснулся во сне. Бесконечность этого сна, преследующего художника, носит характер наваждения. Читателю открывается таким обраом, как художником овладевает зло.

Соседство первой и второй частей в «Портрете» Гоголя призвано убедить читателя в том, что зло способно овладеть любым человеком независимо от его нравственной природы. Художник, судьба которого прослежена во второй части, по высоте духа и манере работать похож на Александра Иванова, с которым Гоголь так тесно сошелся в Риме и который рисовал картину «Явление Христа народу», надеясь на пробуждение добра при свете подлинной истины. Художник, отец рассказчика второй части Б., искупая зло, которое совершил он, написав портрет ростовщика, уходит в монастырь, становится отшельником и достигает той высоты духовной, которая позволяет ему написать рождество Иисуса. Но восхождение к добру, требующее от человека суровых жертв, осознается в повести не как проявление, а подавление натуры. Дьявол или бог царствуют, по мнению Гоголя, в душе человека, натура которого открыта и добру и злу. Недаром настоятель, пораженный «необыкновенной святостью фигур» в картине рождества Иисуса, говорит художнику: «Нет, нельзя человеку с помощью одного человеческого искусства произвести такую картину: святая высшая сила водила твоей кистью, и благословенье небес почило на труде твоем».

Н. Котляревский в статье «Художественное, философское и автобиографическое значение повести «Портрет»» писал, что Гоголь «стремился передать читателю впечатления истинного, высокого вдохновения и искусства» и выразил наиболее полно те мысли, которые были высказаны им в предыдущих статьях об искусстве. Котляревский считал, что в «Портрете» выражены две мысли, отличающие его от других повестей того времени и важные для всего творчества Гоголя. Первая мысль связана с размышлениями художника над границами приближения искусства к действительности: «Не служит ли искусство самому греху, когда так правдиво его воспроизводит?», вторая – о религиозном призвании искусства: «:…Он думал, что он совершил тяжкий грех, отдавшись свободно своему вдохновению, он верил, что на нем лежит обязанность искупить все им сотворенное новой творческой работой и он у Бога также просил вдохновенья, чтобы Он помог ему на новом пути уже не просто воспроизведения действительности, а ее воссоздания в идеальных образах». Далее Котляревский утверждает, что «постом и молитвой замаливал и Гоголь свой грех реалиста-художника».

В повести выразилось осознание Гоголем того, что искусством можно служить Богу или дьяволу. В образе ростовщика он увидел прежде всего власть денег, с помощью которой сатана держит в своих руках мир. Так, узнав о судьбе написанного портрета, художник «совершенно убедился в том, что кисть его послужила дьявольским орудием, что часть жизни ростовщика перешла в самом деле как-нибудь в портрет и тревожит теперь людей, внушая бесовские побуждения, совращая художника с пути, порождая страшные терзанья зависти и проч., и проч.». Сам Гоголь очень строго относился к своему творчеству. Начиная с первых своих произведений, он часто уничтожал их, сознавая их несовершенство, а позднее и глубоко раскаивался в них. Он раскаивался в своем творчестве, подобно художнику, описанному в «Портрете». Когда художник понял, что, изобразив ростовщика, он поддался нечистому, то оставил мир и ушел в монастырь, где проводил время в трудах и подвигах покаяния. В 1845 году Гоголь сам хотел уйти в монастырь, оставив литературное творчество.

Гимн искусству у Гоголя окрашен религиозно: «Намек о божественном, небесном заключен для человека в искусстве, и потому одному оно уже выше всего… Все принеси ему в жертву и возлюби его всей страстью, не страстью, дышащей земным вожделением, но тихой небесной страстью: без нее не властен человек возвыситься от земли и не может дать чудных звуков успокоения. Ибо для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое создание искусства». Такова эстетическая программа Гоголя, окрашенная идеей религиозного служения и утверждением художника как лица священного. Тяжеловесная торжественность стиля Гоголя в этом поучении отца сыну оказывается пластическим выражением убеждения писателя в том, что человек по натуре грешен, что мучительно и тяжело восхождение его по лестнице чистилища.

«Портрет» – это повесть о трагедии художника, познавшего радость вдохновенного творчества и не сумевшего отстоять свое искусство от власти денег. Служение искусству требует от человека нравственной стойкости и мужества, понимания высокой ответственности перед обществом за свой талант. Ни того, ни другого недоставало Чарткову.

Для Гоголя художественное творчество было тесно связано с душевным очищением и духовным ростом человека. В «Портрете» художник, будучи в монастыре, прежде чем написать образ для церкви, сказал, что «трудом и великими жертвами он должен прежде очистить свою душу, чтобы удостоиться приступить к такому делу». В своей повести Гоголь выразил свое понимание цели искусства: «Намек о божественном, небесном рае заключен для человека в искусстве, и потому одному оно уже выше всего».

Записки сумасшедшего

В сборнике «Арабески» она называлась «Клочки из записок сумасшедшего». Это, пожалуй, самая трагическая из повестей цикла. Система образов в ней так же, как и в остальных повестях, основана на контрасте. В данном случае – контрасте реального мира и мира, возникшего в воспаленном мозгу сумасшедшего Аксентия Ивановича Поприщина, бедного дворянина, маленького чиновника. К тому же в «Записках сумасшедшего» можно говорить и о противопоставлении мира животных и мира людей.

Главный герой повести Поприщин – порождение и вместе с тем жертва этого несправедливого мира. Он с удовольствием почитывает «Северную пчелу», поругивает французов, видимо, за вольнодумство, признается себе в том, что «охотно перепорол бы их всех розгами», переписывает себе в тетрадку глуповатые стишки, полагая, что они принадлежат Пушкину («Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал»). Своим духовным обликом Поприщин напоминает Пирогова из «Невского проспекта» – та же пошлость и нищета духа, та же убогость внутреннего мира, та же уверенность в естественности и справедливости его порядка.

Но, влюбившись в дочь директора департамента и понимая, что ему даже надеяться не на что, Поприщин сходит с ума. Хотя указания на то, что с ним не все в порядке, были и ранее: у него «ералаш в голове», он слышит беседу собачек, полагает, что начальник отделения завидует ему, Поприщину, поскольку он сидит в кабинете директора и чинит перья для его превосходительства… Влюбленность в недоступную ему девушку, совершенно расстраивает его сознание, и окружающий мир приобретает причудливые формы. Поприщин перехватывает переписку двух собачек, Меджи и Фидель, читает ее и комментирует. Эти письма – один из приемов гоголевской сатиры. В них, с одной стороны, само собой, много «собачьего» – рассказы об очаровательной мордочке Трезора или рассуждение о костях. Такое же «собачье», а, может быть, естественное, и отношение к человеческим проблемам. Скажем, орден, который мечтал получить и получил хозяин, с которым его поздравляли все окружающие, из-за которого хозяин был весел, на собачку не производит никакого впечатления: «Я увидела какую-то ленточку. Я нюхала ее, но решительно не нашла никакого аромата; наконец, потихоньку лизнула: соленое немного». Собачке непонятно, почему вещь, которую нельзя есть, которая решительно ни на что не годна, доставляет хозяину такое удовольствие. С другой же стороны, у Меджи и у генеральской дочки одни и те же проблемы – кавалеры. Но, по мнению комнатной собачки, камер-юнкера и сравнивать нечего с Трезором: «Небо! Какая разница!» И она недоумевает, чем же это камер-юнкер сумел так обворожить барышню. И не только барышню, поскольку «папа хочет непременно видеть Софии или за генералом, или за камер-юнкером, или за военным полковником…» И вот тут Поприщина начинает мучить вопрос: «Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник?»

Этот вопрос окончательно разрушает сознание чиновника, и Поприщин поднимает бунт. Это бунт жалкий, бунт маленького, к тому же, сумасшедшего человека (ср. Евгений в «Медном всаднике» – только не в своем уме маленький человек может бунтовать и задаваться вопросами о несправедливости мира). Растет безумие Поприщина, он иными глазами смотрит на все, что его окружает: «А вот эти все, чиновные отцы их, вот эти все, что юлят во все стороны и лезут ко двору, и говорят, что они патриоты, и то, и се: аренды, аренды хотят эти патриоты! Мать, отца, бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!» Александр Блок полагал, что в вопле Поприщина слышится «крик самого Гоголя».

В 1835 году «Библиотека для чтения» упрекала Гоголя в излишней склонности к карикатурам и снисходительно заметила по поводу «Записок сумасшедшего», что достоинства этого произведения много бы выиграли, ежели бы «соединялись какою-нибудь идеей». Теперь нам странно читать эти упреки Гоголю, тем более что именно в «Записках сумасшедшего» идея, лежащая в основе этой повести, предельно обнажена. Поприщин, всегда считавший, что мир устроен правильно, точнее, принимавший этот мир в его данности, впервые задумался над вопросом «Отчего я титулярный советник?», лишь сойдя с ума. Лишь сойдя с ума человек начинает рефлексировать и задумываться над вопросами о справедливости общественного устройства. Лишь у сумасшедшего Поприщина хватает смелости обвинить своего начальника в честолюбии. Только не в своем уме маленький чиновник, всю жизнь чинивший перья, может поднять бунт: «Черт возьми! Я не могу более читать… Все, что есть лучшего на свете, все достается камер-юнкерам, или генералам». Маленький безумец мучительно пытается доискаться причины своего унижения и общественного неравенства вообще. С какой стати одним дано все, а другие лишены всего? И снова появляется запись в дневнике: «Желал бы я сам сделаться генералом, не для того, чтобы получить руку и прочее. Нет; хотел бы быть генералом для того только, чтобы увидеть, как они будут увиваться и делать все эти разные придворные штуки и экивоки, и потом сказать им, что я плюю на вас…» (сравни – в «Ревизоре» примерно так же мечтает о генеральстве городничий). Именно в своем постоянном стремлении наказать всех своих обидчиков Поприщин заболевает манией величия. Он возомнил себя испанским королем и уже предвкушает, как «вся канцелярская сволочь», включая и самого директора, будут унижаться перед ним.

По мере того, как прогрессирует безумие, ожесточается его отношение к миру, усиливается его бунт и все более рефлексивным становится его отношение к действительности, у него появляется даже человеческое достоинство: «А вот эти все, чиновные отцы их, вот эти все, что юлят во все стороны и лезут ко двору, и говорят, что они патриоты, и то и се: аренды, аренды хотят эти патриоты! Мать, отца, Бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!» В самом финале повести, когда последние остатки разума покинули Поприщина, когда даже дата этой завершающей дневниковой записи обозначена уже вверх ногами, происходит новая трансформация героя: «Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! Что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною».

И воплем измученной исстрадавшейся души, доведенной до предела человеческих возможностей заканчивается повесть: «Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем бедном дитятке!..»

И за минутным прозрением измученного чиновника на него снова находит затмение, и в дневнике появляется заключительная фраза: «А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?»