Текст книги "Время карликов"

5

Санкт-Петербург не самый крупный город, всего пять миллионов жителей. Это чуть больше, чем в Финляндии, и немногим меньше, чем в Швеции. Живут в нем не только люди, но также голуби, вороны и воробьи. Есть также и соловьи, но об этом знают только жители Васильевского острова. Соловьев даже очень много, но все они гнездятся на Смоленском кладбище или возле него. Весной и летом они заливаются так, что не хочется искать себе другой клочок Земли, чтобы наслаждаться созерцанием пролетающих в небе облаков, ощущая счастье растворенных в них чьей-то жизни и любви.

Декабрь, зима, промозглая слякоть, снег, почерневший до срока, звон, доносящийся с колокольни, пламя свечи, которое борется с ветром, слезы, упирающиеся в ладони, и мысли, растворившиеся в небытии.

Высоковский никогда не подходит к могиле, остается в своем броневике на узкой улочке перед воротами кладбища. Петр выходит из машины и бросает камушки в Смоленку, Владимир Фомич смотрит за толстыми тонированными стеклами телевизор и ожидает возвращения Лены. Но ей до этого нет никакого дела, ей абсолютно все равно, что за окном – покрывшийся льдом залив или же темные сосны загородной резиденции. Рядом пустота, и она такая тоскливая, что хочется закрыть глаза, чтобы не видеть фотографию на временном обелиске.

– Девушка, – произнес чей-то голос за спиной, – приходите сюда летом – здесь так поют соловьи!

Теперь уже все равно: завтра будет бесконечно долгий перелет в роскошный гостиничный комплекс Сан Сити. У Высоковского деловая встреча с Ван Хейденом, а ее он берет с собой как своего собеседника, как переводчицу, как предмет лишний, но необходимый в дороге, как несгораемый кейс, в котором лежит один-единственный листочек бумаги – абсолютно чистый, но уже помятый.

Владимир Фомич – торжественный и важный: на всех телевизионных каналах готовятся к президентской гонке, и подкупленные обозреватели наперебой гадают о том – выставит ли олигарх, известный своей благотворительностью, кандидатуру. Даже французские стюардессы подскочили к известному человеку и попросили автографы для всего экипажа. Владимир Фомич улыбнулся и расписался на десятке рекламных буклетиков авиакомпании «Эйр Франс».

После нашей зимы в Кейптауне душно и влажно; только с океана дует освежающий ветер, и пальмы во дворе шелестят широкими листьями. Ван Хейден встретил их в своем лимузине на летном поле. Они ехали через город, и Высоковский через окно приглядывался ко всему, что попадало в его поле зрения. Мимо проносились открытые автомобили, в которых темнокожие водители обнимали своих подруг, и встречный ветер бросал в стороны обрывки грохочущих мелодий.

– Вот это демократия, – восхитился Владимир Фомич, – не то, что у нас! Вчера только с пальмы слез, а сегодня уж в кабриолете гоняет.

– Что? – спросил Ван Хейден.

А Лена перевела, что ее босс восхищается красотой африканских женщин.

– Он еще не видел моей дочери, – усмехнулся доверчивый банкир.

Вообще, он какой-то странный человек. Пентхауз в Сан Сити оплачен с сегодняшнего дня, но Ван Хейден пригласил их на свою виллу.

– Зачем тратить время, – сказал он, – обсудим все дела прямо сейчас, а потом отдыхайте

Высоковский кивнул, и залетевший в окно ветерок погладил его по залысинам. Широкая автострада выскочила из города, дорога шла вдоль океана мимо нескончаемых пляжей. Маленькие фигурки людей скользили на досках по приливной волне, смельчаки догоняли на водных лыжах катера, кто-то парил на парашюте над водной гладью.

– А когда приедет мистер Подрезов? – неожиданно спросил Ван Хейден.

Лена поморгала и, отвернувшись в сторону, ответила'

– Его нет: произошел несчастный случай.

– Как нет? – не понял банкир.

Он наклонился и заглянул девушке в лицо, больше вопросов задавать не стал, бросил только какую-то фразу водителю-тсвана.

Автомобиль затормозил у обочины. Ван Хейден вышел на гравий, потом спустился на прибрежный песок и, засунув руки в карманы, остановился у воды. Волна, попадая на мелководье, мгновенно гасла и растекалась спокойно и почти бесшумно по мокрому песку, замирая у носков лакированных ботинок.

– Его что, укачало? – спросил Высоковский. Но Лена ничего не ответила – она смотрела в

другую сторону, хотя не видела там ничего.

Наконец, Ван Хейден зашел в воду, наклонился, зачерпнул пригоршнями и плеснул себе на лицо. Таким он и вернулся в лимузин: в промокших ботинках и с влагой на щеках. И молчал весь остаток пути.

Высоковского поместили в просторном бунгало для гостей. Владимир Фомич вначале скривился, когда ему показали дом, крыша которого покрыта высохшими пальмовыми листьями. Но, когда вошел внутрь, открыл рот от удивления – огромный холл с кожаными диванами и креслами, барная стойка, на стене огромный телевизионный экран, а на полу львиные шкуры. В центре журчит фонтан – в доме прохладно от работы мощных кондиционеров. Кабинет, спальня с огромной кроватью, и тут же дверь, за которой плещется небольшой бассейн.

– Насколько я понимаю, – спросил хозяин Лену, – у Вас частная поездка?

Она поняла, что он имеет в виду, но промолчала. Ван Хейден оценил это по-своему.

– Тогда остановитесь в апартаментах моей дочери – там есть еще одна спальная комната…

Он помолчал и добавил:

– Теперь она уже ничья. Там не так роскошно, но зато уютно.

Хозяин продолжал что-то говорить, но Лена почти не слушала его. Солнечные блики прыгали по стенам, и орали павлины в саду.

На одной из стен комнаты, занимая почти всю ее поверхность, разметалась огромная шкура льва с черной гривой. А рядом висели когти какого-то животного. Они были почти полуметровой длины. Но потом очертания предметов стали расплываться, и Лена, прилегшая на кровать, подумала: «Надо подниматься, а то просплю целый день, и ночью придется тащиться с Высоковским в какой-нибудь местный экзотический ресторан». Но об этом не хотелось думать, так же как не хотелось ничего другого, кроме как закрыть глаза и представить себя сидящей на балконе своей петербургской квартиры, смотрящей вниз во двор, где курит возле машины не замечающий ее Виктор. И все было так ясно и просто, что достаточно было повернуться на месте и оказаться за шведским новогодним столом в маленькой закусочной при заправочной станции, где горят лампочки гирлянды на крохотной елочке, где играет веселая музыка и можно медленно кружиться в танце, уткнувшись в пиджак малознакомого мужчины, и плакать от предчувствия скорого на ногу счастья.

Можно проснуться и, не открывая глаз, задохнуться от любви, ощущая на своем плече чужое дыханье, и долго не дышать, чтобы не спугнуть нечаянную радость. Можно говорить во сне, можно смеяться, оставшись наедине с собой, можно целовать еще не остывшую подушку, ждать новой встречи и не расставаться никогда. Все можно, когда есть, что вспомнить; тому, кто хоть однажды любил, умирать не страшно. Когда есть что вспомнить, легче надеяться на чудо.

Что-то говорил мужской голос, а женский отвечал. Разговор шел на непонятном языке, и просыпаться не хотелось, если бы не повторялось имя «Виктор». Или это просто похожее слово из языка, который уже никогда не придется выучить.

Но Ван Хейден произнес вдруг отчетливо по-английски:

– Он не смог приехать. А в другой раз обещал.

– Ты когда говорил с ним в последний раз? – спросила девушка.

– Сегодня, – врал Ван Хейден, – он позвонил и спросил: «Как добрались его друзья?»…

Лена поднялась, переоделась и уже собиралась закрыть крышку чемодана, как взгляд упал на ожерелье, которое она взяла из рабочего стола Подрезова в его квартире.

На большом балконе сидел в плетеном кресле Ван Хейден. Он курил трубку и смотрел на океан, на который ложились лучи вечернего солнца. Рядом с ним сидела девушка с распущенными темными волосами.

– Добрый вечер, – поздоровалась Лена.

Ван Хейден спешно поднялся, и дочь его тоже встала. Она была высокой и тонкой. Лицо ее почему-то показалось знакомым. Ван Хейден представил их друг другу, потом начал разговор ни о чем, который не клеился, потому что его дочь пристально смотрела на ожерелье, а гостья терялась от этого взгляда. Наконец, Джулия протянула руку и почти коснулась львиного когтя.

– Откуда у Вас это?

– Память о погибшем муже.

Мисс Хейден вздрогнула и повернулась к отцу. А тот в недоумении развел руками – дескать, не понимаю, кого имеет в виду эта русская.

Тогда девушка выпрямилась и спросила:

– Вы уверены? Вы видели его тело?

Лена покачала головой. А мисс Хейден неизвестно чему улыбнулась:

– Я бы знала, почувствовала, если бы что-то случилось.

Она направилась к выходу с балкона, но у широких дверей остановилась.

– Этот человек не может погибнуть, его нельзя победить: ведь он убил Мокеле.

Она уже скрылась, когда Ван Хейден крикнул ей вслед:

– Хочешь с нами прокатиться на яхте?

И откуда-то из глубины дома донеслось:

– Очень хочу.

А Лене вдруг показалось, что голос у дочери Ван Хейдена был почти счастливый.

Хорошо живется людям, которым не ведомы чужие печали! Только при чем здесь ее ожерелье, и кто такой Мокеле?

6

Вообще-то, идея прокатиться на яхте принадлежала Высоковскому. Когда Лена ушла в свою комнату, он примчался к хозяину и попытался изложить свою просьбу, и хотя английский он знал немногим лучше, чем язык тсвана или свази, Ван Хейден понял, что от него хотят.

– О'кей, – ответил он, – будет ночная прогулка по океану, будет и мексиканский ансамбль, и банкет на борту.

– Спасибо, Питер, – радовался Владимир Фомич и тряс руку гостеприимного хозяина. – А вернуться должны утром.

Сколько времени он об этом мечтал! Даже костюм приготовил. Светлые брюки и темно-синий клубный пиджак, рубашка-апаш, шелковый шейный платок и, конечно же, белая капитанская фуражка с мягким козырьком. Только вместо краба-кокарды – золотой якорь на фоне российского двуглавого орла. Все складывается как нельзя лучше: даже мексиканцы нашлись. Вот что значит уметь мечтать! Вот что значит быть властелином своей собственной судьбы! Только бы яхта оказалась достойной предстоящей ночи.

Но судно превзошло все ожидания. Когда лимузин въехал на причал, Владимир Фомич сразу же обратил внимание на двухпалубный корабль. «Неужели?» – екнуло сердце. Но когда Высоковский прочитал название, то сомнений уже не было. «Джулия». Этот сентиментальный банкир назвал красавицу-яхту именем своей дочери. Хотя, если честно признаться, девочка она прехорошенькая. Африканская кровь, конечно же, сказывается, но это нисколько не вредит ей. Премиленькая смуглянка.

Когда поднимались по трапу, Высоковский взял под локоть Лену, и та не отдернула руку. А мексиканцы, завидев их, грянули: «Ой, мама, керо…»

Все как и планировалось: даже чернокожие стюарды в белых смокингах. Для начала небольшая обзорная экскурсия по судну: ходовой мостик, кают-компания, музыкальный салон, а это каюта для мистера Высоковского, если он пожелает прилечь отдохнуть, напротив дверь каюты мисс Елены. Владимир Фомич быстро взглянул на лицо своей помощницы и отвернулся. «Дорогая, сегодня будем отдыхать в моей».

А вслух произнес:

– Жаль, что мой друг никогда не видел такой красоты.

Лена не стала переводить, и Высоковский, даже не глядя на нее, знал, что она сейчас побледнела, прекрасные глаза ее намокли, и силы хватает только для того, чтобы дойти до кресла.

Прозвучали слова команды, судно отчалило. На фоне темного неба освещенные прожекторами силуэты высотных домов, чайки с криками подлетают к расцвеченной гирляндами лампочек яхте и отлетают в сумрак, повисший над морской гладью.

Ужин был в самом разгаре, когда Ван Хейден спросил:

– Владимир, Новый год Вы тоже планируете встретить у нас?

Высоковский пожал плечами, а потом сказал:

– Завтра еще только Сочельник, так что Рождество встретим вместе. А что касается новогоднего вечера…

Он замолчал, дождался, пока Лена переведет, и с грустью продолжил:

– Два самых светлых праздника, память о них остается навсегда, потому что люди в эти вечера загадывают желания, мечтают о будущем…

Переводчица сидела совсем бледная и еле говорила.

– Конечно, – продолжал Владимир Фомич, – у меня есть серьезные планы и надежды на эти праздники, но не все зависит от меня.

Высоковский развел руками. Конечно же, он лукавил, точно зная, что сегодня произойдет – сколько можно терпеть эту пытку: быть рядом с любимой и не обладать ею. Но сегодня и она, уставшая от перелета и от морской прогулки, не захочет сопротивляться и угрожать выброситься с балкона. Просто не сможет. Сколько это должно продолжаться? Поизображала два месяца безутешную вдову – и достаточно.

Что-то грустное забренчали на своих гитарах мексиканцы. Теперь можно и потанцевать, а самое главное – на десерт. Владимир Фомич поднялся и подошел к Джулии:

– Мисс Хейден, прошу Вас.

Конечно, это чересчур смело. Он по плечо этой девочке, и со стороны их пара выглядит, пожалуй, смешно. Ван Хейден, почувствовав это, пригласил Лену, и она не отказалась. Они танцуют немного в стороне, и оба молчат. Зато мексиканцы – молодцы! Так стонут, словно их ведут на расстрел. Но ничего: сейчас услышите, что скажет Владимир Фомич Высоковский – еще не так завоете! Но для начала один танец с Леной.

– Елена Павловна, как чувствуете себя?

– Голова немного кружится от качки.

– Разве это качка! На море полный штиль. Волны жизненного моря гораздо опаснее, и плыть в одиночку сквозь штормы… Кстати, это какой океан: Индийский или Атлантический?

Они вернулись к столику. Владимир Фомич отодвинул тарелку с недоеденным лобстером, жестом подозвал официанта и попросил налить всем шампанского.

– Друзья! – торжественно начал он, поднявшись. – Удивительно, что именно здесь – посреди Индийского… то есть Атлантического океана я сообщаю Вам важную новость. Через два дня в России будет объявлено о начале избирательной кампании по выборам нового президента. Ко мне уже обратились представители нескольких региональных организаций, трудовые коллективы многих крупных предприятий с просьбой выставить свою кандидатуру…

Лена с удивлением посмотрела на босса, но продолжала переводить:

– Уже созданы инициативные группы, для которых собрать необходимый миллион подписей для регистрации меня в качестве претендента – сущие пустяки. Дело только в моем согласии.

Высоковский сделал паузу, а потом закончил:

– И вот здесь, только что я принял ответственное и непростое для себя решение…

Владимир Фомич тяжело вздохнул:

– …Ответить на просьбу народных масс своим согласием.

Кажется, Леночка права: и в самом деле немного покачивает. А может быть, не следовало – виски, коньяк, вино, теперь вот шампанское.

Он достал из кармана пиджака маленький телефонный аппаратик, начал набирать номер, объясняя при этом сидящим за столом:

– Как раз сейчас я сообщу в предвыборный штаб о своем решении.

На самом деле, все было решено давным-давно, и даже этот звонок – не спонтанно родившийся спектакль, а хорошо спланированная акция.

– Слушаю Вас, – донесся голос политолога.

– Это Владимир Фомич, – громко представился Высоковский, – я только что принял решение и звоню Вам, чтобы сказать: «Да, я готов принять на себя тяжелую миссию и спасти Россию…»

– Тут прокуратура…, – начал было имиджмейкер.

– Ты что, не понял? Это Высоковский звонит.

– Да я понял, понял. Но тут… – пытался что-то объяснить имиджмейкер.

Кандидат в президенты нажал на кнопочку отключения и громко объявил:

– Обрадовались там все. «Ура» кричат.

Он обвел всех счастливым взглядом и показал на шампанское.

– Тогда за Ваш успех, – спокойно сказал Ван Хейден и коснулся своим бокалом бокала Высоковского.

Обе девушки сделали то же самое. Только Джулия осушила свой наполовину, а Лена только пригубила.

– Питер, – кричал Владимир Фомич, – ты представляешь – какие дела мы будем крутить, когда я стану президентом.

Неизвестно, в каком переводе дошла до банкира эта фраза, но он вдруг поднялся и, протянув руку своему гостю, сказал:

– Завтра обсудим все детали.

Джулия тоже вскочила и пошла вслед за отцом. В открытые двери салона задувал ветер, зевали мексиканцы, и стюард убирал посуду со стола. Шлепали волны по бортам судна, и высоко в небе светили миллионы ярких звезд.

– Елена Павловна, позвольте пригласить Вас на танец.

Но девушка лишь удивленно вскинула брови: ведь музыки не было. Но Владимир Фомич щелкнул пальцами и крикнул:

– Давайте, ребята, сбацайте нам «Бессеме мучо». Зазвучали гитары, мексиканцы запели высокими и

томными голосами. Высоковский протянул руку, но Лена покачала головой.

– Тогда посидим и послушаем, – не стал настаивать будущий президент.

Но молча слушать он не мог, начал шептать с придыханием и страстно:

– Лена, я обязательно стану президентом. По моей просьбе социологи провели опрос в двадцати регионах России. Мой рейтинг самый высокий – почти три четверти россиян готовы отдать за меня свои голоса. Так что Кремль будет моим офисом, то есть нашим. Ведь все это ради Вас, Лена.

Он схватил ее за руки и попытался повернуть к себе лицом. Но все равно девушка смотрела в сторону и словно не слышала обращенной к ней пламенной речи.

– Поймите, Леночка, – продолжил Владимир Фомич, – к Вашим ногам я кладу не богатства, не призрак власти, а целую страну. Вы достойны самого лучшего…

Высоковский опустился перед девушкой на колени, затем обернулся и махнул рукой музыкантам – пошли прочь!

– …Вы достойны, чтобы к Вашим ногам положили весь мир, но только один я могу это сделать для Вас.

Он стал снимать с себя клубный пиджак, сдернул шейный платок.

– У Вас соус на рубашке, – произнесла Лена спокойно, – словно кровь.

– При чем тут соус! – возмутился Владимир Фомич и схватил девушку за колени. – Именно сейчас я предлагаю Вам все, что имею: деньги, власть, будущее, всю свою жизнь, родину…

– Какая чушь! – сказала Лена, сбрасывая со своих колен его руки.

– Вот бокал шампанского, – показал Высоковский на стол, – давайте вместе выпьем его за наше будущее, разделим его, как нашу жизнь.

Он поднялся и обхватил Лену за плечи и попытался прижаться к ее лицу губами. Но девушка оттолкнула слишком темпераментного поклонника.

– Владимир Фомич!

– Что? Что? – негромко вскрикнул он.

– Я завтра же улечу, а сейчас…

– В океан прыгнешь? – усмехнулся Высоковский.

Тогда Лена взяла со стола бокал и выплеснула его содержимое в улыбающееся лицо олигарха. И тут же резко поднялась.

– Ты, ты, ты…, – задохнулся Владимир Фомич, – не хочешь по-хорошему…

Он замахнулся, но в этот момент дикая черная кошка ворвалась в салон. Джулия ударила с размаху всей ладонью. Высоковский отлетел к стене, перевернув по дороге пару стульев.

– Пойдем отсюда, – сказала мисс Хейден.

Девушки вышли на палубу. Лена обернулась и посмотрела на босса, который попытался подняться, закинув назад голову, чтобы остановить кровь, струящуюся из разбитого носа.

– Вы еще за это ответите, – сказал он, обращаясь неизвестно к кому, – я таких вещей не прощаю. Акулам скормлю!

Тогда Лена сбросила туфельки, перешагнула через леера и, оттолкнувшись от борта, прыгнула головой вниз в ночной океан.

Глава вторая
1

Наступление нового года торжественно отмечают даже те, кто каждый день что-нибудь празднует. Обитатели одной из квартир дома в переулке Каховского гоже старались не пропустить это событие – притащили две елки: одну им дали за разгрузку машины, а вторую взяли так – кто их считал, целая фура! Боб-рок предлагал сходить за третьей: возле исторического факультета растут голубые, но народ единодушно отверг: голубых нам не надо! Зато две поставленные в квартире были украшены с большим вкусом: поставили на ветки свечи, обсыпали хвою ватой, повесили игрушки, спичечные коробки и пустые шкалики. Вместо звезд на макушки надели бутылки из-под французского коньяка и шотландского виски «Long John», найденные на помойке. Один из приглашенных гостей поглядел на такую красоту и на праздничный стол, уставленный водкой и вином, радостно прохрипел:

– Вот это – жизнь!

Нельзя сказать, что подобная жизнь очень нравилась Подрезову. Может быть, она ему не нравилась вовсе, но он старался не досаждать новым друзьям брюзжаньем и попреками, пил вместе с ними, бегал в магазин или в ночной ларек, и так много он бегал туда-сюда, что спорт этот помог ему быстро залечить все раны. Кроме одной. Однажды он все-таки не выдержал и поплелся к дому на Морской набережной.

«Подниматься к ней не буду, – решил он с самого начала, – что ей на мою пьяную рожу смотреть. Дождусь, когда она вернется, погляжу на нее со стороны, а потом уйду».

Было самое начало декабря, с неба сыпалась крупа, и ветер гонял ее по заледеневшим газонам. Металлические детские качели натруженно скрипели, с трудом выдерживая подрезовское тело. Во дворе быстро стемнело, но за окнами квартиры Елены Павловны свет так и не загорался. Холод забирался под потертую матерчатую куртку, под дырявый свитер, но когда Виктор достал из-за пазухи плоскую бутылочку и уже отвинтил крышечку, к подъезду подъехал лимузин Высоковского, из которого выскочил Петр, распахнул дверь перед Вовкой. Тот степенно вылез и протянул руку Лене. Та оперлась на нее, а когда счастливая парочка входила в подъезд, Владимир Фомич нежно обнимал свою подчиненную за талию.

«Все правильно, – невесело подумал Подрезов, – так и должно было случиться. Вовка своего не упустит. А я-то на что надеялся?». Он поднял голову, увидел, как вспыхнули окна, потом кто-то подошел и задернул штору в спальной. Высоковский не выходил. Виктор закинул голову назад и влил в себя все содержимое бутылки, после чего аккуратно завинтил пробку и сунул пустую фляжку во внутренний карман. «Что делать? – подумал он, – ни дома, ни семьи». Возвращаться в Африку не хотелось, не хотелось вообще ничего. Подрезов плюнул на замерзшую землю, встал и поплелся к себе в переулок Каховского.

Утром последнего дня уходящего года он зашел в подсобку павильончика-разливухи и попросил у девушки-буфетчицы разрешения позвонить.

– Ты, Витек, совсем обнаглел, – ответила та, – купи себе мобильник и звони куда хочешь.

Она улыбалась, довольная своим остроумием, а Подрезов ответил серьезно:

– Оба моих мобильника взорвались вместе с «мерседесом».

После чего протянул девушке пятирублевую монету. Но из трубки доносились лишь бесконечно длинные тоскливые гудки. Словно комар пищал, повторяя одну и ту же фамилию: Высоковский, Высоковский, Высоковский…

– Ну что, дозвонился? – участливо спросила буфетчица.

Подрезов покачал головой.

– Ну не переживай, Витек. Хочешь, я кружку пива налью в честь праздника? Ты – неплохой мужик, хотя и хроник.

Виктор кивнул, а потом сказал:

– Лучше сто грамм водочки.

Сладкую жизнь запивают шампанским, а горькую – водкой.

Новый год пришел веселый и радостный. Горели свечи на елочках, и пламя их отражалось в подвешенных бутылочках. Хрипло пел древний магнитофон, и Подрезов танцевал с Галиной в коридоре. От бывшей врачихи пахло дешевыми духами, она подкрасила ресницы и брови, припудрила под глазом синяк, полученный в уличной драке, и казалась почти симпатичной.

– Слышь, Витя, – шептала она, – тебе не надоело жить с Лехой в одной комнате? Давай мы ему где-нибудь постелим, а я к тебе перейду.

Через раскрытые двери на них глядели мужики, и Боброк, услышав последние слова Галины, крикнул:

– Я не против уйти на недельку, а потом и тебе где-нибудь постелим.

– Дураки, – обиделась женщина, – я же от души предложила.

Они вернулись за стол, и Подрезов сказал врачихе:

– Может, в Африку махнем? У меня там есть домик в деревне.

Все присутствующие задохнулись от смеха.

– Во дает! Галка будет негров лечить, а ты крокодилов стрелять.

Виктор хотел объяснить, что с крокодилами там договор – не охотиться друг на друга, а местный староста и сам может обучить кого угодно врачеванию, но не стал этого делать, а только махнул рукой. Кто-то, вспомнив, что в наступившем году состоятся президентские выборы, предложил тост за будущего главу государства.

– Давайте выпьем, чтобы все изменилось к лучшему. Я лично буду голосовать за Высоковского. Уж он-то наведет порядок.

В это время вспыхнула вата на елке, затрещала воспламенившаяся хвоя. Все плеснули на ветки водкой из своих стаканов и погасили так и не успевший начаться пожар.

Хорошо, что водка, которую продают в наших ночных ларьках, не горит!