Текст книги "Королевство Саудовская Аравия. История страны, народа и правящей династии Аль Са’уд"

Вход в Ка’абу прикрывала тогда покрытая позолотой дверь с замком. Подле двери стояли вылитые из золота газели, а над самой дверью висели большие бараньи рога.

В работах известного арабского ученого и литератора Закарии Казвини (1203–1283) говорится о том, что рога эти будто бы принадлежали тому самому барану, которого Авраам принес в жертву вместо сына своего, Исма’ила. Золотые же газели, располагавшиеся у дверей Ка’абы, нашел и установил там ‘Абд ал-Мут-талиб, дед Пророка Мухаммада. Дело было так. Голос, прозвучавший во сне, повелел ему найти и отрыть источник Замзам, засыпанный в свое время джурхумитами, покидавшими Мекку. Разыскав место источника и раскопав его, он обнаружил там двух вылитых из золота газелей, а также меч и кольчугу. Газелей принес в дар Ка’абе, разместив их у дверей Храма (46).

Относительно «золоченых дверей Ка’абы с замком», предания арабов Аравии повествуют, что первые двери в Ка’абе – это деяние Абу Кариба ‘Асада, «владыки Химйара, Хадрамаута, Сабы и Йаманита, повелителя арабов в горах и на равнинах», властвовавшего в Древнем Йемене под титулом тубба’ (величали его Тубба’ Второй). Ему же, жившему за 400 лет до Пророка Мухаммада, сказания аравийцев приписывают и первое облачение Ка’абы в кисву (покрывало), сшитую из знаменитых в Аравии крученых йеменских тканей сортов «ал-бурда», «ал-васа’ил», «ал-мулла» и «ал-рудум».

Заняв Йасриб (нынешнюю Медину), рассказывает знаменитый басриец Ибн Хишам (ум. 834), известный обработкой «Жизнеописания Прорка Мухаммада», составленного арабским историком Ибн Исхаком (ум. 768), Абу Кариб двинулся на Мекку. Хотел захватить и ее. Но Аллах защитил Мекку, послав на химй-аритов страшную песчаную борю. Ка’абу она обошла сторой и никакого вреда ей не нанесла. Священники-иудеи, сопровождавшие его в этом походе, так как, будучи в Йасрибе, он принял иудаизм, пояснили ему, что это – знак Всевышнего, показывающий, что Абу Кариб должен войти в Мекку паломником, и проследовать к Дому Бога, который построил Авраам, отец Исма’ила. И, несмотря на то, что «идолопоклонники надругались над Храмом, окружив его идолами», Абу Карибу надлежит поклониться Храму и исполнить заветы-наставления Авраама. Абу Кариб так и поступил. Совершил обход Ка’абы, принес в жертву верблюда и побрил голову. Все те шесть дней, что находился в Мекке, «резал животных, кормил мясом жителей города и его гостей, угощал их медом».

В одну из ночей «услыхал во сне голос, велевший ему укрыть Дом Господа, Творца всего живого и неживого на земле, покрывалом». И когда наступило утро, он сразу же исполнил это – «обернул Ка’абу толстой рогожиной», сплетенной из пальмовых листьев. Однако следущей ночью тот же голос, опять прозвучавший во сне, сказал, что «одеяние Ка’абы» должно быть побогаче. И тогда он снял рогожину и «покрыл Ка’абу ма’фирским сукном». Но опять получил во сне повеление «облечь Ка’абу в более богатое платье». И вот тогда-то и распорядился Абу Кариб набросить на Ка’абу покрывало, сшитое из знаменитых в Аравии крученых йеменских тканей сортов «ал-бурда, ал-мулла, ал-ва-с а ил и ал-рудум». И, сделав это, наказал хранителям Храма из числа проживавших в Мекке йеменцев-переселенцев поступать так и впредь. Повелел содержать Ка’абу в чистоте, «не осквернять ее кровью», чтобы «не было внутри Дома Бога ни мертвечины, ни тряпья». Более того, приказал установить дверь в Ка’абе, снабженную запирающимся на ключ замком (47).

Йеменские ткани, из которых шили первые кисвы для Ка’абы, называли полосатыми. И все потому, пишет Абу-л-Фида’, историк из знатного курдского рода Айюбидов, что изготавливали их изо льна и верблюжьих волос, вследстве чего они, действительно, становились полосатыми. Затем Ка’абу стали укрывать белым покрывалом. Мастерили его из египетской ткани «ал-ка-бати». В кисву из черной шелковой материи Ка’абу первой одела Натайла, мать ‘Аббаса, после его смерти. А вот черной шелковой кисвой, протканной серебряными нитями, первым Ка’абу накрыл Хаджадж ибн Йусуф (48).

Что же касается упомянутых выше киндитов, то, отодвинувшись из Йемена в Верхнюю Аравию и объединив под своим началом несколько североаравийских племен, они стали совершать набеги на владения Сасанидов, что на территории современного Ирака, и обратили на себя внимание византийцев. Самыми дерзкими из этих набегов были те, которыми руководил вождь киндитов ал-Худжра, по прозвищу ал-Марир (Решительный). Предприняв набег, киндиты молнеиносно исчезали на «кораблях пустыни» (верблюдах) в «море песка», в просторах аравийской пустыни, и бесследно скрывались в известных только им оазисах-бухтах. Одной из характерных черт бедуинов-киндитов, рассказывают своды «аравийской старины», была присущая им способность неожиданно возникать буквально ниоткуда, обрушиваться на врага, как гром среди ясного неба. К 480 г. влияние царства киндитов простиралось до Хиры, столицы Лахмидов. После смерти Худжра земли, которыми он управлял, отошли его сыновьям, Му’авиййи (по прозвищу Черный) и ‘Амру. Один из потомков основателя племенного союза киндитов, вошедший в сказания и предания аравийцев Харис, сын ‘Амра, был настоящим ужасом для Сасанидов. Его бедуины вели себя в схлестках с Сасанидами отважно и дерзко, не ведая страха, как машины смерти. Города, осаждаемые ими, сразу же сдавались. Гарнизоны, оборонявшие их, опускались на колени, а жители цепенели в ужасе.

В 503 г., во время очередной сшибки (502–506) Византии с персами, византийцы вступили в переговоры с Харисом. Была достигнута договоренность, что киндиты и подвластные им другие бедуины Аравии, выступят союзниками византийцев. И обратят оружие свое, «острые клинки и стрелы дальнобойные», кавалерию их, верблюжью и конную, против Лахмидов, вассалов Персии. Услуги, оказанные тогда Византии киндитами, их внезапный набег на Хиру и удар в спину неприятеля византийцев, обошлись Константинополю недешево. Киндитам выплатили довольно крупное по тем временам вознаграждение, «золотом и каменьями драгоценными». Казначеи императора Анастасия (430–518), как шутят историки, надолго, по-видимому, запомнили «прейскурант» услуг кочевников-киндитов. Но дело, сделанное ими, того стоило.

В начале VI века в пртивостоянии Византии с Персией возникла «пауза тишины», и в отношениях Константинополя с киндитами образовалась трещина, в которою и провалилось легендарное царство киндитов. Со временем оно бесследно исчезло в песках Аравии, как многие до него и после него. Но память арабов Аравии о племени, которое основало это царство, не стерлось. И во многом, думается, благодаря тому, что имя этого племени йеменитов воспел в своих стихах Имр’-л-Кайс, величайший поэт Древней Аравии. В племенах Аравии этого прославленного потомка одного из знатных родов династии правителей Хадрамаута называли «блуждающим принцем». Всю жизнь, как гласят сказания, он «скитался от племени к племени», страстно желая «возродить былые славу и величие рода своего». Слыл отважным и искусным воином. Но имя свое в историю «Острова арабов» вписал тем, что стал одним из величайших «рыцарей слова» и любимых «златоустов» арабов Древней Аравии. И вознес он на вершину славы, повествуют предания, имя древнего рода своего. Заставил заговорить и о нем самом, и о ратных делах его предков, в том числе легендарного деда Хариса, не только в племенах и царствах Аравии, но и за ее пределами – в Персии и Византии.

Когда в 530 г. император Юстиниан задумал, выражаясь языком тех лет, «учинить всюду персам вред и ущерб», то не мог, конечно же, не вспомнить, как помогли в свое время византийцам в борьбе с персами на восточных рубежах империи арабы-киндиты.

И задался Юстиниан мыслью возродить царство киндитов. Имя Имра’-л-Кайса гремело тогда по всей Аравии. На него-то император и сделал ставку. Однако замысел его успехом не увенчался. Собрать и склеить остатки угасшего царства не смог даже Имр’-л-Кайс, с его невероятной силой воли, высоким среди аравийцев авторитетом воина и поэта, недюженными умом и смекалкой. В сложившейся непростой для него тогда ситуации император Византии повел себя достойно: решил пригласить принца в Константинополь, «предоставить ему убежище», облагодетельствовать почетной должностью и, таким образом, отблагодарить за предпринятые им усилия.

Имр’-л-Кайс в Константинополь прибыл. Прием ему там оказали пышный. Юстиниан назначил его филархом (военачальником) арабских племен Палестины. Но по дороге туда Имр’-л-Кайс внезапно скончался. Согласно преданиям арабов Аравии, его умертвили, и что интересно – по приказу самого же Юстиниана. Императора до глубины души оскорбило то, что красавец-принц из Аравии, «желание которого возродить царство киндитов он поддержал и благородным порывам души его внял», умудрился за короткое время пребывания в Константинополе соблазнить одну из принцесс и нанести тем самым оскорбление ему, владыке Византии.

Возвращаясь к рассказу о Мекке, к месту, думается, будет отметить, что ритуал паломничества к Святым местам ислама в Аравии обстоятельно описал в своем «Путешествии кинанита» упоминавшийся уже нами знаменитый исследователь Востока Ибн Джубайр (1145–1217), испанский мусульманин из племени кинана. Принадлежал он к старинному арабскому роду. Родился в Валенсии. Обучался в Сеуте и Гренаде. Состоял секретарем при одном из правителей Гренады. В 1183 г. провел несколько месяцев в Аравии. Побывал в Джидде, Мекке и Медине. Ночь, когда паломники входили в Священную Мекку, замечает Ибн Джубайр, была по красоте своей неповторимой, или, как выражались в то время арабы, «яйцом бесплодия», то есть тем, что «случается единожды и продолжения не имеет» (49).

Одним из «чудес Мекки» Ибн Джубайр называет ее голубей, никогда, будто бы, не опускающихся на крышу Дома Аллаха. Случалось, что голуби, как говорится об этом в «Хрониках Мекки» ал-Азраки, приближались к Ка’абе, пишет Ибн Джубайр, но только для того, чтобы, поддерживая со всех сторон больную в стае птицу, опустить ее на крышу Храма. И вот тогда-то, по словам паловников-очевидцев, совершалось чудо: больная птица или мгновенно умирала, не мучаясь, либо чудесным образом сразу же выздоравливала, взлетала и начинала парить над Ка’а-бой. Бытует легенда, сообщает Ибн Джубайр, что голубь, посланный Ноем со своего ковчега на поиски суши, обнаружил землю, не покрытую водой, и опустился на нее именно в том месте, где стоит Ка’аба (50).

Многие прославленные путешественники-исследовали Аравии прошлого упоминали в своих путевых заметках о евнухах-абиссинцах, служивших при мечетях в Мекке и Медине. Об «аббисинских кастратах-привратниках в опрятных одеждах и с хорошими манерами», которых он видел в Масджид ан-Наби в Медине, рассказывал, в частности, Ибн Джубайр (1145–1217), посещавший Медину в апреле 1184 года. Иоган Людвиг Буркхардт, поведавший европейцам о своем путешествии в Аравию, предпринятом им в 1813–1814 гг., повествуя о Мекке и Медине, отмечал, что при Ка’абе состояли тогда на службе «40 скопцов», отвечавших за поддержание в Храме чистоты и порядка. По словам Ричарда Бертона, знаменитого английского этнографа и путешественника, он насчитал 120 евнухов, служивших в 1853 г. в Мечети Пророка в качестве привратников, сторожей и уборщиков. В Большой мекканской мечети было 80 евнухов. Есть они при мечетях в Святых местах ислама в Аравии и в наши Дни (51).

Обычай держать евнухов служителями при храмах пришел к арабам Аравии из Ассирии и Вавилона. Впоследствии они состояли на службе и при дворах халифов. Так, во времена правления халифа ал-Муктадира (895–932) из династии ‘Аббасидов при его дворе насчитывалось 11 тысяч евнухов.

Во времена джахилиййи (идолопоклонства), сообщает Ибн Хишам, когда «одежд верующих» (ихрамов) у паломников еще не было, то арабы Аравии, приходившие в Мекку на поклонение своим истуканам, совершали таваф (обход Ка’абы) нагими. Мужчины днем, а женщины – ночью, «сбрасывая с себя вместе с нечистой одеждой и грехи свои». По прошествии некоторого времени женщины стали исполнять таваф в нижних рубахах.

Неизгладимое впечатление, судя по всему, произвел на Бур-кхардта обряд паломничества у горы ‘Арафат, где скопилось, по его подсчетам, «не менее 70 тысяч человек и 25 тысяч верблюдов». У подножья горы возник настоящий палаточный город, вспоминал путешественник. Кварталы и улицы его, сотоявшие из трех тысяч палаток, украшали роскошные «шатровые ансамбли» Мухаммада ‘Али, паши Египетского, и Сулаймана, паши Дамасского. Самым богатым среди них он называет «шатровый дворцовый комплекс» жены Мухаммада ‘Али. Доставленный на пятистах верблюдах, он сотоял из шатров разных размеров. «Дворец-шатер» самой госпожи был устлан дорогими коврами и обставлен богато инкрустированной мебелью; еду подавали на золотых подносах.

15 января 1815 г., покинув Мекку, Буркхардт отправился в Медину. В заметках путешественника о Святых землях ислама есть страничка, посвященная такому почитаемому у мусульман месту, как Эль-Кибла, что «в часе пути от Медины». Именно там, как гласят сказания, Пророк Мухаммад объявил о том, что во время молитвы мусульманам надлежит впредь обращаться лицом в сторону Священной Мекки, а не Иерусалима, как прежде. В том месте, говорит Буркхардт, он видел сохранившиеся со времен Пророка два грубых каменных столба, символизирующих собой эти направления (на Иерусалим и Мекку).

Прибыл Буркхард с караваном в Медину 27 января. До восхода солнца въездные ворота стражники держали закрытыми, и караван расположился под стенами города. Дома в Медине, пишет он, строили «исключительно каменные, и большей частью двухэтажные». Основной сферой деятельности населения являлось финиководство.

Рассказал Буркхард и о Гробнице Пророка Мухаммада, окруженной «железной решеткой, выкрашенной в зеленый цвет». Шелковая ткань, покрывавшая Гробницу, была «заткана цветами и арабесками», вышитыми серебряными нитями, а надписи на ней – «нитями золотыми». Когда покрывало Гробницы Пророка изнашивалось, то из Стамбула в Медину с почетным караваном доставляли новое. Происходило это, как правило, один раз в шесть лет. Если в течение данного отрезка времени на престол вступал новый султан, то покрывало на Гробнице тоже меняли. Старое же всякий раз отсылали в столицу Османской империи. Существовал обычай, согласно которому гробницу умиравшего султана, «тени Аллаха на земле», покрывали завесой с Гробницы Пророка. Рядом с Пророком Мухаммадом, отмечает Буркхардт, захоронены «праведные» халифы Абу Бакр (правил 632–634) и ‘Умар (правил 634–644). В том же месте находится и могила Фатимы, дочери Пророка Мухаммада, ставшей женой четвертого «праведного» халифа ‘Али (правил 656–661).

В Мечети Пророка, сообщает Буркхардт, размещалась до разграбления Медины ваххабитами «сокровищница нации» с хранившимся в ней одним из древнейших списков Корана (52).

Пресветлую Медину (Йасриб в прошлом), фигурирующую в сочинениях Птолемея под названием Ясриппа, заложил, разбив в том месте свой шатер, Йасриб ибн Хузайл ибн ‘Арим, внук ‘Арима, сына Сима, сына Ноя. Некоторые историки, правда, придерживаются мнения, что основали Медину и посадили там финиковые пальмы все те же ‘амалики. Первыми строителями и жителями Медины, рассказывает мусульманский путешественник, историк и географ Йа’кут ал-Хамави (1179–1229), были ‘амалики, потомки ‘Амлака ибн Арпашхада ибн Сима ибн Нуха (53).

У Лучезарной Медины – 95 благородных названий, в том числе: Владычица стран, Купол ислама, Сердце веры, Убежище истины, Дом Посланника и другие. Изначальное свое наименование, Йасриб, город получил от слова «тарб», что значит – «земля». Иными словами, Йасриб – это место, пригодное для земледелия. После хиджры, то есть переселения Пророка Мухаммада из Мекки в Йасриб, город стали величать Мадина ан-Наби (Городом Пророка), или просто Мадина (Медина).

Легенда гласит, что на одной из вершин гор Ризван в окрестностях Йасриба, на Ухуде, Моисей захоронил своего брата Гаруна (Аарона). Из боязни столкнуться с их недругами, жившими в городе, они проследовали мимо Йасриба и расположились на ночлег на горе Ухуд. Здесь-то Гаруна и «настиг час смерти». Предчувствуя близкую кончину брата, Моисей вырыл могилу и сказал, что теперь Гарун может умереть достойно. Тот поднялся с земли, перебрался в могилу, где тотчас же, как лег в нее, и скончался. Моисей «укрыл» его тело землей и удалился (54).

Финики Медины (сорта «’аджва») считаются у арабов Аравии самыми вкусными. Водой город снабжался в прошлом из водосборников, устроенных в горах и связанных с Мединой подземным каналом-водоводом. Построил его турецкий султан Сулейман Великолепный (1494–1566), сын Селима I Грозного (1465–1520).

Город состоял из множества кварталов-поселений со своими рынками и караван-сараями. В каждом таком отдельно взятом квартале жительствовал тот или иной родоплеменной клан. Между кварталами располагались так называемые городские пространства {фасаха-эль-мадина) с колодцами, пальмовыми рощами, садами и огородами. Каменные дома свои, защищенные высокими стенами, жители горделиво именовали словом «каср», что значит «замок». Такие дома, в несколько этажей, с мощными деревянными входными дверями, действительно, смахивали на замки Средневековой Европы.

Медина, лежавшая на караванном пути между севером и югом полуострова, выступала важным центром караванной торговли, через который осуществлялась доставка благовоний из Йемена в Сирию (Аш-Ша’ам). Город располагал разветвленной сетью рынков с «разнообразной специализацией». Сук (рынок) Кайнука’ (принадлежал племени бану кайнука) был широко известен своими лавками оружейников и ювелиров; Сук Хабаш – торговлей рабами. Поскольку Медина располагала достаточным количеством водных источников, финиковых пальм и земель, пригодных для выпаса скота, то на рынках города торговали продуктами сельского хозяйства и домашними животными. Община ювелиров-евреев, проживавшая в Медине во время переселения в него Пророка Мухаммада (622) и державшая лавки на рынке Сук Кайнука’, насчитывала 300 человек.

Еще до ислама, сообщает Ибн Исхак, Йасриб (Медина) обрел статус важной торговой «станции» для купцов, возвращавшихся в Аш-Ша’ам (Сирия) из своих поездок в Хиджаз и Йемен. Способствовала торговле в Медине и гавань Эль-Джар, что на берегу Красного моря, в трех днях пути от города. Туда «прибывали и бросали якорь» суда с товарами из Абиссинии (Эфиопии), Адена, Египта, Китая и «всех портовых городов Индии».

На рынках Медины, как и на других рынках в Аравии, трудились цирюльники, «почтальоны новостей» или «живые газеты Аравии», как о них в шутку отзывались негоцианты-европейцы. И вот почему. К каждому своему клиенту цирюльник подходил как к возможному источнику свежих новостей. Собираемые и пересказываемые им новости, переходя из уст в уста, быстро распространялись по городу. Чужеземцев, что интересно, рыночные стригуны обслуживали бесплатно. Просили лишь взамен, чтобы чужестранец поделился с ними тем, что видел и слышал в местах, где уже побывал по пути в их город.

По воспоминаниям путешественников, рынки, где бы то ни было в Аравии, чутко реагировали не только на потребности покупателей, но и на их привычки. Являлись в прошлом чуть ли не единственным местом времяпрепровождения жителей городов. Там можно было сделать все необходимые покупки и поторговаться, то есть «показать себя», как говаривали в старину арабы Аравии. Послушать из уст профессиональных рассказчиков в «домах кофе» сказания и предания о легендарных племенах, прославленных воинах и поэтах Аравии, и о «выбившихся в люди» удачливых торговцах.

Аравийки, оказывавшиеся на рынке, делились своими наблюдениями путешественники, шли вначале туда, где стояли лавки-мастерские «составителей ароматов» (парфюмеров) и золотых дел мастеров. И уже оттуда, «порадовав глаза» ювелирными изделиями и «покрыв одежды дымами воскуренных в лавках благовоний», отправлялись в те места, где торговали нужными для той или иной из них товарами.

Торговцы в Саудовской Аравии, особенно из именитых и прославленных семейств, – люди авторитетные. Отношение коренных аравийцев к торговле и торговцам – подчеркнуто уважительное. Торговля, говорят саудовцы, – дело богоугодное. Посредством торговли Аллах, как сказывал Пророк Мухаммад, дозволил мусульманам увеличивать свои богатства и состояния.

Торговля, по словам представителей знатных саудовских торговых семейств, имеет свои незыблемые и передаваемые из поколения в поколение столпы-правила (арканы), а именно: чтить договоренности, ибо они – основа торговли; не совершать карах, то есть то, что порицал Пророк Мухаммад, и в первую очередь – грубую и откровенную наживу на мусульманах.

Обучая своих потомков «искусству торговли», «мастерству заключения сделок», главы таких известных торговых семейств королевства, как Ромейзан, к примеру, поучают их следовать заветам предков. «Пользоваться случаем, но не полагаться на удачу». Помнить, что тот, «кто едет на хребте поспешности, – не убережен от падения». Не забывать, что то, «что наспех делается – недолго длится». Не верить сразу тому, что видишь, и дотошно во всем разбираться; недаром же сказывают, что «ведь соль на вид выглядит как сахар». Но главное – «держать язык за зубами», и «не совать руку второй раз в ту нору, где ее укусили». Руководствоваться тем, что «молчанье – щит от многих бед, – как сказывал Омар Хайам, – а болтовня всегда во вред», что «один язык у нас, а уха – два, чтоб слышать много, но беречь слова».

Неподалеку от Медина на протяжении столетий работала золоторудная шахта – Махд аз-Загаб (Золотая колыбель). Первые из дошедших до наших дней упоминания о ней относятся к 950 г. до нашей эры. В древних источниках, сообщает арабский историк Ибн Са’ад (784–845), говорится о том, что во времена халифа Абу Бакра (632–634) большой доход в казну Халифата приносили шахты в Кабалиййе и Джухайне, что вблизи Медины, а также шахты, открытые племенем ал-сулайм. Богатства, поступавшие оттуда, Абу Бакр держал в сокровищнице и использовал для оказания помощи нуждавшимся мусульманам.

В Пресветлой Медине находится и знаменитое среди мусульман кладбище Джаннат ал-Балки (Вечный рай). На нем похоронены многие выдающиеся люди раннего ислама. Мусульмане считают, что быть погребенным на этом кладбище – значит получить знак доброго расположения к себе Аллаха. Здесь покоится прах ‘Абд Аллаха, отца Пророка Мухаммада. Говорят, что на кладбище этом перезахоронили и тело Амины бинт Вахб, матери Пророка.

Рассказывая о Медине, нельзя не упомянуть и о таком интересном факте в истории этого древнего города, как о его губернаторах-иноземцах: шотландце Томе Кейсе и выходце из России, черкесе по национальности, Усмане-паше. О первом из них мы еще обстоятельно информируем читателя. Что же касается Усмана-паши по прозвищу Черкес, то он управлял Мединой в начале XX столетия. Был женат на дочери Гази-Магомета, старшего сына знаменитого имама Шамиля. После кончины отца на Святой земле ислама Гази-Магомет в Россию не вернулся, прожил остатки дней своих в Медине, где и умер.

Ведя речь о Медине, следует, думается, упомянуть и о том, что недалеко от нее, на южной окраине оазиса, находится знаменитое местечко Куба. Здесь Пророк Мухаммад заложил первое в истории ислама «место поклонения» – Мечеть Страха Божия. Поставили ее в том месте, где, «по велению свыше», преклонила колени легендарная Касва, любимая верблюдица Пророка. Произошло это в 622 г., после исхода Пророка из Мекки в Йасриб. Кстати, сооружение Неджефской хусейнии, главной мечети шиитов (еще одного, наряду с суннизмом, течения в исламе), также связано с верблюдом. Возвели ее там, где верблюд, на котором ездил ‘Али, четвертый «праведный» халиф, положил тело своего скончавшегося хозяина.

Есть в окрестностях Медины и такая достопримечательность, как «колодец ‘Усмана». Хаживавший в те края в конце XIX столетия Хаджжи Салим-Гирей Султанов рассказывает в своих воспоминаниях паломника, опубликованных в 1901 г., что во времена халифа ‘Усмана колодец этот был единственным на всю округу. И принадлежал он одному «корыстолюбивому еврею-торговцу». За пользование им тот брал с проживавших в округе арабов «чересчур большую плату». Об этом стало известно халифу ‘Усману. И он предложил еврею продать колодец. Но тот не согласился. Через некоторое время халиф повторил свое предложение – и сделка состоялась. Согласно договоренности, достигнутой между ними, теперь оба они могли распоряжаться колодцем, но неодновременно, а попеременно, «день через день». В первый же свой день права пользования колодцем халиф ‘Усман объявил, что в «’усмановы дни» все желавшие могли брать воду из колодца бесплатно. И тогда, повествуют сказания, еврей понял, что с колодца этого он больше ничего иметь не будет. И поэтому уступил халифу и свою часть прав на колодец; и сделался он общим достоянием горожан.

По словам арабского историка и географа ал-Йа’куби (ум. 897), имелись два древних колодца (Рума и ‘Урва) и в самом городе. Воду из них доставли при помощи специальных приспособлений, приводимых в движение верблюдами, которых называли ан-навадих. Большую часть населения, по словам ал-Йа’куби, составляли в его время (в IX веке) потомки мухаджиров (мусульман-переселенцев из Мекки, ушедших оттуда вместе с Пророком Мухаммадом 20 сентября 622 г.) и ансаров, то есть коренных жителей Йасриба (Медины), поддержавших Пророка после Его переселения и ставших Его сподвижниками (асхабами) (55).

Небезынтересным будет для читателя познакомиться и с преданием мекканцев, связанным с малоизвестным походом крестоносцев во главе с французским рыцарем Рено де Шатийоном на Город Пророка (1183). Он со своими воинами намеревался вторгнуться в Медину и завладеть Гробницей Пророка Мухаммада. В случае успеха планировал идти дальше. Захватить Мекку, «повергнуть Ка’абу» и вывезти из Мекки священный для мусульман Черный камень. Главная цель похода состояла в том, чтобы заключить затем сделку с Салахом ад-Дином – «обменять святыни мусульман на Иерусалим». Однако на расстоянии всего лишь дневного перехода от Города Пророка отряд Рено де Шатийона арабы окружили и разбили, как писал об этом событии в своих путевых заметках «Путешествие кинанита» знаменитый арабский исследователь Востока Ибн Джубайр (1145–1217). «Румейцев опрокинули, пленили, развезли по городам и предали там смерти». Некоторых из них – прямо в Мекке и Медине, перерезав им горло, как жертвенным животным (56).

Небольшой группе крестоносцев и самому Рено удалось бежать. Рено укрылся в одном из замков на территории нынешней Иордании. Двое других франков, хорошо говоривших по-арабски, переодевшись в национальные одежды арабов Аравии, проникли в Медину. Поселившись вблизи от мечети Масджид ан-Наби с Гробницей Пророка Мухаммада, стали рыть подземный ход, имея в виду завершить задуманное – похитить мощи Пророка. Исполнить это им не удалось. С тех пор, как говорят, та часть Гробницы, что находится под землей, «окружена толстой стеной с основанием из свинца» (57).

Эль-Дир’иййу времен эмира Са’уда ибн ‘Абд ал-'Азиза хорошо описал летописец Неджда Ибн Бишр. Западный квартал города, Ат-Тариф, рассказывает он, принадлежал Дому Са’удов, а восточный, Эль-Баджири, – сыновьям из семейства Аш-Шейх, то есть потомкам Ибн ‘Абд ал-Ваххаба. В лавках на городском рынке, разделенном на мужскую и женскую части, имелось множество изделий из золота и серебра. Велась бойкая торговля оружием, лошадьми, верблюдами и овцами.

Возвращаясь к изложению событий в истории Первого саудовского государства, отметим, что в 1809 г. ваххабиты получили еще одну крупную пощечину. Корабли Английской Ост-Индской компании совместно с эскадрой султана Маската разгромили базу союзников ваххабитов в Ра’с-эль-Хайме (эмират современных ОАЭ). Поводом к проведению этой операции послужило требование племенного объединения ал-кавасим, владевшего в то время крупнейшим на Оманском побережье флотом, об уплате им британскими колониальными властями в Бомбее «ежегодной дани за беспрепятственный проход английских судов по Персидскому заливу». Получив отказ, племена бану кавасим принялись грабить все попадавшиеся им под руку суда Английской Ост-Индской компании «с удвоенным рвением» (58).

Несмотря на этот удар со стороны инглизов, силы ваххабитов и союзных им племен представляли собой доминирующую силу Аравии. Перечить им осмеливались немногие. Когда орды ваххабитов выплывали из своих песчаных просторов, сообщают хронисты, и как тучи саранчи надвигались на города, будь то в самой Аравии, в Месопотамии или в Сирии, размахивая мечами и паля из ружей, то сердца мирных жителей сжимались от страха. Точно также, как немели в свое время от ужаса, по словам британских историков, древние англичане при виде красных парусов викингов. В 1810 г. эмир Са’уд во главе войска в несколько тысяч воинов предпринял набег на Аш-Ша’ам (Сирию) и почти дошел до Дамаска.

Англичане хорошо осознавли силу ваххабитов, и даже вынашивали в отношении них определенные планы – намеревались использовать военный потенциал ваххабитов в схатке с Османской империей. Слегка опережая ход повествования, скажем, что 04.03.1810 г. английский политический резидент в Персидском заливе со штаб-квартирой в Бендер-Бушире Уильям Брюс обратился к пирату Рахме ибн Джабиру с просьбой передать послание «предводителю ваххабитов», эмиру Са’уду. Поручение было исполнено – письмо по назначению доставлено. Вскоре поступил и ответ от эмира Са’уда, опять-таки через Рахму. Эмир ваххабитов обещал английские суда в Персидском заливе «не трогать», напротив – «привечать в своих портах». Выражал готовность к поддержанию с Англий, в которой, как и она в нем, испытывал потребность в противостоянии с Портой, «отношений мира и согласия». Подчеркивал, что, в свою очередь, ожидает от У. Брюса такого же письменного заверения насчет

«взаимного нейтралитета». Содержание письма эмира Са’уда было для англичан настолько важным, что ответил на него сам Дункан, губернатор Бомбея. Он писал, в частности, что цель английских силовых акций в Персидском заливе состоит не в демонстрации враждебности по отношению к ваххабитам, а в попытке усмирить пиратов кавасим, и обеспечить безопасность британским судам на пролегающих там водных коммуникациях. Дункан информировал эмира Са’уда, что своим письмом он подтверждает установление с ним личной связи (59).

Совершая дерзкие набеги на Сирию и Ирак, и забрав в свои руки Мекку и Медину, эмир Са’уд бросил вызов султану Османской империи, халифу правоверных, «тени Аллаха на земле», как его величали турки. В Святых местах ислама происходило тогда то, что в видении некоторых европейских историков, могло бы иметь место в Риме, случись, Ватикан захватил бы Кромвель.