Текст книги "Уровень опасности"

Глава 19
Виктор Петрович. Москва
Четырнадцать-пятнадцать месяцев до ночи, когда все случится. Все еще могло сложиться по-другому

Основной кабинет Виктора Петровича, тот, в котором он проводил большую часть рабочего времени, находился в трехэтажном особняке в центре города со скромной табличкой у входа «Корпорация Интеринвест». Несмотря на скромную табличку, за всегда закрытой дверью все было очень серьезно. Входить можно было только по одному и обязательно проходить через установку, которые только-только начали появляться в некоторых аэропортах и не получили широкого распространения по причине высокой стоимости. Через нее же нужно было и выйти. Слишком серьезные инвестиционные проекты обсуждались в кабинетах этого недавно отремонтированного желтого с белой лепниной особняка, чтобы допускать к ним человека с дурными намерениями. Инвесторы по праву требовали защиты информации. Количество вопросов, которые приходилось решать Виктору Петровичу, увеличивалось прямо пропорционально росту цены за один баррель нефти марки “Urals”. По мере стремительного роста цены за этот самый баррель так же стремительно, а то и с опережением изменялось мироощущение окружающих Виктора Петровича людей. То есть сначала менялся достаток, а потом менялось мироощущение – в полном соответствии с известной формулировкой основоположников марксистской теории. Сам Виктор Петрович сопротивлялся этим изменениям как мог, но потом расслабился – какой смысл? Жизнь дается человеку один раз – и так далее. Работа забирала время и энергию и расплачивалась деньгами и властью над людьми. Чем меньше оставалось времени от решения нескончаемых вопросов, тем больше доставалось денег и власти. Сектор того, что называется личной жизнью, сузили почти до полоски на площади круга, и в этот узкий промежуток нужно было вместить общение с молодой женой и маленькой дочкой, взрослым уже сыном от первого брака, по дню, по полдня в месяц отдыха, посмотреть фильм хороший, поиграть в теннис, раз в год в театр сходить, почитать хорошую книгу – так и не смог избавиться от привитой родителями вредной привычки. На старых друзей времени уже не оставалось.

Виктор Петрович не был типичным представителем своего племени. По своему происхождению, образованию, интересам и некоторым поступкам, исходя из общепринятых внутриплеменных взглядов на карьерный рост, он никогда не должен был оказаться там, где оказался. Вожди никогда не приглашали его раскурить трубку в свой вигвам, но каждый раз вспоминали о нем, когда процесс решения очередной из бесконечного ряда неструктурированных задач заходил в тупик. Виктор Петрович «решал проблемы». Это было его главным занятием. У него были свои неудачи, но никогда не было провалов. Вожди ценили это и доверяли ему. То, что он делал, иногда воняло. Но окружающий мир вонял не меньше. Он знал про людей столько, что давно уже не верил в чистоту их намерений. Единственной достойной альтернативой была жизнь отшельника. Виктор Петрович всерьез пока эту альтернативу не рассматривал, хотя и допускал ее в будущем. Ну, может быть, не совсем отшельника, а так, домик на острове Сен-Бартс, три тысячи жителей, всего шесть негров, никто не закрывает машины, да и дома тоже не закрывают, отдыхали с женой один раз неделю после Нового года, и уезжать не хотелось. Полгода там, полгода в Европе, никому не нужный, никому не ведомый. Но это потом. Текущий момент требовал прямо противоположного. И требовал все более настойчиво.

Рабочий день начался в автомобиле с ознакомления с докладной запиской, озаглавленной «Отчет о лондонском семинаре представителей антитеррористических служб, Лондон, 7–9 апреля». Цели, задачи, список участников, тезисы основных выступлений. Вот тут и зацепило. Доктор Родни Нуну «О тенденциях изменения психологического и социального портрета террориста-смертника». Представляющий Великобританию доктор Нуну подводил к мысли, что нельзя ограничиваться поиском террористов среди несчастных чеченских, палестинских, иракских детей, чьи родители, сестры, братья были убиты соответственно российскими, еврейскими или американскими юношами, получившими лицензию на такого рода убийство, – детей, вся сознательная жизнь которых прошла в лагерях беженцев под дулом автомата или пулемета и которых не надо ни на что агитировать, их только удерживать надо от того, чтобы не просто бросились с голыми руками задушить, разорвать горло, куда руки и зубы дотянутся, но чтобы вместо акции отчаяния была акция возмездия, то есть чтобы не просто погиб российский, еврейский или американский юноша с автоматом – большое дело! – а чтобы мир содрогнулся, чтобы три дня в газетах на первых полосах – только так их заставишь испугаться – сто убитых, двести раненых, число жертв постоянно растет, двести убитых – пятьсот раненых.

«Хорош доктор Нуну», – подумал Виктор Петрович и связался с помощником, чтобы ему переслал весь текст доклада.

– Только в русском переводе, – с чувством вины сказал помощник, зная, что Виктор Петрович, по возможности, предпочитает оригиналы.

– Ладно, ладно, давай, только прямо сейчас.

Виктор Петрович не любил шахматы. Однажды он сказал, что шахматы – это умная игра для ограниченных людей. Количество комбинаций в той игре, в которую играл он последние годы, было неизмеримо больше. И во столько же раз больше была цена ошибки. Не деревянная фигурка короля со стуком падала на доску, завершая очередную партию. Шахматы дискретны, жизнь непрерывна. Не было никакого перерыва между турнирами, и в любую минуту, хоть даже и в эту самую, когда он приготовился читать доклад доктора Нуну, кто-то делал никем не просчитанный ход на обострение.

«Все ресурсы, технологии, наконец, финансовые возможности спецслужб, – писал доктор Нуну, – направлены сегодня на борьбу с теми, кто кажется нам очевидным противником, с теми, кого мы считаем основой рекрутского набора “Аль-Каиды”. Нет нужды перечислять, кто эти люди и почему их так легко рекрутировать. Главная особенность, объединяющая их всех, – отчаяние и безысходность. Но почему мы решили, что отчаяние и безысходность живут только в лагерях палестинских или чеченских беженцев? Не потому ли, что они жили там всегда, и не потому ли, что мы сами, являясь причиной этого отчаяния и этой безысходности и испытывая по этому поводу комплекс вины, хотим, чтобы враг наш был родом из этого лагеря? Ведь тогда все понятно, и в крайнем случае можно этот лагерь просто разбомбить и сообщить своему начальству и всему остальному миру, что с очередной заразой покончено. А потом всегда найдется доказательство, что под бараком была зарыта грязная бомба. Я хочу задать вопрос: не напоминаем ли мы сами себе генералов, которые вечно готовятся к прошлой войне? Мой ответ – да, мы именно этим и занимаемся. Тогда я хочу задать следующий вопрос: при существующей системе контроля какова сегодня вероятность проникновения на территорию, скажем, Соединенных Штатов человека или, того хуже, группы людей, способных совершить серьезную террористическую атаку, сопоставимую по масштабам с одиннадцатым сентября? Ответ: близка к нулю. Все эти зеленые, желтые и оранжевые уровни безопасности после каждого нового интервью господина бен Ладена не более, чем игры патриотов, вовремя напоминающих о необходимости пополнения бюджета. Так что же, теперь наконец мы можем почувствовать себя в безопасности? Нет, нет и еще раз нет. Враг не прилетит рейсом US Air в аэропорт города Майами, сбрив усы и перекрасив волосы в рыжий цвет, он не будет проползать темной ночью вместе с кучкой неграмотных крестьян по колючкам мексиканской границы. Он уже живет в Соединенных Штатах и является их гражданином. Он закончил или заканчивает школу и готовится к поступлению в колледж. Он играет вместе со сверстниками в футбол, хотя и не является лучшим игроком в команде. Он абсолютно средний молодой американец во всем, кроме одного, – он ненавидит Америку. Этот молодой человек живет рядом с вами, может быть, не на одной улице, но в одном городе. Его отец, пакистанец, приехал в Америку тридцать пять лет назад и сейчас имеет хорошую работу – водит лимузины. Он отказывал себе во многом и накопил деньги на образование сына. Он тоже не любит Америку, но боится говорить об этом. Иногда его прорывает, и он выражает свои чувства иностранцам, которых забирает из аэропорта. Он осторожно раскрывает свои чувства, следя в зеркальце за реакцией пассажира, пока его лимузин медленно движется в бесконечной пробке. «Да, сэр, – говорит он, – конечно, я мог бы вернуться, но на родине еще хуже, сэр». Он не может позволить себе большего, потому что на нем ответственность за его семью. Он гордится тем, что у него такой умный сын, и немножко боится его радикальных взглядов. Два года назад они летали навестить родных в Пакистан. Ему кажется, что сын начал изменяться после этой поездки. Он решил больше не брать его с собой. Поздно. Два года назад мальчик просто презирал этих тупых жирных американцев, теперь он их ненавидит, потому что знает: они – главный источник бед на этой грешной земле, которая волей Аллаха могла стать цветущим раем для всех мусульман. Он хорошо учился в школе. Он знает, что такое Карфаген и что Карфаген должен быть разрушен.

Но этот мальчик может и не быть мусульманином. Он вообще не так давно ходил с вашими детьми в одну школу и действительно жил с вами на одной улице. До тех пор, пока налоговые службы не стали предъявлять его отцу претензии за неуплату налогов за две тысячи второй год в штате Коннектикут. В течение года адвокаты отца, который имеет небольшую компьютерную фирму, пытались доказать, что налоги уплачены правильно. Но дело уже попало в хорошо смазанную государственную мясорубку, и адвокаты начали советовать отцу заплатить неуплаченные налоги плюс пени – всего семьсот тридцать шесть тысяч сто два доллара и четыре цента. Продать компанию и заплатить. Но отец верит в Великий американский разум. Он хорошо знает Интернет и плохо знает жизнь. Собственно, жизнь он знает по американским фильмам, в которых хорошие все время побеждают. Он боится глядеть в глаза жене и дочери, которым обещал на каникулы поехать на Сен-Мартен. Ему не с кем посоветоваться, потому что все сразу узнают, что он неудачник. Если бы он был болен СПИДом, то ему бы все помогали, потому что помогать больным – это правильно. Если бы он был педофилом, его презирали бы и прятали от него детей, но отправили бы к хорошему доктору. Но неудача – это самая страшная болезнь, никто не подаст руки, боясь заразиться. Он начинает пить. Скандалы с женой. Жена подает на развод. “Ха-ха, – злорадствует он, – давай-давай, все равно ничего не получишь”. Сын приезжает из колледжа, чтобы понять, в чем дело. Отец плачет и рассказывает, пьет, плачет и рассказывает. Сын едет в налоговое управление. Его не принимают. Срок последней апелляции подходит к концу. Сын приезжает на фирму. Дела идут ужасно. Почти все уволились. Продавать уже практически нечего. На следующий день отец погибает в автомобильной катастрофе – не справился с управлением на мокрой дороге. Сильный дождь. В крови обнаружено большое содержание алкоголя. Скромные похороны. Бизнеса нет, кредит за дом платить нечем, у матери нервный срыв, сестра за полгода, пока не видел, выросла на дюйм и поправилась на тридцать фунтов. Адвокатам надо платить, чтобы закрыть дело, которое государство не хочет закрывать. Оно не получило свои семьсот тридцать шесть тысяч сто два доллара и четыре цента плюс новые проценты. Оно недовольно. Сын идет работать по вечерам, он слушает господина Буша, который считает первейшей задачей страны установить демократию в Афганистане и Ираке за миллиард долларов в день. Через месяц сын готов ко всему. Его жизнь и жизнь его семьи разрушили. Он хочет поквитаться. Он готов. Вечером в баре он случайно знакомится с парнем пакистанского происхождения. Отец был таксистом, помог старшему сыну выбиться в люди. Дальше вы все знаете. Скажите мне, что всего этого не может быть. И я уйду со сцены».

«По-видимому, не прогнали этого парня со сцены, – подумал Виктор Петрович, откладывая бумаги в сторону, чтобы немного размяться. – По-видимому, решили послушать дальше. Прямо как роман написал. Знать ничего не знает, но чувствует все правильно. Ну и что же у него там, в конце этой истории? Хеппи-эндом, судя по всему, даже и не пахнет».

«Эти человеческие типы, которые я описал, а их на самом деле намного больше, и представляют сегодня как исполнители главную террористическую опасность. Паспорта, визы, отпечатки пальцев – все настоящее. Без подозрений они пройдут в любое здание, в любой аэропорт, в любое правительственное учреждение. И некоторые из них готовы пожертвовать собой, чтобы взорвать эту ненавистную систему. Вы скажете – преувеличение. А я отвечу: нет и еще раз нет. Посмотрите на русскую “Народную волю” конца девятнадцатого века, боевую организацию эсеров начала двадцатого. Посмотрите на немецких «городских партизан» семидесятых годов – сколько там было молодежи из обеспеченных семей! Вы можете возразить, что общество потребления все изменило. Все смотрят MTV и покупают D&G. Согласен. Почти все. Но тем заметнее будут исключения. Если кто-то выдержит натиск современных массмедиа, значит, у него уже хороший иммунитет. Дальше на этот иммунитет накладывается личное недовольство или личная драма, и потом с этим человеком нужно просто правильно поработать. А это они умеют…»

– Виктор Петрович, – раздался голос помощника по громкой связи, – у вас звонок по первой линии.

– Да, да, – Виктор Петрович нехотя встал с дивана. – Слушаю вас, Вадим Вадимович.

– Здравствуй, Виктор Петрович, как дела? – услышал он знакомый усталый голос человека, которому надоело всеми командовать. Надоело, но приходится.

– Спасибо, Вадим Вадимович, по состоянию на сегодняшнее утро ничего серьезного.

– А как ты степень серьезности измеряешь? – уже было понятно, что собеседник чем-то недоволен, но, по предыдущему опыту, нельзя было позволить ему развивать это недовольство. – Может быть, то, что для таких, как ты, несерьезно, для страны как раз серьезное.

– Может быть, Вадим Вадимович, но я понимаю, что поставлен вами на это место как раз для того, чтобы все было наоборот: если мне что-то кажется не заслуживающим подозрения, то страна может спать спокойно.

– Ну ладно, будем считать, что успокоил. – Собеседник на другом конце телефонной линии вообще не считает возможным признавать свою неправоту. Это то состояние, до которого доводит не очень умных людей то, что они считают неограниченной властью. Ощущение того, что твоя подпись, и не подпись даже, а просто намек, может обогатить или разорить, может сдвинуть с места и отправить под гранатометы десятки бронетранспортеров с двадцатилетними мальчишками, а может их всех разом вернуть на место… Умные люди понимают всю цепь событий, приводящих к подписи на листе бумаги, то есть они понимают истинные причины событий и понимают, что события эти свершаются не по их хотению. – Ты мне вот что скажи, Виктор Петрович, как там у нас дела по нацнефти?

– За последнее время нет никаких изменений в динамике, – осторожно ответил Виктор Петрович, не понимая, что последует за первым вопросом.

– В динамике чего нет изменений? – с легкой издевкой спросил Вадим Вадимович, представляя себе, как его собеседник просчитывает в голове варианты.

– В динамике добычи, в динамике роста акций, в динамике поведения главного акционера. Мне кажется, он усвоил все уроки.

– И вы полагаете, эта динамика не изменится через год в зависимости от изменения политической конъюнктуры?

– Я полагаю, что через год не изменится политическая конъюнктура, – теперь Виктору Петровичу стало понятно, о чем идет речь.

– Экий вы оптимист, Виктор Петрович.

– Реалист, Вадим Вадимович.

– Как это раньше говорили: «Оптимист – это плохо информированный реалист», так? Или не реалист?

– Мне кажется, «пессимист».

– А-а, ну это точно не про нас. Мы с вами не можем себе позволить быть пессимистами. Да, и подготовьте мне рабочий вариант развития ситуации по нацнефти, скажем, в трехлетней перспективе.

– Слушаюсь.

– Двух недель хватит?

– Вполне.

– Ну с богом. Рад был поговорить.

– Спасибо, Вадим Вадимович, – отключение связи.

Виктор Петрович положил трубку и подошел к окну кабинета. Из окна открывался чудесный вид на реку, пересекающую старый город, на кремлевские постройки за надежной красной кирпичной стеной. При желании можно было даже разглядеть угол здания, из которого звонил только что Вадим Вадимович. Но желания такого не было. Зато было желание принять душ и сменить рубашку, потому что Виктор Петрович неожиданно для себя вспотел. Осознание своей потливости кроме физического доставило, безусловно, и моральный дискомфорт. Уж при его-то тренированности организм точно не должен был выдавать подобных реакций. «Обычное начало утра, – убеждал себя Виктор Петрович, – более того, были утра куда хуже этого. Предстоит еще один большой геморрой в дополнение к тем двадцати, которые уже есть. Предстоит немного поменять приоритеты». Он нажал кнопку внутренней связи: «Все материалы на Цейтлина и его ближайшее окружение. Назначьте сегодня совещание на 18.00». И он начал перечислять фамилии тех, кого следовало пригласить.

К труду английского профессора Виктор Петрович вернулся уже поздно вечером в машине, возвращаясь домой. От мысли о том, что через какое-то время он войдет в комнату дочери, накроет ее, спящую, одеялом, дождется того, как она привычным движением освободит из-под одеяла ноги, и снова накроет, было приятно на душе.

«Мои выводы покажутся вам парадоксальными, – говорил доктор Нуну, – более того, большинство из вас воспримет их как ересь, но я утверждаю, что в будущем обеспечение безопасности может быть достигнуто только через ущемление основных гражданских свобод. Но парадокс заключается не в этом. Это уже очевидный факт. Парадокс в том, что общество охотно идет на эти ограничения. Сначала людям внушают, что мир стал очень безопасен и поэтому за десять или двенадцать часов оказаться на другом конце земли всей семьей с маленькими детьми – это вполне обычное дело. Но человек не птица, для него летать хоть один, хоть двенадцать часов – занятие противоестественное, мы забыли об этом, одна авиакатастрофа в год – это действительно случайность, можно рискнуть. Но когда практически каждый самолет могут взорвать эти безумные террористы – именно потому и каждый, что безумные, а так чего бы им, например, взрывать самолет, следующий рейсом Будапешт – Мюнхен, – тогда что? Отказываться от полетов? Убьем авиаиндустрию, убьем туристическую индустрию, кто будет делать шопинг в Милане? Итальянцы? Весь мир изменится. Но мы говорим – нет, не допустим. Мы повесим этих проклятых террористов. Мы уже научились предотвращать заговоры. Не берите ничего в салон самолета и дайте нам попробовать грудное молоко. Пока только из бутылки. Потом, может быть, придется и грудь пощипать. Не сразу, конечно, сначала привыкните к баночке, а мы пока поймаем еще террористов, которые пытались пронести в самолет пластид в трусах между яичек. И яички потрогаем. Не волнуйтесь. Очень аккуратно. Мы все организуем так, что вы даже не заметите. Изобретем такие приборы, что не нужно будет раздеваться. Все организуем, не будет очередей, не будет беспорядка, не будут теряться чемоданы. Мы просто будем видеть ваши яички на экране монитора. Для вашей же безопасности.

И конечно, нам нужно работать на перспективу. Нам нужно заранее предвидеть все, что может с вами случиться. Нужны колоссальные базы данных с сильнейшим аналитическим аппаратом. Нам нужен доступ к вашей личной жизни ради вашей же безопасности. И тогда напротив имени и портрета молодого человека, отца которого погубили налоговые службы, появится красный флажок. И это знак, что за ним нужно следить. Может быть, его даже нужно спровоцировать. В этот момент вы хватаетесь за голову: “Как, ведь он же ничего не сделал!” Ну и что? Когда вас раздевают в аэропорту, вы тоже ничего не сделали. Вы потенциально можете принести вред. Но на вас тратят две минуты, потому что вы – обычный пассажир. А этот гипотетический молодой человек – не обычный пассажир. У него есть много причин причинить нам зло. Его отец погиб от несправедливых преследований, его бизнес разорен, и, главное, он не отказался от контактов с мусульманскими проповедниками, которых мы же ему и подставили. Спросите общественное мнение – ответом будет: мы боимся его.

Я не призываю вас сразу арестовывать этого молодого человека или устраивать ему автомобильную катастрофу. Последите за ним еще. Он все равно в ваших руках.

То, что я нарисовал вам, ужасно? Не лицемерьте. Это то, зачем вы пришли работать в спецслужбы. Это тотальная власть, основанная на тотальном контроле. Это общество будущего, которое началось уже вчера. Альтернативой являются всеобщий хаос и всеобщий страх. Осознайте эту альтернативу. Я закончил, спасибо за внимание».

Закончил и Виктор Петрович. Последние страницы он дочитывал, когда машина уже въехала на территорию загородного дома, и он предвкушал мгновение, когда водитель откроет дверь и он всей грудью вдохнет влажный вечерний запах старого подмосковного сада. Это почти то единственное, что он ценил в загородной жизни, – первый глоток воздуха. Он постоял еще, с каждым вздохом смывая усталость прошедшего дня, но дверь в доме открылась, и он увидел в проеме жену – высокую, стройную, с длинными русыми волосами, в коротких узких джинсах и белой майке – закрой дверь, простудишься, нет – качает головой и смеется – иди сюда. Он верил своей жене. Он верил в то, что она его любит. Это было его тайной: в этом мире был один человек, которому он верил.