Текст книги "Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл"

Глава 3
Как встречаться с душевной болью

Хорошо, скажете вы, мы – огонь, чувства, переживания, и чтобы чувствовать себя живым, важно не гасить это пламя. А что же тогда делает эти чувства настолько тяжелыми, что мы все-таки стремимся их пригасить или вовсе потушить? Что превращает простое чувство в ужасную боль?

Как страдание становится невыносимым

Я много раз слышал восклицания вроде «Я этого не переживу!», «Я не могу этого терпеть!», «Сколько можно быть в одиночестве, я устала, я целый месяц (год, годы) остаюсь одна!» Люди говорят о непереносимости каких-то состояний и переживаний. Мне, например, хорошо знаком такой сильный стыд, когда после какой-то неудачи все пространство словно схлопывается в черную дыру и остается только ощущение собственного ничтожества, отчаяние от бессилия что-то сделать с ним, мучительно тянущая тоска в груди, чувство бесполезности и бессмысленности своего существования. После этого не хочется даже думать о действиях, которые вызвали этот провал.

Для других людей непереносимым может оказаться чувство вины. Сталкиваясь с этим чувством, они испытывают дикую тягу начать искупать свой грех, готовность чуть ли не в ногах валяться, лишь бы получить прощение-искупление и сбросить с груди, спины и головы этот неимоверно тяжелый камень, притягивающий тело к земле.

Есть люди, у которых неконтролируемый, беспредельный страх перед внезапной смертью разворачивается в паническую атаку, в которой даже вздохнуть тяжело, и не за кого ухватиться, не к кому обратиться за помощью.

А еще для кого-то самым страшным будет тягостное одиночество, которое перерастает в дикую тоску, когда кажется, что невозможно вернуться обратно в пустой дом, и ощущается желание во что бы ни стало кого-то найти, иначе будешь выть от отчаяния и тоски на луну: ты один или одна во всей Вселенной!

Все эти состояния становятся невыносимыми, если в них происходит полное слияние человека с его переживанием, погружение в него с головой – прямо как в младенчестве, когда у нас нет вообще никакого опыта, кроме непосредственного восприятия происходящего здесь и сейчас. Из-за этого человек утрачивает контакт с любыми опорами, используя которые он мог бы выдержать сильное горе, страх отвержения, нарциссический стыд, тягостную вину и многое другое. То есть если с головой погружаешься в чувство, происходит следующее.

Утрата контекста происходящего. Все наши чувства связаны с конкретными ситуациями, случившимися в прошлом или настоящем. Но аффект может оказаться настолько сильным, что мы утратим понимание того, что́ именно переживаем и по какому поводу: «Просто все очень плохо». В этом случае теряется как само чувство, так и понимание ситуации, которая его вызвала.

Если мы не можем точно назвать объект или ситуацию, вызывающие те или иные чувства, это не означает, что их нет, – просто их очень трудно разглядеть, выделить. Но пока объект наших переживаний не выделен из общего фона разномастных переживаний, чувств, событий, процессов, мы ничего не можем сделать с ним и, следовательно, с ситуацией. И тогда чувство нарастает, оно начинает существовать «само по себе», двигаться по кругу (кому из нас не знакома эта нисходящая спираль мыслей и чувств!). «Мое выступление сегодня провалилось… Что думали зрители? Это позор. Я никогда не смогу от него отмыться. Люди наконец-то поняли, что я собой представляю; ничто, ноль без палочки, пустышка, самозванец. Ужасно… Выходить на улицу невозможно. Такое ощущение, что все вокруг уже знают».

Когда мы перестаем понимать, что это за чувство и реакцией на какое событие или на какие мысли оно является, происходит следующий этап превращения этого состояния в невыносимое.

Утрата ресурсов совладания с ситуацией. Дело в том, что если теряешь из виду нечто конкретное, вызывающее чувство, то становится крайне проблематично хоть что-то с этим сделать. Словно очутился в густом тумане, где вообще ничего не видно и непонятно, куда идти или за что хвататься. Если оказался глубоко под водой, самое главное – определить, где поверхность, а человек, которого «накрыло», становится похож на водолаза на глубине в полной тьме, потерявшего ориентацию и не понимающего, где верх, а где низ, и неясно, куда плыть, чтобы выбраться. Представили его ощущения? А ко всему этому добавляется еще один момент.

Исчезновение временно́й перспективы («это состояние – навсегда»). Сильным негативным переживаниям нередко сопутствует ощущение того, что нынешнее состояние будет вечным и никогда не закончится. То есть это та же утрата берегов и ориентиров, только во времени, а не в пространстве. «Я одинок, и мне кажется, что это навечно», «он умер, и мое горе будет всегда таким же сильным», «я полное ничтожество, и мне уже не исправить эту ситуацию», «она никогда меня не простит, я всегда буду виноват», «эти переживания всегда будут такими же сильными и болезненными, как сейчас».

Часто мы боимся не одиночества, а того, что оно не закончится. Не неудачи как таковой, а того, что она окончательная, другого шанса не будет. Не размолвки с близкими, а того, что мы больше никогда не будем смеяться вместе. Наш ужас часто сконцентрирован на вечности. На слове «навсегда». Например, если, поссорившись с близким человеком, вы ощущаете, что это можно исправить, что вы помиритесь и будете вместе, это делает конфликт вполне переносимым. А если после каждого конфликта у вас возникает страх, что это окончательно, в последний раз, и дальше – только разрыв… Вот тогда становится очень тяжело.

Вот он, контекст непереносимых переживаний: «непонятно, что происходит», «с этим никак не справиться», «это навсегда». Человек зависает в полном «ничто», в пустоте, в непроглядном белесом тумане или под чернейшей водной толщей, и непонятно, что делать и куда бежать. Он вне времени и пространства. Его накрывает паника, и, как следствие, он совершает импульсивные действия по принципу «нужно сделать хоть что-нибудь». Эти действия напоминают скорее метание в панике по палубе тонущего корабля, чем что-то осмысленное.

Непереносимый страх одиночества толкает к импульсивным знакомствам, скольжению по людям и событиям. Стыд – на отчаянные попытки как-то восстановить самоуважение (в том числе и за чей-то счет) или даже на самоубийство, если первое недоступно. Вина – на автоматическое, импульсивное оправдание или самоуничижение. Горе и боль оттого, что нас бросили, толкает к бутылке или заставляет делать попытки «взять себя в руки» и т. д. Главное – хоть что-то сделать, чтобы не чувствовать, не «зависать» в этой абсолютной пустоте и мраке, безысходности и отчаянии. Отсюда и вопрос, который задает психологу на первой психотерапевтической сессии клиент, охваченный сильной тревогой:

ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ? ПРОСТО СКАЖИТЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ЭТОТ УЖАС ПРЕКРАТИЛСЯ!

Вопрос хороший, но он опережает другой, который должен быть задан раньше:

А ЧТО, СОБСТВЕННО, СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ?

Нередко бывает, что, когда разберешься, что́ с тобой творится, осознаешь, куда и зачем тебя несет «взбесившаяся» психика, ответ на вопрос «что делать» даже и не возникает – он очевиден, и следует решить вопрос «как это сделать». Вишенкой на торте становится превращение эмоциональной боли в страдание. И это не одно и то же.

Боль, как уже говорилось, неизбежный спутник нашей жизни, как те же ушибы, ссадины и травмы. Она сопровождает наши личностные изменения, кризисы роста и потери. Когда я пишу эти строчки, моя старшая дочь готовится сдавать ЕГЭ и затем поступать в университет в другом городе, и моя жизнь скоро сильно изменится, многое станет другим в устоявшемся семейном быте, и мне иногда бывает больно при мысли о том, что что-то хорошее в моей жизни исчезает навсегда – как детство дочки.

А вот страдание – совсем не обязательный спутник боли. Под страданием я понимаю негативную или избегающую реакцию на собственную эмоциональную боль. Если, например, вы шли и упали, то можете чувствовать, с одной стороны, просто физическую боль от падения, а с другой – злость на себя за то, что упали («где были мои глаза!»). К этому можно добавить еще и стыд, если ваше нелепое падение увидели прохожие (и особенно если, не дай бог, засмеялись). Злость и стыд превращают простую боль в страдание. А можно еще все усложнить и начать стыдиться того, что вы на себя злитесь и стыдитесь, – ведь «психологи говорят, что нужно себя принимать и любить!» Боль в нашей жизни неизбежна, а вот страдание опционально.

Психологическое просвещение нередко играет злую шутку с людьми. Сейчас культивируется образ «здоровой» или «зрелой» личности. Мы можем узнать, что наши постоянные самооправдания – «признак инфантильности», и когда в очередной раз ловим себя на каком-то «неправильном» поведении, то начинаем ругать за то, что вообще испытываем то или иное чувство в ситуации, когда его быть не должно: «Что ты расстроился? Все нормально же» Подобное «утешение» часто не помогает прожить грусть, а добавляет к ней еще и стыд: «А правда, что это я из-за таких пустяков расстраиваюсь? Что-то со мной не так».

Особенно часто страдание добавляется к переживанию душевной боли тогда, когда проживаемая эмоция относится к числу «запретных» или «неправильных». Например, заметили в себе черную зависть к кому-то, и помимо самой зависти будете еще и переживать из-за того, что ее испытываете. Стыдно обижаться – обижаются ведь только «инфантилы». Люди, которые на рациональном уровне разделяют идеи бодипозитива (принятия своего тела таким, какое оно есть), могут испытывать отчаяние и злость из-за того, что не могут принять свое тело, как бы ни убеждали себя, что «любить себя» – правильно. Мужчинам очень стыдно плакать и жаловаться, и они часто начинают глушить боль алкоголем, переводят ее в агрессию или в саморазрушительное поведение.

Страдание как усиление нашей боли возникает не только тогда, когда мы наказываем себя за какое-то болезненное переживание. Еще одним источником страдания становится способ, при помощи которого мы пытаемся приспособиться к тяжелым или травмирующим переживаниям и ситуациям.

Когда люди приходят ко мне на консультацию или на длительную психотерапию, они приносят с собой и свой способ существования в контакте – те самые «панцири», о которых я упоминал выше. А эти «панцири» не только защищают, но и страшно «натирают», давят на душу и тело.

Допустим, вас воспитывали очень требовательные, нарциссичные родители. Единственным способом спастись от постоянной критики (от которой больно и стыдно) было стараться изо всех сил соответствовать их ожиданиям. Либо по-настоящему, либо притворяться, в том числе и прямо лгать. Делай что угодно, лишь бы не видеть этого разочарования на лице матери, ее поджатых губ, укоризненно покачивающего головой отца: «Эх ты, а мы-то на тебя надеялись…»

Постепенно может сформироваться ваш собственный способ взаимодействия с людьми (иначе говоря, способ присутствия в контакте). Вашей задачей будет соответствовать ожиданиям более-менее значимых собеседников. Если вам покажется, что мне, психологу, очень хочется видеть ваши успехи, вы будете от сессии к сессии рассказывать, как у вас все замечательно или как вы отлично справляетесь (благодаря моим советам, разумеется) с возникающими трудностями. И будете это делать не потому, что вы какой-то ужасный обманщик. Просто впечатавшийся в душу страх кого-то разочаровать (и испытать сильный стыд) будет диктовать привычную линию поведения, выработавшуюся в результате адаптации во взаимоотношениях с родителями. А в глубине души вы будете переживать и страдать от одиночества и неузнанности.

Таких способов присутствия достаточно много, у них есть свои нюансы. Некоторые клиенты с самого начала пытаются внушить психотерапевту страх и трепет (чтобы он не увидел их собственный страх унижения). Кто-то все время пытается быть веселым и позитивным и не может поделиться своим горем. Кто-то хочет впечатлить и заворожить и страшно переживает, что это не получается. Кто-то очень боится проявить эмоции и пытается «сразу перейти к делу» и получить краткие инструкции. А кто-то, наоборот, тонет в страдании, потому что когда-то только с помощью слез на грани истерики мог «достучаться» до эмоционально холодных близких.

И тут возникает парадокс. Такие способы присутствия в контакте, в прошлом помогавшие хоть как-то адаптироваться к особенностям родителей, в конце концов сами причиняют страдание. Как минимум они не позволяют устанавливать доверительные отношения или же стремительно их разрушают. Они как старая обувь, которая когда-то была удобной и помогала вам ходить по земле, усыпанной острыми камнями; но вот вы выросли, а обувь осталась прежней, и давит, и натирает до крови. Снять ее страшно (вдруг снова будет очень больно!), а чем и как заменить, вы не знаете. Так и получается, что стратегии поведения, помогавшие когда-то налаживать контакт со значимыми взрослыми и избегать встречи с наиболее тяжелыми чувствами, превратились в личностные особенности, от которых люди страдают в зрелом возрасте.

Третьим источником страдания является простая мысль:

ТАК БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО!

То есть неудачи, провалы, ошибки, боль воспринимаются не как неизбежная часть естественного течения дел (в грубом варианте я называю это «дерьмо случается»), а как некая аномалия. Мол, если бы я постарался как следует или был предусмотрительнее, этого бы не случилось. Как будто мир по определению совершенное место, в котором все идеально отлажено, и если бы мы играли в точности по его правилам, обошлось бы без боли вообще. Сам факт принятия того, что нечто плохое в жизни просто есть, даже без наших усилий, и что даже бездействие не избавляет нас от боли (и само по себе является неудачей и ошибкой), снимает существенную часть страдания, замешанного на аутоагрессии.

Ксению терзало бесконечное чувство вины. Появилось оно еще в детстве, когда она должна была следить за младшим братом, и если он падал и раздирал коленки, отец ее ругал, а мама разочарованно вздыхала. Потом она мучилась виной за то, что не смогла помирить двух своих подруг – точнее, даже за то, что не смогла предотвратить ссору. Чем старше она становилась, тем больше у нее появлялось причин себя ненавидеть. Она не справлялась со множащимися вызовами жизни, постоянно что-то шло не так, и она безумно устала бороться с этим. Апогеем несчастий стали проблемы в отношениях с мужем – а ведь эти отношения казались ей совершенно беспроблемными, она с мужем всегда обо всем договаривалась, они жили в любви и согласии. И вдруг начались ссоры. «Что я опять не так сделала?» Рядом с ней, кстати, легко можно было почувствовать себя безответственным – ответственность за любую проблему Ксения решительно брала на себя.

– Ксения, это совершенно естественное явление – разодранные коленки у детей. Неизбежное.

– Почему неизбежное? Это результат недосмотра родителей или того, кто следит за ребенком.

– Ты помнишь себя, когда ты падала?

– Да. Я часто падала.

– Родители смотрели за тобой?

– Да, и очень внимательно.

– Тогда как они должны были следить за тобой, чтобы ты ни разу не упала?

– Ну так это я была невнима… – и тут Ксения осеклась, на ее глазах выступили слезы.

– Блин. Мне себя вдруг жалко стало. Ну очевидная же штука… Получается, что и в этой ситуации была виновата я, а не родители, которые недосмотрели. Всегда я.

– Мне кажется, здесь есть еще один момент. В истории с разодранными коленками вообще нет виноватых.

– Но кто-то же недосм… – Ксения снова запнулась, но на этот раз рассмеялась:

– Кажется, я поняла твой вопрос. Чтобы я не поранилась, родители должны были вообще запретить мне бегать и постоянно держать меня за руку. И то без гарантии, что я обо что-то не споткнусь.

– Если ты бегаешь, ты можешь упасть, и это естественно. Можно посмотреть еще шире: сам факт, что ты ходишь на двух ногах, уже предполагает возможность падения.

Ксения глубоко вдохнула и медленно выдохнула, как будто выпуская из себя что-то, долгое время ей мешавшее. Мы уже давно ходили вокруг да около, обсуждая ее бесконечную вину, и вот наконец лучик осознания пробился в душу Ксении и высветил простую истину, которая была скрыта от нее (да и от меня в свое время она тоже очень удачно пряталась).

– Получается, что если находишься в отношениях с мужчиной, сложности неизбежны, это не чья-то недоработка…

– Да, и в моей семье тоже случались кризисы, и на работе, и в отношениях с клиентами. Случались и будут случаться как следствие того, что мы – живые люди. «Недоработкой» может быть то, как мы реагируем на кризисы, а не то, что они вообще происходят. Поэтому можно не винить себя за то, что случилось неизбежное, – нам хватит переживаний по поводу самих проблем, которые непременно еще будут.

Что помогает пережить эмоциональную боль

Как помочь себе в ситуации сильной эмоциональной боли, приправленной еще и страданием? Тема большая, и частично я буду об этом говорить в других частях книги (особенно там, где речь пойдет о несовершенстве), но хочется обозначить несколько важных моментов уже здесь, чтобы была хоть какая-то опора под ногами. Итак, если вас с головой захлестывают какие-либо сильные эмоции (страх, отчаяние, стыд, вина и т. д.), важно следующее:

Возвращение в «здесь и сейчас». Сильные эмоции словно уносят нас в особую реальность, где восприятие искажено болью и мы перестаем чувствовать собственное тело и замечать всё, что происходит вокруг (наиболее характерный пример – паника). Для начала можно «вернуться в собственное тело» – заново его ощутить. Лучше ощутить свои ягодицы, сидящие на чем-либо. А потом и все тело. И еще – собственное дыхание, это тоже очень важно. Когда нас «уносит», мы забываем о телесных ощущениях, а именно они «заземляют» и позволяют осознать реальный источник переживаний – наш организм.

Возвращая чувствительность своему телу, мы начинаем ощущать эмоции как конкретные телесные проявления. Например, стыд – как ощущение провала в груди. Вину – как тяжесть на груди, плечах и шее, из-за которой трудно дышать. Страх – как обжигающий комок в животе или слабость в руках и ногах и т. д. Это уже не глобальная вселенская катастрофа, а физическое явление. Если удается воспринять эмоцию как конкретный процесс в теле, это отлично, потому что происходит «присвоение чувства». То есть мы осознаем, что то, что сейчас переживаем, не окончательно, не фатально и не требует немедленного реагирования (с соответствующим резким возрастанием тревоги), это только субъективное переживание, отражающее наше восприятие ситуации. Переживание обретает границы и контекст (не «все рушится, и мне больше нет смысла жить», а «мне больно, но это пройдет»). Важно только при этом активно дышать, не задерживать поток воздуха. Дыхание является основой любого процесса «возвращения в тело».

Затем важно оглядеться и ответить на вопрос «Где я нахожусь и что происходит?» Увидеть комнату или улицу, проходящих мимо людей; услышать звуки. Это тоже помогает рассеять тотальный туман и вернуть себя в реальный мир из засасывающей воронки страдания. Если бы меня прямо сейчас накрыло какое-то сильное и тяжелое переживание, я мог бы начать проговаривать что-то вроде: «Я здесь. Передо мной монитор. Клавиатура ноутбука по ощущениям бархатисто-гладкая и теплая, так как я уже давно по ней стучу пальцами. Нога затекла. Вот полка с книгами. Луч из окна освещает часть стены. Гудит включенная и не совсем исправная колонка – пока не выключу, она так и будет фоном раздражающе гудеть… Ногам холодно. Я в своей комнате».

Частая история на приеме: приходит человек, усаживается в кресло и сразу начинает что-то рассказывать. Тело напряжено, взгляд блуждает, в глаза не смотрит, в речи нет пауз, голос сдавлен, дыхание едва заметно (поверхностное). Он даже не успел со мной познакомиться и чуть-чуть освоиться, как это обычно бывает при контакте с новым человеком. Буквально все в его поведении подчинено одной задаче: не почувствовать то переживание, которое застыло в этом негибком, жестком теле. Сознание, охваченное тревогой, где-то витает: он постоянно перебирает проблемы на работе, семейные проблемы, переживает из-за будущего или прошлого – находится где угодно, но только не в моем кабинете. И когда удается его прервать и обратить его внимание на то, в каком он состоянии сейчас передо мной находится, спросить что-то вроде «Вы в порядке?», наружу может вырваться давно сдерживаемое рыдание – выражение боли, с которой ему так не хочется иметь дело.

Распознавание и принятие чувств, которые вы переживаете. Первый шаг на этом пути – разрешить своему чувству быть. Не бороться с ним, не отвлекаться, а позволить ему течь, отмечая, как это состояние отражается в теле. Очень важно связать данный эмоциональный процесс в теле с конкретной (!) ситуацией. Не обобщенно («я ужасно одинока, потому что мужчины на меня не смотрят, а не смотрят потому, что со мной что-то не так»), а конкретно («я ужасно расстроена из-за неудавшегося свидания»). «Мне стыдно из-за того, что мероприятие, которое я организовал(а), провалилось», а не «моя карьера закончена» или «я ничтожество».

Иными словами, когда мы можем от тотального обобщения («всё», «всегда», «никогда», «навсегда» и т. д.) перейти к связке «чувство – конкретная ситуация», мы снижаем уровень своего ужаса, так как реальность становится не такой страшной. Проблему отношения к себе это еще не решает, как и не устраняет внешние трудности, но позволяет уже чуть более здраво рассуждать и понимать, что́ с нами происходит.

Склонность к обобщениям – один из багов человеческого мышления, который существует в нашем мозгу по умолчанию, и она не связана с окружающей реальностью. Иными словами, психика в любой непонятной ситуации автоматически, без нашей на то воли, делает такие обобщения – на всякий случай. Ведь наш эмоциональный комфорт вообще не в приоритете у эволюции, организму главное – выжить, а будет ли он при этом хорошо себя чувствовать, неважно. Размножаться и передавать гены можно и в плохом настроении.

Нередко можно столкнуться с представлением, что принятие – это безоговорочная и безусловная любовь и одобрение. Но для меня лично от такого понимания сильно веет фальшью, потому что даже матери, самые замечательные, любящие и понимающие люди, периодически устают от своих младенчиков, которые еще и особых черт характера не имеют – а все равно невозможно их любить так же ровно и гладко, как выглядит их младенческая кожа. Что уж говорить о принятии таких неоднозначных, сложных и много повидавших людей, как мы сами. Все время какие-то шероховатости, неровности, бородавки.

В моем понимании принятие чего-либо – это отказ от попыток изменить. Принятие ситуации: «Сейчас она такова, и все». Эмоции: «Сейчас я чувствую себя так». Принятие человека: «Вот такой он, а не какой-то другой. Возможно, что-то и изменится, но произойдет это по причине не зависящих от меня процессов, без моего давления». Принятие себя: «сейчас я такой/такая, и в данный момент другим/другой быть не могу. Мне не все в себе нравится, какие-то мои реакции меня раздражают, но в данный момент другого/другой меня нет, и вряд ли я сильно изменюсь. Может, лет через двадцать».

Из этой же области – принятие собственных чувств, о котором и идет речь. Например, сейчас я могу быть расстроенным после неудачного разговора или ссоры. Если важнее всего представление о том, как должен «в идеале» состояться разговор или как «правильно» реагировать на подобные ситуации, я начну бороться с этими переживаниями. Например, убеждая себя: «Да ладно тебе из-за этого переживать, ты ж психолог». Или через самообвинение: «Где были твои глаза?! Профессионализм?! Мозги?!» Или через попытки задним числом все переиграть: «А вот если бы я сказал то-то… Надо было поступить вот так…» Или, наконец, ускорить переживание: «Ну все, пять минут порасстраивались, и хватит ныть». Все эти способы автоматически вызывают напряжение в теле и, как следствие, сдавливают дыхание.

А когда я принимаю то, что чувствую, и честно говорю себе: «Да, я расстроен. Да, мне грустно. Да, мне очень больно. Да, я обиделся (и плевать, что "это же мелочи" или "ты ж психолог"). Да, я до сих пор злюсь. Да, я не простил этого человека и спустя пять лет». Говорю – и разрешаю себе остаться с этим чувством, ощутить, как оно переливается, течет во мне…

В моменты сильной боли, когда меня отвергали близкие люди и я испытывал чувство огромной утраты или потери, я мог просто лечь на бок, обняв скомканное одеяло, и глубоко дышать, чувствуя, как пульсирует во мне боль, иногда заполняя все тело. Боль меняется, одно переживание перетекает в другое, и это могут быть стыд, вина, отвращение, отчаяние, ярость, горе – что угодно. Можно лежать почти весь день, дышать, слушать эти чувства и искать слова, которые могли бы их выразить, – что это за боль, о чем я страдаю, что я в себе обнаружил такое, с чем мне так трудно жить? Боль всегда ищет выхода, так ее легче пережить. Немая, невыразимая боль – самая тяжелая, невыносимая.

Когда боль вызвана сильным разочарованием в себе и утратой иллюзий (о том, что в чем-то более компетентен, чем в реальности; о том, что могу быть любим или признан каким-то человеком; или же при столкновении с тяжелыми последствиями наших ошибок для близких) – то единственный способ справиться со стыдом и отвращением – это, как ни удивительно, не отворачиваться от нее. Смотреть на себя, на то неприятное, что о себе узнал, на свои поступки и их последствия и дышать, дышать: «Да, и это тоже есть во мне». Не надо истязать себя, боль уже есть, ее много, она может пульсировать в груди и животе, иногда заливая все тело. Может появиться желание выпить водки, чтобы заглушить боль. Иногда все внутри застывает, и от этого становится даже легче, и можно заняться какими-то делами. Психика словно предлагает обезболивающее: ничего не чувствуешь – и ладно, зато живешь дальше.

И тогда боль может облечься в какие-то слова, найти выражение. Часто это происходит с помощью других людей. Слезы горя, рык ярости, крики злости и отчаяния, нежная жалость… Боль перестает разливаться бесформенным морем, она концентрируется, а потом постепенно стихает, сменяясь печалью – конечной станцией принятия. И тогда можно почувствовать, как расслабляется и дышит тело. Ощутить себя живым – дышащим, переживающим, откликающимся на вызовы и вопросы бушующей жизни. И принять ее.

ЗНАНИЕ О СЕБЕ САМОМ или о том, что за чувство испытываешь и зачем оно, помогает структурировать и осознавать собственное переживание.

ЗНАНИЕ ТОГО, ЗАЧЕМ НУЖНО ГОРЕ и каковы его стадии и длительность, помогает принять это горе и дать ему возможность «поработать» (да, горевание – это сложная работа). В прошлом за это отвечала традиция с ее поминками, памятными датами и сроками траура, а в настоящем, увы, для этого «нет времени» или недостаточно знаний.

Знание особенностей нарциссического стыда позволяет принять его как характерное проявление своих пока что автоматических реакций. Осознание себя как, например, человека, склонного к циклотимии (чередованию возбуждения и депрессии в рамках нормы), способствует более спокойному восприятию очередной смены настроения. Осознание особенностей собственного характера и того, что твоя реакция отчасти обусловлена не реальной ситуацией, а этим самым характером, часто снижает интенсивность переживаний. То есть не «Ситуация ужас-ужас-ужас», а «Я, в силу своего характера, ощущаю эту ситуацию как ужас-ужас-ужас… Нет, пожалуй, уже просто как ужас».

Знание о себе рождается из длительного наблюдения за собой, изучения своих особенностей, привычных способов реагирования на повторяющиеся ситуации: «В таких-то ситуациях я обычно автоматически реагирую вот так (например, склонен сразу же обижаться или думать, что меня игнорируют), а в таких-то – по-другому, но тоже стереотипно». Иногда такое наблюдение и накопление знаний о реальном себе осуществляется самостоятельно, иногда – с помощью психолога или психотерапевта, который со стороны может увидеть больше, чем вы сами.

Принятие своих переживаний позволяет нам совершить и еще одно очень важное действие: утешение.

Утешать и жалеть себя, сочувствовать, сопереживать себе мы можем, только если чувствуем боль и отзываемся на нее без осуждения. Но об этом мы подробнее поговорим в главе о несовершенстве.

Еще важно знать, что любое страдание конечно. Об этой простой истине мы склонны забывать, когда нам плохо. Но все проходит, и эмоциональная боль и страдание тоже. Исключения бывают (в ситуации с психологическими травмами вроде ПТСР), но даже в этих ситуациях боль не бесконечная, а эпизодическая, хоть и имеет тенденцию повторяться. Как бы ни было нам плохо, это проходит. Все эмоции, даже самые болезненные, имеют завершение, и если им не мешать, не останавливать их, они исчезают, и относительно быстро.

Я помню, как три года страдал от неразделенной любви, и освобождение от нее произошло после погружения в полное отчаяние, когда наступило осознание невозможности столь желанных отношений и это осознание уже не получалось заглушать надеждами и фантазиями. Хроническая боль от безответной любви, надолго сделавшая меня нечувствительным к вниманию других прекрасных девушек, перешла в острую, почти невыносимую, смешанную с отчаянием, но она схлынула, унося за собой тоску и открывая душу для новых отношений. Боль проходит, если позволить ей пройти.

Помогает структурировать свои переживания и рассказ о них – вслух или письменно. Рассказ о своей боли помогает ее ограничить, найти ей форму и образ. Поиск подходящих по смыслу слов, метафор, описывающих состояние, дает возможность сконцентрироваться на смысле этого состояния, вплести его в контекст собственной жизни.

«Мегаосознанность», «суперзрелость» и «полная взрослость» – это то, что многие люди хотели бы демонстрировать, но то, чего не будет никогда. Если кто-то постоянно приводит себя в пример как образец осознанности, взрослости и зрелости, я стараюсь быть с ним очень осторожным. Потому что сколько бы у вас ни было жизненного опыта, практики психотерапии или еще какой, направленной на расширение способности осознавать происходящее, вы все равно никогда не достигнете абсолютного видения сути вещей. Любого самого «психологически проработанного» человека может вынести куда-то в аффект, а в аффекте нет разницы между тем, кто много времени уделял осознанию своей психической жизни, и тем, кто этим не занимался, – физиология человека одинаковая у всех. Хорошая психотерапия может уменьшить количество поводов для аффектов, но не устранить эти поводы раз и навсегда.