Текст книги "Русская ось колеса Сансары"

Милые родители встретили дочь, словно не виделись вечность. Пока ее обнимали и тискали, как заблудшее сокровище, Вася смущенно перетаптывался у порога.

– Вы уж извините, Василий, – чуть оторвавшись от объятий, с виноватой улыбкой сказала Виолетта Анатольевна.

– Что вы! – он вдруг представил, что и его будут так тискать и поспешил заверить. – Я так же рад, как и вы. Передаю вам дочку в целости и сохранности.

– Вот дает! – хмыкнула Лера и рассмеялась.

– Да вы проходите. Садитесь за стол. Только Вася, будь добр, снимай туфли на одном коврике, перешагивай на другой через этот порожек и обязательно надевай тапочки, – мягко, но требовательно сказала мама Леры.

Стерильная чистота, которая царила в квартире, делала Василия несколько скованным. По приходу с улицы первым делом тщательно мыли руки и вытирали их бумажным одноразовым полотенцем. Василий понимал, что такая приверженность к чистоте – следствие длительной работы во вредных производственных условиях, если точнее – в средах с определенной радиоактивностью и чрезвычайным риском для здоровья и жизни при несоблюдении правил радиационной безопасности.

Тем не менее гордость, что трудовая жизнь прочно связалась с уникальным производством, наполняла жизнь каким-то особым смыслом. Сейчас это тем более удивительно, когда найдено как будто неубиваемое мерило – деньги, зарплата, которые как золотой ключик открывают дверь в мир роскошных ощущений. Но куда денешь то богатство души, что прежде в каждом поколении находило блистательный выход, несмотря на слухи о тлене и тщете? Несмотря на крепнущую армию отъявленных могильщиков, что торопятся навеки похоронить «души прекрасные порывы». Вот и нынешний двадцать первый век уподобляется переполненному лайнеру, которому плыть, оказывается, некуда – по крайней мере, так считал Николай Васильевич и готов был подискутировать.

Молодых сразу же усадили за стол, который был накрыт загодя. Отменно приготовленные блюда томились в ожидание гостей, источая ароматы. Здесь был салат из и свежей морской капусты, с рубиновыми включениями ягодок клюквы, тарталетки с красной икрой, сочные ломтики буженины, прикрытые и оттененные кудрявой витаминной зеленью: сельдерей, шпинат, укроп, настурция, тмин, фиолетовые листья базилика и белые стебли спаржи…

Василий, уступая настойчивым просьбам попробовать то и это, наложил себе в тарелку без разбору со всех холодных блюд по изрядной доле и в замешательстве посматривал – каким же столовым прибором воспользоваться. Столовые инструменты были из старинного серебра, красивые, увесистые. Подобное, помнится, разглядывал в музее – теперь мог взять в руки и употребить по прямому назначению, хотя сразу и не разберешь: вилочки, ножи и ложечки были разложены в определенном порядке…

– Начинай есть тем прибором, который ближе, – чуть слышно шепнула Лера и добавила: – Олух.

– Случаем, не из Эрмитажа столовое серебро позаимствовали? – невозмутимо поинтересовался Вася.

– Нет, что вы! Это наш ежедневный рабочий инструмент за столом, – мягко сказала Виолетта Анатольевна и с легкой укоризной посмотрела в смутившегося тут же Васю.

– Да уж, колбасу с бумажно-соевым наполнителем такой вилочкой есть не будешь.

– Ее никакой вилочкой есть нельзя, тем более – в промышленном городе.

– Ааа, понимаю! Бороться со всем античеловеческим – это аномально и невозможно. Когда в воздухе токсичные вещества, пусть в небольших концентрациях, в воде – своеобразный коктейль нечистот, приправленный продуктами распада хлора, на ручках дверей на кнопке лифта сидят в засаде мириады микробов и т. д. и т. п. – если это все сразу скопом наваливается, значит, пропал человечек, – Василий вдруг разговорился, словно тщась сгладить неведение в правилах хорошего тона, стараясь отделаться от ощущения своей неуклюжести.

– Ты прав, – поспешил одобрить Николай Васильевич. – Думаешь, почему здоровье, в частности, не порушено, хотя я вот этими руками держал металлический уран?

– Неужели водочка, исконное русское лекарство? Ею вымывали шлаки и токсины?

– Кто среди нас пил, тот давно в мире ином. Свободные радикалы алкоголь связывает – это да, но рискуешь пристраститься. Да и пить следует в течение получаса после работы, точнее, после контакта с радиацией. Сейчас, безусловно, выстроены кардинальные системы защиты, четкая система радиационной безопасности, а в начальном этапе риск был очень велик. Вы читали книгу «Мария Кюри», написанную ее дочерью в далеком и зловеще памятном 1937 году? Супруги Кюри, как известно, положили начало в изучении и использовании энергии атома. Эта книга – яркое отображение потрясающей жизни… Записные книжки Марии и Пьера до сих пор излучат радиацию. Они-то сами и были первыми учеными, погибшими от этой, прежде неведомой, лучевой болезни… Чтобы сохранить здоровье и здесь, то есть контактируя на работе в той или иной степени с радиоактивностью, рецепты те же, что и у долгожителей: ищем недостающие крупицы здоровья.

– А знаете, Василий, как он ищет?.. Садится на велосипед, и километров за тридцать укатит ясным погожим деньком. Попьет в том населенном пункте кваску или чаю из термоса. И обратно. До сих пор зимой – лыжи, коньки, бассейн. Летом – велосипед и пешие туристические переходы по местным достопримечательностям, а их много… – сказала Виолетта Анатольевна.

– Надо взять на заметку. Здесь у нас еще развиты сад, огород, дача.

– Ой, нет. Наши садоводы – добровольные каторжане. Занятие это нужное и полезное, но не каждому так дано с землей возиться. Мы же сюда из Москвы приехали, по комсомольской путевке – строить атомград, город и производство будущего. И родители наши москвичи, то есть мы – потомственные горожане. Здесь в городе очень любопытный конгломерат образовался. Из столиц – лучшие умы и профессиональные навыки. Из деревень – лучшие руки, несгибаемый запал. И всех нас объединяла романтика нового, гордость за свое предприятие, что мы делаем по настоящему феноменальный прорыв в использовании атомной энергии. Вот, послушайте, что я недавно откопал в своем архиве. Это статья московского журналиста Сергея Лескова, корреспондента газеты «Известия», опубликованная лет пять назад, – Николай Васильевич метнулся к книжному шкафу, откуда бережно извлек драгоценный документ времени. Надел очки и стал неторопливо, сдерживая эмоции, зачитывать:

«Новоуральск. “Замок на холме”. Так выглядит советский рай в постсоветской России.

Главная улица в этом городе носила имя Лаврентия Берии. Потом – Ленина. Вторая по значимости улица как называлась, так и называется – улицей Дзержинского. Даже небольшие руководящие должности здесь занимали офицеры НКВД, начальником транспортного отдела – тоже полковник НКВД. Строили город заключенные. Единовременно их было 30 тысяч. После того, как по улице проходила колонна зеков, в грязи оставались затоптанные письма. Никто поднимать их не решался. «Сотру в лагерную пыль» – угроза, которую руководители стройки не раз слышали от Берии. Он приезжал сюда на спецсоставе и проводил в своем вагоне персональный опрос-допрос…

Это все и сейчас работает: город, построенный зеками, центрифуги, запущенные еще при советской власти. Тут нет новых русских, нет олигархов. Практически нет новой русской политики с ее страстями. Нет казино. И даже «Макдональдса». И иномарок тоже нет. Попав внутрь, на какой-то миг думаешь: а, может, так оно и по всей стране сейчас бы работало? Корреспондент «Известий» побывал в «оазисе СССР» за колючей проволокой и нашел ответ на вопрос, почему – нет. Не работало бы. Почему ностальгическая идиллия в отдельно взятом городе обернулась бы провалившейся идиллией в масштабах всей страны.

Слова Берии лично доводилось слышать даже интеллигентнейшему научному руководителю комбината – академику Исааку Кикоину. Имя автора знаменитых учебников физики известно каждому школьнику. Узнать, что академик был создателем оружейного урана, начинки для атомной бомбы, – все равно, что узнать, что Чуковский был Циолковским.

Угроза о превращении в лагерную пыль, постепенно затухая, спускалась по служебным этажам. Но не было случая, чтобы ее привели в действие. Задания обгоняли срок – Берия выполнял любые просьбы. Страх дамокловым мечом висел над начальством; остальные, как ни странно, по нынешним временам, были увлечены работой. «Ощущение боевого окопа, – вспоминает академик Юрий Коган. – Чувство сопричастности большому делу. Своего рода целина. Только в науке». В гости к таким людям не мог приехать никто – даже родная мать. После режимных проверок разрешалось остаться в городе. Навсегда.

Верх-Нейвинск, войсковая часть № 15799, завод № 813, п/я А—7354, Свердловск—44, Новоуральск – так назывался этот город в разные времена. На карте он не значился никогда, нет его и сейчас. Хотя нельзя исключить, что в недалеком будущем российская карта будет состоять исключительно из закрытых городов. На фоне вымирающей провинции отсутствующий в географическом пространстве Новоуральск процветает. Средний заработок на комбинате – около 10 тысяч рублей, инженер получает 16–17 тысяч рублей. Зарплата поступает в срок, о массовых протестах здесь и не помышляли. Перебоев с электричеством и теплом не бывает. В хорошем состоянии стадионы, клубы и детские дома творчества, функционирует освещенная лыжная трасса и два горнолыжных спуска с подъемниками. Мясомолочный комбинат работает на новом импортном оборудовании. На больничный комплекс никто не жалуется, загруженность роддома не падает. Люди одеваются аккуратно, но безлико, словно из одного распределителя. Машины ездят медленно, московские пешеходы и то быстрее бегают. Кстати, машины только отечественные, иномарок нет и в помине. В местном Театре оперетты каждый день дают спектакли, ставят премьеры. А иногда там даже случаются аншлаги.

Одним словом, в этом городе все хорошо. Правда, жить приходится за колючей проволокой. Но к этому можно привыкнуть. «Тридцать лет назад меня привез сюда муж – я почти плакала, – вспоминает Наталья Санникова. – Теперь привыкла. Спокойно, нет страха. И я уже не завидую московским друзьям. У нас нет «Макдональдса», но у нас и машины не взрывают».

И кажется, что вернулось советское время. Если кто-то испытывает по нему ностальгию, надо срочно ехать в Новоуральск. Но ведь не проберешься – город за колючей проволокой…

Здесь находится Уральский электрохимический комбинат, где была сделана начинка для первой советской атомной бомбы, реакторное топливо для подлодок, для АЭС. Это самое большое в мире разделительное производство, где гексафторид урана, который привозят с других комбинатов атомного царства, доводят до нужной степени обогащения. По технологической сложности в длинной этой цепочке обогатительное производство считается наиболее изощренным. 24 сотрудника комбината стали лауреатами Ленинской премии, Государственных премий здесь полсотни.

На комбинате внедряли свои идеи корифеи науки – академики Курчатов, Соболев, Бочвар, Миллионщиков, Виноградов, Фрумкин, Тананаев, Фридляндер…

Иностранцев здесь не видели. Иногородних корреспондентов – тоже. Любое фотографирование за главной проходной категорически исключено. Дальше по территории – еще множество проходных, шлагбаумов, охраняемых постов. Как в сказке про Алладина, который все дальше спускался в подземный город. Но сейчас в Новоуральске находится пятеро американских инженеров. «Это – первое режимное послабление, – сказал начальник по режиму и охране, загадочно улыбаясь и не мигая. – Вот и мы поможем загранице. И она поможет нам».

Половина урана для американских АЭС производится в России, значительная часть – в Новоуральске. Россия получает каждый год почти полмиллиарда долларов. Уран можно обогащать двумя методами – газодиффузионным и центрифужным. Первый метод освоили все ядерные державы. Но второй метод выгоднее. Он требует энергии в 20–30 раз меньше. Владеет центрифужным методом только Россия. Америка дважды пыталась освоить эту технологию, слушания в сенате проводились. Закончилось тем, что раскрученная центрифуга сорвалась с креплений и разнесла половину завода. Не помогло даже, что немецкий инженер Циппе, который работал в СССР и под честное слово о неразглашении был выпущен в ГДР, убежал на Запад. Патент в Америке взял. Пустой патент – нет производства.

Кто-то из великих говорил: правильное техническое решение должно быть обязательно красивым. Не в смысле абстрактной, радующей создателя гармонией. Эстетически красивым, приковывающим взгляд и волнующим душу, как волновать может лес или море. Для описания совершенной техники вместо высоких слов больше подходят цифры.

Центрифуга, в которой находится газообразный гексафторид урана, вращается со скоростью 1500 оборотов в секунды. 90 тысяч оборотов в минуту. Ни одно техническое устройство таких скоростей не знает. И не один подшипник их не выдержит. Центрифуга, как часовой механизм, опирается внизу на тонкую корундовую иглу. Вверху равновесие поддерживается магнитным полем. Получается что-то вроде бешено вращающегося волчка. Сколько времени может без остановки и без ремонта вращаться волчок? Этот – 20 лет, может быть – 30. Пока трудно сказать, производство моложе. В цехе находится несколько сотен тысяч центрифуг. Эти каскады внешне походят на устремленный к своду церковный орган. Цех – огромный, как ГУМ. За все в ответе один инженер. По цеху он передвигается на велосипеде. Велосипед – единственное устройство, которое приводится в действие физическим усилием. Остальное – автоматика.

Цифры не укладываются в голове. Это и есть красота технического решения, перед которой застываешь, как перед поразившей воображение картиной…

Между прочим, американцы, когда впервые увидели центрифужный цех, решили, что производство остановлено. Тишина – мертвая, появилась бы муха – услышали. В США на таком заводе шум, как на стадионе. А тут-то энергии-то в три раза меньше надо.

Несколько лет назад разгорелся спор о том, создали советскую атомную бомбу наши ученые или украли наши разведчики. К единому мнению так и не пришли. Глупый спор – что делили? Общее когда-то дело, одну на всех победу. Создание атомного оружия нельзя свести к самым важным документам, которые удалось умыкнуть из сейфа. Чтобы создать атомное оружие, надо построить сложнейшую технологическую цепочку из мощных производств с множеством ноу-хау, которых хватит на библиотеку. И еще нужны специалисты высокой квалификации: только в Новоуральске живет 100 тысяч человек…

«Сегодня в разделительном производстве Россия – безусловный мировой лидер, – говорит министр по атомной энергии, академик Александр Румянцев. – Но нас мечтают догнать. Англия, Германия и Голландия объединили силы в одну компанию, заказ ей сформировали США. Наше преимущество сохранится еще 3–5 лет. Если не хотим проиграть, надо идти к сотрудничеству с ведущими странами. Закрытые города в этой ситуации должны будут становиться все более открытыми».

Мумия фараона XIX династии Рамзеса II хранилась тридцать три века. Как только ее выставили напоказ в музее, она стала быстро разрушаться. Должно быть, из-из неуважения к тайне. Не произойдет ли такого с закрытыми городами, если их приоткрыть? Вкрапления нового пока минимальны. Казино, к примеру, в Новоуральске не прижилось – уже три года стоит заброшенным. На улице Ленина обосновалась служба знакомств – это местная сексуальная революция. В прежние годы каждое ухаживание здесь обязано было закончиться браком, измена осуждалась, как работа на иностранную разведку.

«Есть ли в вашей земли новые русские?» – спросил я Наталью Санникову. «Есть, но мало. Например, Язев. Когда-то был хорошим инженером, потом стал бизнесменом и добрался до Госдумы. Изредка приезжает сюда, поит друзей и уговаривает, чтобы за него опять голосовали». – «Проголосуете?» – «Другие-то лучше?»

Когда-то этих людей перенесли через огромные пространства и поручили создать лучшее в мире производство. Они выполнили задачу. И продолжают, словно по инерции, двигаться на высоких скоростях, когда по ту сторону проволоки многие производства заторможены. Им есть, что терять. И сейчас эти люди стараются перенести свое, уже обжитое пространство, в прежнее время. Пока им удается жить, как жили раньше.

И так, как в окружающей их «стране», не живет уже никто. Полагать, что такая ситуация может длиться долго – безнадежная утопия.

Но сегодня с кем ни поговоришь в Новоуральске, опасение новшеств чувствуется везде. Новшества могут разрушить спокойную жизнь города, как это случилось с мумией фараона. Что касается науки, вряд ли она останется таким притягательным магнитом. «Нам первым и единственным в мире удалось решить сложнейшие научные задачи, – говорит академик Юрий Коган. – Жизнь здесь была довольно однообразной. А наука была самым интересным занятием». Явление «утечки мозгов» из науки, поразившее институты и КБ в больших городах, до сей поры было незнакомо городам закрытым…

Хотя прививка от «утечки умов» известна, и она проста. Платить ученым надо достойно. Вот Андрей Савчук – директор комбината с 1960 по 1987 год. 27 самых сложных лет, когда создавалось и запускалось то производство, которым Россия гордиться перед миром. Мне почему-то кажется, что директор Савчук сделал для своей страны больше, чем все депутаты и бизнесмены вместе взятые. Но что имеют прожорливые молодые волки и что имеет Андрей Савчук?? У Героя Соцтруда и Лауреата Ленинской премии – три комнаты в стареньком коттедже и маленький, на пару соток, огород. Ничего он не нажил, кроме болезней, которые не дают даже дорогу перейти…

Нет, стоп, что я говорю?! Как это – не нажил? Сегодня, когда наша страна выглядит побитой и униженной прежними конкурентами, когда мы проигрываем на всех экономических, научных и спортивных фронтах, капитал Андрея Савчука и новоуральцев – как редчайший самоцвет. Этот капитал – гордость за свою страну, для которой они создали то, что недостижимо на других континентах. Это забытое чувство. И говорить эти слова не принято, почти неприлично. Но как бы было здорово, если бы к этому чувству стремились те, кто уже нажил то, что почему-то ценится сегодня выше…

Новоуральск – советский рай в постсоветской России. Так почему же не распространить этот рай на остальную территорию? Закрыть один город можно. Закрыть всю страну – нельзя. Физически. СССР потому и развалился, что был герметизирован и отрезан от всего мира. В современном мире невозможно жить за Великой китайской стеной. Иначе рай неизбежно станет адом».

Лера ковырялась вилочкой в салате ассорти, выуживая только то, что нравится, и слушала рассеянно, вполуха. Она это уже слышала.

– В целом замечательная статья, но есть неточности, – резюмировал Василий.

– Насчет секса? – также рассеяно поинтересовалась Лера.

– И не только.

– Да есть неточности. Но не в этом суть, – ответил Николай Васильевич и убрал газету на прежнее место хранения.

– Неужели держали в руках металлический уран? – простодушно поинтересовался Вася.

– Держал колбу с первыми крупицами. Учет шел по миллиграммам. Нам было интересно, что же это такое уран. Столько про него было тогда сказано. Загадочный элемент будущего. Само понятие радиоактивности пришло, словно из области научной фантастики. Сама работа была реальной научной фантастикой. Ведь то, что делали мы, не делал никто. Потому что мы здесь впереди планеты всей. Как, впрочем, и во многих других областях советского пространства времени. Сейчас намерено принижается ценность и значимость тех научно-технических свершений советского времени. А это не так.

– Ну, а что же двигало. Не простое же любопытство?

Лера вскинула глаза на Васю и ответила за отца, как точно предлагая свой вариант ответа:

– Папа был коммунистом.

– Скажу больше: был и остаюсь. Партийный билет как лежал в сейфе на работе, так и лежит. Но никому он теперь не нужен. Стал реликвией.

– Почему же? Есть партия, которая является правопреемником прежней коммунистической партии. Логично продолжать гнуть… эээ… коммунистическую линию.

– Вот именно – ту линию, которая вывела русский народ в число передовых наций, сейчас гнут и в колесо, и в спираль, – жестко сказал Николай Васильевич, как отрезал. – Нет такой партии.

– Ну ладно, нет. Неужели лишь вера в коммунистические идеалы двигала вперед?

– Именно так.

– Но откуда это взялось? Сама человеческая натура предполагает хороший труд, как основу жизни.

– Да вы что, Василий! Вы – идеалист. У нас пока не наговорятся, за работу не возьмутся. Рабочий день начинается с перекура. Движущая сила – побудительный эмоциональный заряд иного рода: очень долго работали от нужды, чтобы просто выжить. От крайней бедности. При этом барчуки, ничего не делая, купались в роскоши. Буржуазный строй формально уравнял всех в возможностях, ликвидировав привилегии знати. Но простой народ в целом оставался быдлом, тяговой силой – фактически бесправной, униженной, ущемленной, нещадно эксплуатируемой. Вместо аристократической знати появилась буржуазная – ничем не лучше. Коммунистическая партия впервые в истории человечества построила реальное социальное государство с равными возможностями для всех. В нем не надо уповать на небеса – справедливость была в фундаменте общества.

Василий отложил в сторону вилку и заговорил с плохо скрываемым негодованием:

– Поэтому большинство церквей было разрушено, священники расстреляны? Меня этот факт потрясает чудовищностью. Принять не могу. У меня такое понимание. Есть незыблемая нравственная основа, и более совершенной нравственной основы, чем Иисус Христос, нет. На религиозной основе двигаться дальше. Зачем все время создавать что-то новое. Ну, не идут дела, как требуется – это же не значит, что надо все разрушить и строить заново, придумывая новые нравственные законы, новый кодекс строителя светлого будущего. Понимаете какой подход: не нравится – сломаем, не получается – разрушим. Как это по-научному? Революционный радикализм! Мне всегда возмущает, что мы, русские, готовы сломать даже сук, на котором сидим. Ломаем и рушим без оглядки, как будто нет основы, которую из поколения в поколения нужно укреплять, насыщать новым, развивать, обогащать расширившимся пониманием.

– Времени нет сюсюкаться. Вперед и с песней. К примеру, я атеист, но не воинствующий. В потусторонние заморочки не вникаю, здесь своих реальных хватает, которые тоже реальными способом решать надлежит.

Лера улыбнулась: перепалки мужчин разных поколений забавляли. Причем, она-то знала, что потусторонний мир есть, и улыбнулась тому, что, будь отец у нее верующий и оцерковленный, она бы не смогла устанавливать свою глубоко родственную связь с ее никому неведомым князем Тьмы. Василий заметил улыбку, и дрожь пробежала по телу.

– А вот Лера может подтвердить, что духи – не пустые россказни, – сказал Василий и с опаской посмотрел на царевну-дочку.

– Это всего лишь новомодное увлечение. Развелось этих экстрасенсов, колдунов, знахарей, религиозных реформаторов. Чушь это! – резюмировал отец.

Вася продолжал смотреть на Леру, и она нехотя сказала:

– Я бы так не утверждала безоговорочно. Параллельный мир – это реальность. Миры в тесной взаимосвязи… Но пусть каждому по словам его. Истина редко рождается в споре, она приходит чуть позже, и часто – совершенно другой.

– У вас дочь прямо-таки прорицательница! – восхитился Вася.

– У нее всего лишь способности к психологии. Ей бы в институт соответствующий, на кафедру. До доктора наук доросла бы, а то и выше: научное открытие оставила потомкам.

– У меня своя кафедра: я если и психолог, то в прикладном варианте. На этой кафедре у меня отличный штат: Вася у меня ассистент, есть умудренный опытом доцент, Владимир Владимирович, есть говорун-бездельник Леша – такие обычно идут по общественной линии, профсоюз бы был, точно его возглавил бы. Есть шеф проекта, этакий хитропродвинутый сановник. И есть цель, которую мы достигаем… Скучать, папулечка, не проходится. Там я заодно и материал для диссертации набираю. Кстати, почему бы и не одолеть вторую вышку? Говоря на вашем языке, получить второе высшее образование. Современный российский менеджмент: теория и практика. Или на факультет теологии махнуть? Я интересовалась! Но нет такой концессии, теологической кафедры, ответившей полностью всем моим изыскам. Я свой путь сама пробиваю.

– Что значит – путь? – заинтересовался отец.

Лера стала цитировать Успенского П. Д.:

– Петр Демьянович говорил так: «Первый путь – путь факира. Это долгий, трудный и ненадежный путь. Факир работает над физическим телом, над преодолением физического страдания. Второй путь – это путь монаха. Этот путь короче, надежнее и яснее определен. Он требует некоторых условий, но больше всего он требует веры, ибо если нет веры, то человек не может быть истинным монахом. Третий путь – это путь йога, путь знания и сознательности… Четвертый путь – совершенно особенный путь, не являющийся комбинацией трех других… Во многих отношениях это путь оказывается более трудным, чем другие, потому что нет ничего труднее, чем изменить себя внутри без изменения внешнего». Здесь есть множество интересных моментов. И один из них – идея «скрытого знания», недоступного заурядным людям, которое пронизывает всю историю человеческой мысли. И сама-то мысль зародилась и начала развиваться благодаря этому знанию, чтобы объять и подчинить еще одну движущую силу Вселенной, то бишь сознательную биологическую жизнь. Знание это становится доступным после череды чрезвычайных испытаний, которые ломают обычное восприятие человека и обычной ход его мысли и, соответственно, адепт – равно держатель «скрытого знания» – становится способным влиять на окружающую действительность, управлять ею.

– Гм, красиво говоришь, дочь. Как относился твой Успенский к коммунистам?

– Разумеется, ненавидел, внутренне отторгал, называл государство, созданное большевиками, «диктатурой криминального элемента».

Николая Васильевич покачал головой и решительно резюмировал:

– Не наш человек. Враг. Ты, смотри-ка, его наизусть цитируешь!

– Коммунисты как раз хотели похоронить это знания, испепелить, залить кровью, выжечь кислотой, сгноить в лагерях… Но невозможно уничтожить то, на чем основан мир. Вот коренная ошибка. То знание, которое предоставили взамен, сами же и нарушали. Это вторая ошибка. Заврались!

– Скажи-ка, ты назвала эти четыре пути-дороги. А куда они все ведут?

– Ну, конечно же – в коммунизм, – сказала, улыбаясь Лера.

Волна смеха прошла по сидящим за столом, после чего Лера не преминула добавить:

– Только коммунизм не советский, и вообще, он не так называется, но смысл один: либо съедим друг друга, либо сумеем договориться, и на основе этого знания правильно координировать работу и жизнь друг друга.

Это полушутливое отступление Леры порядком остудило накал дискуссии. Некоторое время молча поглощали кулинарные шедевры. Первые блюда были оприходованы. Тарелки убраны. И настал черед горячего. Был подан диетический рассольник по-ленинградски. Почему так назван? Вопрос свербел, но Вася спросил другое:

– Почему рухнул Советский Союз? В одночасье. Три славянских лидера распустили огромную страну. Начались кровавые разборки, пределы собственности в бывших республиках. Страна скатилась в аутсайдеры по валовому продукту. До перестройки по этому показателю была в десятке ведущих стран, на шестом или седьмом месте.

– Все очень просто. Нашлись предатели. Холодную войну проиграли, и начался целенаправленный развал страны. Но разве можно поработить русский народ? Можно лишь утопить его в пьянстве, отравить токсичной пищей, наркоманией. Отравить мозги распутством. Вакханалией серости. Затем – одни неумные желания роскоши. Золотые унитазы им подавай и прочую белиберду.

– Папа, ну, опять ты за свое. Сам же говорил, что после драки кулаками не машут. Аляску продала императрица Екатерина. Теперь продадут все подчистую. Что, эскимосам плохо на Аляске американской? Также и аборигенам-русским будет вполне комфортно в американизированной стране.

– Ты загнула, дочь! Как же тебе в головушку такое могло прийти? Василий, не дорабатываете: женская половина хоть и прекрасная, но и приструнивать надо.

– Да ты сам приструниваешь на словах. А дай тебе отпор, чертыхнешься и уйдешь читать свои книги, – мягко возразила Виолетта Анатольевна.

– Тебе, папочка, не лучше ли принять, что все течет, изменяется. То, что раньше было плохо, теперь – норма. Идет постоянная переоценка ценностей… Тарас Бульба не смог бы сейчас убить сына.

Василий аж отставил вилку и ложку, помотал головой и решительно сказал:

– Я не согласен. Переоценке должны подвергаться не те нравственные ценности, которые должны быть незыблемы, но способы их достижения. Не получается так, значит, иным методом их сделаем. Этот не идет, не приводит к нужному результату – другим манером добьемся. Потому что есть твердая нравственная основа, которую нельзя менять. Так или иначе, будет возврат, но через несчастья и трудности. Она также входит в составляющую так называемого «скрытого знания».

– Да ну вас, – сказала Лера. – Просто вы, мужчины, спорщики! А русский интэлэгэнт во все века готов мудрствовать и вечно плутать между двумя вопросами «Что делать?» и «Кто виноват?», и при этом палец о палец не ударить, чтобы сделать что-то путное, путевое… Что сказал ваш дедушка Ленин про интеллигенцию? Вот что: «Русская интеллигенция не мозг нации, а ее га. но», извиняюсь, да не к столу будет сказано. А вообще-то наступает эра снаффов. Не знаете? Так послушайте… Snuff – заснятые на пленку (накопитель) реальные убийства, кошмарные жестокости. Считается, что снаффы – искусство будущего. Потому что современный человек, бедный и богатый (сверхбедный и сверхбогатый), одинаково опустошенный меркантильными интересами, снимает последние табу на моральные ценности, и сама мораль становится «предрассудком», от которой надлежит скорее избавиться. Цель современного этапа нашей, серьезно подгнившей цивилизации – «совместная безболезненная деградация, называемая комфортной жизнью». Под наркотическим дурманом сладкой жизни распыляются последние человеческие ценности – чтобы не превратиться в бессознательное дерьмо, именно первобытный ужас снаффов возвращает потрясенной сознание к некоей незыблемой основе, плотно укутанной сакральной тайной, которая эзотерическим путем вправляет мозги. Меркантильная направленность интересов, умопомрачающий гедонизм (безудержные наслаждения), разрушающий баланс радости и страдания однозначно выплывают к практике снаффов, где реальные жертвы и зрители периодически меняются ролями. Насколько это серьезно – показывает растущий процент жестокости и крови с экрана, со страниц книг.