Текст книги "Разумное стремление"

2

Десять часов прекрасного солнечного утра. У Маргарет впереди целый день и тысяча дел. Тем не менее единственное, чего ей хотелось, – это свернуться в кровати клубочком, спрятавшись, словно раненое животное, если не от жизни, то хотя бы от собственных мыслей, от мучительных воспоминаний.

Полчаса назад она проводила Оливию, в который раз заверив обеспокоенную дочь, что чувствует себя прекрасно.

Впрочем, у Оливии были все основания для тревоги – достаточно было взглянуть в зеркало, чтобы убедиться в этом.

В лице Маргарет не было ни кровинки, и положение не спасал даже слой пудры; глаза окружены глубокими тенями. А рот… Она поежилась, и руки покрылись «гусиной кожей». Рот, по которому всегда легко было определить, как она себя чувствует, даже на ее собственный взгляд, кривился беспомощно, горько… испуганно.

О Господи, как бы ей хотелось ошибиться! Как хотелось, чтобы тот человек оказался не Джорджем! Но она знала, что ошибки быть не могло: она видела своего бывшего мужа. Хотя совершенно непонятно, что он делает в Эверсли, если все еще здесь. Ведь не исключено, что Джордж уже уехал. Эта мысль принесла Маргарет некоторое облегчение.

Она представила Джорджа за рулем стремительно удаляющейся от города машины, его жену – свою преемницу – на соседнем сиденье, пролетающие за окном пейзажи, выезд на главное шоссе графства и почувствовала, как постепенно расслабляются напряженные мускулы. Маргарет сказала себе, что переживает по пустякам, что, каким бы пугающим совпадением ни было появление Джорджа в ресторане, оно ровным счетом ничего не значит. Он явно не узнал ее. А даже если и узнал…

Маргарет почувствовала, что лицо стало мокрым, и, прикоснувшись к нему, поняла, что плачет.

Это никуда не годится! Она взрослая тридцативосьмилетняя женщина, о чем свидетельствует помимо всего прочего наличие девятнадцатилетней дочери… Какое право имеет Джордж внезапно сваливаться ей на голову и нарушать с трудом обретенное спокойствие?! Какие цели он преследует?

Пора прекратить это безумие! – строго сказала она себе. Какое отношение ко мне может иметь приезд Джорджа? Это простая случайность, только и всего. Правда, неприятная случайность, пробудившая воспоминания, образы, чувства, с которыми следовало бы покончить много лет назад.

Ведь ей было всего восемнадцать, когда они встретились. Джорджу шел двадцать второй год. Маргарет, выйдя из приюта, продолжала работать там, и какие-то дела занесли ее в аптеку на Харли-стрит. Через прилавок на нее взглянули голубые глаза – и она сразу все поняла.

Что именно? – устало спросила себя Маргарет. Что он разобьет мое сердце, сломает мне жизнь? Что будет клясться в вечной любви, а через год заявит, что разлюбил? Что их брак окажется ошибкой?

Как хорошо, что она взяла несколько дней отпуска, приуроченного к приезду Оливии! Сейчас Маргарет просто была не в состоянии справляться с многочисленными обязанностями секретаря директора школы.

Днем у нее назначена встреча с Джимом Перкинсом в больнице, работу в которой он совмещал с обязанностями председателя совета местного самоуправления. Им нужно покончить с бумажной волокитой, связанной со сбором денег. Джим робко предложил после этого позавтракать вместе, но она вежливо отказалась.

Что же со мной происходит? – в который раз сокрушенно спрашивала себя Маргарет. Почему я никак не могу разделаться с прошлым, забыть о своих страхах, комплексах и подпустить к себе другого мужчину хотя бы на расстояние вытянутой руки?

Ответ на этот вопрос она знала заранее. Джордж причинил ей такие страдания, что после случившегося у нее не возникало желания рисковать – из опасения вновь пережить испытанную уже боль.

А может быть, это оттого, что за все годы, прошедшие с момента развода, ни один мужчина не смог пробудить в ней чувства, хотя бы отдаленно напоминающие те, которые без особых усилий, одним своим видом вызывал Джордж? И боязнь новой боли здесь ни при чем?.. Моя жизнь совсем не располагает к подобным девичьим рассуждениям, резко оборвала себя Маргарет. Для ровесниц дочери это еще позволительно. Однако зрелая, рассудительная женщина должна думать о более серьезных вещах, а не тратить время на бесполезное копание в собственных чувствах.

Но не потому ли она не позволяет себе сосредоточиться на них, что боится того, с чем может столкнуться?

Вчерашние дотошные расспросы Оливии плюс потрясение, испытанное при виде Джорджа, произвели на Маргарет самый нежелательный эффект, справиться с которым лучше всего помогут конечно же напряженная работа и усиленный контроль над предательскими мыслями. Встреча с Джимом в больнице назначена на два часа. Сейчас одиннадцать, и Маргарет твердо решила, что посвятит утро борьбе с тлей, досаждающей ее драгоценным розам.

Сад при ее маленьком домике был тоже невелик, но, к счастью, огорожен кирпичной стеной, у которой она годами с любовью разводила старомодные вьющиеся сорта роз. Перед ними располагались клумбы с традиционными для деревенских садиков растениями – анютиными глазками, ноготками, незабудками, которые размножались самосевом и почти не требовали ухода. Вдоль дорожки росли столь же неприхотливые и радующие глаз примулы с неброскими розовыми, лиловыми, желтыми цветками. А в заросли кошачьей мяты повадился ходить толстый рыжий соседский котище. Бороться с его страстью к душистой траве у Маргарет не было ни сил, ни желания.

Выйдя на порог, она оглядела свои владения и подумала, что обрабатывать розы химикалиями довольно хлопотное дело и можно не успеть справиться с ним до отъезда в больницу. А это означает, что разумнее заняться уборкой в доме.

С сожалением взглянув еще раз на залитый солнцем сад, Маргарет поднялась наверх, чтобы застелить кровать Оливии. Первое, что она увидела, войдя в комнату, был старый ослик дочери, стоящий на комоде.

Ослика она купила еще до рождения Оливии. Маргарет подошла к комоду и, с затуманившимся взглядом взяв в руки игрушку, отрешенно погладила потертый серый плюш. Это было холодным дождливым днем, припомнила она, с оттенком горечи усмехнувшись тому, как ярка в памяти каждая деталь.

В тот день она получила письмо от адвокатов Джорджа, излагавшее условия развода. Развода, который, как она отчаянно надеялась до последней минуты, не состоится. Письмо, написанное холодным, деловым языком, делало совершенно очевидным желание мужа окончательно избавиться от нее.

Он оставлял ей дом, машину, все сбережения на их общем счете. Джордж в отличие от Маргарет не испытывал недостатка в средствах: родители матери завещали ему деньги, и именно благодаря им он смог купить их красивый дом и небольшую фармацевтическую фабрику.

Она будет получать часть доходов от этого бизнеса. Не стоит опасаться, что развод нанесет ей финансовый ущерб, – вот что он сказал в тот ужасный день, когда вошел в кухню и объявил, что хочет расторгнуть их брак.

Задним числом Маргарет понимала, что все должно было начаться гораздо раньше, что порой муж бывал с ней слишком спокойным, даже отчужденным. Но она объясняла это трудностями начала нового дела и была еще столь юной и неопытной женой, что обвиняла себя в излишней мнительности. Она успокаивала себя тем, что брак не может быть одним длинным медовым месяцем, что возможны и взлеты, и падения, когда все кажется далеко не таким идеальным, как хотелось бы.

Потом грянул гром. Выяснилось, что Джордж больше не любит ее, не нуждается в ней… А значит, у него есть другая, раз он хочет свободы.

Маргарет могла бы не соглашаться на развод, могла бы уговорить его повременить, пока не пройдет тяжелый период. Однако гордость никогда не позволила бы ей так поступить… Что же касается его денег…

Она позволила своему адвокату принять только половину средств, вырученных от продажи дома, и ничего больше. А затем сообщила, что немедленно уедет и попробует начать новую жизнь в других краях.

Именно в первую свою поездку в Эверсли она и купила серого плюшевого ослика. Маргарет опоздала на свой поезд и в ожидании следующего вышла из здания вокзала на мокрую оживленную городскую улицу с отчетливым ощущением, что жизнь кончена, что продолжать ее не имеет никакого смысла.

Бесцельно шагая по набережной, она добрела до неогороженного участка, где проводились какие-то ремонтные работы.

Даже теперь Маргарет отчетливо помнила ту абсолютную ясность мыслей и их ход. Она думала о том, видят ли ее толпившиеся неподалеку рабочие и редкие прохожие, и понимала, что, сделай она всего лишь шаг навстречу свинцовой, в радужных разводах, воде, – и не будет больше ни боли, ни муки, ни одиночества… Вообще ничего.

Маргарет подошла к краю, чуть было не занесла ногу над пустотой… И вдруг почувствовала, как впервые шевельнулся ее ребенок. Она прикрыла живот обеими руками в молниеносном инстинктивно оберегающем и изумленном жесте. Потрясение, радость, никогда прежде не изведанная горько-сладкая боль вспыхнули в ней.

Кто-то тронул Маргарет за руку. Пожилая женщина заботливо проворчала:

– Вам бы следовало держаться подальше от края. Гранит такой скользкий…

Кризис миновал. Она стояла уже в безопасности, посредине тротуара, дрожащая, со струящимися из глаз слезами, но живая… И, что гораздо важнее, ее ребенок тоже был жив.

Тогда-то она и купила этого ослика.

Маргарет вдруг почувствовала, что плюш под ее пальцами насквозь промок, и, резко вернувшись из прошлого, с досадой поняла, что опять плачет. Старческая слезливость, усмехнулась она, не обращая внимания на то, что зеркало Оливии отражает по-прежнему юную, стройную фигуру, лишенную каких-либо признаков увядания.

Я ведь поднялась сюда для того, чтобы застелить постель, а не затем, чтобы растравлять старые раны, напомнила себе Маргарет, оправляя одеяло и с силой усаживая на него плюшевого ослика.

* * *

В час дня она начала тщательно готовиться к встрече с Джимом. Надела строгий темно-коричневый костюм, оживленный красивым, в золотистых разводах шарфом, и элегантные черные туфли.

Пусть Оливия твердит, что гардеробу матери недостает шика и что она слишком молода и хороша, чтобы носить одежду, более подходящую старым девам. Маргарет любила классический стиль.

Закончив накладывать косметику, она с удовлетворением отметила, что умеренные светло-коричневые и персиковые тени должным образом подчеркнули яркость глаз. Но взглянув в зеркале на свои губы, Маргарет поморщилась – даже самая незаметная, бледная помада не скрывала их полноты, их чувственности…

– У тебя самые замечательные губы на свете. Просто созданные для поцелуя…

Она проглотила застрявший в горле комок. Джордж сказал эти слова тем вечером, когда сделал ей предложение, перемежая комплиментами легкие, скромные поцелуи, которые вскоре потеряли всякую легкость, не говоря уж о скромности. Маргарет содрогнулась и едва удержалась от того, чтобы не коснуться пальцами рта, не провести языком по губам – настолько сильным и ярким было воспоминание!

Она почти не имела сексуального опыта до встречи с Джорджем. Он был первым моим любовником… Моим единственным любовником, сухо уточнила Маргарет. Так называемая сексуальная революция, бушевавшая в пору ее юности, не коснулась девушки. У нее никогда не возникало потребности, как у других сверстниц, получить все мыслимые удовольствия…

Хотя много позже из бесед с подругами Маргарет узнала, что большинство из них тоже вышли замуж за своих первых любовников. И это давало им повод шутливо сетовать – особенно если браки были ранними, а мужья слишком увлеченными работой, – что, возможно, они многое упустили в своей жизни.

Нынешний, более здравый, подход к жизни выдвинул на первый план иные ценности. И Оливия, с серьезностью и убежденностью, свойственными несомневающейся юности, заявила, что если и будет заниматься любовью, то только с человеком, чей сексуальный опыт позволит ей чувствовать себя в полной безопасности.

Оливия принадлежала к тому новому поколению молодых женщин, которые на первое место ставят карьеру и финансовую независимость. А брак и семья, на их взгляд, могут подождать, пока эти цели будут достигнуты.

Конечно, учитывая неимоверно возросшее количество разводов, такой подход казался весьма разумным. Но вот любовь… чувства… Подчинятся ли они, когда кто-то решит, что настало время впустить их в свою жизнь? Маргарет не была в этом уверена. Может быть, это потому, что у нее самой просто недостает силы воли, чтобы управлять своими чувствами? Может быть, есть в ней какая-то ущербность, не позволяющая ни на мгновение забыть Джорджа и той боли, которую он ей причинил?

Вероятно, ей было бы намного проще, если бы она возненавидела его, направила всю силу разъедающей ее горечи на то, чтобы уничтожить свою любовь. Но Маргарет была лишена такого оружия, и всю ужасающую боль и муку обернула скорее против себя, нежели против бывшего мужа.

Со временем она научилась успокаивать себя тем, что не ее вина в том, что его любовь прошла. Такое случается сплошь и рядом, и это не делает ее парией, прокаженной, неудачницей. Просто Джорджу встретилась другая. Но от этого Маргарет не становилось менее горько.

Однако жизнь продолжалась, и она как-то продолжала жить, но рана не затягивалась. Это моя вина, а не его, снова и снова, год за годом повторяла она себе. Может быть, оттого, что была слишком юной, совсем одинокой, очень наивной и всецело зависела от его любви и одобрения, Маргарет и страдала так сильно, когда лишилась всего этого.

Имей она более высокую самооценку, осознавай отчетливее свою индивидуальность, обладай большим самоуважением, все, возможно, сложилось бы по-иному… Она могла бы быть иной. Теперь, оглядываясь назад, Маргарет понимала, что была беспомощной и цеплялась за Джорджа, как вьющаяся лоза, не могла и шагу ступить без него и медленно удушала его силой своей любви. Что же удивительного в том, что муж отвернулся от нее?

Маргарет поклялась, что не повторит той же ошибки с дочерью, и внимательно следила за тем, чтобы не причинить Оливии вреда своей навязчивостью и одержимостью. Не обращая внимания на душевную боль, она усердно поощряла в дочери самостоятельность, индивидуальность. Маргарет ценила любовь и доверие, существующие между ними, но не питала никаких иллюзий. Оливия постепенно отдалялась от нее, медленно, но необратимо занимала собственное место в мире взрослых.

Может быть, дочь права… Может быть, действительно пришло время задуматься о своем будущем?

И что дальше? Выйти замуж за кого-нибудь вроде Генри или Джима, за человека, который ей нравится, но которого она никогда не полюбит, – только ради того, чтобы избежать одинокой старости? Разве это не столь же эгоистичное стремление, как ее всепоглощающая, безумная любовь к Джорджу? Нет уж, лучше оставаться одной. Так безопаснее…

Маргарет запнулась – ее покоробило предательское слово, мелькнувшее в голове. Разве она нуждается в безопасности сейчас? Боль прошлого давно должна была отступить. Она уже не та запуганная девочка, что раньше. Она женщина, женщина, которая управляет собственной жизнью, собственной судьбой. Ну и что, если Джордж по какому-то несчастливому стечению обстоятельств оказался в этих краях? Он явно не узнал ее, и они почти наверняка больше не столкнутся.

Может быть, и так. Однако Маргарет знала, что именно короткое, потрясшее ее видение стало причиной сегодняшнего задумчивого настроения, мрачного взгляда и теней вокруг глаз, ожившей боли, только и ждущей, чтобы она ослабила бдительность.

Собрав всю силу воли, она заставила себя выйти из дому. У нее есть дела, жизнь продолжается, и, кроме всего прочего, она обещала мисс Хопкинс и Джеку навестить их сегодня днем.

Если она втайне о чем и жалела, так это о том, что у нее не было больше детей. Есть нечто совершенно особое, волшебное и примиряющее с жизнью в том, что физическое выражение любви приводит к зачатию ребенка…

Маргарет села в машину и завела мотор. Она уже давно запретила себе думать о чем-либо подобном. И все же, как напомнила ей Оливия, она достаточно молода, чтобы завести второго ребенка.

Второй ребенок… Ее руки с силой сжали руль. Для начала придется найти любовника… Любовника, а не потенциального отца своему неродившемуся ребенку. Любовника, о котором она сейчас думала и в котором нуждалась меньше всего.

Да что же с ней происходит?! Неужели это разговоры Оливии выбили ее из привычной колеи? Или было что-то еще, связанное с внезапно мелькнувшим на ее горизонте Джорджем, с ее снами, чувствами, желаниями, которые продолжали преследовать ее, хотя она так яростно пыталась это отрицать?

Маргарет понимала: лишь потому, что Джордж был ее единственным любовником, в бесстыдных эротических видениях, которые порой тревожили ее сон, в качестве партнера всегда оказывался он. К тому же наяву они, возможно, никогда не занимались любовью с таким неистовством и с такой страстью. Но понимала она также и то, что именно эти сновидения укрепляли ее в нежелании впустить в свою жизнь другого мужчину, не позволяли ей искать иного, более спокойного и безмятежного счастья…

Только когда Маргарет оказалась в окрестностях больницы, она осознала, что проделала почти весь путь глубоко погруженная в свои мысли.

Было ровно два часа, когда она вошла в холл и сказала улыбающейся регистраторше, что у нее назначена встреча с доктором Перкинсом.

– Да, конечно, миссис Лорример. Я немедленно сообщу ему, что вы здесь.

Маргарет уже привыкла к тому, что люди ошибочно называют ее миссис Лорример. Возвращение к девичьей фамилии было инстинктивным жестом отторжения всего, что связывало ее с Джорджем. И хотя поначалу Маргарет спешила поправить заблуждающихся, прося называть ее мисс Лорример, но вскоре махнула рукой. Эти поправки смущали посторонних больше, чем их ошибка волновала саму Маргарет.

Отвернувшись, она подождала, пока девушка побеседует по внутреннему телефону, и вновь повернулась к столу, когда та произнесла:

– Доктор Перкинс ждет вас в своем кабинете. Вам следует…

Поблагодарив регистраторшу и заметив, что дорогу она знает, Маргарет пошла по коридору.

Чтобы попасть в кабинет Джима, надо было пройти мимо родильного отделения. Сквозь открытые двери до нее донесся плач новорожденных младенцев. Все внутри сжалось от этой знакомой, незабываемой смеси чувств – любви и тревоги. Невозможно было поверить, что со времени рождения Оливии прошло девятнадцать лет. Маргарет помнила, какой восторг испытала, когда акушерка сказала, что у нее родилась дочь… И только потом пришли растерянность, отчаяние, слезы, унизительное осознание того, что она одинока в своей радости, что ей не с кем разделить это счастье.

Медперсонал был очень добр к ней. И Маргарет вскоре удалось преодолеть депрессию…

Она поняла, что все еще стоит перед дверью в родильное отделение. Вздохнув, Маргарет тряхнула головой и пошла дальше по коридору.

Дверь в кабинет доктора Перкинса была закрыта. Для приличия постучавшись, Маргарет открыла ее и вошла.

Она не ожидала, что Джим будет не один. Однако вовсе не присутствие постороннего заставило ее замереть на месте, а то, что этим посторонним был не кто иной, как Джордж Пэлтроу.

Джордж… в кабинете Джима. Ее тело словно налилось свинцом и не реагировало на вялые команды рассудка. И в то же время все внутри перевернулось и ей стало так дурно, что Маргарет испугалась, как бы ее не стошнило прямо здесь.

Джим, по-видимому не заметивший ее потрясения, с улыбкой встал из-за стола и подошел к ней. По-дружески обняв Маргарет за плечи, он тепло сказал:

– Джордж, я хочу познакомить тебя с моим лучшим другом, с Маргарет Лорример. Маргарет была главной движущей силой в нашем начинании. Она сделала намного больше, чем все мы, вместе взятые. – Джим с любовью взглянул на нее. – Надеюсь, Оливия уехала без проблем. Жаль, что девочка не смогла погостить подольше. Хотя это ее первый год и ей вряд ли захотелось бы пропустить занятия. Оливия – дочь Маргарет, – пояснил он для Джорджа. – Признаюсь, мне до сих пор трудно поверить, что Маргарет – мать студентки университета.

Маргарет почувствовала, как ее лицо запылало от смущения и тревоги. Она не могла заставить себя взглянуть на бывшего мужа, чтобы не увидеть презрения и безразличия, которые, вероятно, читаются в его глазах.

Она понимала, что Джим всего лишь хотел польстить ей. Он искренне считал, что Маргарет не выглядит на свои тридцать восемь лет и действительно с трудом верил, что у нее такая взрослая дочь.

И все же Маргарет не могла справиться с замешательством, вызванным тем, что ее могли принять за женщину, которая при каждом удобном и неудобном случае подчеркивает свое раннее материнство и то, что они с дочерью выглядят скорее как сестры.

Сталкиваясь с подобным сама, Маргарет чувствовала острую жалость к несчастным дочерям, которым в некотором смысле отказывали в самостоятельном существовании, заставляя служить как бы фоном, оттеняющим пресловутую «молодость» матерей. Словно подчеркивая тем самым, что дочерям не суждено стать такими же красивыми и неотразимыми, какими были в их возрасте матери.

Однако сейчас Маргарет продолжала оцепенело стоять, не в силах открыть рот, чтобы возразить Джиму… Да и почему, собственно, она должна в чем-то оправдываться?!

Джордж стоял в глубине кабинета, в тени. Он полуотвернулся, словно не желая смотреть на нее, узнавать ее.

Маргарет заметила, что его волосы по-прежнему черны, без намека на седину и, по-видимому, так же густы. Она вспомнила, как любила гладить их, ощущая пальцами мягкую упругость вьющихся прядей и завидуя этому дару природы. Впрочем, Джордж, казалось, был не менее очарован водопадом ее мягких блестящих прямых волос.

Они струящиеся и теплые, как пронизанная солнцем вода, говорил муж. Когда они занимались любовью, ему нравилось их скольжение по его коже… по обнаженному телу. По просьбе Джорджа Маргарет терлась о него, словно шаловливый котенок, и в звуках, вырывавшихся из его горла, было что-то от рыка короля джунглей.

Благодаря ему она многое узнала и о своей, и о его сексуальности. Это касалось не только физической стороны соития, ей открылось также огромное разнообразие и сила легчайших, самых деликатных и часто неожиданных прикосновений. Джордж был одновременно нежным и страстным, требовательным и терпеливым. Он был лучшим из любовников и худшим из мужей.

При этих воспоминаниях Маргарет непроизвольно задрожала. Джордж по-прежнему смотрел в сторону, как и она. Но Маргарет в отличие от него не могла справиться с бесстыдным желанием вновь ощутить прикосновения его рук – требовательных, ласкающих, любящих рук, которые сейчас были сжаты в кулаки.

Джордж внезапно зашевелился, разминая пальцы жестом, который был ей незнаком и который, в силу своей чуждости, должен был бы прогнать ненужные воспоминания. Однако случилось обратное: неосознанное движение уничтожило остатки ее самообладания, и Маргарет охватили тоска и опустошение. Но почему?! Ведь она изменилась, он, несомненно, тоже. И безумно глупо с ее стороны оплакивать собственное незнание чего-то столь незначительного, как вновь приобретенные привычки.

Джордж пребывал в напряжении, и бессознательное похрустывание пальцами доказывало это. Он был в напряжении и тем утром, когда сказал Маргарет, что ни она, ни их брак ему больше не нужны. Но тогда напряжение было иного рода – он использовал его как барьер между ними, словно предупреждая: «Не приближайся! Даже и не думай прикоснуться ко мне!» И все же она попыталась сделать именно это… И была смертельно поражена тем, как мгновенно Джордж отпрянул от нее, демонстрируя физическое отвращение…

Джим тем временем продолжал говорить:

– Маргарет почти в одиночку организовала и вела всю эту кампанию. Я хотел, чтобы вы познакомились, потому…

Она больше не могла этого вынести. Первоначальное потрясение постепенно проходило. Однако то, что шло ему на смену, было еще хуже: мучительное беспокойство, боль и что-то еще… что-то, о чем даже не хотелось думать.

– Простите, Джим, – дрожащим голосом прервала его Маргарет. – Боюсь, я не смогу остаться…

Лихорадочно ища подходящий предлог для столь неожиданного бегства, Маргарет краем глаза заметила, что Джордж повернул голову и смотрит на нее.

Их взгляды встретились, схлестнулись – голубые глаза пристально смотрели в серые. Все нервные окончания в ее теле словно ожили. Все опять было как много лет назад. И тогда он смотрел на нее этими удивительными голубыми глазами… Но тогда в них было восхищение или возбуждение и нетерпение, а теперь…

Что же теперь? – спрашивала себя Маргарет, чувствуя головокружение и пытаясь отвести взгляд. Она отстраненно отметила, что Джордж заметно возмужал, ушла юношеская худоба, черты лица стали резче, тверже, мужественнее. По голливудским канонам его нельзя было бы назвать красавцем. Однако он всегда обладай сильной, безумно волнующей – по крайней мере ее – аурой мужской сексуальности, которую время, казалось, только усилило. И тем не менее в нем не было ничего подчеркнуто сексуального. На Джордже был прекрасно сшитый строгий темно-синий костюм, белоснежная рубашка и подходящий неброский галстук. Его одежда была очень похожа на ту, которую носили и Джим, и Генри, однако на нем она сидела совсем по-другому…

Едва заметное движение Джорджа вновь привлекло ее внимание. Маргарет беспомощно проследила за ним взглядом и вдруг с остротой ощутила силу его мускулов, двигающихся под кожей, до боли ясно представила его тело, которого лишена была долгие годы.

– Мне… мне нужно идти, – повторила она хрипловато. – Я обещала заехать к Джеку.

– Но мне кажется, мы собирались покончить с бумагами, – возразил доктор Перкинс. – Я…

– Простите, Джим… Я не могу остаться. Только не сейчас! – почти прокричала она, бросаясь к двери и с ужасом представляя, какими глазами смотрит на нее сейчас Джордж.

Она отчаянно спешила покинуть кабинет, пока ее окончательно не обуяла паника. Маргарет понимала, что ее поведение должно было показаться Джиму абсолютно необъяснимым, нелогичным и ребяческим, и потому привести его в полное замешательство. Позже она извинится перед ним, придумает какие-нибудь оправдания своим действиям. Но если она останется в одной комнате с Джорджем еще хотя бы на секунду…

. Маргарет вздрогнула, поняв, до какой степени сильно в ней искушение в одно мгновение преодолеть пропасть, разделяющую их, подойти к Джорджу и стать рядом – так, словно это ее законное место.

Это поразило и напугало ее даже больше, чем сексуальные ощущения, вызванные его присутствием. Муж причинил ей жестокие мучения, и она полагала, что ничто не может заставить ее позабыть эту боль. Тем не менее за короткий промежуток времени, равный всего нескольким ударам сердца, она превратилась в существо безрассудное, утратившее чувство реальности и позволившее себе вообразить, что они по-прежнему могут быть вместе, что они пара, что… Что? – с тоской спросила она себя, распахивая дверь и выскакивая в коридор. Что они по-прежнему могут быть любовниками?

Горячая волна возбуждения, захлестнувшая ее с головой, не оставила никаких сомнений в справедливости этого предположения.

Джим, который вышел вслед за Маргарет, задержал ее и обеспокоенно спросил:

– Что-то случилось? Вы выглядите как-то необычно. Я…

– Все в порядке, Джим. Я просто чувствую себя виноватой. Я забыла о том, что обещала навестить Джека. Вчера у него неожиданно поднялась температура. – Маргарет даже не подозревала, что способна так лихо лгать. – Я позвоню вам завтра… Простите меня, пожалуйста.

Джим Перкинс улыбнулся, по-прежнему озадаченный, но, будучи таким, каков есть, даже не пытался удерживать или расспрашивать ее.

Только захлопнув дверцу машины, Маргарет поняла, что так и не узнала, что делает Джордж в их городе и, что более важно, как долго намерен здесь пробыть.

Судя по его реакции на меня, если он и собирался тут задержаться, то сейчас наверняка изменил планы, мрачно подумала Маргарет. Слава Богу, что Олли уже уехала!

Оливия! Маргарет стало не по себе. Что почувствует дочь, если узнает, что ее отец был здесь, а мать ни словом об этом не обмолвилась? Но Оливия никогда не выказывала ни малейшего желания разыскать своего отца.

Впрочем, это не означало, что в глубине души она не хочет побольше узнать о нем. Было бы странно, если бы Оливия не испытывала столь естественного человеческого желания, даже если из сострадания к матери и хранила молчание по этому поводу.

Маргарет оцепенело сидела, понимая, что пока еще не в состоянии вести машину. Откинув голову на подголовник, она обреченно признала, что близка к тому, чтобы взвалить на себя еще и чувство вины.

Прошло немало времени, прежде чем она собралась с физическими и душевными силами и завела двигатель. Вцепившись в руль и сосредоточенно хмуря лоб, Маргарет безуспешно старалась отогнать от себя мысленный образ Джорджа, который мешал ей следить за дорогой.

Если она так бурно реагирует всего лишь на его присутствие, что же будет, если он прикоснется к ней? Даже подумать об этом страшно.

Прикоснется к ней! Истерический смешок клокотнул в ее горле. Последний раз Джордж касался ее, когда они занимались любовью меньше чем за неделю до того, как он сказал, что намерен развестись с ней.

Ее охватила нервная дрожь, глаза наполнились слезами. Лишь пронзительный сигнал какой-то машины вернул Маргарет к действительности и напомнил об ответственности водителя.