Текст книги "Эликсир для Потрошителя"

Глава 30

Начало 20 века, 1914 год…

Впервые она заподозрила неладное, когда Джеку исполнилось 24 года. После колледжа сын работал клерком в банке, у него было несколько друзей, но она никогда не видела рядом с ним девушек. Тем не менее, изредка она находила в комнате Джека то яркую девичью заколку, то рассыпанные перламутровые бусы… Она пыталась завести с сыном откровенный разговор, но он отмалчивался или огрызался в ответ. Она отступала, надеясь, что рано или поздно он приведет невесту в дом. Но тревога, поселившаяся после той ночи, когда Джек говорил про отца, так и не проходила.

Она сама толком не понимала, чего боится. Какая разница, кого Джек считает своим отцом? Но почему ее колотит нервная дрожь каждый раз, когда сын задерживается у друзей по вечерам? Почему ее так беспокоит видимое целомудрие сына?

Однажды она, бродя по небольшому рынку, издалека увидела знакомый силуэт. Джек был не один – рядом с ним шла хорошенькая девушка в нарядной шляпке с цветными перьями. Она не стала окликать сына – зачем его смущать? Но впервые за много лет она почувствовала душевный покой. Зря она мучилась все это время. Дурная кровь отца вовсе не проявилась в Джеке, он хороший мальчик, и скоро приведет в дом приличную девушку. Это же хорошо, что он не торопился с выбором!

Но прошла неделя, другая, а сын все не торопился знакомить мать со своей избранницей. Несколько раз она порывалась было спросить о девушке в забавной шляпке, но что-то словно останавливало ее. Более того, приходя на рынок, она изо всех сил старалась не слушать беспокойные разговоры торговок, которые обсуждали какое-то страшное преступление. Низко наклонив голову, она буквально пробегала мимо торговых рядов, но обрывки фраз догоняли ее и жалили в сердце, словно злые осы. «Такая молодая» «Изрезали на кусочки» «Хоронить будут в среду» «Так никого и не нашли?» «А я говорила, вызывающе она была одета. Зачем такую шляпу на прогулку цеплять?»

Усилием воли она прогнала плохие мысли. Да, какую-то девушку убили, изрезали на кусочки, но при чем тут ее сын, ее целомудренный Джек? А еще через пару недель, убирая комнату сына, она обнаружила в кармане его сюртука крошечный кусочек яркого птичьего пера. И опять оправдала сына – он же гулял с девушкой, наверное, она подарила перышко ему на память. А сама уехала далеко-далеко… например, в другую страну. На этом Лаура и успокоилась.

С тех пор она старалась не думать о том, откуда берутся в вещах сына женские вещи. Домой он девушек не приводил, и Лаура уговорила себя, что это и к лучшему. Она отворачивалась от столбов с объявлениями – в окрестностях Суссекса объявился маньяк похуже Джека-Потрошителя. Он убивал всего раз в году, тем не менее, ужас жителей перед ним все рос. Уже третья девушка в начале весны найдена в овраге, неподалеку от их поселка. Все изрезаны на куски каким-то острым инструментом. Ее это не касается, говорила себе Лаура, ведь у нее не дочка, а сын. На него маньяк не нападет.

* * *

К вечеру горло слегка прошло. То ли помогло лечение алкоголем, то ли я хорошо выспалась, но вирус, вроде, отступил. Я допила остатки остывшего чая из термоса и снова стала обдумывать, как мне вывести на чистую воду Самойлова. Скорее всего, он прячется под личиной директора Тихонова. Мне надо всего лишь еще раз с ним переговорить, и мы расставим все точки над «и».

В номер постучали условным стуком, поэтому я совсем не испугалась, когда в двери провернулся ключ, и вошли Алена с Игорем. Они кратко рассказали о грехопадении Лидии, пересказали разговор с Ефимом и упомянули о гибели Лады, а затем Игорь торжественно достал из кармана ампулу с прозрачной жидкостью:

– Ну что, Вероника, пришло ваше время. Я должен быть уверен, что в этой ампуле – не простая вода, а нечто, недоступное современной науке.

Замерев, я смотрела на ампулу. Неужели он передо мной – заветный эликсир молодости? Тот самый, над которым я безуспешно билась несколько лет?

Двигаясь, словно во сне, я достала из чемоданчика молекулярный микроскоп. Так, главное – действовать осторожно, не пролить ни капли драгоценной жидкости. А что, если в ампуле – вода? Ну что же, не разбив яйца, не приготовить омлет.

Я осторожно вскрыла ампулу и перелила жидкость в специальную герметичную колбочку с капельницей. Затем капнула остаток на стекло и поставила в микроскоп. Нет, это была не вода!

Свернувшаяся колечком молекула ДНК была какой-то странной, непривычной мне формы. О, вот и ее хвост, теламера – тоже какой-то слишком длинный и необычно выгнутый. Надо подсчитать хромосомы и понять, человеческий ли это ДНК… Точно, загадочная молекула с длинным хвостом явно принадлежала человеку. Интересно, сколько таких молекул в ампуле? И каким же образом, интересно, при введении в кровь эти молекулы работают?

Если честно, я рассчитывала найти загадочное вещество – теламеразу. То самое вещество, которое прекращает деление теламер, и тем самым продлевает жизнь. Я была уверена, что гениальному Самойлову удалось синтезировать это вещество таким образом, чтобы оно наращивало укороченные концы молекул ДНК. Но никаких следов теламеразы в ампуле не наблюдалось.

Игорь настороженно следил за моими опытами, но вопросов не задавал. Я сложила микроскоп, протерла стекло и лишь тогда кратко сказала, что в жидкости – молекулы ДНК. Как они действуют на испытуемых – понятия не имею. Вполне возможно, что вначале в клинике выделяют ДНК поступивших на лечение, а потом как-то преобразуют их.

– Как именно преобразуют? – спросил напряженно слушающий Игорь.

– Не знаю. – пожала я плечами. – Возможно, меняют кодировку ДНК так, чтобы теламеры начали достраивать концы. Я это сделать не пыталась, поэтому ответа у меня нет.

– То есть в этой ампуле – ДНК Ефима?

– Вы хотите, чтобы я устроила сеанс гадания? – рассердилась я. – У меня же нет образца для сравнения!

– Образец завтра будет. – кивнул Игорь. – Что там нужно для сравнения, слюна подойдет? Плюс принесу еще одну ампулу. Если вы правы, в ней должны быть молекулы моего ДНК.

– Вот тогда будет предметный разговор. – согласилась я. – А пока это только догадки.

– Ладно, – кивнул Игорь. – Тогда я, пожалуй, пойду. А вы, девушки, ложитесь-ка спать.

Он ушел, а я рассказала Алене о встрече с Артурчиком и странном разговоре с ним. Она молча выслушала меня и ответила, что хочет поговорить с Артуром прямо сейчас.

– Ты поняла, о чем он говорил? – на всякий случай уточнила я.

– Да.

– Я правильно поняла, и танцовщицу и секретаршу убил один и тот же маньяк? И вы приехали сюда искать улики против него?

Алена долго молча смотрела на меня. Что было в ее взгляде, я понять не могла: то ли тоска, то ли смущение. Наконец, она ответила:

– Ты права, мы ищем улики.

– Но скажи же наконец, кого вы подозреваете? Почему мне нельзя это знать?

– Потому, что ты правильная. – после паузы ответила Алена. – Ты всегда точно знаешь, что делать. А мы… мы все неидеальные. И я не могу тебе довериться.

– Это я-то правильная? – я горько рассмеялась и тут же закашлялась. – Я осталась в этом городе, думаешь, ради тебя? Нет, я хочу увидеть Самойлова. Тебя бы я бросила, а вот от него уехать не могу.

– Ты шутишь? – подруга ошеломленно посмотрела на меня. – А я была уверена, что тебе мешает уехать чувство долга. Ты мне обязана жизнью, и только потому… Как мало мы понимаем в людях!

Внезапно она упала головой в подушку и зарыдала. Я лишь грустно смотрела на нее, не решаясь даже успокаивать. Пусть проплачется, позади у нее трудный день, а впереди – не менее трудная ночь. Времени терять нельзя, людей вокруг убивают, как мух. Нам надо срочно поговорить с Артуром.

Но оказалось, вечер готовит нам другой сюрприз. В дверь осторожно постучали. Алена вскочила, наскоро вытерла глаза кулаком и громко спросила:

– Что нужно?

– Откройте, это Саша! – раздался негромкий дрожащий голос. – Я сбежал от них, спрячьте меня!

Глава 31

Начало 20 века, 1918 год…

Наконец-то свершилось то, во что Лаура уже не верила. Джек привел домой девушку.

– Мама, познакомься! Эта Сюзанна, дочка лондонского доктора. Он против нашего брака, но времена уже не те. Пока идет подготовка к свадьбе, поживем у тебя, а потом уедем в Лондон.

Довольно скоро Лаура поняла, что Сюзанна беременна. Ребенок должен был родиться через два месяца после свадьбы. Она начала вязать маленькие кофточки, старательно отгоняя некстати возникшие воспоминания о том, как вязала такие же кофточки 26 лет тому назад. Теперь все будет по-другому. У нее будет внук – она не сомневалась в том, что родится именно мальчик. Джек явно любит свою жену, так похожую на Лауру в молодости. Он остепенится, у них будет хорошая, приличная семья, а темное прошлое его отца забудется, как кошмарный сон.

Незадолго до свадьбы, в начале весны, она решила навестить мать. Та на старости тяжело болела, и врачи давали ей не больше года жизни. Мать слезно умоляла Лауру приехать хоть на неделю, и та, наконец, согласилась.

Поезд на Лондон уезжал глубокой ночью. Джек проводил мать до перрона, нежно поцеловал в щеку и отправился домой, где ждала глубоко беременная жена. Лаура подтянула дорожную сумку поближе, и, словно зачарованная, смотрела на мигающий свет семафора на переезде. Полная луна на ясном весеннем небе казалась нереальной, словно нарисованной. Поезд, издавая протяжный гудок, приближался к станции.

Вот он остановился, и немногочисленные пассажиры поспешили к подножкам. Лаура тоже двинулась вперед, подняла голову и вдруг увидела, как яркая луна словно покраснела, залитая кровью. Конечно же, это был только световой эффект от семафора, уговаривала она себя. Это наваждение, надо сесть в поезд и посмотреть из окошка на светлый лунный круг, посмеяться над своими страхами. Но она не могла заставить себя сдвинуться с места. Кровавый свет словно парализовал, лишил ее способности думать и действовать.

Поезд ушел, издевательски погудев на прощание. Лаура перевела дыхание и взглянула на луну. Та насмешливо подмигнула ярким желтым кругом. Конечно, ей все привиделось. Тем не менее, поезд уже ушел, и ей придется вернуться домой. Ничего, она навестит мать на следующей неделе.

Окна в доме были темными, и она с облегчением подумала, что сын с невестой уже спят. Так даже лучше, неприятное объяснение вполне подождет до завтра. Она бесшумно открыла ключом дверь и вошла в прихожую. В доме было тихо, но ей показалось, что из спальни молодых доносится чье-то шумное дыхание. Что ж, дело молодое, а она прямо сейчас отправится спать. Но вместо этого она пошла на кухню.

Почему-то она не стала включать свет. Что-то тревожило, грызло изнутри, не давая покоя. Луна… Она подошла к окну и вздрогнула – снова красный, кроваво-красный круг! Не раздумывая больше, она на цыпочках прокралась в коридор, и, стараясь не шуметь и даже не дышать, открыла дверь в комнату сына.

Успела она вовремя. При ярком свете луны, падающей в незанавешенное окно, она увидела, что Джек стоит возле кровати жены, высоко подняв руку, и в ней что-то блестит, отражая лунный свет. Она на цыпочках подбежала поближе и увидела, что сын сжимает в руке острый нож с узким длинным лезвием.

Нервный озноб не помешал ей буквально повиснуть на его руке. Сын поднял на нее мутные глаза, казавшиеся при лунном свете совсем белыми.

– Сыночек, не делай этого! – прошептала Лаура, стараясь не разбудить мирно спавшую невестку. – Умоляю тебя!

– Мать, уйди. – хрипло прошептал он. – Я долго, долго сопротивлялся. Но я должен посмотреть, как она умирает.

– Тогда сначала меня! – она попыталась приблизить его руку с ножом к своей груди.

Сын, задыхаясь, вырывал у нее руку. От шума девушка на кровати пошевелилась и тихо застонала сквозь сон. Джек словно очнулся:

– Тише! – прошипел он и потащил мать в коридор, вон из комнаты.

В полном молчании они зашли на кухню. Джек грузно опустился на табурет возле плиты. После долгого молчания Лаура прошептала:

– Сынок, это же… Ты же впервые так?

– Нет. – Лаура буквально почувствовала, как блеснули в темноте его глаза. – Каждую весну, когда луна становится круглой. Это началось еще тогда, когда ко мне в первый раз отец пришел. Он рассказал, каково это – когда девушка корчится на полу, истекая кровью. И я понял, что должен сам это увидеть. Должен запустить обе руки в открытую рану, умыться свежей кровью. Он направлял мою руку, руководил. У него запястье сильное, крепкое. Не дрожит, как у меня…

Он замолк. Лаура вся дрожала, больше всего желая, чтобы что-то произошло… Чтобы молния ударила в этот нечестивый дом!

– Мать, ты зря переживаешь! – продолжал тот, кого Лаура все еще любила. – Они все суки, мерзкие похотливые суки. Можешь считать, что я делал мир вокруг чище. Они – некоторые из них – так похожи на тебя. Они оскорбляли твой облик самим своим существованием!

– Но твоя невеста… Твой ребенок…

– Мать, ты не думай, Сюзанну я любил. – прошептал сын. – Но это… это сильнее меня. Луна… Сегодня она словно залита кровью. И ко мне снова пришел отец. Он вложил мне в руку это. – он протянул руку, давая матери полюбоваться странного вида ножом. – Это скальпель, он же был врачом, ты же знаешь!

– Тебя же повесят!

– Не бойся, мама. – он растянул губы в страшном оскале и достал из кармана дагерротип. – Он мне обещал: пока мы вместе, мне ничего не грозит. Меня никогда не найдут. А если застанут на месте преступления, не поверят собственным глазам.

– Отдай его мне! – она выхватила их рук сына жуткую пластинку и с размаху забросила за кухонный шкаф. Этот порыв отнял ее последние силы. Она не могла больше ни плакать, ни умолять.

Некоторое время они сидели молча. Часы с кукушкой отсчитали полночь, и лишь тогда несчастная мать подала голос:

– Ты можешь дать мне клятву… моей жизнью поклясться, что никогда больше не сделаешь этого?

– Не могу. Я снова это сделаю. – прошептал сын. – Но обещаю, что Сюзанну не трону.

– Иди спать. – только и выдавила она.

Сын поднялся и вышел из кухни. Лаура ждала, что он пойдет к себе в спальню, но он тихо пошуршал чем-то в прихожей, затем негромко отворилась и захлопнулась входная дверь, и все стихло.

Лаура выглянула в окно – при лунном свете удаляющаяся фигура сына казалась черной, словно обугленной. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида, затем встала на табуретку и аккуратно сняла с железного крюка старинную люстру. Положила ее прямо на пол, снова забралась на табуретку и подергала рукой крюк. Вроде, вбит прочно, должен выдержать ее вес. Бельевая веревка нашлась тут же, в бельевом шкафчике. Тоже надежная, крепкая.

Да, что-то еще она забыла. Прощальная записка! Что-то надо написать на прощание. Что?

Внезапно ее охватил страх. Что ждет ее на том свете? Кого встретит там она, совершившая страшный грех самоубийства? Там будет ждать тот, кого она пыталась забыть все эти годы. Туда скоро отправится и ее сын. Но главное даже не это. Там будут ждать те девушки. Замученные, истерзанные, они уже знают, что она, она во всем виновата. Она ведь могла его остановить сейчас… могла его убить! Нет, это выше ее сил. Убить она может только себя.

Она нашла на антресолях листок из ученической тетради, и при неверном свете луны написала всего три слова:

«Сынок, умоляю, остановись.»

Аккуратно положила записку на пол, встала на табуретку, сунула голову в петлю и, зажмурившись, качнулась вперед. Табуретка с глухим стуком упала на пол.

Джека Сантини арестовали в ту же ночь. Как рассказывал местный полисмен, внутренний голос велел ему пройти по лесной тропе, на которой Джек разделывал очередную жертву. Через месяц убийцу повесили. Его жена Сюзанна так и не поверила в то, что ее муж был кровавым маньяком, и сына воспитала в любви и почтении к несправедливо осужденному отцу. А потемневший от времени дагерротип, найденный на кухонном полу, вновь занял почетное место на стене их гостиной.

* * *

Я сидела, схватившись за голову, и пыталась переварить слишком большой объем противоречивой информации. Саша, ввалившись в наш номер, поведал совершенно невероятную историю о том, как его похитили неизвестные в черных масках.

По его словам, после допроса с пристрастием он был полон решимости добыть ампулу и уехать с Игорем подальше отсюда. Поэтому спать в ту ночь он не ложился вовсе. Он знал, что в 6 утра сестрички открывают процедурное отделение и выкладывают на столик все нужные препараты, а вот потом никто, кроме Лидии, не допускается в святая святых. Поэтому он дежурил в коридоре с половины шестого, дождался, пока ночную медсестру сменит дневная, и вместе с ней зашел в процедурную. Девушке он сказал, что директор поручил ему принести какой-то препарат из шкафа с лекарствами, дождался, пока сестра начнет выкладывать на лоток шприцы, и совершенно спокойно достал из открытого шкафчика заветную ампулу.

Он спрятал добычу прямо в карман халата, и спокойно пошел гулять по коридору. На часах было пять минут седьмого, и он не рискнул постучать в такую рань в палату Игоря. На его взгляд, разумнее было подождать часик, все равно эликсира никто не хватится – уколы Лидия делала не раньше полудня.

Он наворачивал круги по коридору, ожидая, когда объявят общий подъем. Молодая девчонка из седьмой палаты, одетая в уличную куртку, уже шла к выходу из отделения, но в остальных палатах пока было тихо. Мимо сновали сестрички, в конце коридора промелькнула Лидия, в плаще и модных сапожках, и быстро скрылась в комнате для врачей. Борис Петрович Тихонов вальяжно проследовал в свой кабинет.

Саша подошел к палате Игоря, прислушался – вроде, тишина. Он решил еще немного подождать, и снова пошел гулять по коридору. Из кабинета директора навстречу ему вышел второй санитар, Виктор, и обратился к нему:

– Меня тут Петрович послал вниз, за сигаретами. Не сгоняешь?

Обрадовавшись хоть какому-то занятию, Саша бросился вниз. Киоск в самой клинике еще не работал, но в круглосуточном магазинчике через дорогу всегда был широкий выбор и сигарет, и сигар, и курительных трубок. И обычно Борис Петрович закупал только там сигареты и алкоголь для дорогих во всех смыслах клиентов.

Он мигом перелетел дорогу, купил несколько пакетов с дорогими сигаретами и сигарами до кучи, и вышел из магазина. Клиника была через дорогу, и Саша спокойно двинулся вперед. Но сбоку раздался визг тормозов, и из небольшого черного джипа выскочило трое мужиков в черных масках. Они преградили Саше дорогу, затем один с силой ударил под дых, закинул на заднее сидение, остальные вскочили следом и сели по бокам, и куда-то понеслись. Саша от шока даже не пытался сопротивляться.

Ему сразу же какой-то тряпкой завязали глаза, и дорогу он увидеть не мог. Но ехали совсем недолго, и скоро его втащили в какой-то дом, протащили по крутой лестнице, бросили в маленькую комнату с узкой железной кроватью, и лишь тогда сняли повязку. Затем захватчики ушли, так ничего и не объяснив, и Саша услышал, как провернулся ключ в замке.

Он выглянул в окно – второй этаж, но такой высокий, что прыгать он не рискнул. Ощупал карман – ампула была на месте. Он немного успокоился, и стал обдумывать план побега. Но тут в комнату зашел здоровенный мужик, бросил в лицо перепуганному санитару спортивный костюм и веле немедленно переодеваться. Саша мигом скинул халат, джинсы и свитер, и напялил спадающие треники и широченную майку-алкоголичку. С побегом он решил повременить.

Почти сутки ничего не происходило. Саша лишь понял, что его держат в большом деревянном доме, через окно был виден широкий ухоженный двор, окруженный высоким кирпичным забором. По двору лениво бродила огромная собака, по виду кавказская овчарка. Иногда она останавливалась, поднимала морду к сашиному окну, и протяжно выла. Кроме того, во двор постоянно выходили мужики в тренировочных костюмах. Оружия у них в руках не было, по карманы спортивных курток подозрительно оттопыривались.

Утром и вечером к Саше заходил дюжий парень, уже не скрывающий лица, и приносил похлебку. Выводил его в туалет, затем приводил обратно, забирал грязную миску, оставшуюся после предыдущей трапезы, и снова запирал дверь. И без того перепуганный до полусмерти Саша не решался даже спросить, кто его держит в плену и что от него хотят.

И вот сегодня днем в доме начался переполох. Под открытым окном раздавались мужские крики: «На этот раз поймаем!» «Он там, сто пудов!» «Быстрее, он опять скроется!» Поминали какой-то паралич, который сбежал из-под носа, и обещали ему разные жуткие кары. Через несколько минут двор опустел, и, что особенно порадовало Сашу, исчезла и собака. Вероятно, охранники взял ее с собой.

Про Сашу в этом переполохе, вероятно, просто забыли. Он тут же скрутил из простыни веревку, подтянул к окну железную кровать, привязал веревку к спинке, и сиганул из окна.

Он уже подбежал к невысокой калитке, когда наперерез молча понесся огромный пес. Оказалось, он все же был во дворе! Саша прижался спиной к железным прутьям и зажмурился. С собакой ему было не справиться. Но пес не торопился вцепиться ему в горло. Какое-то время Саша слышал лишь биение своего сердца, затем раздался протяжный, тоскливый вой. Он с трудом разомкнул глаза: кавказец сидел в трех шагах от него, ощетинившись и поджав хвост, и выл, словно над покойником.

Саша слегка подался влево – пес не двинулся с места. Собрав волю в кулак, Саша влез на калитку, спрыгнул на твердую землю и посмотрел сквозь прутья: огромный пес все так же завывал, не двигаясь с места.