Текст книги "Неразгаданная тайна. Смерть Александра Блока"

А все значимые события развиваются в 70-е годы девятнадцатого века, на фоне русско-турецкой войны и народовольческого движения, в просвещенной либеральной семье. Именно здесь и появляется некий «демон», которому Блок явно придал черты отца. Он индивидуалист, чем-то очень похож на Байрона, с какими-то нездешними порывами и стремлениями, притупленными основными симптомами болезни своего времени.

Вторая глава, действие которой развивается в конце девятнадцатого и начале двадцатого, так и не написанная, за исключением вступления, должна была быть посвящена сыну этого демона, наследнику его болезненных порывов и болезненных падений – бесчувственному сыну века. Но это лишь одно из звеньев цепи, ведь и от сына, по теории Блока, тоже ничего не останется, разве что искра божественного огня, заброшенного в мир, кроме семени, кинутого им в страстную и грешную ночь в лоно какой-то тихой и женственной дочери чужого народа.

В третьей главе Блок описывает, как отец закончил свою жизнь. Что же стало с демоном, в какую бездну пал этот некогда блестящий человек? Действие поэмы переносится из Петербурга в Варшаву. И там над свежей могилой отца заканчивается развитие и жизненный путь сына, который уступает место собственному отпрыску, третьему звену все того же высоко взлетающего и низко падающего рода.

В эпилоге должен был быть изображен младенец, которого держит и баюкает на коленях простая мать, затерянная где-то в широких польских клеверных полях, никому не ведомая и сама ни о чем не ведающая. Она баюкает и кормит сына, а он уже начинает повторять за ней по складам: «И за тебя, моя свобода, взойду на черный эшафот».

Вот и замкнулся круг человеческой жизни, тот круг, который сам наконец начнет топорщиться, давить на окружающую среду… Вся поэма по замыслу Блока должна была сопровождаться лейтмотивом «возмездия».

Не случайно поэма написана ямбом. Поскольку именно он больше всего напоминает пушкинский стих. Девятнадцатый век, о котором Блок говорит в первой главе, – это эпоха Бекетова деда, спокойная, простая, с ее милым образом мысли и не менее милым образом чувств. Но очень быстро начинается распад – вокруг человека и в нем самом: исподволь, незаметно, пока еще неощутимо, но уже явно складываются его первые признаки. Во внешней жизни все меняется, как в умах, охваченными лихорадочными бесплодными построениями.

И вот грядет двадцатый век – век комет, мессинского землетрясения, вооружений и оскуднения веры.

 
И отвращения от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне…
И черная, земная кровь
Сулит нам раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
 

Не правда ли, пророческие строки? Особенно если учесть, что они были написаны в 1910 году? Но Блок тем и славился, что кожей ощущал катастрофы. Не случайно города, о которых он писал, как о проклятых, рано или поздно терпели бедствия и разрушения. И в первую очередь это касалось обожаемого Петербурга. Блок панически боялся, что этот северный красавец исчезнет с лица земли. В поэме главный герой так и обращается к городу, которому однажды суждено будет исчезнуть:

 
О, город мой неуловимый,
Зачем над бездной ты возник?
Провидел ты всю даль, как ангел
На шпиле крепостном…
 

Довольно явственно слышатся отзвуки пушкинского «Медного всадника». А с ними в унисон звучат голоса Гоголя и Достоевского. Как и они, Блок стал певцом Петербурга, его тайны и необычайной судьбы.

Глава 12
Смутное время

Блок называл последующие годы после смерти отца мрачными, серыми и нескончаемыми. И это неудивительно – наделенный сверхчувствительной нервной организацией, он чувствовал неотвратимость приближающихся перемен. Кроме того, его весьма серьезно озадачивает пошатнувшееся здоровье. Настолько, что он почти перестает пить. Все нарастающая неврастения очень тревожит врачей. А еще… нежелание жить. Он постоянно думает о смерти, практически не выходит из дома, страдая от жуткого одиночества. Любовь Дмитриевна снова оставила его, ее влечет театр, и как догадывается Блок, один из очередных любовников. В записной книжке появляются горькие фразы, вырвавшиеся из глубины души: «Люба довела маму до болезни. Люба отогнала от меня людей. Люба создала всю ту невыносимую сложность отношений, какая сейчас есть. Люба выталкивает от себя и от меня всех лучших людей, в том числе – мою мать, то есть мою совесть. Люба испортила мне столько лет жизни, измучила меня и довела до того, что я теперь. Люба, как только она коснется жизни, становится таким же дурным человеком, как ее отец, мать и братья. Хуже чем дурным человеком – страшным, мрачным, низким, устраивающим каверзы существом, как весь ее Поповский род. Люба на земле – страшное, посланное для того, чтобы мучить и уничтожать ценности земные. Но – 1898–1902 годы сделали то, что я не могу расстаться с ней и люблю ее».

Не знаю, можно ли полагаться на эти строки. Думается, что они были написаны в минуты самого мрачного настроения. Более того, в своих воспоминаниях Любовь Дмитриевна тоже в долгу не осталась. Прочитав некоторые записи мужа и его родственников, она пришла в негодование. И опубликовала несколько своих неотправленных писем.

«Я живой человек и хочу быть им, хотя бы со всеми недостатками; когда же на меня смотрят как на какую-то отвлеченность, хотя бы и идеальнейшую, мне это невыносимо, оскорбительно, чуждо». Это из письма, которого творец Прекрасной Дамы так и не получил, но которое было написано и благополучно дошло до наших дней.

И еще…

«Вы, кажется, даже любили, – соглашается она, обращаясь к Блоку, и тут же уточняет: – Свою фантазию, свой философский идеал, а я все ждала, когда же Вы увидите меня, когда поймете, чего мне нужно, чем я готова отвечать Вам от всей души… Но Вы продолжали фантазировать и философствовать… Да, я вижу теперь, насколько мы с Вами чужды друг другу, вижу, что я Вам никогда не прощу то, что Вы со мной делали все это время, – ведь Вы от жизни тянули меня на какие-то высоты, где мне холодно, страшно и… – добавляет она после паузы, обозначенной в письме многоточием, – и скучно».

Но это будет позже. А пока он собирается ехать в Москву, которую хоть и не любит, но которая всякий раз вдыхает в него новый прилив сил. И там он вновь встречается с Андреем Белым. Он рассказывает Блоку, что через «шесть лет страданий» он женился на юной девушке с мечтательными глазами и длинными локонами. Блок от всего сердца поздравляет Белого и надеется, что хотя бы он будет счастлив. Но… Судьба распорядится иначе.

Годы после разрыва отношений ни для одного, ни для другого не прошли зря. Белый, кажется, был вездесущим. С развевающимися волосами, с лицом одновременно красивым и уродливым, с застывшей улыбкой и светлыми, почти бесцветными глазами, он присутствует везде. То он сражается с Брюсовым, то против него. Он в центре всеобщего внимания, но, как с горечью признается, времени на творчество почти не остается. И все же он пишет очень талантливые вещи. Вначале повесть «Серебряный голубь», потом роман «Петербург». И везде слышны отголоски его любви к Любови Дмитриевне, той жизненной драмы, которая развела их с Блоком. Позже он признается Нине Береберовой: «Запомните, у Андрея Белого никогда не было женщины, которая его бы действительно любила. У него не было настоящей подруги».

И все же он встретит тургеневскую Асю – юную барышню с чистым лицом. Она станет его женой, с нею он совершит путешествие по Африке и Скандинавии. Но… во время войны она его покинет. И с этим он не сможет смириться никогда. Это будет позже, намного позже. А пока Блок дарит ему книгу с циклом стихов «На поле Куликовом», и Белый приходит в восторг. Блок – гений. Здесь двух мнений быть не может.

В это же время, пытаясь найти ответы на множество сложных вопросов, которые все резче встают перед интеллигенцией, очень многие начинают увлекаться оккультизмом. Анна Ахматова и Гумилев частенько прибегают к спиритическим сеансам, Георгий Иванов, Цветаева, Андрей Белый становятся вхожи в весьма могущественный мистический орден «Роза и Крест». Тогда же, в сумрачном тринадцатом году, Белый убедил Блока поближе присмотреться к розенкрейцерам. И Александр Александрович согласился. Его походы в орден упали на благодатную почву. Он стал писать драму, которую так и назвал: «Роза и Крест», и которая сыграла воистину мистическую роль в жизни поэта.

Но вначале несколько слов о самом ордене. Еще в 1905 году Алистер Кроули приезжает в Россию и, воочию увидев и оценив просторы нашей страны, начинает «строительство» здесь одного из самых могущественных тайных орденов Европы. Называет его «Роза и Крест». Почему так? Ответ очень прост. В энциклопедии оккультизма, вышедшей в начале века в России, указывается, что символом розенкрейцеров является Роза и Крест. Крест – символ пути самоотвержения, безграничного альтруизма, неограниченной покорности законам Высшего – является одним из полюсов символа. Роза – второй полюс бинера – обвивает этот крест. Она – символ науки. «Пусть шипы ее колют ученых, но они не перестают наслаждаться ее ароматом».

Деятельность истинного розенкрейцера – это отражение символа Розы и Креста, соединяет в себе самопожертвование и тайное знание и заставляет служить их Высшему идеалу.

Эта «сверхзадача» расшифровывается в третьем символе розенкрейцеров, который помещается у подножия Креста и Розы. Это Пеликан, кормящий своею кровью и плотью птенцов и защищающий их распростертыми крыльями. Пеликан приносит себя в жертву, питая птенцов. Птенцы разного цвета, что символизирует три первые причинности и семь вторичных, имеющих цвета планет. Самопожертвование Пеликана носит божественный, космический характер. Розенкрейцеры должны были не только постигать и воспринимать тайное знание, но и питать его своей энергией, своей духовной субстанцией, помогая преодолению хаоса.

Роза и Крест – бинер, обозначающий противоположность и единство жизни и смерти, духа и материи. Основание самого ордена розенкрейцеров относят к началу XV века и связывают с именем Христиана Розенкрейцера. По легенде он прожил более ста лет, и смерть его окутана завесой таинственности. Это невольно наводит на аналогию с появлением и исчезновением «бессмертных Учителей» Востока. Прах Розенкрейцера, или, вернее, то, что таковым считалось, был захоронен в пещере. На ее стенах были начертаны заветы розенкрейцеров, которым предстояло возродиться через сто лет после исчезновения самого основателя ордена.

Центром распространения розенкрейцерства в XV веке были немецкие земли. Розенкрейцерам приписывалось исключительное могущество, власть над природными силами и людьми, способность воскрешать мертвых и создавать искусственного человека – гомункулуса. Среди розенкрейцеров были ученые и великие хранители, и предсказатели тайн: Агриппа Нетесгеймский (1486–1535), Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, прозванный Парацельсом (1493–1541), которого называли «императором розенкрейцеров». Он открыл и превзошел законы мироустройства. Из розенкрейцеровской среды выводили фигуру Фауста, а пророческий дар Нострадамуса объясняли тем, что он в совершенстве постиг доктрину розенкрейцеров.

Многие алхимики в поисках философского камня и тайны превращения металлов в золото становились адептами розенкрейцерства. Ходили слухи, что розенкрейцерами открыт эликсир бессмертия и магический камень общения с духами. Многие известные ученые и философы эпохи Возрождения, когда царили не только знание и искусство, но и магия, оккультизм и изотеризм, прибавляли к своему имени таинственные буквы «R. С.», намекая на свою причастность к элите мира. Немало трудов, принадлежавших или приписываемых розенкрейцерам, появилось в XVI–XVII вв. Большую роль в объединении розенкрейцеров сыграл протестантский пастор Андрей (1586–1654), объездивший многие страны Европы. Под эгидой розенкрейцеров была сделана попытка создать единое европейское общество философов.

Современников Шекспира, да и самого создателя «Гамлета», а также таинственную фигуру философа Фрэнсиса Бэкона связывали с розенкрейцерами. Считалось, что «Новая Антлантида» содержала литературное изложение розенкрейцеровских идей, и, как предполагается, это предназначалось для передачи идей масонам. Под непосредственным влиянием розенкрейцеров возник «шотландский обряд» масонства. Так, создателем первой шотландской ложи был оксфордский ученый и розенкрейцер Эшмол. Рациональность как один из важнейших принципов розенкрейцерства привела к его доктрине многих ученых и философов, в частности Декарта, Паскаля, Ньютона. Более того, создание в 1662 г. первой академии наук – Английского Королевского общества – произошло в значительной степени по инициативе розенкрейцеров. История розенкрейцеров в то время очень сложно переплеталась с орденом иллюминатов, иезуитов, мартинистов.

Но, как правило, розенкрейцеры всегда оставались очень малочисленной общиной избранных, члены которой далеко не всегда знали друг друга, но могли «опознать» своих по тайным специальным знакам и паролям. Розенкрейцеры не стремились широко воздействовать на общество, гордясь уделом тайных его Учителей. Однако соприкосновение ордена с областью общественной и практической жизни, по утверждению розенкрейцеровской легенды, привело к порождению им практических изотеристических обществ, а именно «регулярного» масонства. Однако сами розенкрейцеры решительно отделяли себя от масонов, считая братство вольных каменщиков низшей ступенью посвящения. У розенкрейцеров нет политических целей, в то время как масоны все больше ориентируются на политическое преобразование общества.

«Оккультизм, по всей вероятности, есть и сила и мода завтрашнего дня», – эти слова Н. Бердяева из его труда «Смысл творчества» (1916) очень точно характеризуют духовную атмосферу России того времени. Под их влияние попали весьма известные люди. В их числе А. Белый, М. Волошин, А. Луначарский, С. Эйзенштейн, Б. Пастернак, Б. Зубакин, А. Цветаева, академик-геолог А. Павлов, Я. Монисов, А. Карелин, Л. Карсавин и другие. Не тайна, что намного позже советские вожди также примкнули к этому ордену. Так, Бокий и Блюмкин входили в число посвященных и с помощью розенкрейцеров пытались постичь тайны Кабалы.

Но Блок находился под очарованием розенкрейцеров не более года. И хотя его по-прежнему влекла к себе мистика и он везде искал «знаки», все же… Столь явно выраженная и конкретизированная мистика не смогла долго удерживать его внимание. Единственное влияние, которое оказал на него орден, – это написание любимейшего детища поэта – пьесы «Роза и Крест». Блок настолько дорожил этой драмой, что хотел ставить ее исключительно у Станиславского. «Роза и Крест» – драма из средневековой жизни тринадцатого века. Главный герой пьесы – рыцарь долга и любви, который, по Блоку, «неумолимо честен, трудно честен», пытался соединить Розу красоты с Крестом страданий. Он влюблен в семнадцатилетнюю красавицу Изору. Но юная графиня предпочла старому мужу смазливого молодого пажа, а не благородного рыцаря, сторожа замка, по прозванию Рыцарь-Несчастие – образец самопожертвования. Смертельно раненный в боевой схватке, Бертран превозмогает боль ранения и умирает у балкона любимой женщины, оберегая ее честь во время свидания Изоры с красавчиком Алисканом, хотя и посвященного накануне в рыцари, но недостойного этого звания самовлюбленным Нарциссом. Свое идейное и лирическое кредо А. Блок вложил в уста певца-скитальца Гаэтана:

 
Сдайся мечте невозможной,
Сбудется, что суждено.
Сердцу закон непреложный —
Радость-Страданье одно!
 
 
Путь твой грядущий – скитанье,
Шумный поет океан.
Радость, о, Радость-Страданье, —
Боль неизведанных ран!
 

Пьесой заинтересовались многие режиссеры. Но Блок был непреклонен. Только Станиславский. Поэтому он отказывает в постановке драмы и Мейерхольду, и молодому Е. Вахтангову. И ждет встречи со Станиславским, который сам, по замыслу поэта, играл бы Бертрана: «Если коснется пьесы его гений, буду спокоен за все остальное».

И вот 27 апреля 1913 года состоялась их встреча на квартире у Блока. Продолжалась она девять часов. Блок разочарован. После ухода Станиславского он пишет Любови Дмитриевне: «Оттого ли, что в нем нет моего и мое ему не нужно, – только он ничего не понял в моей пьесе, совсем не воспринял ее, ничего не почувствовал». Но Станиславский все же принял драму к постановке. Забегая вперед – с марта 1916 по декабрь 1918 года в Художественном театре было проведено около двухсот репетиций, «Роза и Крест» назначалась к премьере и вновь откладывалась. Все кончилось ничем. Однако… В уста Гаэтана, самого любимого персонажа, Блок вкладывает фразу: «Всюду поют мои песни, песни о жизни моей». Точно пророчество на будущее. А еще дает ему очень даже не случайно имя – Гаэтан. Назвав в честь католического святого, день которого и поныне отмечается 7 августа. Это как раз тот день, когда умер Александр Блок.

В 1913 году Блоку исполнилось 33 года – «Христов возраст», невольно кажущийся рубежным для подведения итогов. Возраст осмысления и переосмысления прожитого. А в его жизни по-прежнему хаос. Он устал от одиночества и ждет Любу. Но чаще всего ждет напрасно. «В моей жизни все время происходит что-то бесконечно тяжелое. Люба опять обманывает меня. На основании моего письма, написанного 23-го, и на основании ее слов я мог ждать сегодня или ее или телеграмму о том, когда она приедет. И вот третий час, день потерян, все утро – напряженное ожидание и, значит, плохая подготовка для встречи».

Тем временем за окном смеркается. Мятежники то и дело поджигают судостроительные верфи. Разве? Удивляются обыватели. Но Блок с истинно немецкой педантичностью отмечает: «В прошлом году рабочее движение усилилось в восемь раз сравнительно с 1911. Общие размеры движения достигают размеров 1906 года и все растут»… Блок к большому неудовольствию всех, кто его знал, все больше и больше начинает заигрывать с революционным движением. Он тщательно фиксирует ярчайшие и наиболее резкие проявления любых форм протеста против существующего режима. Как и многие его единомышленники, поэт до конца не сознает, во что может перерасти это милое кокетство. Итак… посмотрим, что же происходило в 1913 году.

Первое крупное выступление рабочих в 1913 году началось 9 января, в восьмую годовщину «Кровавого воскресенья». Бастовали на Выборгской стороне, на Путиловском заводе, за пять дней полностью охваченном забастовкой. Работа возобновилась лишь 18 января, после того как было арестовано около 80 зачинщиков и среди них – весь состав Нарвского районного комитета большевиков. Годовщина печально известных Ленских событий в апреле того же года вывела на улицы 85 тысяч рабочих – в городе с 2,5-миллионным населением насчитывалось около полумиллиона пролетариев, трудившихся на 824 петербургских фабриках и заводах. Одной из причин роста стачечного движения было то, что рабочие перестали бояться массовых увольнений. Блок пишет:

 
…Там чернеют фабричные трубы,
Там заводские стонут гудки.
 

Но… Иногда все его формулы и выводы – это не более чем игра ума. Способ уйти от жуткой действительности, которая железной рукой охватила его и не давала ни малейшего шанса вырваться. Его беспричинная усталость все усиливается, тело хоть и сохраняет свой цветущий вид, однако это впечатление весьма обманчиво. Изнутри организм подтачивает неведомый недуг, уводящий постепенно, каплю за каплей силы и энергию. Блок часами неподвижно лежит в постели и не может заставить себя подняться. Хотя и прекрасно понимает, что драгоценные часы жизни ускользают, как песок сквозь пальцы. Об этом он после напишет:

 
День проходил как всегда,
В сумасшествии тихом.
 

Наконец, когда уже проходит полдень, Александр Александрович неимоверным усилием воли заставляет себя подняться. И начинает «утро» с чашки кофе и чтения газет. А там… Все издания буквально распирает от очень и очень неприятных новостей. Реакция в стране усиливается, революционный подъем нарастает, угроза мировой войны становится все явственнее. Блок читает и в сердцах отбрасывает газеты. Он ведь чувствовал, знал, что Россия на краю глобальной катастрофы. И действительно, этот предгрозовой 1913 год всего на несколько месяцев отделял их от страшного августа 1914 года, когда Россия вступит в войну.

Блок берет журналы. Но и с ними ситуация обстоит не лучше. Мережковский по-прежнему проповедует свои идеалы, но к нему никто не прислушивается. Брюсов – этот давешний кумир, пытаясь спасти свою популярность, сближается с футуристами, но они не обращают на него внимания. Представители ультраправых течений призывают правительство поставить побольше виселиц для устрашения революционеров. И Блок тоже откладывает журналы в сторону. Он отправляется к себе в кабинет, чтобы ответить на бесчисленные письма. Вот конверт от Белого – тот просит денег на новый журнал, который сможет воскресить истинный символизм. Но Блоку это не интересно. И он пишет вежливый отказ. Потом Александр Александрович через силу делает корректуру и чистовую обработку третьей книги стихов, готовящейся в печать. Именно они будут причислены к лучшему, что он написал. Просты по форме и мелодичны. Наконец дела закончены. Он выходит из кабинета и едет к матери. Довольно часто они вместе обедают. Несмотря на то, что ее общество ему становится переносить все труднее и труднее. Ведь ее болезнь прогрессирует, и настроение у Александры Андреевны день ото дня все хуже.

Потом… К нему начинают стекаться навязчивые посетители. Свободные художники, жаждущие совета, поэты, просящие прочитать их произведения и высказать свое мнение. Иногда заходит сестра Ангелина – ей он от души рад. Хотя от девушки неотделим тот обывательский мирок, который Блок терпеть не может.

Надоедают ему и женщины. Ему претит так называемая женская глупость. Их болезненное самолюбие, чувствительность, внутреннее ослепление. И Блок решает положить конец этим утомительным связям. «Все известно заранее, все скучно, не нужно ни одной из сторон. Все они одинаковы, что в шестнадцать лет, что в тридцать», – записывает он в записную книжку.

Наконец наступает вечер и он выходит из дома. Идет в редакцию детского журнала «Тропинки», где довольно охотно сотрудничает. Нередко ему приходится выслушивать акмеистов и их лидера Гумилева. К сожалению, эти два великих поэта, хоть и признавали несомненные заслуги друг друга, но так и не смогли понять то, что их объединяло. Блока отталкивал и сам Гумилев, и роскошный журнал «Аполлон», в котором тот работал.

После редакции Блок пешком возвращается домой. Рабочие выходят из заводских ворот, покупают водку и торопливо распивают ее прямо на улице. А на Невском шикарные дамы дефилируют в длинных норковых шубах. Он смотрит на них – пустые взгляды, двойные подбородки. Боже, как все уродливо. «Но слегка дернуть, и все каракули расползутся, и обнаружится грязная, грязная морда измученного бескровного изнасилованного тела».

Дома дела обстоят не лучше. Кухарка, горничная – все погрязли в невежестве. Их пошлость ужасает его. «Кровь стынет от стыда и отчаяния. Пустота, слепота, нищета и злоба. Спасение – только скит; барская квартира с плотными дверьми – еще хуже».

Все его страшит, все отвращает. Лица на улицах, в трамваях. Вот одна из его зарисовок того времени: «Я вдруг заметил ее физиономию и услышал голос. Что-то неслыханно ужасное. Лицом девка как девка, и вдруг – гнусавый голос из беззубого рта. Ужаснее всего – смешение человеческой породы с неизвестными низшими формами. Можно снести всякий сифилис в человеческой форме, нельзя снести такого, что я сейчас видел, так же как, например, генерала с исключительно жирным затылком».

Уродство чудится ему во всем. А еще страшит эйфория, охватившая всю страну. Словно пир перед приходом чумы. Всевозможные празднества, карнавалы, романтические встречи и поэтические вечера с ворохом цветов и брызгами шампанского стали непременным атрибутом литературного Петербурга и Москвы. Люди как будто предчувствовали грядущие катаклизмы и старались успеть насладиться веселой и легкой жизнью. Только ужасаешься тому, что творится вокруг. Где-то вытащили из воды труп, вот кашляет маленькая нищенка-замарашка. А чуть поодаль бродяга пьет грязную воду из канавы. Да еще Люба. Она все настойчивее просит его о разводе. «Я бы хотел жить, если бы знал как», – говорит он ей. И просит остаться. Она ему так нужна. И она остается, понимая, что если уйдет, он что-нибудь с собой сделает. Никогда Блок не был так близок к самоубийству, как в это время. Но судьба готовилась преподнести ему подарок. Возможно, последний.