Текст книги "Собака мордой вниз"

23

Бабушка Констанция была женщина умная и говорила много чего занятного. Например, считала, что в старости самое главное не быть смешной, жалкой и отвратительной. Наверное, поэтому, оказавшись прикованной к постели и пролежав пластом долгих четыре месяца, она сказала: «Довольно!» – и прекратила есть.

– Куда торопишься? – спросил отец. – За что так нас обижаешь?

– Рассудок боюсь потерять, – пояснила бабушка. – Не желаю такой доли ни себе, ни вам.

– Поживи еще. Хоть немножко.

– Чем жить да плакать, лучше спеть да умереть.

Вот и весь разговор.

Отец приезжал раз в неделю. Мать и того реже. А Соня тогда переехала к Марте, дежурила с ней по очереди – расчесывала редкие седые прядки, обтирала невесомое худенькое тельце, держала сухонькую ручку.

– Людей не обижай, – напутствовала бабушка Констанция. – Чужая ненависть да собственная злоба не хуже ржи душу разъедают. А душа у тебя хорошая, чистая. По ней и живи…

* * *

Душа потрясенно молчала. Приходилось выпутываться самой.

Соня подошла к подъезду и машинально посмотрела вверх, на окна гусевской квартиры, обычно всегда темные. Но на сей раз одно из них светилось. Интересно, с чего бы это? А впрочем, совсем неинтересно. Ей-то какое дело? У нее своих забот по горло – одна хлеще другой. И своя нора в коммуналке.

На кухне маялась Фросечка и чрезвычайно обрадовалась, увидев Соню – единственную из всех соседей, с кем можно было поговорить по-человечески.

– Послушай-ка, чего тебе скажу! – метнулась она к ней.

– Потом, Фросечка, потом! Мне сейчас некогда, – отказалась Соня, не сбавляя шага.

– Да ты послушай! Всего-то два слова! Тебе будет интересно! – взмолилась та, семеня следом.

– Ну ладно, слушаю, – сдалась Соня. – Говорите.

– Сосед-то наш, что напротив, переехал. Со всем барахлом. Я сама видала.

– А я знаю.

– Откуда?! – огорчилась соседка.

– Так в «Новостях» передавали. В восемнадцать часов по первому каналу. Вы что, не видели?

– Правда? – расстроилась Фросечка. – А я и телевизор не включала. Борщ на кухне варила, стерегла, чтоб Васятка не сожрал.

– Так он вроде больше не ест?

– Не ест, потому что все стерегут. А чуть зазеваешься, враз сожрет.

– Вы идите, Фросечка, может, по НТВ повторят, – посоветовала Соня, скрываясь за спасительной дверью.

Первым делом она бестрепетной рукой убрала из мобильного телефонный номер под кодовым названием «Маша». Оставалось всего ничего – столь же решительно выкинуть его из собственной памяти вместе с абонентом как таковым.

Соня не сомневалась, что Раф обязательно позвонит. А может, и не позвонит, что было бы, конечно, весьма странно. Хотя что же тут такого уж странного? Обычное дело, как говорится, житейское.

Так или иначе, но к его звонку все равно следовало подготовиться, чтобы не застал врасплох, и, так сказать, закрыть тему. Но подготовиться не получилось. И, когда телефон зазвонил, а на дисплее вместо привычного «Маша» высветилась некая смутно знакомая комбинация цифр, Соня так и не смогла нажать кнопку.

Но телефон звонил снова и снова, и глупо было прятать голову под крыло и делать вид, будто все решится само собой, и откладывать на завтра то, что можно сделать уже сегодня, сейчас, немедленно.

– Слушаю, – холодно сказала она.

– А я боялся, что ты отключишь мобильный…

– Твоя куртка осталась в театре. Они надеются вернуть свой номерок.

– Давай не будем по телефону. Ты же все понимаешь…

– Ты прав. Давай не будем.

– Соня, не пори горячку, – заволновался майор. – Я что-нибудь придумаю…

– Не стоит напрягаться. Все уже придумали до нас.

– Ну подожди, я не так выразился. Я все устрою… Черт! Дай мне время!

– Нет, времени нынче в обрез. Лично у меня почти не осталось, извини.

– Ты меня загоняешь в угол. Эти дела так быстро не делаются!

– Какие дела, Раф? Ты решил, я тебя шантажирую? Пытаюсь воспользоваться ситуацией и увести из семьи? Чтоб через пару месяцев ты затосковал в моей коммуналке и проклял тот день и час, когда я поймала тебя в ловушку?

– Соня…

– Подожди, Раф! Послушай меня. Ты что, готов оставить свою семью ради того, чтобы слиться со мной в экстазе? Конечно же, нет. И знаешь это не хуже меня. И в глубине души ты мне благодарен за то, что я тебе это сейчас говорю. Разве не так? Ты и сам знаешь, что по-старому уже не будет, а будущего у нас нет. Давай отпустим друг друга, пока еще между нами… приязнь, а не ненависть.

– Давай не будем рубить с плеча. Утро вечера мудренее, сама всегда говорила. Начнешь работать в нашем пресс-центре…

– Неужели ты ничего не понял? Я не буду работать в вашем пресс-центре.

– Не глупи, Соня! Это не шутки!

– Я не шучу. Я давно не была такой серьезной.

– Не стоит на основании момента принимать жизненно важные решения. Тем более опрометчивые. Давай сегодня поставим запятую…

– Извини, Раф, но сегодня мы поставим точку. Одну. Последнюю.

Соня отключила мобильный, немного помедлила и извлекла из него sim-карту. Завтра она купит новую и начнет жизнь, как говорится, с чистого листа. Потом побарабанила пальцами по столешнице и вернула карту на место. Ну что за глупости, право слово! Воистину детский сад.

Чистый лист не значит первый. Он итожит долгую вереницу прежних дней, грузом повисших на ее плечах. А что у нас, ребята, в рюкзаках? Что мы имеем на сегодняшнее число? А имеем мы не так уж мало. Надежный тыл (мама, Марта, Егорыч), скромную крышу над головой (каморка в коммунальной квартире), средство передвижения (старенький «опель»), гордое одиночество в предбальзаковском возрасте («В комнату вошла пожилая тридцатипятилетняя женщина») и заявление об уходе по собственному желанию. А куда уходим, вообще говоря? Да теперь уже в никуда. Куда глаза глядят. На кудыкину гору.

«Вот теперь сиди и кудахтай», – мстительно сказала себе Соня.

Может, сходить к непримиримым старушкам соседкам? Фросечка говорила, будто одна из них неплохо гадает. Раскинет картишки, расскажет, что было, что есть, а главное, что будет. Хотя Соня где-то читала, что нельзя этого делать. Потому что судьбой уготовано для нас несколько вариантов. И мы, следуя одному из них, указанному гадалкой и, возможно, не самому удачному, невольно упускаем все остальные.

А есть они, остальные? И какой вариант предпочесть ей, Соне? И будет ли он единственно правильным, этот вариант? Собственно, и выбор-то у нее не велик.

Она достала из сумочки визитку Гусева и положила на журнальный столик перед собой.

«Мое предложение остается в силе», – сказал ей Арнольд Вячеславович.

И главное, предложение то же самое – вот ведь парадокс! – просто исходит из уст другого мужчины. Но от перестановки слагаемых сумма, как известно, не меняется.

Соня включила мобильный, набрала номер, обозначенный в визитке, сохранила его в памяти телефона. Теперь список самых важных для нее абонентов начинался с имени Арнольд.

24

Гусев Сониному звонку даже, как ей показалось, обрадовался, что, конечно, явилось исключительно игрой ее больного воображения.

Так или иначе, но на второй день приказ о ее переводе был подписан. Новая должность называлась пиар-менеджер. Не какой-то там банальный менеджер по торговле. А вот так гордо и загадочно, не хухры-мухры.

В салоне мобильной связи ей устроили пышные проводы. («Отпели», – сказала Нинка Капустина.) А через неделю Соня вышла на новое место работы. И все сразу пошло наперекосяк, сикось-накось, как говаривала бабушка Констанция.

Началось с того, что она умудрилась опоздать на работу. В первый день! Это надо было очень постараться. И Соня постаралась. Поднялась ни свет ни заря, приняла душ, тщательно причесалась и накрасилась, надела с вечера приготовленное новое платье и даже завтракать не стала – так торопилась. И выехала за полтора часа, рассчитав, что за это время не то что до «Бабушкинской», можно спокойно доехать до Переславля-Залесского, долететь до Каменец-Подольского и доплыть до середины Днепра. Но что такое полтора часа для московских пробок? Ровным счетом ничего. Начало отсчета.

А ведь могла бы за пять минут дойти до «Кузнецкого моста» и, пожалуйте, – восемь остановок с одной пересадкой – полчаса максимум. Но все мы крепки задним умом. (Вот тоже, скажу я вам, фразочка.)

Короче дорога в Сочи. Рабочий день был в разгаре, когда распаренная Соня влилась в свой новый коллектив. А проще говоря, вломилась в просторную светлую комнату, и пять пар незнакомых глаз уставились на нее с различной степенью заинтересованности.

– Здравствуйте! – хрипло сказала Соня. – Меня зовут Софья Образцова. Я ваша новая калека.

Она помедлила, понимая, что вроде где-то оговорилась – заинтересованность в устремленных на нее взорах заметно возросла – и мужественно продолжила:

– Извините, пожалуйста. Я опоздала. Попала в кошмарную пробку. Но больше этого не повторится.

– Неужели пробки рассосутся? – усомнился толстый очкарик.

– Я буду ездить на метро, – сдержанно пояснила Соня.

– Круто, – восхитился Очкарик. – А сегодня вы на чем, если, конечно, не секрет?

– Судя по виду, на метле, – язвительно заметила девица с желтыми, как у кошки, глазами. И Соня мстительно окрестила ее Росомахой.

– Пройдите сюда, – поманил ручкой обладатель обширного начальственного стола.

И Соня послушно повлеклась в указанном направлении.

– Снимите пальто, – холодно распорядился столоначальник. – Здесь у нас не вокзал.

Соня сняла пуховик, повесила его на вешалку, уселась на предложенный стул и воззрилась на новое руководство.

Типичный московский яппи – молодой карьерист в фирменном прикиде, с чувством собственной незаменимости и проблесками хамства в хороших манерах.

Милая, милая Козья Морда представлялась просто верхом совершенства на фоне этого урода. «Говнистый мужичонка», – сказала бы бабушка Констанция. «Жертва аборта», – сказала бы Нинка Капустина. «Крокодайл», – не мудрствуя лукаво, определила про себя Соня. То есть не про себя, конечно, а про мужичонку, но не вслух.

Туго набитая жирком тушка, короткие лапки, плешивая головка, свинячьи глазки, мясистый шнобель, переходящий в целлюлитные губищи. Нет, пожалуй, он не Крокодайл. А кто же тогда, кто же, кто же? «Тапир! Вот он кто!» – озарилась Соня и даже засмеялась от точности попадания.

– Не понимаю причин вашего веселья, – насупился начальник. – Может быть, поделитесь? И все мы с удовольствием к вам присоединимся?

– Э-э… – сконфузилась Соня. – Я… просто очень рада, что буду с вами работать. Прямо-таки сама себе не верю…

– Надеюсь в дальнейшем разделить ваши чувства, – дернул хоботком Тапир, явно сомневаясь в реальности столь дикого предположения.

Ничего себе приемчик ей оказали. Прямо скажем, ошеломляющий. Не то чтобы она ожидала духового оркестра и ковровой дорожки, усыпанной лепестками роз, но и не такой откровенной враждебности – это уж точно.

Оставались еще два члена гостеприимного коллектива. Кривоногий и хромой заместитель начальника, коему и поручено было ввести новую сотрудницу в курс дела. Ну как его можно было окрестить? Естественно, Мойдодыр. И расцветший обильными прыщами симпатичный парень. Соня мысленно назвала его Бутон.

Ну и как тут прикажете налаживать личную жизнь? А ведь была, была такая безумная надежда…

К счастью, Мойдодыр с Бутоном оказались «нормальными пацанами». А иначе хоть караул кричи, то бишь немедленно увольняйся к чертовой бабушке.

В обед они пригласили Соню перекусить в ближайшем кафе и наперебой раскрыли все тайны Мадридского двора.

Толстый Очкарик – парень толковый. Полный пофигист, но абсолютно безобидный.

Начальник, как и все маленькие мужчины, страдает тайным комплексом неполноценности и явной манией величия. Мстителен, обидчив, злопамятен, но специалист первоклассный. Он, кстати, и привел в отдел Росомаху.

Оказывается, желтоглазая девица прикатила в Москву из солнечного Узбекистана и в поисках счастья сменила несколько профессий, в том числе и самую древнейшую. Это, конечно, только слухи, но, как считал Викентий Викентьевич Вересаев, о каждом слагают свои легенды, и сплетни характеризуют человека ничуть не меньше, нежели правдивые свидетельства. «Нет дыма без огня, и у каждого огня бывает свой дым».

Где Росомаха подцепила Тапира – история умалчивает. Но впилась она в него крепко. Холостой москвич с отдельной квартирой, хорошей машиной и приличной зарплатой – что еще нужно маленькой провинциальной охотнице, чтобы подняться на первую ступеньку столичного Олимпа?

Впрочем, «маленькая охотница» – это всего лишь фигура речи. Росомаха была большая – пышноволосая, широкоплечая, крутозадая, длинноногая и громкоголосая. Полная противоположность плешивому коротышке Тапиру. Так что, может, это он сам ее подцепил. Снял на Тверской и уже не сумел расстаться с таким изобилием. (Интересно, как они совокупляются, если дама на две головы выше?)

Впрочем, Росомаха обладала природной сообразительностью, благоприобретенной изворотливостью и, между прочим, дружила со стервозной секретаршей Гусева. Возможно, они выросли в одном кишлаке. Но это так, к слову. Для самоуспокоения – она меня язвит, а я ей кукиш в кармане показываю и чувствую себя отмщенной.

Ну, а уж коротышка Тапир и вовсе был умен, как сто китайцев. Здесь к тому же уместно вспомнить о бытующем в народе поверье, будто маленький мужчина оттого и мал, что весь в корень пошел. Хотя в случае с Тапиром сие была тайна, покрытая мраком для дружного коллектива, кроме, естественно, Росомахи. Зато о наличии у него недюжинного ума знали все поголовно. Так что надевать кольцо на палец возлюбленной Тапир не торопился, хотя и рисковал потерять ее навек, поскольку, во-первых, девушку могли увести прямо из стойла, а во-вторых, томимая бесплодными ожиданиями, она и сама не преминула бы пасть на грудь любого более сговорчивого москвича, дабы корнями прорасти в благодатной столичной почве. (Кстати, интересная ассоциация – ведь именно так они здесь и прорастают, маленькие провинциальные охотницы, – «корнями».)

Скорее всего умный Тапир здраво рассудил, что в любом случае не застрахован ни от первого, ни от второго. А посему держал свою пассию на длинной дистанции, прекрасно понимая, что стоит только дать слабину, как она тут же плотно сядет ему на шею и натянет поводья. Хотя использовал ее при этом и в хвост и в гриву. (Речь, понятное дело, идет о производственной необходимости, а не о каких-то там немыслимых извращениях, упаси Господи. Хотя, конечно, кто ж его знает…)

Естественно, в смысле блестящих идей и особых озарений проку от Росомахи было немного, а точнее сказать, мало. Ей вряд ли удалось бы придумать оригинальный слоган, написать толковый отчет, разработать дельную концепцию, организовать тематическую презентацию или корпоративную вечеринку. Зато блистать на этих самых вечеринках, подносить призы и подарки, подиумной походкой скользить за важно шествующим Тапиром, сопровождать его на совещаниях и встречах, глубокомысленно чирикая в блокнотике разные каракульки, выполнять всевозможные поручения руководства, в том числе и деликатные, развозить приглашения особо значимым гостям – всего и не перечислить. Так что даром Росомаха свой хлеб не ела – отрабатывала.

– Она, конечно, та еще кошелка, – сказал Бутон, размешивая в огненном эспрессо четыре ложечки сахара. – Но лучше с ней не связываться. Себе дороже.

«Господи, – с тоской подумала Соня, – неужели здесь начинается то же, что и в редакции?»

И ведь угадала. Ну просто как в воду глядела.

25

А в Сониной коммуналке вновь закипали нешуточные страсти.

Умерла тихая пьяница Анна Владимировна. Бог прибрал ее ночью, во сне – даровал легкую смерть, видимо, рассудив, что в своей призрачной жизни она хлебнула уже достаточно лиха, выпила чашу страданий как в прямом, так и в переносном смысле.

Обнаружила утрату вездесущая Фросечка. Анна Владимировна в своей отрешенности дверей в комнату не запирала. И соседка, томимая то ли любопытством, то ли дурным предчувствием, заглянула к ней раз, другой, а на третий забила тревогу.

Тело вывезли и даже в комнату дверей не закрыли, будто и не было Анны Владимировны.

Освободившаяся жилплощадь всколыхнула задремавшую было жажду собственности, и Красновы с Валентиной одновременно рванули в жилищный отдел управы с заявлением о передаче им освободившегося помещения. Где и столкнулись, дрожа от злости.

А из управы вышли единомышленниками, объединенными жгучей классовой ненавистью. Ибо узнали, что эти тихушники, эти гнусные ненасытные сволочи – потомки инженера Копнова – давно уже заключили с родственниками усопшей договор купли-продажи с отлагательным условием – Анна Владимировна живет в своей комнате, пока не окочурится.

– Так они ее и пришили, вот что я вам скажу! – разорялся на кухне разочарованный Васятка. – Кому она мешала, кроме этих жлобов?! Еще надо выяснить, откудова у них такие деньжищи! Училка сраная! Въебенематику в школе преподает! Так на ее зарплату говна сушеного не купишь, не то что комнату в коммуналке!

Но после драки кулаками не машут, и обойденным судьбой претендентам оставалось только в бессильной ярости наблюдать, как объект их вожделений освобождают от старой мебели и ремонтируют.

В итоге юдоль неизбывной печали обратилась в шумное обиталище мальчишек – праправнуков инженера Копнова, а страсти разгорелись с новой силой.

– А чем ихние щенки меня лучше?! – бушевал Васятка. – Я еще сам молодой, и пестик пока не отвянул. А на хрен он мне нужен, ежели в головах бабка кряхтит, а сбоку Витек кувыркается? Вона они докувыркались уже до пуза, бляха-муха. А малец родится – начнет ссать наперегонки с бабкой. А что нам теперь с Валентиной? Крест на себе поставить и противогазы надеть? Или сразу веревку на шею?! – Голос его взлетел в заоблачную высь и истерически зазвенел: – Для кого ж я, бляха-муха, всю жизнь горбатился?!

– Ты чего разорался-то?! – ворвалась на кухню взбешенная Валентина. – Когда это ты горбатился? Вшей по тюрьмам давил? Чё ж ты в управе-то язык в задницу засунул? А тут, глядите на него, права на кухне качает! Язык, что помело, а толку чуть. Пестик у него не отвял! Да он у тебя еще и не распускался!

– Да?

– Да!

– Да?!

– Да!!!

– Ну ладно, – зловеще сказал Васятка. – Я тогда по-другому сыграю…

В кухонных баталиях Соня не участвовала. Тут бы со своими проблемами разобраться. Но спасибо Фросечке, знала обо всем досконально, как говорится, держала руку на пульсе. Пульс бился горячо и мощно, сотрясая весь организм.

Когда что-то случалось, соседка ждала ее в коридоре, изнемогая от нетерпения.

– Соня! – кидалась она прямо к порогу. – Что я тебе скажу-то!

Но на сей раз дело касалось непосредственно Фросечки, во всяком случае, одной из своих многочисленных граней.

Оказывается, давно освободившаяся комната беспечного Кости Старикова все это время пустовала не потому что, как считалось в их квартире, прописанный там новый жилец не торопился по непонятным причинам туда вселяться, а потому что неизвестно какими путями изначально была передана предприимчивым потомкам инженера Копнова. И Фросечка об этом знала. Но, будучи почти что членом семьи, тайну хранила свято. Даже от Сони, которой в общем-то было в высшей степени наплевать и на саму комнату, и на ее обитателей, и на кипевшие вокруг нее страсти. Но чего же гусей дразнить?

А не пользовались они ею по очень простой причине – уж больно далеко она располагалась, в самом конце коридора, по соседству с безумным Васяткой и его распрекрасной семейкой. Ну какая уж там спальня для мальчишек?

Другое дело – комната Анны Владимировны, прямо под родительским боком, любо-дорого посмотреть.

– Не понимаю, – пожала плечами Соня. – Зачем нужна запертая комната, которой все равно никто не пользуется?

– Ну как же? – удивилась Фросечка ее непрактичности. – Денег заработали – вложили в жилплощадь. Все лучше, чем прожрать да пропить, разве нет? Или, допустим, жильца пустить можно, тоже доход. Но сдается мне, другая у них задумка. Моя-то комната давно уж ихняя. Я ведь почти что родня. И со старухами они договорились. У старух-то, кроме друг дружки, и нет никого – шерочка с машерочкой. Им деньжата при жизни нужны, на этом свете, а не на том. Ты тоже здесь долго не засидишься. Неуж откажешь? Комнату не продашь? Какая тебе разница, кому продавать? А тут соседи, вы вроде не ссоритесь. Как они с Валентиной да с Красновыми сладят, я, конечно, не знаю. Но с деньгами нынче все по плечу. А мои сейчас зашибают прилично. Это я тебе точно говорю. Давно уж могли бы себе квартиру купить, но вот эту им подавай, и точка.

– Ну и что вас так расстраивает? – спросила Соня, впечатленная грандиозными планами предприимчивых потомков инженера Копнова.

Фросечка оглянулась на дверь и перешла на взволнованный шепот:

– Васек вскрыл отмычкой Коськину дверь. А я увидала и стала приглядывать. Взять там, конечно, нечего. Но с другой стороны, что в его башку непутевую втемяшится, никому не ведомо. Может, он там схрон какой воровской устроит? Откуда я знаю? В общем, стала я за ним подсматривать и проведала, что свил там себе гнездо Витек со своею кикиморой. И кажную ночь уходит туда ночевать.

– Ну и что тут такого страшного? Комната все равно пустая, а они сидят друг у друга на головах.

– Да что ты, Соня! Они же там засрут все хуже притона! А Игорь – мужик горячий. Он этого Васятку по стенке размажет и жизнь свою через него порушит! Дело-то уголовное! А главное, не знаю я, что мне делать. Вроде должна сообщить о своем открытии, но боюсь этого пуще смерти. Ведь окажусь кругом виноватая! Вот что ты тут мне посоветуешь?

– Ну какой из меня советчик? – расстроилась Соня. – Я в своей жизни напутала, где уж мне чужие судьбы вершить?

– Скажи только, как сама бы сделала, – взмолилась соседка. – Ты молодая, современная, а я старуха замшелая, из ума давно выжила.

– Даже не знаю… Наверное, не стала бы ничего говорить. Пусть все идет своим чередом.

– Правда? – обрадовалась Фросечка. – Вот спасибо! Так я и сделаю! Помолюсь, а там как Господь рассудит…

Господь рассудил весьма неожиданно, по принципу «посоветовал – отвечай».

Фросечка на нервной почве прихворнула и залегла в своей комнате – вовремя ушла со сцены.

А Соня и думать забыла об идиотских коммунальных проблемах. Но именно ей посчастливилось выползти из своей каморки в тот самый момент, когда Витек с кикиморой отправились баиньки, а Васятка встал на шухере.

Сонино появление подействовало на него, словно красная тряпка на быка.

– Ты чё здесь вынюхиваешь, падла?! – затрясся он мелким бесом. – Чего тебе неймется?! Давай беги к своему вертухаю, что-то давно его здесь не видно! Стучи на соседа! Но помни, подстилка ментовская: начнешь вякать, и кончится твоя привольная жизнь!

Из комнаты выскочила всклокоченная Валентина в просторной ночной рубашке, выпустив за собой в коридор струю теплого спертого воздуха.

– Ты чего развонялся тут, гнида?! – накинулась она на беснующегося Васятку.

– Вона, гляди! – указал тот дрожащим перстом на застывшую Соню. – Все теперь разболтает.

– Да ты сам уже все разболтал! – зашлась Валентина. – Всему миру поведал, какой ты есть придурок!

Витек с кикиморой растерянно топтались на пороге, не зная, в какую дверь ретироваться.

– Валя! Валя! – взывала прикованная к постели баба Люба. – Что там, Валя?

У сестер-старушек приоткрылась дверная щелка, выпустив тоненький лучик света.

– Где мои тапки?! – грозно вопрошал Краснов-старший, видимо, готовясь окунуться в гущу закипающего боя.

– Да лежи уже! – уговаривала рассудительная Наталья. – Без тебя разберутся.

В общем, дурдом.

И только потомки инженера Копнова высокомерно проигнорировали разгоревшийся пожар, даже не подозревая, что копья ломаются по поводу неприкосновенности их частной собственности.

Зато Фросечка себе не изменила, но по хворости влилась в бучу с большим опозданием и, не оценив ситуации, решила, что Соня, облеченная ее высоким доверием, сие доверие не оправдала и тайну чужую раскрыла.

Ее скорбно возведенные бровки и горестно опущенные уголки рта явились для Сони последней каплей.

– Да тьфу на вас! – злобно заорала она, метнулась в свою комнату и яростно хлопнула дверью.

– Видали?! Видали?! – задохнулся Васятка и, позабыв первоначальную причину, по которой, собственно, и разгорелся весь сыр-бор, с легкостью переключился на заклятую врагиню, Соню, корень всех своих бед. – Думаешь, с ментами занюхалась, так на тебя управы нету?! Ничего-о! Я найду! Запрыгаешь у меня, как вошь на сковородке!

Запел мобильный, на дисплее высветился незнакомый номер, и Соня, поколебавшись, нажала зеленую кнопку и нервно каркнула:

– Да!!!

– …Здравствуйте, это Гусев. Слышу с лестничной площадки, кто-то орет как резаный. Что там у вас происходит?

– У нас? Да это здесь… кота собираются кастрировать, а он… протестует, – мстительно сообщила она.

– По-моему, это мужской голос, – усомнился Гусев.

– Ну правильно. Его же еще не кастрировали, с чего ему кричать женским? Раньше времени…

– Да заткнешься ты сегодня, рвань подзаборная?! – заголосила заведенная до упора Валентина, судя по звукам борьбы, пытаясь загнать Васятку обратно в комнату. – Иди, пока тебя опять в ментовку не упекли! Еще упирается, сволочь!

– Вы слышите? – удовлетворенно констатировала Соня. – Операция завершилась успешно.

– Может быть, вам требуется помощь? Вы скажите…

– Нет, нет! – испугалась Соня, представив на минуточку Арнольда Вячеславовича в эпицентре коммунальных разборок. – Не беспокойтесь, я справлюсь. Я стреляный воробей, на мякине не проведешь…