Текст книги "Собака мордой вниз"

26

В половине первого ночи Соня, рассудив, что все клинические идиоты давно уже спят и видят сны, юркнула в ванную комнату, размышляя, что за жизнь у нее теперь начнется и как приструнить паскудного Васятку, если на доблестной милиции поставлен большой и жирный крест?

Уже стоя под душем, сквозь шум бьющей в жестяную ванну воды Соня услышала, как надрывается в коридоре телефон, как чертыхается Игорь – единственный человек, откликнувшийся на звонок, – и яростно стучит в дверь ее комнаты.

Наспех промыв волосы, она торопливо вытерлась, накинула халат и выскочила из ванной.

– Если бы у меня была лимонка, – размечтался сосед, который уже успел положить трубку и теперь мрачно глядел на нее из-под насупленных бровей, – я бы взорвал этот клоповник к чертовой бабушке вместе со всеми его обитателями.

– Я бы тоже, – честно призналась Соня.

– Короче, звонил твой шеф. Просил передать, что кто-то там у вас слетел с катушек и завтра в девять утра ты должна заменить его на совещании в Петушках.

– Где?! – изумилась Соня.

– В Пе-туш-ках, – раздельно повторил сосед. – В районной управе, в кабинете… управдома.

– А где эти Петушки?

– Во Владимирской области. Все, спокойной ночи.

– Подожди, Игорь! – взмолилась Соня. – А ты, случайно, не знаешь, с какого вокзала туда ехать?

– Случайно знаю. С Курского.

– Но почему именно я?!

– Это ты меня спрашиваешь?

– Что за совещание? Какая тема? Каковы мои функции? Мне же ничего не известно! Буду там сидеть, как дурак с чистой шеей!

– Позвони начальнику, он тебе расскажет подробности.

– Как же можно в час ночи?

– Но он-то тебе позвонил? Ты же не за тем его разбудишь, чтобы пожелать сладких снов. Да он и заснуть-то еще не успел.

– Да я и телефона не знаю, – расстроилась Соня. – Я и завтра не смогу позвонить – мы работаем с десяти.

– Тогда ложись и не морочь себе голову, тем более что и спать-то тебе осталось всего ничего…

Но это было легче сказать, чем сделать. Чем больше Соня размышляла о предстоящем совещании в Петушках, тем активнее червь сомнения сосал у нее под ложечкой. (А вот, кстати, под ложечкой – это где? Что это вообще такое – ложечка применительно к человеческому организму? А это, оказывается, местечко под ребрами, только и всего.) Соня представила себе длинного извивающегося червя, присосавшегося к ее девичьей груди, и содрогнулась от отвращения. Даже на всякий случай потрогала это место. Под ложечкой был полный порядок. Но сомнения остались.

«Всегда ищи, кому это выгодно», – учил ее великий сыщик майор Шарафутдинов.

Кому выгодно загнать ее в Петушки на мифическое совещание? Какому немыслимому полудурку? Васятке? Да он и слова-то такого не знает. А других кандидатур просто не существовало. И главное, ни одного телефона, кроме гусевского. Уж у Бутона с Мойдодыром можно было взять мобильные? Какая беспечность!

Вот был бы номер – позвонить Гусеву часика в два ночи или в пять утра. «Извините, Арнольд Вячеславович, я только хочу уточнить, ехать ли мне завтра на совещание в Петушки?» Вариантов ответа может быть два. Первый: «Нет, лично вам лучше поехать прямо в Кащенко». Второй: «Почему вы обращаетесь ко мне через голову своего начальника? Вы что, с одного раза не понимаете?»

Допустим, совещание действительно состоится, а она не поедет. Ее сочтут саботажницей и с позором уволят. Теперь допустим, что это шутка, а она поверит. Ее сочтут идиоткой, но на работе, возможно, оставят. Куда ни кинь – всюду клин. А клин, между прочим, клином вышибают. И что это значит в ее случае? А вот то и значит: она поедет в Петушки. Если совещание состоится – прекрасно. А если нет – она найдет шутника и разделает его, как Бог черепаху. Вот так.

В Петушки Соня поехала на машине. Посмотрела по карте – сто двадцать километров по Горьковскому шоссе. Что, право слово, за глупость – пилить на электричке, куда Макар телят не гонял?

Управу нашла быстро, спасибо петушанам (петушинцам? петушатам и петухиням?). В приемную вошла без одной минуты девять и, не исключая насмешливого (раздраженного, презрительного и т. д., и т. п., и проч.) недоумения, холодно осведомилась:

– Здесь состоится совещание?

– Все уже собрались, – так же холодно ответила секретарша. – Проходите в кабинет к Александру Петровичу.

– Спасибо вам! – расслабилась Соня и даже руки к груди прижала. – Большое спасибо!

Она веселой птахой впорхнула в кабинет, сказала: «Здрасте!» и присела на единственный свободный стул в торце длинного стола для совещаний, как раз напротив Александра Петровича.

– А это у нас откуда? – заинтересовался хозяин кабинета.

– «Вельтмобил», – коротко улыбнулась Соня.

На лице «управдома» отразилось мучительное движение мысли. Однако попытка идентифицировать в подведомственном хозяйстве данную единицу не увенчалась успехом. Да и мыслимое ли это дело? А посему, не мудрствуя лукаво, глава района открыл совещание. Соня же достала заготовленный блокнотик и с умным видом приготовилась конспектировать мудрые мысли.

Как выяснилось, совещание посвящалось приостановлению спада в животноводческой отрасли и увеличению поголовья. И через полчаса, оставив тщетные усилия установить связь между созданием скотомест для размещения племенного скота, который в район завозят по лизингу, и компанией «Вельтмобил», Соня окончательно и бесповоротно убедилась – она действительно чужая на этом празднике жизни. Ее обманули, как последнюю безмозглую овцу, одурачили, обвели вокруг пальца, обули на оба копыта.

– Ну ладно! – зловеще сказала Соня и даже ладошкой по столу хлопнула, прервав мирный ход обсуждения. – Еще посмотрим, кто будет смеяться последним! – Обвела гневным взглядом обращенные к ней тревожные лица и гордо удалилась.

– Кто это?! – растерялся Александр Петрович. – Из какой организации, она сказала?

Но замысловатого названия никто из присутствующих, естественно, не запомнил…

Соня гнала машину так быстро, насколько позволяла забитая автострада. Ярость переполняла и душила ее, на глазах вскипали злые слезы, оставляя на щеках черные потеки. И Соня, выпуская пар, крыла собратьев-водителей на чем свет стоит, крутила пальцем у виска, показывала язык, кулак и даже отогнутый средний палец. Собратья разноголосо гудели вслед.

Наконец, случилось неизбежное – на дорогу выбежал гаишник, размахивая фаллическим символом (где-то она прочла подобную ересь о милицейском жезле).

Соня ударила по тормозам, вылетела из машины и проникновенно сказала:

– Отпустите меня, голубчик, мне очень надо.

Расценив ошеломленное молчание как знак согласия, она села за руль и уехала. Помчалась прямо на работу.

И кто бы, вы думали, первым попался ей в офисе? Ну конечно, конечно же, Гусев! Но Соня фурией промчалась мимо, даже, кажется, не узнав его. Да что там, не узнав! Не заметив! И тот невольно прижался к стенке, уступая дорогу и недоуменно глядя вслед.

Соня тем временем ворвалась в кабинет и обвела всех недобрым взглядом.

– Ну и видок, – фыркнула Росомаха. – Я упала с самосвала, тормозила головой.

– Спасибо, крошка, – ласково отозвалась Соня. – Ты тоже неплохо выглядишь. – И двинулась прямиком к начальнику.

Тот нервно заерзал, завороженный ее боевой раскраской.

– Вы звонили мне сегодня ночью? – нависла над столом Соня.

– Я?! – задохнулся Тапир. – Какой ночью?

– Вальпургиевой, – ощерилась она.

– Что вы мне голову морочите?! – заволновался начальник. – Где вы пропадали весь день? Кто вам позволил являться в офис в подобном виде?!

– Сейчас я вам все объясню, – многозначительно пообещала Соня.

– Да нет, – решительно отказался обретший былую уверенность Тапир. – Не утруждайтесь. Этот разговор мы продолжим в кабинете у Гусева.

– Да хоть у Путина! – охотно согласилась она.

– Я думаю, не стоит тревожить президента своими внутренними проблемами, – раздался от двери спокойный голос. – Попробуем сами разобраться. Прошу за мной…

Тапир с завидным проворством выдрался из-за стола и поспешил за высоким начальством. Соня замыкала шествие, с ненавистью глядя на складчатый затылок, переходящий в жирную холку. Холка, в свою очередь, перетекала в коротенькую спинку, расплывающуюся могучей задницей.

Дать бы по этой заднице хорошего пенделя, так, чтобы Коротышка носом пропахал полкоридора, или, еще лучше, ущипнуть с вывертом и сладко улыбнуться в ответ на недоуменный взгляд. Интересно, как бы этот гад отреагировал? Пожаловался Гусеву? Соня представила жанровую сценку в лицах, и настроение решительно улучшилось.

– Так что же все-таки случилось? – спросил Гусев, когда все расселись по местам в его кабинете.

– Ну, Арнольд Вячеславович! – всплеснул коротенькими ручками Тапир. – Это же очевидно без слов! Вы только на нее посмотрите!

Гусев жалостливо взглянул на Соню, как будто это маленькая бездомная собачонка с поджатыми в подворотне замерзшими лапками и мордой, опущенной в тщетной надежде найти хоть какой-то кусочек.

– Так! – гневно тряхнула она головой. – Давайте начнем с самого начала. Вчера ночью, когда я принимала душ…

– …его случайно подключили к нефтяной трубе, – саркастически продолжил Тапир. – Судя по вашему виду…

– А что со мной не так? – вскинулась Соня. – У меня выпали брови? Или выросли волосы из ноздрей?

– Соня, – мягко произнес Гусев, – вам надо умыться. Вы можете воспользоваться моим туалетом. Там есть зеркало…

Она сорвалась с места и исчезла за узкой боковой дверью. Из большого зеркала над раковиной на нее смотрело очень сердитое и очень грязное лицо в потеках черной туши.

Интересно, что еще ей оставалось, чтобы уж окончательно опростоволоситься перед Гусевым? Обкакаться в его кабинете? Истечь кровью, испятнав шикарные кожаные стулья? Забиться в эпилептическом припадке?

Но вместо этого она тщательно умылась и снова посмотрела на себя в зеркало. «Мне нравится твое лицо по утрам, – однажды сказал ей Даник. – Такое трогательно незащищенное». Но она сумеет себя защитить. Теперь сумеет.

– Продолжайте, пожалуйста, – кивнул Гусев, когда Соня вновь заняла за столом свое место.

– Я вышла из ванной, и сосед передал, что звонил мой начальник и просил поехать на совещание в Петушках. В девять часов утра.

– И у вас не возникло сомнений?

– Конечно, возникли! Но мне негде было их разрешить – ни одного личного телефона. А работаем мы, как вы знаете, с десяти.

– Вы могли бы обратиться ко мне.

– Могла бы, – согласилась Соня. – И даже подумала об этом. Но сочла неудобным тревожить вас среди ночи. Тем более, окажись это правдой, вам показалась бы странной подобная… активность.

Тапир чутким ухом уловил пикантную подробность – ни одного личного телефона рядовых сотрудников, зато открытый доступ к высшему руководству. Ай-ай-ай, какой прокол! Так вот откуда это нахальство! Надо было немедленно менять тактику.

– Вы, конечно же, понимаете, что я не причастен к подобной глупости?!

Соня выдержала эффектную паузу и, только когда лицо коротышки начало багроветь, задумчиво бросила:

– Хотелось бы верить…

– Но это же легко установить! Достаточно запросить в телефонном узле распечатку! В котором часу вам звонил злоумышленник?

– Между двенадцатью тридцатью и часом ночи.

– Ну вот! Вряд ли в это время ваш телефон разрывался от множества звонков!

– Неплохая идея, – одобрил Гусев и нажал кнопку селектора.

В кабинете нарисовалась стервозная секретарша с блокнотиком, и брошенный ею тревожный взгляд навел Соню на некоторые размышления.

– Направьте в телефонный узел Центрального административного округа официальный запрос за моей подписью о распечатке телефонных звонков в период со вчерашнего вечера по сегодняшнее утро на номер… – повернулся он к Соне.

– Думаю, что номер ей известен, – медленно произнесла Соня, пристально глядя на секретаршу.

– Да мы всего-то хотели пошутить! – вспыхнула та. – Надо быть полной идиоткой, чтобы поверить в такую чушь! Кто же знал, что она потащится в Петушки? А если бы ее отправили в Магадан?

– Все свободны, – прервал Гусев ее излияния. – А вы, Соня, пожалуйста, останьтесь.

– Значит, запрос в телефонный узел отправлять не надо? – осведомилась стервозная секретарша.

– Вы догадливы, – сухо похвалил Арнольд Вячеславович. – Жаль только, плохо воспитаны.

– А в чем дело?

– Я бы на вашем месте извинился.

– А чего теперь извиняться? Вы же меня все равно уволите…

Когда дверь за секретаршей закрылась, Соня спросила:

– Вы действительно ее уволите?

– Конечно. Нужно отвечать за свои поступки. А иначе безнаказанность приведет к новым… шуткам. А вы…

Но конец фразы навсегда остался для Сони маленькой тайной, ибо в этот самый момент предатель-желудок, между прочим, пустой со вчерашнего вечера, так яростно напомнил о своем существовании, что Арнольд Вячеславович невольно рассмеялся:

– Да вы просто человек-оркестр.

– Да я сегодня ничего не ела, – смутилась Соня.

– А ведь я тоже ничего не ел, – осознал вдруг Гусев собственное досадное упущение. – Но это мы сейчас исправим. Приглашаю вас на обед. – Он взглянул на часы. – Хотя это уже, пожалуй, файф-о-клок.

– А как же мы уйдем с работы?

– Легко, – усмехнулся шеф.

– Вы какую кухню предпочитаете? – осведомился Арнольд Вячеславович, придерживая для нее дверь.

– Я? – растерялась Соня. – Сейчас – любую. Первую попавшуюся. Вот, пойдемте в «Шоколадницу»!

– Но там же, наверное, только сладкое?

– Там всякое разное…

Они сели за столик в маленькой уютной кофейне, и к ним тут же подошла официантка. Но Соня даже не заглянула в предложенное меню.

– Мне, пожалуйста, крем-суп из шампиньонов, «Римский» салат, блинчики с малиновым сиропом и зеленый чай «Цветы, вышитые на шелке». И как можно быстрее.

– Полагаюсь на ваш вкус, – присоединился к ней Гусев. – Хотите что-нибудь выпить?

– Я за рулем, – вздохнула Соня.

– Тогда это все, – отпустил он официантку.

За трапезой они почти не разговаривали, а когда подали чай, Гусев спросил:

– Вы любите симфоническую музыку?

– Да, – немедленно соврала Соня. – Конечно.

– Мне прислали пригласительный билет на два лица. В Концертный зал имени Чайковского. Не хотите составить мне компанию?

– С удовольствием.

– Тогда нам следует поторопиться…

К сожалению, отношения с серьезной музыкой у Сони были, мягко говоря, перпендикулярные. Конечно, такие мировые шедевры, как, например, «Аппассионата» Бетховена или «Маленькая ночная серенада» Моцарта, она знала и слушала с наслаждением. Но дальше этого дело, увы, не шло. Наверное, сие была не вина ее, а беда, особенно учитывая благотворное влияние классических произведений на рост удоев, злаков и овощей, а главное, на совершенствование человеческой души и стимуляцию всего организма.

Видит Бог, она пыталась заполнить этот досадный пробел в своем воспитании, образовании и существовании на белом свете, но пробить невидимую стену не могла, хоть ты тресни, хоть умри.

Вот почему, услышав первые ноты «Диалогов с Шостаковичем» Родиона Щедрина, Соня поняла, что ее дело – труба. Она тщетно пыталась обрести гармонию, открыться навстречу волшебству, уплыть в волнах чистого духовного экстаза. Но не было ни гармонии, ни волшебства, ни душевного трепета – только какофония разрозненных, травмирующих слух звуков.

И эта ее ужасающая глухота была такой стыдной, такой тягостной, особенно на фоне одухотворенных, восторженных лиц и сияющих глаз, что Соня совсем приуныла. И что же с ней не так, если даже коровы и овощи…

Соня постаралась придать лицу соответствующее моменту выражение и вдруг с ужасом осознала, что глаза ее неудержимо закрываются, а рот, напротив, пытается распахнуться, раздираемый сладкой зевотой. Конечно, если вспомнить, во сколько она легла. А если вспомнить, во сколько встала! А какой чудовищный день выпал на ее долю! И надо же было ей наесться до отвала, развалиться в мягком кресле в теплом концертном зале и распустить уши. «Диалоги с Шостаковичем» – это, конечно, не «Колыбельная» Гершвина, но все же, все же, все же…

Она ругала себя последними словами, впивалась ногтями в ладони и рисовала жуткие картинки. Вот Гусев оборачивается к ней, спящей, и видит, как из ее разверстого рта стекает на грудь липкая струйка слюны. Вот она звучно всхрапывает на весь зал, или, того чище, громко пукает, или, совсем замечательно, тихо испускает кишечные газы. Она зажала рот ладонью. Вот-вот, можно еще заржать дикой лошадью.

В общем, когда смолкли последние аккорды, никто в зале не аплодировал так горячо, так искренне и страстно, как Соня.

…Они припарковались во внутреннем дворике и поднялись на свою площадку по темной, пахнущей жареной рыбой лестнице.

– Может быть, чашечку кофе?.. – предложил Гусев.

«Как странно, – подумала Соня, – еще вчера, еще сегодня утром я расценила бы это как невозможное счастье. А сейчас хочу только одного – спать».

Она шагнула на порог следом за ним, на миг зажмурилась от вспыхнувшего яркого света и с любопытством оглядела еще необжитую холостяцкую квартиру.

Гостиная была пуста, и Гусев усадил Соню на кухне, а сам занялся приготовлением кофе. А когда повернулся к столу с двумя чашками, дымящимися ароматным парком, гостья спала, положив голову на руки.

Арнольд Вячеславович поставил чашки и задумчиво посмотрел на нее. Потом легонько тронул рукой за плечо:

– Пойдем, я положу тебя в постель.

– Да-да-да, – пробормотала Соня, стряхивая его руку.

Гусев выудил ее из-за стола, подхватил на руки и отнес в спальню. Посадил там на кровать и помог снять сапоги.

– Щас, щас, щас, – говорила Соня. – Буквально несколько минут…

Он открыл форточку, впуская в спальню морозный воздух, и вышел, тихо притворив за собой дверь.

Собственно, заняться было нечем, поскольку телевизор тоже находился в спальне.

Гусев постоял у окна, глядя в непроглядную черноту двора. Можно, конечно, попробовать уснуть стоя, как боевой конь. Или сидя на стуле, как курочка, в смысле, петушок, на жердочке. Или свернуться калачиком на коврике у двери, как верный пес. Но зачем? Если есть огромная кровать, широкая, словно футбольное поле?

В спальне было прохладно и тонко пахло Сониными духами. Он постоял, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Сонины брюки и блузка валялись на полу, и Гусев аккуратно повесил их на спинку кровати.

Соня спала на боку, подложив под щеку сложенные ладони. Гусев осторожно убрал с ее лица непослушную прядку. И она наморщила нос. Смешно и трогательно.

«Сбылась мечта идиота, – невесело усмехнулся Гусев. – По определению нелепо».

Он лег на свою сторону кровати и закинул руки за голову. Сна не было. Ни в одном глазу.

Он лежал и слушал, как она дышит. Совсем рядом. Стоит только протянуть руку. И вдруг понял, что она не спит.

– Соня? – тихо позвал Арнольд Вячеславович. – Ты… не спишь?

– Да, – подтвердила она. – То есть нет…

– Я тоже, – сообщил Гусев на тот, видимо, случай, если она еще не догадалась. – Я разбудил тебя, извини. Но это пока единственное спальное место в моей квартире.

– Нет, нет! – горячо возразила Соня. – Это я сама виновата – вторглась к вам посреди ночи.

– Ну вот, теперь, когда мы оба повинились… – улыбнулся в темноте Гусев.

Фраза повисла в воздухе, волнуя недоговоренностью.

– А когда это мы успели перейти на ты? – запоздало спохватилась Соня.

– Все случилось само собой, просто и естественно, – глубокомысленно пояснил Гусев. – Смешно ведь лежать в одной постели и обращаться друг к другу официально. «Я не слишком вас стеснила, Арнольд Вячеславович?» «Ну что вы, что вы! Чувствуйте себя как дома, Софья Батьковна».

– А я не слишком вас стеснила, Арнольд Вячеславович? – лукаво поинтересовалась Соня. – Вы, по-моему, так меня боитесь, что вот-вот на пол сверзнетесь.

– Действительно, – удивился Гусев. – Что это я так стушевался? Жмусь с краешку, как бедный родственник. – И подвинулся на середину кровати, потянув на себя одеяло.

– Э, нет! Мы так не договаривались! – возмутилась Соня, пытаясь поплотнее завернуться в свою половину.

И неизбежно оказалась там же – на середине кровати. Почти в его объятиях.

– А мы еще вообще ни о чем не договаривались, – напомнил Гусев. – Но мне кажется, могли бы это сделать…

– Что именно…

– Все…

Он так медленно наклонялся, что Соня сама притянула к себе его голову.

27

Под утро приснился Соне странный сон, будто пришла она в какой-то спортивный клуб. Хотя никогда в жизни подобных заведений не посещала и понятия не имела, как они выглядят. Но во сне своем странном знала, что клуб этот именно спортивный.

И будто видит она, что полы в клубе грязные, и хочет их помыть. А народу толпится – невпроворот, и тряпки нет подходящей – один носовой платок. И так ей неловко тереть пол носовым платком! И люди смотрят на нее с недоумением. «Господи, – ужасается Соня. – Что я здесь делаю? Зачем?! Как я могла так унизиться…»

Она проснулась с тягостным чувством собственной ничтожности и не сразу поняла, где находится.

Голый проем окна, голые стены и она, Соня, тоже голая, в чужой постели, с чужим, практически незнакомым мужчиной, да к тому же еще и начальником, который снял ее на вечер, заполнив случайную пустоту. А она и рада стараться! Вот она я, Софья Образцова, одинокая гармонь! Весь вечер на арене! Всегда к вашим услугам! Может, вам еще чего угодно? Полы там помыть или окна законопатить? Так это мы мигом!

Гусев спал сном младенца. Она потянулась за своей одеждой и осторожно выбралась из-под одеяла. Так, куртка на вешалке, сумочка в кухне. Только бы не проснулся Гусев!

Соня с тихим щелчком прикрыла за собой входную дверь и даже домой заходить не стала – спустилась во двор, села в машину и поехала к Марте…

Дверь так долго не открывали, что она уже собралась уходить, недоумевая, где это носит тетку в столь ранний час в субботу?

Но тут послышались торопливые шаги, и на пороге нарисовалась взъерошенная Марта в запахнутом наспех халате.

– А почему ты не спрашиваешь «Кто там?», сразу открываешь?

– Я увидала тебя в глазок.

– А почему?..

– Послушай, иди на кухню и сиди там, пока я тебя не позову.

– Ты что, не одна?

– Угадала.

– Вот черт!..

Когда хлопнула входная дверь, Соня метнулась к окошку, чтобы увидеть теткиного бойфренда.

– Всю жизнь мне не везло с мужиками, – подошла сзади Марта, – но такой урод попался впервые.

– В смысле физический?

– В смысле моральный. Вот он! Смотри!

Соня увидела большого импозантного мужчину с портфелем, который, внимательно оглядев двор, двинулся к парковке, то и дело озираясь по сторонам. Прежде чем сесть в свою «восьмерку» цвета индиго, он еще раз осмотрелся и нырнул в салон – как в воду прыгнул.

– Он что у тебя, шпион или разведчик?

– Он мудак, прости, Господи.

– По профессии? – засмеялась Соня.

– По диагнозу, а по профессии профессор, пардон за тавтологию, доктор наук. Говорун, каких поискать. Он меня буквально уболтал. Самовлюбленный, чванливый петух с трусливой душонкой. Жена у него в командировку уехала, а он и пустился во все тяжкие – рискнул остаться у меня на ночь. О Боже! Что это было! «А вдруг Идочка узнает?» «А если Идочка неожиданно вернется?» «Ах, как я боюсь! Зачем я остался?!» А уж когда ты в дверь позвонила, с ним приключилась настоящая истерика. Решил, что это Идочка его выследила, и перетрухал до потери пульса. Буквально, слушай! Побелел, глаза безумные, весь дрожит как овечий хвост. Вспотел, просто взмок от ужаса! Волосенки дыбарем. «Ну все, – думаю, – сейчас его точно кондратий хватит». «Что это, – говорю, – вы, Алексей Петрович, так раскиселились? Возьмите себя в руки».

– Неужели на вы общаетесь? – заинтересовалась Соня.

– Да. У нас все культурно, высоким штилем.

– И в постели?

– Мудак, он и в Африке мудак, и в постели, – философски заметила Марта. – Еле я его в чувство привела и за дверь выставила. «Мне, – говорю, – Алексей Петрович, понятно ваше стремление и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Но если уж вы так любите свою жену, не стоит забрасывать удочку в чужие водоемы, пока вам ее в одно место не засунули».

– А вот интересно, – задумалась Соня, – удочка произошла от библейского слова «уд»? В смысле член?

– Я не знаю, от чего произошла удочка, а вот Алексей Петрович в детстве точно попил из копытца. Ну все, забудем его, а то он там, бедный, наверное, уже кровью икает. Давай рассказывай, что с тобой опять приключилось.

– А разве заметно?

– Да просто на лбу написано: «Караул! Я снова в полной заднице!»

– Давай так, – сказала Соня. – Я иду умываться. А ты пока успокаиваешься и варишь кофе.

– А почему ты дома не умылась? Ты вообще откуда явилась, такая всклокоченная?

– Я, как твой Алексей Петрович, с позором покинула поле брани…

– Иди сюда! – крикнула Марта, услышав, что Соня вышла из ванной. – Я в комнате накрыла.

– Хорошая у тебя квартира, – сказала Соня, окидывая взглядом залитую зимним солнцем гостиную.

– Это она сейчас хорошая, а летом такая жара, что повеситься можно.

– До лета еще дожить надо, – глубокомысленно заключила племянница.

– А что, возможны варианты? – насторожилась Марта.

– Да это я так, для красного словца. Ты помнишь, я тебе говорила о нашем генеральном директоре? О Гусеве?

– Мудрено не помнить, когда ты мне все уши прожужжала.

– Уши прожужжала, – повторила Соня странное выражение, словно на вкус попробовала, и поведала тетке о своих злоключениях, начиная от злополучного ночного звонка.

– Понимаешь, если мужчина приглашает женщину к себе домой на чашечку кофе, то и ежу понятно, что он имеет в виду на самом деле. Но я не собиралась ложиться к нему в постель. Во всяком случае, сознательно. Ты мне веришь?

– Конечно, – кивнула Марта. – Я знаю, о чем ты.

– А он знает другое: он сделал мне недвусмысленное предложение в нашу первую случайную встречу, и я его безоговорочно приняла и ожиданий не обманула. Это первое. Второе. Конечно же, я хотела спать. Просто умирала. Но все же не до такой степени, чтобы, задремав за столом на кухне, не почувствовать, что он несет меня в спальню и помогает раздеться – практически раздевает. И он тоже это знает. И третье. При всех этих гнусных составляющих он тем не менее остался достаточно деликатным, чтобы не наброситься на меня аки лев рыкающий. Предоставил мне последнее слово. И я его сказала!

– Сонь, ну что ты себя препарируешь, как лягушку? Он давно тебе нравится. Подсознательно ты не восприняла эту встречу как первую. Для тебя она стала реализацией сильного чувства, логическим завершением давно существующих в мечтах отношений.

– Для меня – наверное. А для него? Чем она стала для Гусева? Сначала он пожалел меня, голодную до желудочных спазмов страдалицу, и покормил. И то потому, что сам проголодался. Потом предложил составить компанию на концерт. Билеты все равно бесплатные, не пропадать же добру? Один бы, может, и не пошел, а в компании чего ж не послушать хорошую музыку? И главное, смотрите, какая удача! Тетенька известная – работает в той же фирме, венерически здоровая, не совсем урод и не полный дебил и – о, чудо! – живет на одной с ним лестничной клетке. Только ленивый не попытал бы счастья. И Гусев, естественно, попытал. Ну, нет, так нет, не очень-то и хотелось, а вдруг обломится? Тетенька обломилась. Еще бы ей отказаться! Мотивы – вот они, лежат на поверхности. Тетенька одинокая, вечно голодная, всеми затюканная, а тут, гляди-ка, начальник приголубил, пустил погреться на одну ночку. Может, еще когда пустит или как по-другому облагодетельствует. Это я его, дура, люблю, о чем он, кстати, понятия не имеет. А он меня просто использовал. Вот такой коленкор.

– А если после сегодняшней ночи у него проснется к тебе совсем другой интерес?..

– После сегодняшней ночи у него ко мне может проснуться только похоть. А я этого не хочу. Хватит с меня Даника с Рафиком. А без Нолика мы уж как-нибудь обойдемся. Что же, я так и буду всю жизнь, как перекати-поле, мотаться от одного к другому?

– А если он попробует использовать свое служебное положение?

– Значит, придется увольняться. Ну и ладно. Все равно у меня в отделе отношения не сложились. В общем, поживу пока у тебя, а на работу в понедельник пошлю факсом заявление на пару недель за свой счет. А там посмотрим.

– Ох, Сонька, допрыгаешься ты…

– Да я уже допрыгалась. Куда же больше? И знаешь, что самое обидное? Ведь откажись я от этого дурацкого кофе, который, между прочим, так и не выпила, и все могло бы повернуться иначе. Закон диалектики: ты убегаешь – тебя догоняют, ты преследуешь – от тебя улепетывают со всех ног. Был у меня один крохотный шанс, но и тот я умудрилась повернуть против себя.