Текст книги "Основные вопросы международной торговой политики"

Неудачными пророками оказались те экономисты, которые в свое время отрицали будущность русской промышленности, утверждая, что Россию природа обрекла на сельскохозяйственное существование и что у нее отсутствуют естественные данные для обращения в промышленную нацию; что покровительственная система отвлекает капиталы от сельского хозяйства в искусственно поощряемые промышленные предприятия. Производство чугуна, пряжи и многих других продуктов обмануло эти ожидания.

«Жертвы, связанные с охранительной системой, являются зернами, которые сельский хозяин бросает в землю, рассчитывая на урожай. Но, очевидно, эти жертвы могут приноситься лишь тогда, когда есть налицо условия, необходимые для их роста, если почва плодородна и усердно вспахана, если время года благоприятствует». Однако с этим считаются весьма мало. Таможенные пошлины – в этом причина растраты сил – всегда под рукою, для их установления, как и повышения, не нужно «многочисленных вспомогательных средств, они не требуют затрат государственной казны, а, напротив, наполняют ее, люди, которые способствуют их установлению, не нуждаются в многосторонней образованности, обширной опытности и неослабной энергии, какие нужны, например, для того, чтобы поднять производительность труда граждан посредством возвышения их физической силы и привития им общих и специальных знаний и технических навыков» (А. А. Исаев). В этой легкости и упрощенности установления и увеличения кроется большая опасность их, которая притом усиливается ввиду того, что каждая пошлина снабжена и обратной стороной, весьма опасной и вредной. Другие способы поощрения производительных сил страны, эти «идеальные пошлины», как их иногда называют, отличаются от материальных не только гораздо большей сложностью их осуществления и связанными с этими расходами, но отсутствием этой отрицательной стороны. Если «воспитание людей» в формах поощрения техники или профессионального образования, если облегчение и удешевление транспорта, кредита и т. д. не приведет к насаждению той или другой отрасли промышленности, то усилия все-таки не пропали даром. Если же опыт с таможенными пошлинами не удался, то получается прямой убыток для населения, ибо хотя в отличие от «идеальных пошлин» материальные ничего не стоят, даже доставляют доходы фиску, но они в еще гораздо большей степени наполняют карманы немногих привилегированных лиц, которым государство сочло возможным выдать патент, признаваемый полезным хотя бы и в интересах всего общества. В этой дани, уплачиваемой населением в пользу промышленников, и заключается та огромная жертва, которой требует всякая охранительная пошлина, и если такая жертва к тому еще оказывается бесплодной, то получается один ущерб для страны.

Рассуждения протекционистов, что покровительственные пошлины берутся не из кармана собственного населения, а у иностранца-импортера, бьют мимо цели, ибо протекционная пошлина не фискальная, не уплачиваемая потребителем, – это contradictio in adjecto[66]66
  Противоречие в определении (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Кому она нужна, если потребитель не выплачивает местному производителю особой премии? Правда, бывают случаи, когда удается переложить часть пошлины на импортера, заставить его довольствоваться меньшим (как это было, например, в 80-х гг. с германскими пошлинами на зерно, когда их частью нес русский крестьянин), но тогда цена не поднимается до ожидаемой высоты, пошлина не выражается в ней, промышленник ее не вырабатывает полностью и он не получает защиты в надлежащей степени. По окончании Гражданской войны в США протекционисты заявляли, что, устанавливая высокий тариф, «Америка сообщает иностранному фабриканту о том, что он может сбывать свои товары у нее, но что ему придется понижать свою прибыль и дать ей средства на уплату долгов и на выдачу пенсий раненым солдатам, – требование безусловно справедливое, так как Англия и Франция благодаря этому вынуждены будут принять на себя часть расходов по восстанию, которое они сами же поощряли». Таким путем можно было успокаивать американское население, разоренное междоусобной войной, заявляя, что не оно, а иностранцы поплатятся за это. Но если бы последние платили пошлины, то протекционисты, которые их создавали для себя, подставили бы себя ударам иностранной конкуренции. Неосновательность такого рода рассуждений проф.

М. Н. Соболев установил на основании ряда фактических данных; сопоставив движение таможенных ставок и цену товаров во второй половине XIX в. в России, он констатирует «совпадение удорожания товаров с повышением пошлин и удешевление с понижением пошлин; это дает, – заключает он, – право говорить о тенденции повышенного таможенного тарифа влиять на вздорожание товаров»[67]67
  Соболев М. Н. Таможенная политика России во второй половине XIX в. Томск, 1911. С. 842.


[Закрыть].

Тот же автор с цифрами в руках возражает и против другого довольно непоследовательно выдвигаемого протекционистами соображения, будто бы развивающаяся промышленность сама собою стремится к понижению цены товаров и мало-помалу получает возможность конкурировать с иностранными продуктами. И это неправильно: цена того же товара внутри России оказывалась выше заграничной на сумму, превышающую величину пошлины и расходы транспорта[68]68
  Так, например, в 1892 г. разница в цене американского хлопка на московском и бременском рынках составляла 2 руб. 52 коп. на пуд, пошлина же всего 1 руб. 40 коп.; чугун стоил у нас на 51 коп. дороже (С.-Петербург – 1 руб. 4 коп.; в Гамбурге – 53 коп.), несмотря на то что пошлина не превышала 30 коп., сода – на 1 руб. 48 коп. дороже, хотя пошлина равнялась 90 коп., сало – на 1 руб. 27 коп. (в Лондоне – 3 руб. 96 коп., в Варшаве – 5 руб. 23 коп.), несмотря на пошлину в 50 коп., и т. д. (Соболев. Указ. соч. С. 837.)


[Закрыть].

Иначе говоря, фабриканты всегда руководствуются расчетом, во что может обойтись однородный иностранный товар, оплаченный пошлиной. Отсюда для них получаются огромные барыши, потребителям же дается местный товар среднего качества, стоящий не меньше хорошего иностранного.

Если риск неудачи тесно связан вообще с таможенным покровительством, то все же при воспитательных пошлинах он далеко не так велик, как при усиленном протекционизме. С уменьшением числа обложенных товаров, с понижением величины ставок, с сокращением продолжительности срока охраны эта опасность прогрессивно падает, хотя, конечно, никогда совершенно не исчезает. Но в то же время даже при воспитательных пошлинах приходится считаться с той присущей таможенным пошлинам особенностью, в силу которой каждая пошлина родит другую, вторая – третью и т. д., ибо перерабатывающему обложенный товар промышленнику необходимо покрыть не меньше того, что он уплатил своему предшественнику. Воспитательная система протекционизма с этим не считается, ибо ее основная идея состоит в ограничении немногими существенными отраслями промышленности, которым как бы выдаются на непродолжительный срок патенты на улучшение, если новизна улучшений доказана и они признаны пригодными для применения. Но при таких условиях получается антагонизм не только между различными отраслями производства, но и между процессами одной и той же отрасли. Усиленный протекционизм, желая избежать такого рода последствий и находя, что не следует идти наперекор природе пошлин, старается исправить дело тем, что он, как видно из тарифов, начиная с 80-х гг., – придерживается принципа охранения всевозможных отраслей промышленности, причем каждая пошлина высшего разряда должна состоять из пошлин предыдущего разряда (например, пошлина на ткани из пошлины на пряжу) и из охранительной пошлины, т. е. из прибавки в пользу данной отрасли. Так приходится облагать разряд за разрядом, начиная от сырья и вплоть до готового продукта, а за разрядом, к которому относятся машины, инструменты и орудия, очевидно, должна начинаться снова масса пошлин – на всевозможные производимые страной товары без исключения, на сельскохозяйственные продукты, как и на всякого рода предметы горной и обрабатывающей промышленности.

Если принцип этот не выполнен полностью, то получается та картина, которую изобразил Ив Гюйо в своем докладе Международному статистическому институту в 1906 г.: оказалось, что во Франции всего 3 % населения заинтересовано в пошлинах на продукты промышленности и 8 % населения – в аграрных пошлинах, а в общем всего 5 % населения извлекают выгоду на счет всей остальной массы народа. Получается весьма незначительная цифра населения, в пользу которой работает весь сложный аппарат протекционизма, а между тем Франция принадлежит к странам, которые провозгласили принцип «солидарности интересов», систему всеобщего покровительства. Но суть в том, что Гюйо не включает в эту цифру отрасли, которые хотя и защищены пошлиной, но от этой охраны извлекают мало выгоды, напротив, даже терпят убыток. Самый сплошной тариф в жизни образует пробелы, и весьма крупные, ибо могущество протекционизма кончается у той черты, за которой начинается производство, работающее для экспорта и не опасающееся «наводнения» иностранными продуктами внутреннего рынка. В таком положении, например, находится французская промышленность по производству платья, обуви, шляп, кружев, articles de Paris[69]69
  Парижские изделия (франц.). – Прим. ред.


[Закрыть], всякого рода галантерейных и модных товаров. Пошлины им не нужны, ибо иностранная конкуренция внутри страны им не страшна, а для экспорта они лишь составляют препятствие, так как мировой рынок не желает считаться с обложением материалов внутри страны – данью можно облагать только своих, но не чужих.

В России система огульного тарифа проведена была в довоенное время в еще большей степени, обложено было даже сырье (в отличие от других стран), обложено было все вплоть до одежды, обуви, машин, фармацевтических препаратов и т. д. Казалось бы, по учению протекционистов, интересы всех приняты были во внимание, но они забывают об одном – о сельском хозяйстве: выгодность сбыта хлеба на иностранных рынках никакими пошлинами не могла быть обеспечена. А крестьянин платил не только за потребляемые им самим продукты, но и за применяемые в хозяйстве орудия, за содержащееся в них высоко обложенное железо, каменный уголь и многое другое. Недаром фритредеры говорят, что, в то время как свободная торговля дает возможность получать за пуд зерна, например, два аршина материи, при протекционизме приходится за эти же два аршина отдавать больше пуда, так что крестьянин несет убыток из-за покровительства, оказываемого фабриканту: «право собственности его нарушено, он не может извлечь из него надлежащих выгод». «Мыслимо ли русскому земледельцу догнать кого бы то ни было, когда искусственная дороговизна самих «орудий догона» вынуждает его все еще пахать землю допотопной сохою, боронить суковатым деревом (смыковкой), собирать зерно руками, очищать ветром, перемалывать если не в домашней ступе или кадушке, то на ветряной мельнице, в которой нет ни одного железного гвоздя, наконец, даже тщательно объезжать шоссированную дорогу, на которой на неподкованной лошади и в розвальнях без подрезов ему нельзя ездить домой, не рискуя и собой и лошадью». Если таким образом сплошной тариф наносит ущерб самым здоровым отраслям народного труда, наиболее приноровленным к естественным условиям страны, способностям и навыкам жителей, то самая его идея переворачивает вверх дном сущность протекционизма. Смысл его заключается в том, что он приходит на помощь слабым, здесь же приходится оказывать ее всякому. Но это значило бы признать все производство страны состоящим из одних инвалидов, допустить, что она была бы изгнана иноземной конкуренцией отовсюду и была бы доведена до крайней степени нищеты, если бы не таможенный барьер, ограждающий ее от всего прочего мира. Система «солидарности» и есть «не что иное, как раздача пособий всякому, кто способен отстаивать свои интересы». А таких оказывается много – получается «коммерческий протекционизм», при котором интересы национальной промышленности и выгоды предпринимателей сплетаются так, что трудно различить, когда кончаются одни и когда начинаются другие. В парламентах они говорят pro domo sua[70]70
  В защиту своего дома (лат.). Т. е. в своих собственных интересах, в свою защиту. – Прим. ред.


[Закрыть], являются судьями в собственном деле и не без основания утверждают, что во многих случаях тарифы получились бы иные, если бы заинтересованные в них лица воздержались от голосования[71]71
  Сами промышленники держатся иных взглядов. «Большинство людей стыдятся, скажу прямо, они слишком трусливы, чтобы выступить тогда, когда нужно защищать общественные интересы, случайно, однако же, совпадающие с их частными выгодами», – заявлял крупный промышленник Штумм, член германского рейхстага, и прибавлял: «Это язва всей нашей общественной жизни». «Может ли, – говорили другие, – со знанием вопроса говорить о пошлинах на скот тот депутат, который сам не занимается скотоводством?»


[Закрыть], и даже требуют, чтобы нуждающиеся в таможенных пошлинах не допускались в парламенты, как получающие милостыню, подобно тому как лица, живущие благотворительностью, лишены избирательных прав[72]72
  «Стоит только вспомнить, – говорит Селигмен, по-видимому главным образом по поводу Америки, – сцены, происходящие внутри и около залы, в которой сидят комиссии, вырабатывающие новые тарифы, чтобы понять, что едва ли можно найти столь могущественное орудие политической демагогии. Фракция орудует против фракции, одна партия замышляет козни против другой, предприниматели строят западни своим противникам, и заключается ряд далеко не священных союзов, лишь бы только добиться желаемого». Даже не столь пессимистически смотря на вещи, нельзя отрицать того, что люди, заинтересованные в развитии той или другой отрасли производства, не могут допустить, чтобы прогресс всей страны был возможен при наличности застоя в их личном благополучии или «чтобы хозяйственная жизнь их отечества была в состоянии угнетения, когда они радостно потирают руки в ожидании крупных барышей. Эти люди составляют огромный хор» (Исаев А. А. Мировое хозяйство. СПб., 1910. С. 166.).


[Закрыть].

Если отрицательные явления протекционизма смягчаются при невысоких ставках и с такими тарифами можно мириться, то эти же свойства становятся опасными, коль скоро, согласно требованиям «истинного» протекционизма, ставки превращаются в «обогатительные», почти запретительные. Фритредеры всегда указывали на тот антагонизм, который существует между развитием техники и системой охранительной политики. Есть два вида протекционизма, говорят они: один – естественный, вызываемый расстоянием, издержками транспорта, которыми устанавливается рынок сбыта; рынки, находящиеся за известной чертой, не испытывают конкуренции. Мы стараемся всячески расширить район сбыта, совершенствуя средства транспорта, но когда этим путем естественный протекционизм уничтожен, тогда выступает на сцену искусственный, таможенный протекционизм, который мы создаем своими же руками. Паровой двигатель создал мировой рынок, но пошлины его уничтожают, вызывают такие же результаты, как если бы господствовали прежние первобытные условия перевозки товаров. «Пошлина в 20 %, – картинно изображают фритредеры, – равносильна плохим дорогам, пошлина в 50 % – широкой и глубокой реке, на которой нет переправы, пошлина в 70 % – это обширное болото по обеим сторонам ее, пошлина в 100 % – это шайка грабителей, отнимающих у торговца почти весь товар и еще заставляющих его благодарить бога за то, что он вырвался из ее рук цел и невредим». Они приводят и такой факт, как обращение промышленников Южной Германии, по открытии Сен-Готардского тоннеля, с просьбой об увеличении пошлин на итальянские товары для компенсирования удешевления их, вызванного тоннелем[73]73
  Самнер У. Протекционизм, или Теория происхождения богатства от непроизводительного труда // Заблуждения протекционизма. М., Челябинск: Социум, Экономика, 2002. С. 56.


[Закрыть].

Однако и фритредеры не могут не признавать, что невысокие пошлины в общем не аннулируют расширения мирового рынка, почему в начале XX в. пошлина в 30–40 % едва ли составляла больший тормоз, нежели ставка в 10–20 % за полстолетия до того. Напротив, высокоохранительные и запретительные тарифы, хотя и не остановили развития мирового товарообмена, как это было в прежние времена – пути сообщения не позволяли им дойти до этого, – все же всячески препятствовали, поскольку это было в их силах, сближению народов в экономической области.

Но такого рода тарифы противоречат и высокой промышленной технике. Заинтересованные группы производителей всегда склонны преувеличивать слабость своей отрасли промышленности, они всегда жалуются на убыток, наносимый им понижением пошлин, и «с каждым новым убытком наживают новые миллионы». Для того чтобы страна сохранила свое положение крупной промышленной державы, необходимо ее заставить постоянно обновлять свою технику, подобно тому как «змея обновляет свою чешую», а для этого нужно давление снаружи, дух конкуренции – «конкуренция подобна щукам, которых пускают в пруд, чтобы держать карасей начеку, не давать им опускаться в тину». Такая тина и засасывает производство за высоким барьером охранительных и запретительных пошлин, получается та атмосфера дремоты (пошлины являются «подушкой, на которой промышленность отдыхает», по словам Кавура), при которой, как показывает опыт и Франции 50-х гг., и Америки 60—70-х гг., и России еще позже – промышленники покупают всякий машинный хлам, справедливо полагая, что лучшего им не нужно. По данным за 1887 г., из 22 тыс. управляющих русскими фабриками всего 7 % получили техническое образование, да и то из них не менее двух третей были иностранцами. К тому же времени относится описание И. И. Янжула[74]74
  Янжул В. И. Свободная торговля и протекционизм. 1904. С. 385–386.


[Закрыть], находившего фабрики, основанные в 40—50-х гг. и с того времени не возобновлявшие машин. На одной и той же прядильной фабрике, говорит он, работали в одно время, только в разных зданиях, мюль-машины в 400, 700 и 900 веретен, произведенные за период 40 лет. Так как расход на заработную плату при столь различных по своей производительности машинах почти одинаков, то очевидно отсюда, что данное явление обязано своим происхождением лишь слишком высокому уровню прибыли, получаемому вследствие полной защиты от иностранной конкуренции, и что даже при самых несовершенных в техническом отношении машинах выручка достаточно велика, чтобы окупить предприятие. Различные предприятия находятся в неодинаковых условиях; что в одном лишь покрывает издержки производства, в другом дает значительный избыток. Но нужно ли сохранять технически отсталые, сплошь и рядом нежизнеспособные заводы и фабрики, не должны ли они, раз они не в состоянии идти за прогрессом времени, очистить путь именно для этого прогресса?

Если в Германии и в Соединенных Штатах высокие тарифы не в силах были парализовать завоевания техники, то лишь потому, что научная мысль в Германии била ключом, и лаборатория являлась необходимой принадлежностью фабрики, лишь потому, что в Америке шло безостановочное новаторство в области усовершенствований.

Огульный, бесконечно продолжающийся протекционизм, тариф, окружающий сплошным кольцом страну, нужен объединениям промышленников, синдикатам и трестам, пышно распускающимся под покровом такого тарифа, образующим монополию. Самое существование их на внутреннем рынке возможно лишь тогда, когда он отрезан от мирового рынка, когда ему не грозит конкуренция иностранных товаров. Тогда открыт путь и для дальнейшего – для наступления: из меры охраны собственной индустрии пошлины превращаются в средство завоевания новых рынков, из охранительных становятся агрессивными[75]75
  Мы предпочитаем говорить об охранительных и агрессивных пошлинах, но не об охранительном и агрессивном протекционизме, так как протекционизм означает охрану (или защиту); нельзя же применять такие выражения, как «охранительная охрана» или «наступательная охрана».


[Закрыть], применяется демпинг в его различных формах[76]76
  См. ниже, гл. IX.


[Закрыть].

Энгельс допускает воспитательные пошлины. Он находит, что американцы, устанавливая охранительные пошлины для развития производительных сил страны, поступают подобно тому человеку, который, чтобы скорее попасть в другой город, садится в более дорогостоящий скорый поезд вместо более дешевого, но медленнее идущего товарно-пассажирского. Но в то же время он указывает на опасности, сопряженные с охранительными пошлинами, – охрана одной отрасли промышленности влечет за собой охрану других. Вследствие этого протекционизм легко превращается в бесконечный винт; никогда не известно, когда можно будет с ним покончить. Между тем, как показывает опыт, различные страны и без охранительных пошлин или при весьма низких пошлинах легко достигают значительных успехов в развитии своей индустрии. Мало того, в результате протекционизм приводит к образованию синдикатов и к системе демпинга, производимой в ущерб рабочим и потребителям.

Последнюю мысль проводит в особенности Гильфердинг, указывающий на то, что в эпоху финансового капитала и империализма за высокие охранительные пошлины выступают именно наиболее мощные, способные к экспорту, отрасли промышленности. Эти пошлины, указывает он, дают синдикату или тресту возможность получать дополнительную прибыль сверх той, которая достигается картелированием индустрии, налагать дань на потребителей; они ускоряют и самое картелирование промышленности. Наиболее крупные и сильные отрасли промышленности потому и заинтересованы в том, чтобы превратить воспитательные пошлины в постоянные. Но повышение цены на внутреннем рынке, читаем далее, имеет тенденцию уменьшать сбыт картелированных товаров и, следовательно, впадает в противоречие со стремлением к понижению издержек производства посредством расширения размеров последнего. Если синдикат достаточно сплочен, то сужение внутреннего рынка он старается компенсировать усилением экспорта, который дает возможность производить в прежнем и даже расширенном масштабе. Так как на внутреннем рынке он выручает дополнительную прибыль, которая определяется уровнем таможенных пошлин, то на внешнем рынке он может продавать ниже издержек производства, употребляя, таким образом, часть этой дополнительной прибыли на то, чтобы, вытеснив конкурентов, расширить свой экспорт. Если это ему удастся, он может увеличить свое производство, понизить издержки и так как внутренняя цена остается прежняя, выручить новую дополнительную прибыль. Синдикат может пойти и дальше и из своей дополнительной прибыли выплачивать экспортные премии тем из своих членов или из закупающих его изделия торговых фирм, которые вывозят их за границу. Этим он поощряет экспорт и расширяет свое производство, причем при благоприятных условиях премия может быть и значительно ниже выручаемой им самим на внутреннем рынке дополнительной прибыли. Однако, заключает Гильфердинг, с развитием системы экспортных премий функция охранительных пошлин совершенно меняется, даже превращается в свою прямую противоположность. Из средства обороны против завоевания внутреннего рынка иностранной промышленностью таможенные пошлины становятся средством завоевания иностранных рынков отечественной промышленностью, из оборонительного оружия слабого – наступательным оружием сильного.