Текст книги "Основные вопросы международной торговой политики"

И во Франции первый шаг имел главным образом принципиальный характер, так как тариф 1882 г. еще немногим повысил пошлины на фабрикаты, сырье же и сельскохозяйственные продукты, несмотря на требование защиты сельского хозяйства, по-прежнему были либо вовсе свободны от пошлин, либо обложены невысокими ставками. Но такое переходное состояние не могло продолжаться долго. В 1885 и 1887 гг. и Франция, под влиянием дальнейшего падения цен на зерно на мировом рынке, что отразилось и на ценах на землю (в 1874 г. гектар стоил 2000 фр., в 1884 г. – 1785 фр.), подняла обложение пшеницы с 0,60 фр., которое было установлено в 1861 г., до 3, а затем до 5 фр. Значительно увеличены были пошлины на скот (быки вместо 15 фр. облагались в 25 и затем в 38 фр., коровы вместо 8 фр. в 12 и затем в 20 фр.) и на другие сельскохозяйственные продукты; некоторые повышения последовали и в 1889–1890 гг. Однако наиболее крупную победу над наивными идеалистами фритредерами составлял тариф 1892 г. Протекционисты, во главе с тем же Мелином, который выступал уже в 1881 г., но теперь играл гораздо большую роль, ссылались прежде всего на пример конкурентов, как и вообще государств, с которыми Франция ведет оживленные торговые обороты: все они – Германия, Австро-Венгрия, Италия, уже не говоря о России и Соединенных Штатах, успели резко изменить свою торговую политику.

Франция, говорили они, составляет фритредерский оазис среди сплошного европейского протекционизма, отсюда изменение ее положения к худшему. Называли отдельные страдающие отрасли промышленности, как, например, шелковую промышленность, хотя представители последней вовсе не придерживались такого взгляда, находя, напротив, что французская шелковая промышленность не имеет основания опасаться конкуренции. Состояние других отраслей, как, например, кожевенной, не считали неблагоприятным, но все же в интересах успешного развития их требовали повышения пошлин. Производство чугуна, по признанию самих протекционистов, растет, но не столь быстро, как в Англии, Бельгии, Германии. Хлопчатобумажная промышленность также двигается вперед, но в Соединенных Штатах это развитие идет еще скорее. Причину отсталости Франции они усматривали в том, что в Англии топливо дешевле, в Бельгии и Германии меньше обходятся и топливо, и рабочие руки.

Поэтому они настаивали на необходимости уравнять положение Франции и других государств, создать одинаковые издержки производства для собственных и импортных товаров; тем более, что с 1860 г. налоги во Франции повысились на 700 млн фр. Единственным средством, по их мнению, является применение покровительственной системы, охраняющей промышленность, гарантирующей рабочим высокую плату. «Не следует забывать, что лучшая система та, которая обеспечивает населению наибольшее количество труда, так как чем больше труда, тем большая получится сумма заработной платы для рабочих» (Мелин). «Мы не требуем революции таможенного тарифа – мы хотим лишь исправить недостатки прежнего тарифа».

Так снова выдвигается в первый ряд уравнительная роль пошлин и их необходимость для рабочих. Делалась ссылка и на то, что импорт Франции превышает ее экспорт, а это свидетельствует о том, что Франция беднеет, задолженность ее по отношению ко всем другим странам увеличивается. На это возражали, что такие разговоры об обеднении Франции не только противоречат несомненному процветанию страны, но и обидны для нее, указывали на то, что вклады сберегательных касс за последнее десятилетие чрезвычайно возросли, обращали внимание на результаты последней Парижской выставки 1889 г., где французская промышленность представилась всем в самом блестящем виде; наконец, подчеркивали, что торговый баланс ничего не доказывает, так как, кроме экспорта товаров, существуют еще и другие виды экспорта, которых таможня не видит и не отмечает, – экспорт капиталов, процентами с которых, получаемыми из других стран, французы оплачивают импортируемые товары. Протекционисты, несмотря на все, повторяли, что хотя торговый баланс есть действительно лишь часть платежного баланса, – а только последний выражает состояние страны – но все-таки Франция будет богаче, если, вместо того чтобы покупать товары за границей, она станет производить их сама.

Представители промышленности объединились с сельскими хозяевами: «Мы требуем, чтобы наша сестра – сельскохозяйственная промышленность – была поставлена в равные условия с обрабатывающей индустрией. Союз заключен, он стоит крепко». Протекционисты добились того, что таможенные ставки были значительно повышены. Исходя из поступлений 1889 г. и предполагая, что импорт будет тот же, каким он был до введения нового тарифа, получаем, что таможенные доходы должны повыситься с 144 до 259 млн фр., т. е. на 80 %. В этом выражалось усиление протекционизма. В действительности в 1893 г. получилось всего 212 млн – новый тариф, следовательно, затруднил импорт многих товаров, в том числе и сельскохозяйственных продуктов.

В одном отношении протекционисты были правы: Франция шла по тому же пути, который избрали еще до нее другие страны. Еще годом раньше, чем в Германии, в 1878 г., был издан новый тариф в Австрии, который являлся мостом от прежней либеральной политики к протекционизму и мотивировался соображениями уравнительности – тяжелыми внутренними налогами. Повышены были ставки на пряжу, ткани, кожу и изделия из нее, стеклянные, медные, галантерейные товары. Но металлургическая и машиностроительная промышленность еще почти ничего не добилась, и вообще в 1878 г. Австрия осторожно подходила к тарифу, не решаясь делать серьезных шагов, пока другие страны не перешли к покровительственной политике. «В Европе наступило сильное стеснение – с востока давили русские и румынские сельскохозяйственные продукты; английский рынок был частью закрыт, частью занят заокеанскими товарами, Германия, лишившись Англии, ограничила экспорт из Австрии, а Австрия отмежевалась от России и Румынии; так бывает при внезапной остановке поезда, когда вагоны толкают друг друга обратно, наседая один на другой»[44]44
  Peez. Die österreichische Handelspolitik in den letzten 25 Jahren. 1892 // Schriften des Vereins für Sozialpolitik. Bd. 49. S. 56.


[Закрыть].

Но в следующем 1879 г. Германия выступила со своим тарифом, идущим в этом направлении дальше австрийского и высоко облагающим именно предметы австрийского экспорта: сельскохозяйственные продукты, стеклянные и керамические изделия, льняную пряжу и ткани, галантерейные товары. Это развязало руки Австрии, и при пересмотре тарифа в 1882 г. она не только усилила обложение чугуна, железа и машин, бумажной пряжи и тканей, опередив снова Германию, но и установила высокие пошлины на зерно и скот, хотя при аграрном характере Австрии они имели для нее мало значения. Но на этот тариф 1882 г. последовал и ответ со стороны Германии – двукратное поднятие пошлин на сельскохозяйственные продукты в 1885 и 1887 гг., – и Австрия немедленно копировала их в 1887 г. В 60-х гг. Австрия и Германский таможенный союз старались опередить друг друга в понижении пошлин; теперь их соревнование обратилось в противоположную сторону – в область усиления их. Впрочем, новый покровительственный тариф Австрии был направлен не только против Германии, с которой она в политическом отношении разошлась, но и против английских товаров, которые ей, с ее отсталой техникой, внушали страх.

И в Италии 1878 г. означал поворот. Некоторые повышения прежнего тарифа были произведены уже в 60-х гг., но они имели фискальный характер: у казны средств не было, дефициты были велики, пошлин поступало мало. Пришлось обложить ими даже сельскохозяйственные продукты – зерно, муку, скот, и не только при импорте, но и при экспорте – лучшее доказательство фискальных стремлений, и это повторялось неоднократно; в результате таможенный доход повысился с 61 млн лир в 1865 г. до 98 млн лир в 1874 г. Но изменения и исправления тарифа, произведенные без всякого плана, в конце концов настолько подточили основание первоначальной системы, что его пришлось заменить новым. Тариф 1878 г. уже исходил из двойной идеи фискального и покровительственного обложения и в силу этого отличался в еще большей мере половинчатостью, чем современные ему тарифы германский и австрийский. Правительство желало повысить доход от таможен, но, имея в виду жалобы промышленников, пыталось устранить и ошибки и непоследовательности прежнего тарифа, так чтобы фабрикаты выше облагались, чем сырье, из которого они выделаны, а не наоборот, как это было раньше, – чтобы ставки шли в уровень с техническими условиями производства. Фискальная цель была осуществлена – доход в течение следующих 6 лет удвоился (1878 г. – 105 млн лир, в 1884 г. – 208), протекционисты же остались тарифом 1878 г. весьма недовольны. В начале 80-х г. они настаивали уже на систематическом проведении охранительной торговой политики, на подражании примерам Австрии, Германии, Франции.

Весьма недовольны были протекционисты и отчетом назначенной для выяснения вопроса о тарифе комиссии. В ответ на требование заинтересованных кругов возможно скорее ограничить доступ иностранных товаров на итальянский рынок последовал осторожный разбор положительных и отрицательных сторон охранительных пошлин. Признавалось принципиально возможным, а в данное время для Италии даже желательным, установление таможенной охраны; но указывалось на необходимость чрезвычайной осторожности, ибо не надо думать, что всякая, даже самая сильная охрана действует благодетельно. Комиссия перечисляет много опасностей таможенного покровительства, – это последнее может и затормозить техническое усовершенствование предприятий, и чрезмерно повысить предпринимательскую прибыль, что вызовет нездоровую конкуренцию и направит капитал на неправильный путь. Оно грозит, наконец, конфликтом между различными отраслями производства: прядильщики добиваются пошлин на пряжу, ткацкие фабрики протестуют против этих пошлин, но требуют пошлин на ткани, столь невыгодных для красильных заведений. «Ввиду этого, – заключает комиссия, – повышение пошлин хотя и допустимо, но с той осторожностью и умеренностью, какая соответствует гению итальянского народа, который и в экономической жизни не признает революции, а является другом осмысленного и терпеливого развития».

Но эти рассуждения уже не интересовали протекционистов в итальянском парламенте, которым нужно было только принципиальное согласие комиссии на таможенную охрану промышленности; что же касается размеров ее, то итальянский тариф 1887 г. своими ставками на промышленные изделия обогнал германский и австрийский, лишь французского он не достигал. На заключение же комиссии относительно сельскохозяйственных пошлин парламент вообще не обратил внимания. Комиссия называла эти пошлины, в особенности на зерно, мерой искусственной, способной лишь усыпить сельских хозяев, тогда как им нужны реформы для приведения хозяйства в соответствие с новыми условиями мирового рынка, с падением цен на продукты; этим путем сельское хозяйство лишь в состоянии организовать самооборону. Протекционисты поступили совершенно иначе – внесли в тариф 1887 г. высокие ставки на зерно, муку, рис, масло, скот, лес и, не остановившись на этом, продолжали повышать их и в следующие годы (1888, 1894, 1898), все более и более усиливая аграрный протекционизм; лишь торговые договоры Италии с другими странами заставляли ее производить остановки в этом движении.

Швейцария в 80—90-х гг. не увлеклась протекционизмом, напротив, все усилия ее были направлены к тому, чтобы сдержать порывы ее соседей. «Будучи маленькой континентальной страной с тяжелыми условиями существования, с малоплодородной почвой, без морских портов и без колоний, – заявлял в 1892 г. Нума Дроц в своей «поистине перикловской» речи, – Швейцария вынуждена приобретать значительную часть нужных населению для жизни предметов за границей. За это она может платить лишь изделиями своей промышленности. Уже в течение 20 лет ей ставятся всяческие препоны. Нас готовы по-прежнему снабжать всевозможными продуктами, но нашим товарам отрезают путь… Швейцария имеет право и обязанность всеми силами бороться с этими поползновениями… Европа в своих же интересах поручила Швейцарии охрану альпийских и юрских горных проходов, задачу, которая обременяет Швейцарию крупными расходами… Но мы должны сказать своим соседям: не задавите нас, вы, великие и могучие, своими таможенными барьерами! Дайте нам жить. Это наше право, которое мы добыли своей кровью и уважать которое требует и справедливость, и ваш собственный интерес».

Однако стены, воздвигаемые другими странами и тесным кольцом окружившие Швейцарию, заставили все же и ее реагировать на эти стеснения ее экспорта, тем более что Швейцария вводила строгую охрану труда на фабриках и заводах, удорожавшую производство. Но будучи втянута в протекционистское движение, Швейцария держалась весьма осторожно, ограничиваясь немногим не только в тарифе 1887 г., но и в следующем за ним тарифе 1892 г. Нужно было лишь остановить чрезмерный наплыв иностранных изделий, которые, под влиянием перепроизводства, двинулись на новые рынки и грозили погубить швейцарскую промышленность; необходимо было позаботиться о развитии новых отраслей производства, так как старинные, ставшие как бы второй натурой швейцарского населения промыслы не могли выдержать новой конкуренции крупных промышленных государств. Хлопчатобумажная промышленность, шелкоткацкая, шелкокрутильная, производство вышивок не могли иметь будущности; их экспорт не мог удержаться на прежнем уровне, и их должны были заменить новые отрасли производства, о которых до сих пор мало заботились, – выделка шерстяных и льняных изделий, платья и белья. Эти промыслы могли рассчитывать на широкий рынок внутри страны, но для этого нужна была поддержка в течение известного переходного периода, пока они крепко станут на ноги. В сельском хозяйстве усиленное производство мяса должно было возместить сокращающийся экспорт швейцарских сыров.

Но права на охранительные пошлины Швейцария все же ни за кем не признавала и смотрела на эти пошлины вообще как на печальную необходимость, готовая пойти на уступки, как только ее соседи обнаружат желание понизить пошлины. Те отрасли промышленности, которыми Швейцария славилась, в защите не нуждались – часовому, машиностроительному, ленточному, крутильному производству нужен был только иностранный рынок. Нельзя было затруднять и доступ иностранного сырья, без которого Швейцария сама жить не могла. Зато нужны были пошлины из фискальных соображений: не имея в своем распоряжении прямых налогов (они принадлежат кантонам), союз вынужден был усиливать таможенные доходы.

В противоположность швейцарской умеренности Испания легко и быстро отказалась от фритредерских взглядов, которых она никогда крепко не держалась, и направилась в сторону усиленного протекционизма. В 1887 г. надлежало выполнить постановление 1882 г. о постепенном понижении пошлин. Протекционисты первым делом добились отказа правительства от этой меры, а после этого, в 1890 г., настояли на поднятии ставок на земледельческие продукты, на некоторые из них, в особенности на скот, даже втрое и вчетверо. В 1892 г. вошел в силу новый протекционный тариф с сильным повышением не только тканей (шерстяных, льняных, шелковых), но и сырья – шерсти, пеньки; даже коконы шелковичного червя были обложены вновь. Для бумажных материй были установлены почти запретительные пошлины в 60–80 % их цены. Единственный существовавший в те времена в Испании машиностроительный завод приобрел для себя повышение пошлин на машины в 9—14 раз. То обстоятельство, что это наносило ущерб всей остальной промышленности, как и сельскому хозяйству, очевидно, мало трогало правительство. А между тем основание к такому образу действий едва ли можно было подыскать, ибо от умеренной охраны испанская промышленность не пострадала. Те именно области, которые в противоположность общему аграрному характеру страны сумели создать себе индустрию, как Каталония, и те отрасли промышленности, перед которыми открывалась будущность, – хлопчатобумажная, пробковая – не пострадали от торговой политики 70-х и первой половины 80-х гг. Даже в области металлургической и химической промышленности, где успехи были меньше, ущерба от этого не получилось. Но протекционисты находили оживление последних недостаточным и приписывали это вредному влиянию либеральных идей в области таможенной политики.

Еще более яркую окраску, чем в Западной Европе, покровительственная система приняла в России и в Америке. В отличие от Западной Европы Россия лишь кратковременно упразднила почти запретительную систему, довольствуясь умеренно-охранительной, но затем поспешила отказаться от сделанных уступок и обнаружила особенную стремительность в области протекционизма, приобретающего почти запретительный характер. И первые шаги в этом направлении Россия, по-видимому, сделала раньше, чем кто-либо; по крайней мере движение в направлении усиленного покровительства получило у нас осязаемые результаты в смысле законодательных мер раньше, чем в Западной Европе. Если Франция отклоняет от себя пальму первенства, доказывая, что она не была первой, порвавшей с либеральными тенденциями 60—70-х гг., ибо Германия еще до нее издала тариф 1879 г., который свидетельствовал о новом покровительственном духе, то Германия в свою очередь заявляет, что Россия «открыла танец протекционизма».

Действительно, уже в 1876 г. в России было установлено, что пошлины, исчислявшиеся до того времени в бумажных деньгах, уплачиваются в золотой валюте. А это обозначало, ввиду того что пошлинные ставки не изменялись, огульное взвинчивание пошлин почти в полтора раза (курс золотого рубля равнялся в среднем 1 руб. 48 коп. кредитн.). Мотивировалось это необходимостью создать металлический фонд для платежей за границу и для успокоения заграничных кредиторов, которые сомневаются в том, будет ли Россия исправно платить по долгам. Другой целью явилось сокращение импорта иностранных товаров для обеспечения благоприятного торгового баланса. Но в то же время увеличение тарифа более чем на 40 % превосходило самые смелые чаяния промышленников. Правда, огульное повышение пошлин нарушало общую систему тарифа и должно было создать замешательство в торгово-промышленном обороте, который успел приспособиться к пошлинам в обесцененной бумажной валюте; но правительство находило, что нет времени производить подробный пересмотр тарифа.

Огульное повышение пошлин повторяется и впоследствии. В 1880 г., в связи с отменой налога на соль и в видах возмещения казне вызываемых этим потерь, весь тариф был повышен на 10 %. Но ожидания не оправдались; доход не только не повысился, а напротив, дал в 1881 г. всего 85 млн руб. вместо 105 млн в 1880 г. Казалось бы, опыт был неудачен, но это никого не остановило, и в 1882 г. было произведено новое массовое повышение пошлин. Правда, под влиянием неудачного эксперимента 1880 г., правительство теперь готово было признать, что, пожалуй, наилучшим средством увеличения дохода было бы не повышение, а понижение тарифа, так как оно могло бы вызвать значительное усиление потребления. Но так как последний способ обещает возрастание таможенного дохода лишь в более или менее отдаленном будущем, а ждать опять-таки невозможно, вследствие бюджетного дефицита, то следует предпочесть умеренное возвышение пошлин на продовольствие и сырье, которое гарантирует немедленное увеличение таможенных поступлений, а в то же время и менее чувствительно для населения, чем увеличение прямых налогов. Повышенные же пошлины оживят отечественную промышленность, заменят заграничные произведения местными, что должно улучшить наш торговый баланс и уменьшить задолженность России за границей.

Уже спустя 3 года та же мера была применена в третий раз – в 1885 г. последовало новое огульное повышение пошлин по большей части статей на 20 %. Нецелесообразность такой тарифной реформы правительство и теперь сознавало, соглашаясь с тем, что единственно правильным является тщательный пересмотр тарифа и выяснение каждого пункта в отдельности, но считало необходимым якобы отступить в данном случае от этого правила – на самом деле все время отступали от него – из-за пошлин на зерно, введенных и усиленных в Германии и Франции. Поощряя земледелие в этих государствах, пошлины на зерно должны неизбежно затруднять России экспорт, к чему присоединяется и надвигающаяся из-за океана опасность – зерно из Америки, Австралии и Индии. А раз экспорту предстоит сокращение, то необходимо, в интересах сохранения благоприятного торгового баланса, уменьшить импорт иностранных товаров, заменяя его внутренним производством. Правда, в Государственном совете раздавались голоса против нового повышения пошлин, указывали на то, что Германия и Франция по-прежнему будут питаться импортным зерном, но только из-за этих запретительных пошлин им придется искать более выгодные рынки для сбыта своих товаров, а это вызовет сокращение спроса на сельскохозяйственные продукты России, место которых займет американское или ост-индское зерно. Для успешной борьбы с заокеанским зерном надо заботиться об удешевлении русского зерна. Правительство же действует как раз наоборот, ограничивая ввоз иностранных товаров и тем удорожая фрахт на экспортируемые из России громоздкие грузы. И ради чего правительство намерено вновь сильно повысить обложение предметов первой необходимости, которые не могут быть произведены в России, и сырых и полуобработанных продуктов, без которых промышленность не может обойтись? Делается это, лишь исходя из совершенно гипотетического предположения о сокращении якобы в будущем русского зернового экспорта за границу.

Страхи действительно оказались ложными, так как экспорт зерна вовсе не сократился; повышение же пошлин в России привело лишь к уменьшению импорта и к увеличению и ранее существовавшей разницы в торговом балансе в пользу России.

Параллельно с этими отдельными повышениями идет введение и усиление пошлин на отдельные товары. В 1878 г. установлены были пошлины на хлопок, который ранее не облагался и обложение которого не могло не вызывать жалоб фабрикантов на удорожание сырья и требований с их стороны повышенных пошлин на хлопчатобумажные изделия. За ним последовало обложение в 1884 г. каменного угля по требованию горнопромышленников, пока, правда, получивших лишь умеренные ставки. Правительство даже заявляло, что они должны иметь временный характер, но временная мера просуществовала 30 лет и, что самое главное, в значительно повышенном против первоначального уровня, размере. Раз ставши на путь обложения сырья, правительство уже не считало возможным отказывать промышленникам в дальнейшем повышении ставок – они были дважды подняты, в 1886 и 1887 гг. А между тем добыча каменного угля непрерывно возрастала как до, так и после установления и повышения пошлин.

Затем перешли к обложению металлов и машин. В 1878 г. министром финансов было внесено в Государственный совет одно из весьма редких по своему характеру предложений: не повысить, а, напротив, понизить пошлину на сталь ввиду важности ее для машиностроительного производства и для железнодорожного строительства; невозможно рассчитывать на скорую замену выделываемой новейшими способами иностранной литой стали местными изделиями. Как и следовало ожидать, оно вызвало такую бурю негодования среди заинтересованных заводчиков, что Государственный совет предложил «отложить решение вопроса до более благоприятного времени», иначе говоря, похоронил его. Не был принят и другой проект освобождения от пошлины чугуна; он мотивировался тем, что машиностроительная промышленность хотя и не может производить еще сложных механизмов, как, например, прядильно-ткацких машин, но в состоянии изготовлять более простые механизмы и для этого нуждается в дешевом металле.

Напротив, в 1880 г. стали законом две прямо противоположные меры: отмена допускаемого с 1861 г. льготного импорта чугуна для механических заводов, так как эта льгота давно вызывала протест со стороны горнопромышленников, и установление пошлин на машины для текстильной промышленности. Так что не только ввоз металлов не был облегчен, но, наоборот, получение их удорожалось, и облагались те именно машины, на развитие производства которых в скором времени совершенно нельзя было рассчитывать. А вслед за отменой льготы беспошлинного импорта уже четыре года спустя, в 1884 г., была повышена втрое пошлина на чугун (с 5 коп. она постепенно подлежала увеличению до марта 1886 г. вплоть до 15 коп.). Говорили, что России нужно чугуноплавильное производство, а следовательно, и пошлина, достаточная для того, «чтобы гарантировать предпринимателя от всяких случайностей и убытков, сопряженных с падением цен на импортируемый чугун, и обеспечить ему довольно солидную пользу на период укрепления производства». «Волны протекционизма в России, – говорит Витчевский, – никогда не поднимались выше, никогда не вызывали больших противоречий интересов, чем во второй половине 80-х гг., по поводу пошлин на чугун. Эти пошлины являлись пробным камнем того, до каких пределов правительство намерено идти в области охраны национального труда, они являлись краеугольным камнем всей таможенной политики, и они являлись межевым камнем, указывающим на способ согласования различных интересов».

Удорожание сырья должно было повлечь за собою повышение пошлины и на железо, сталь и изделия из них, – одна пошлина родит другую. Тот же закон 1885 г. создал усиленное обложение машин вследствие повышения пошлин на металл, из которого они изготовляются (чугун, железо, сталь). Кроме того, указывалось на то, что хотя пошлина 1880 г. и подействовала оживляюще и укрепляюще на машиностроение в России, но статистика свидетельствует о весьма крупной, хотя и заметно понижающейся цифре импорта иностранных машин. Но раз обнаруживается «заметное сокращение ввоза», то можно ли утверждать, что оно «препятствует дальнейшему развитию машиностроения?»[45]45
  Соболев М. Н. Таможенная политика России во второй половине XIX ст. Томск, 1911. С. 589.


[Закрыть]

Беспошлинно ввозились только сельскохозяйственные машины и орудия, несмотря на многократные требования машиностроительных заводчиков обложить и их. Но в 1885 г. был внесен проект пошлин и на эти машины, мотивируемый необходимостью компенсировать высокие пошлины на чугун, так как без соответствующего возмещения последних механические заводы, работавшие прежде на беспошлинно получаемом чугуне, не в состоянии были бы соперничать с иностранным производством. Но против этого возражали, что за границей охрачительные пошлины на машины сопровождаются пошлинами на зерно; в России же такой исход невозможен, поэтому пошлина ляжет целиком на земледельческий класс. Между тем сельскохозяйственное машиностроение в России и до сих пор успешно развивалось, и из 340 заводчиков хлопочут о пошлине всего 24. Введение значительной пошлины на чугун не может поколебать этой промышленности, так как русские заводы могут всегда соперничать с иностранными вследствие дороговизны перевозки громоздких заграничных машин. Сторонники пошлины на земледельческие машины сознавались в том, что она явится до некоторой степени новым налогом на сельскую промышленность, но все же признавали ее безобидной в качестве временной меры, и в 1885 г. появилась пошлина в 50 коп. зол. с пуда[46]46
  Соболев М. Н. Указ. соч. С. 590, 602.


[Закрыть].

В 1887 г. промышленники дошли уже до запрещения импорта чугуна. Правда, это предложение не было осуществлено, но все же пошлина на чугун была вновь повышена (с 15) до 25–30 коп. зол., и, соответственно этому, пришлось, конечно, поднять пошлины на железо и сталь, на металлические изделия и паровозы. В новом повышении русских пошлин на металлы в 1887 г. Германия усмотрела удар, направленный против нее, и в том же году значительно повысила свои пошлины на хлеб, как выяснилось впоследствии, не столько в интересах германского сельского хозяйства, сколько в качестве возмездия по отношению к России[47]47
  Соболев М. Н. История русско-германского торгового договора. Пг., 1915. С. 105.


[Закрыть].

Действительно, как указывалось в представлении Государственному совету, кривая пошлин на чугун совершила такой подъем, что пошлина превышает стоимость его на месте производства, т. е. составляет более 100 %, так что ввоз его должен почти прекратиться. Но при таких обстоятельствах должно, очевидно, получиться сокращение таможенного дохода. Следовательно, остановиться нельзя было; для покрытия убытка от предыдущих пошлин и ввиду предстоящих затруднений при сведении бюджета произведено было снова сплошное увеличение пошлин в 1887 г.

Таким образом, в течение каких-нибудь 12 лет с 1876 по 1887 г. прежний русский умеренный протекционизм совершил резкий переворот, принял облик почти запретительной системы. Несколько раз, как мы видели, производилось общее поднятие таможенных пошлин. Далее были вновь обложены сырье, материалы и машины, наконец, пошлины на столь важные для развития промышленности предметы, как металлы и каменный уголь, неоднократно повышались и были доведены до крайне высоких размеров. Но одновременно с этим почти ежегодно то вновь устанавливались, то подвергались увеличению пошлины на целый ряд иных товаров. Достаточно было тем или другим фабрикантам заявить, что они не в состоянии выдержать иностранной конкуренции и что в интересах поддержания и поощрения отечественной промышленности необходимо ограждение их пошлинами или поднятие последних, как правительство удовлетворяло их ходатайство и издавало соответствующий закон. Фабриканты льнопрядильных изделий, владельцы химических заводов, производители кирпича, воска, владельцы фортепианных фабрик, паровозостроительных заводов и т. д. – все они потянулись со своими просьбами, и отказа никому не было – в ущерб общим выгодам населения, о существовании которого совершенно забыли.

Не только пошлина на чугун в 1887 г. превысила 100 %, но пошлина на одеяла, под влиянием тарифных повышений 1877–1882 гг., составляла, по расчетам экспертов, от 34 до 125 % цены; для суровых тканей она равнялась 71 —121 %, для беленого миткаля – 72 %. Точно так же при общем повышении пошлин в 1882 г. министром финансов было признано, что уже одно переложение пошлин на золото и последовавшая затем 10-процентная надбавка возвысила обложение всех фабричных изделий в размерах, для большинства из них более чем достаточных. И все же, как мы видели, в том же 1882 г. и последующих повышение пошлин на те же товары производилось неоднократно.

Нередко это приводило к столкновению интересов различных групп промышленников и коммерсантов. Торговцы каменным углем протестовали против пошлин на этот товар, владельцы переделочных заводов возражали против пошлины на чугун, ткацкие фабриканты находили пошлину на пряжу чрезмерно высокой. Но большей частью противоречие интересов устранялось тем, что одновременно с обложением сырья повышалась пошлина на полуфабрикат, а за этим следовало соответствующее увеличение ставок на фабрикат – получалась цепь взаимно обусловленных и постоянно возрастающих пошлин.